Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Секреты новой амфибии

Раскрыты секреты
новой амфибии
"Дрозд"

Поиск на сайте

Золотая балтийская осень. И.Е.Всеволожский. М., 1964. Часть 58.

Золотая балтийская осень. И.Е.Всеволожский. М., 1964. Часть 58.

Он взглянул в уже потемневшее окно, и ему показалось, что поезд тащится слишком медленно, хотя он знал, что курьерский мчится со скоростью сто километров. Мать, наверное, уже накрыла на стол, истомилась, ждет, поглядывая на часы. И Машина мама отложила тетради учеников, и они обе сейчас сидят вместе и говорят о нем и о Маше. А может быть, вспоминают своих погибших мужей и вздыхают: «Не дай бог нам еще войну, в которой придется воевать Женечке, не дай бог, если и Машенька потеряет его, как мы потеряли своих — ведь мы были в Машенькином возрасте тогда и были полны надежд, как она...»



Вот беда, еще только Гатчина, ее проскочили на полном ходу. А хочется уже поскорее быть дома, пить чай из чайника, заботливо прикрытого вязаным теплым футляром, говорить с милой мамой, а завтра... завтра прийти в свой новый дом вместе с женой — как непривычно называть Машу женой! Маша, славная девочка, подружка детства, как вихрь проносившаяся по коридору на кухню, и вдруг — жена! Может быть, когда-нибудь ей удастся приехать в Эстонию, и он покажет ей улицы, по которым ходил, гавань, в которой стоял и, наверное, еще будет стоять его корабль; и он попросит разрешения зайти к командиру, представить жену, которой командир послал коробку конфет, повидаться с товарищами, которые еще служат... и им тоже сказать: «Познакомьтесь, друзья: моя Машенька!»
Но вот поезд замедляет ход и ковыляет по стрелкам. «Значит, приехали, значит, сейчас я выйду на площадь, увижу свой Ленинград, за который, сражаясь, погиб отец. Город, за который и я, если понадобится, отдам свою жизнь».
«Поезд прибывает в город-герой Ленинград», — объявили по радио.
Евгений вышел на платформу, окутанную туманом, в котором расплывались огни. Промозглая осень охватила его, когда он вышел на площадь. Ленинград, Ленинград! Ему было весело, хотелось петь и плясать. Поскорее на улицу Скороходова! Автобус был пуст и заполнился только на Невском людьми, возвращавшимися из театра. Кто-то упомянул его фамилию, он оглянулся. Потом догадался: говорят об отце. Наверное, в театре шла та пьеса, которую играли еще в Доме пионеров. Ну да, так и есть... говорят о разведчице Тосе, землянке...
— Как жаль, что они погибли, не дожили до наших дней! — сожалела девушка в вязаной шапочке.
— Мне думается, правильно, что эту пьесу показывают сегодня... Она учит жить, бороться и противостоять любому врагу... — сказал длинноносый студент в очках.
— Я бы поставил им памятник, — подхватил еще кто-то.



Борис Неменский. О далеких и близких. (1950). «В землянке». История песни.

— В Музее обороны — вы видели? Висят их фотографии.
— А Петр Орел был моложе нас...
Евгений спохватился: пора выходить! Он выскочил, ему показалось, вовремя, но, оглянувшись, сразу понял: проехал. Он очутился на углу Большого и Кировского проспектов. «Эх, пронесло! Теперь пешком возвращайся, а мама с часов глаз не сводит». Евгений зашагал в обратную сторону.
Под ближайшим фонарем спорили какие-то черные тени. До него донесся тот отвратительный жаргон подонков, с которым боролся он в школе, с которым так дружно боролись на корабле и который ни один уважающий себя русский писатель не перенесет в книгу, ибо этот жаргон ничего общего с русским языком не имеет.
Евгений хотел было пройти мимо, но вдруг увидел освещенное фонарем испуганное девичье лицо. Потому, как она наклонила голову — так же, как Маша, — ему показалось, что это она, его Маша, стоит под фонарем и именно к ней пристают двое в узконосых ботинках и в красных носках. Девушку некому защитить — ее спутник трусливо подался в тень от наглых хулиганов и отступал все дальше и дальше, оставляя девушку на произвол судьбы.
Да, теперь Евгений ясно услышал, что они пристают; услышал циничную ругань, увидел, как один из подонков грубо взял девушку за грудь. Она вскрикнула:
— Да что же это?!
— В чем дело? — спросил Орел, останавливаясь.
— Топай, топай, клеш, не задерживайся, — ответил тот, что повыше, и на него сверкнули пьяные глаза.
— Оставьте в покое девушку.



Панки времен СССР.

В ответ Евгений услышал мерзкую ругань. Его сильно толкнули в грудь; девушка взвизгнула и побежала через улицу к трусливо прятавшемуся в темноте кавалеру. (Эх, тюфяк, а наверное, хвалился: «Я, я».) Евгений взял толкнувшего за пиджак, тот рванулся, пуговица осталась в руке.
И тотчас же его чем-то твердым ударили около виска по щеке, и щека, он понял, рассечена. Евгений поставил чемодан на панель и стал защищаться. Он хорошо знал приемы самбо, услышал, как хрустнула рука и его противник матернулся от боли и стал отступать. Как назло, никого не было, ни одного прохожего, а те, кого он защитил, убежали, трусливо, подленько убежали, ну, девушка — та не в счет, а вот парень...
Кто-то ударил его ногой под ложечку. Женя согнулся от боли, но выпрямился, нанес ответный удар в подбородок и вдруг почувствовал, что падает, падает лицом на мокрый асфальт и сейчас разобьет лицо. Он хотел протянуть вперед руки, но руки не подчинялись ему, и он упал, уже ничего не чувствуя: ни боли, ни злости, только услышал, словно во сне: «Ловко! По самую рукоятку!»
И последнее, что заполнило до отказа уши и мозг, — был пронзительный милицейский свисток, оглушавший и дребезжавший; это было последнее, что слышал Евгений в своей жизни.
Орел так никогда и не узнал, что на него напали предательски, подло, ударив сзади ножом под лопатку, опытным приемом убийц — в самое сердце. Убийца в красных носках с шеей, закутанной красным шарфом, поднял его чемодан, оглянулся трусливо, шагнул и расплылся в тумане вместе с тем, другим, с вывихнутой рукой и разбитой мордой, прежде чем залился запоздалой трелью свисток милиционера, молодого, насмерть напуганного убийством.



Герои наших дней: русский матрос Алдар Цыденжапов - Победа!

...Помните ли вы о том, как за триста метров от Орла были очищены пирсы и стенка и все было пусто кругом, только маячили дежурные с красными флажками опасности — на случай, если у Орла взорвется в руках противотанковая мина?... Подумали ли вы о том, что если бы мина взорвалась, то от Орла не осталось бы и клочка?
...и адмирал пожал ему руку и назвал героем мирного времени и вспомнил его отца, который погиб, уничтожив триста, да, не менее трехсот гитлеровцев...
...и товарищи считали Орла храбрецом, а газета «Страж Балтики» назвала его правофланговым балтийцем...
...и он знал, что если начнется война и на нас нападут, то будет насмерть стоять, и, коль суждено ему будет погибнуть, дорого отдаст свою жизнь...
...какой кары заслуживает подонок, оборвавший жизнь Евгения Орла, у которого все было впереди, и если бы у него была не одна, десять жизней — он бы все десять отдал за счастье будущих поколений?..
Но у Орла отняли единственную жизнь— только потому, что у него билось в груди великодушное и благородное сердце...


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. НЕИЗВЕСТНЫЙ ЭСТОНЕЦ

Первый иней осел на деревянных ступеньках крыльца, покрыл пудрой яблони и съежившуюся сирень.



Но из-за бухты поднимается солнце — и все оживает. Иней оставляет на ступеньках влажные следы. Седая трава зеленеет. Цветы поднимают головы. Над бухтой рассеивается туман. Море обнажило дно, усеянное белесыми валунами.
Елена Сергеевна возвращается с почты:
— Газеты, Юра. От Славы письмо.
— Наконец-то!
— Он был очень занят. Экипаж его корабля стал отличным, — торопится сообщить Елена Сергеевна.
— Сегодня же пошлем поздравление.
— И еще Слава прислал вырезку из «Стража Балтики».
— А ну-ка, прочти... Она читает:
— «Разыщите героя.
Дорогие товарищи! Иногда я читаю родную флотскую газету балтийцев, и, хотя я давно не моряк, но остаюсь балтийцем в душе. Я прочел в вашей газете историю, рассказанную гвардейцем-мичманом Иваном Несмеловым, как неизвестный эстонец спас нас, моряков, когда наш «охотник» потопила подводная лодка в бухте Киви. Как скрывал тот эстонец нас в пещере в лесу под огромным камнем и потом вывел к морю, чтобы мы могли уйти подальше от гитлеровцев. Все описано правильно. Когда мы уже погрузились в шлюпку, приготовленную эстонцем, гитлеровцы открыли из автомата огонь, убили Васина, Шингарева, Золотова, и спаситель наш тоже упал на берегу как подкошенный. А мы отгребли и исчезли в тумане. Двое суток носились по морю, и наконец нас подобрали свои.
А пишу я вам потому, что хочу исправить, дорогие товарищи, вашу ошибку. Вы пишете, что имя эстонца никому не известно. Это неверно. Он говорил мне, что он капитан дальнего плавания, звали его — он сказал мне — Янусом. А вот фамилию его я не запомнил. Надо узнать фамилию того эстонца и назвать его именем рыбацкий колхоз и написать на том камне в лесу — а камень похож на кита, — что под ним в пещере Янус такой-то спас команду катера МО вместе с его командиром Николаем Павловичем Грошевым.
Бывший моторист МО-205 Иван Зубарев, проживаю ныне на Курилах, работаю мотористом в рыбохозяйстве имени Тихоокеанского флота».



Бой малых охотников с кораблями противника И.И.Родинов.

— Яанус! — привстал Крамской в кресле. — Знаешь, Леночка, да ведь это...
— Желчный Старик? — догадалась Елена Сергеевна. — Но ведь тут написано, что тот Яанус умер...
— Ошибка! Я всегда подозревал, что он что-то скрывает. Не пойму, почему. Ущемлено самолюбие? Скромность? Пойду к нему, Леночка.
— Пойди, — согласилась Елена Сергеевна. Крамской уже надевал шинель и фуражку:
— Буян, неси поводок!
Он пришел берегом к зеленому дому Хейно Клаамаса, где жил теперь Желчный Старик. Рядом колхоз строил новый дом Яанусу Хаасу. Хейно не было — ушел на лов в море; Желчный Старик покачивался в качалке.
— Ваш новый дом, я вижу, скоро будет построен, Яанус, — сказал Крамской. — Настроение?
— Скверное. Как видите, сижу в чужом «кикитоле». И ноги как плети. А ваши глаза, капитан?
— Не лучше ваших ног, Яанус. Хотя и стабилизировались. Во всяком случае, я могу прочитать вам газету, в которой говорится о вас.
— Обо мне?
— Скажите, почему вы молчали...
— О братце-то? Поверьте, никому не доставит удовольствия говорить о том, что твой родной брат обернулся волком.



— Не о нем. С этим покончено. В газете говорится о большом камне в лесу, о пещере под ним, о матросах с потопленного морского «охотника»... О Яанусе — его фамилия неизвестна, — убитом фашистами как раз тогда, когда он вывел матросов к приготовленной шлюпке...
— Убитом?
— Я вижу, он жив, — говорит, улыбаясь, Крамской.
— Значит, они все же спаслись? — спросил, сжимая сильными жилистыми руками поручни кресла-качалки, Желчный Старик.
— Почему вы-то_ молчали, Яанус?
— А по-вашему, я должен был кричать об этом на всех перекрестках?
— Но, может быть, если бы это было известно тогда, когда...
— Когда меня сочли «лесным братом» — по милости некиих добровольных доносчиков, которые сами были хуже всех «лесных братьев», но им верили больше, чем честному капитану дальнего плавания? Вы встречали когда-нибудь взгляд пустых, ничему не верящих глаз, капитан Крамской?
— Встречал, Яанус. Не раз...
...Да, к сожалению, не раз он встречал холодные глаза чиновника, убежденного в своем превосходстве...

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru


Главное за неделю