УРОКИ ПЕРВЫХ АТАК
Оборона Либавы
Сколько лет прошло, а вспомнишь июнь сорок первого и вновь думается прежде всего о Либаве. Для всех было трудным начало войны, вроде бы ожидавшейся, нависавшей над нами, и всё-таки нагрянувшей неожиданно. Но для гарнизона Либавы — особенно тяжёлым.
Большинство балтийцев реально ощутило войну ещё не с первого дня, а либавцам надо было сражаться с первого её часа. И всё началось не с удара с моря, не с десанта, к отражению которого тут готовились, а с прорыва врага по суше. Остановить его здесь не смогла развёрнутая у приморского участка границы 67-я стрелковая дивизия. Ворваться в Либаву с ходу гитлеровцам не дали, однако задержать их удалось только на ближних подступах к городу.
За событиями под Либавой, передовой базой флота, взволнованно следила вся Балтика. А для нашей бригады это была её база. Там находились два наших дивизиона и лодки, стоявшие в ремонте, а также хозяйственные службы.
О том, что происходит в Либаве, мы узнавали из кратких радиодонесений, передававшихся с берегового узла связи бригады на «Иртыш». Клевенский держал связь со штабом флота, и ему было не до того, чтобы посылать оперсводки и в Усть-Двинск. Многое доходило до нас с опозданием, полная картина событий вырисовывалась, как правило, задним числом.
Но сразу стало известно, что моряки сражаются на суше плечом к плечу с армейцами, что командир 67-й дивизии генерал-майор Н.А.Дедаев и командир военно-морской базы действуют в тесном контакте.
Командир 67-й стрелковой дивизии генерал-майор Н.А.Дедаев. Либава, 1941 год
На подступах к городу они создали и заняли наличными силами три участка обороны. Южный участок между морским побережьем и Либавским озером был вверен сводному отряду моряков-подводников, сформированному из подразделений нашей береговой базы и команд тех ремонтирующихся подлодок, вывести которые не представлялось возможным. Вошли в него также проходящие практику курсанты-выпускники, будущие подводники.
Отряд, насчитывающий около четырёхсот бойцов, возглавили командир береговой базы бригады техник-интендант 1-го ранга К.П.Павлов и его заместитель по политчасти старший политрук С.Л.Соколов. Павлов был хорошим хозяйственником, а теперь проявил себя и как боевой командир.
Именно на южном участке обороны немцы попытались 23 июня ворваться в город, но были остановлены и оттеснены. Моряков поддерживала 27-я береговая батарея, недавно установленная для защиты Либавы со стороны моря. Артиллеристы успели приспособить свою технику для кругового обстрела и смогли вести огонь по суше.
Сo следующего дня Либава находилась под обстрелом немецкой тяжёлой артиллерии, бившей также по порту, по гаваням. 25 июня был убит генерал Н.А.Дедаев, старший на этом участке фронта сухопутный начальник, которому в отношении действий на суше подчинялась военно-морская база.
Его заменил начштаба дивизии, а оборона непосредственно города и порта всё в большей мере управлялась с командного пункта базы, удобно расположенного, хорошо обеспеченного связью. Это засвидетельствовали оставшиеся в живых участники боёв и подтвердили потом военные историки.
Ha KП у моряков находился секретарь Лиепайского укома партии Л.Я.Врублевский. Здесь изыскивалось оружие для рабочих отрядов, которые формировали горком и уком. Эти отряды распределялись по участкам обороны, куда уходили и все моряки, ещё остававшиеся в порту.
Клевенский был моряком до мозга костей. Однако он и на суше действовал смело, инициативно, напористо. В историю короткой, но героической обороны Либавы, вошла листовка с темпераментно написанным им обращением к защитникам города. Обращение заканчивалось как приказ, где с характерным для Михаила Сергеевича лаконизмом были сформулированы в пяти пунктах основные требования к участникам обороны:
1. Зарыться в землю. Окопы во весь профиль.
2. Беречь патроны и стрелять только с действен-
ной дистанции.
3. Держать связь со своими соседями и знать
их лично.
4. Артиллерии держать связь с пехотой. Связь
осуществлять пехоте.
5. Держаться мужественно!
Наряду с Михаилом Сергеевичем Клевенским, одним из организаторов Либавской обороны стал его заместитель по политчасти Павел Иванович Поручиков. Он не дожил до дня, когда, оставаясь на том же посту, стал бы официально не замполитом, а комиссаром. Но на деле был именно комиссаром, умевшим сплотить, воодушевить сражавшихся бойцов горячим словом и личным бесстрашием. Знаю, что он поднимал моряков в контратаки у завода «Тосмаре», был ранен, но остался в строю, повёл людей на прорыв из замыкавшегося вражеского кольца на северном направлении и погиб там в бою.
Погиб в боях за Либаву и политработник сводного отряда подводников, тоже фактический его комиссар, старший политрук Серафим Леонидович Соколов. Сложил там голову и командир отряда Константин Павлович Павлов.
У нас большие потери
Положение в районе Либавы быстро ухудшалось. И его нельзя было выправить без переброски сюда крупных сил, чего не мог сделать Северо-Западный фронт, а тем более флот. Войск не хватало и на других участках.
Расчётливо используя имевшиеся боевые средства и людские ресурсы, капитан 1-го ранга Клевенский трезво оценивал обстановку. Он не мог не осознавать своей личной ответственности за то, чтобы ни один корабль, пусть неспособный сейчас плавать или даже полуразобранный, стоящий на стенке, не попал в руки врага.
Подводная лодка С-1 взорвана экипажем в Либаве у стенки завода «Тосмаре»
И потому, скрепя сердце, отдал приказ, когда этот приказ ещё мог быть выполнен, взорвать корабли, которые нельзя вывести. Это касалось одного старого эсминца и пяти подводных лодок: краснознамённой С-1, двух «Малюток» и двух бывших латвийских лодок, стоявших в капитальном ремонте.
Так наша бригада, не начав ещё боевых действий в море, понесла первые потери в кораблях. А за ними скоро последовали другие.
Трём «Малюткам», развёрнутым вблизи Либавы, командир бригады по радио приказал следовать в Усть-Двинск. Держать эти лодки в дозоре перед базой стало бесполезным. Командиры «Малюток» предупреждались: «В Либаву не заходить».
Две лодки — М-79 и М-81 благополучно прибыли в Усть-Двинск. Третья — М-83, идти туда не смогла, — отказал единственный дизель, треснула крышка одного из цилиндров, а заряда аккумуляторной батареи не хватало, чтобы дотянуть на электромоторе хотя бы до Виндавы.
Командир лодки старший лейтенант П.М.Шалаев решил возвращаться в Либаву, надеясь, очевидно, что, как ни сложна там обстановка, на заводе «Тосмаре» ещё смогут отремонтировать дизель. В ответ на его донесение об этом последовал повторный приказ: «В Либаву не заходить», но на «Малютке» уже закрыли радиовахту, поскольку она входила на рейд аванпорта.
Либава была под огнём, и лодка, не дойдя до гавани, получила новые повреждения. Ни о каком ремонте уже не могло быть речи. М-83 ошвартовалась у стенки канала, близ моста, и это место стало её последней боевой позицией.
У Клевенского не пропадала даром ни одна огневая точка. Скромное орудие «Малютки» также было включено в общую систему огня и начало получать целеуказания. На автомашине подвезли со склада боезапас. Расчёт лодочного 45-миллиметрового орудия выпустил по врагу все снаряды. Когда приближавшиеся гитлеровцы стали видны невооружённым глазом, экипаж взорвал свой корабль и присоединился к морякам, сражавшимся на берегу.
Из девятнадцати членов экипажа М-83 вернулись в бригаду только трое: тяжелораненый штурман лейтенант Е.Антипов, старшина П.Таратанов и краснофлотец Алейник. Все они плавали потом на других подлодках. Командир «Малютки» коммунист Павел Михайлович Шалаев погиб в сухопутном бою вместе со своими подчинёнными.
Бывалый моряк-подводник, он ещё до поступления в военно-морское училище проплавал восемь лет на «Барсах» и первых «Ленинцах» краснофлотцем-рулевым, командиром отделения, боцманом.
Ещё более трагично сложилась судьба подводной лодки С-3 капитана 3-го ранга Н.А.Костромичёва. Она не закончила заводского ремонта, но никак не относилась к кораблям, на которых в сложившейся обстановке приходилось ставить крест. На лодке успели собрать дизеля, и она, хоть и неспособная погружаться, могла развивать надводный ход до 18 узлов. Командир базы Клевенский приказал её командиру следовать в Виндаву.
Обеспечить лодке авиационное прикрытие база не могла, не располагал Клевенский и кораблями для её конвоирования. Надеялись, что самый опасный участок маршрута лодка пройдёт за относительно тёмные часы. Да и не считали её беззащитной: на лодке типа «С» довольно сильная артиллерия.
Но прозрачная, как назло, бестуманная июньская ночь не укрыла крупную лодку от прорвавшихся в этот район немецких торпедных катеров. Они атаковали С-3 вблизи маяка Ужава. Бой видели с берегового поста службы наблюдения и связи (СНиС). Оттуда мы и получили по телефону донесение, без которого никто бы не знал, что произошло с лодкой.
Командир подводной лодки М-83 Павел Михайлович Шалаев
По наблюдениям связистов, торпедных катеров было три. Подводники отбивали их атаки всеми огневыми средствами корабля, одновременно уклоняясь от вражеских торпед маневром.
Но огонь лодки слабел, её орудийные расчёты попадали под очереди катерных автоматических пушек. По-видимому, командир решил выбросить лодку на отмель, однако ему не хватило каких-то минут: в борт попали торпеды и разломили лодку.
Кормовая часть некоторое время держалась на воде, и один из немецких катеров пытался взять этот отсек на буксир. Другие катера расстреливали из пулемётов плававших вокруг людей...
С потопленной лодки не спасся никто. И погибли на ней не один, а два экипажа. Уходя из Либавы, С-3 приняла на борт команду взорванной экипажем на заводе подводной лодки С-1 во главе с командиром капитаном 3-го ранга И.T.Моpским.
Подводная лодка ведёт артиллерийский бой с катерами противника
Не дошла до Усть-Двинска также следовавшая из Либавы подводная лодка М-78, на которой находился командир дивизиона «Малюток» капитан-лейтенант С.И.Матвеев. Тогда мы предполагали, что она подорвалась на немецкой мине. Только после войны было установлено по трофейным документам, что её потопила фашистская подводная лодка U-144.
Командир подводной лодки С-3 Николай Александрович Костромичёв
С-3 и М-78 стали первыми потерями, понесёнными бригадой в море. Я не успел познакомиться ни с Костромичёвым, ни с Матвеевым, но знаю, что оба пользовались уважением сослуживцев, были опытными подводниками.
На войне без потерь не обойтись, но как тяжело терять корабли! А в первые дни Великой Отечественной войны на Балтике понесла потери в кораблях не только наша бригада. Погиб, подорвавшись на немецких минах, эскадренный миноносец «Гневный». Новый крейсер «Максим Горький» получил, тоже в результате подрыва на мине, большие повреждения и надолго вышел из строя. Тяжело было сознавать, что коварный враг сумел в чём-то нас провести. Не доглядели вовремя, не раскрыли его минные постановки, производившиеся ещё до 22 июня...
Командир подводной лодки М-78 Дмитрий Леонтьевич Шевченко
В море уже действовали наши подводные лодки. Л-3 капитана 3-го ранга П.Д.Грищенко, находившаяся сперва вместе с «Малютками» на боевой позиции под Либавой (на случай подхода кораблей с десантом), была прямо оттуда послана ставить мины у берегов противника. О ней и о других лодках, вышедших в первые боевые походы, пойдёт речь дальше. А сейчас я должен закончить рассказ о Либаве.
Защитники Либавы держались мужественно
Судьба её решалась не только на подступах к городу, где становилось всё труднее отбивать атаки врага. Исход борьбы на либавских рубежах очень зависел от общего положения фронта, сдвигавшегося на восток, к Риге. Уже в ночь на 25 июня фашистские войска, обойдя Либаву, вышли на побережье севернее города, и он оказался отрезанным с суши. Блокировались и морские подходы к порту. Не удалось эвакуировать морем даже раненых: вывозивший их санитарный транспорт был потоплен фашистскими самолётами, несмотря на имевшиеся на нём опознавательные знаки.
Вечером 26 июня поредевшие части 67-й дивизии получили приказ фронта оставить Либаву и пробиваться в расположение сил своей 8-й армии. Клевенскому командующий флотом по радио приказал организовать совместный с армейцами выход личного состава военно-морской базы из окружения, после чего флотским подразделениям следовать в Виндаву.
Об этом мы ещё не успели узнать, когда днём 27-го на «Иртыше» была принята с бригадной береговой станции в Либаве радиограмма открытым текстом, составленная самим вахтенным радистом:
— Вижу немцев. Вахту закрываю. Прощайте, товарищи!..
Потом стало известно, что остатки отряда моряков-подводников прикрывали прорыв других подразделений. Лишь немногие бойцы отряда вышли из окружения.
Из сражавшихся в его составе сорока курсантов-фрунзенцев остались в живых трое.
Днём 28 июня к борту «Иртыша», стоявшего уже не в гавани Усть-Двинска, а на рейде (мы готовились к переходу в Финский залив), стремительно подошёл торпедный катер. Выйдя на палубу, я узнал среди находившихся на нём моряков капитана 1-го ранга Клевенского. Почему-то запомнилась его перекрашенная в чёрный цвет летняя фуражка (с началом войны моряки перешли на тёмные бескозырки и фуражки, а у кого их не оказалось под рукой, перекрашивали белые).
— Где «Вирония»? — крикнул Клевенский, даже не поздоровавшись, что, как и голос Михаила Сергеевича, свидетельствовали о его крайней возбуждённости.
Он хотел увидеться с контр-адмиралом Трайниным, для этого, очевидно, и заскочил из Виндавы в Рижский залив. Но «Вирония» со штабом Прибалтийской военно-морской базы уже ушла из Усть-Двинска.
На борт «Иртыша» Клевенский не поднялся, спешил в Таллин докладывать командованию флота о событиях последних дней и узнавать свою судьбу. Чувствовал, видимо, что над ним сгущаются тучи, хотя при сложившихся тяжёлых обстоятельствах, думается, он сделал всё, что мог.
Из Либавы Клевенский вышел в четвёртом часу утра 27 июня. Ровно пять суток длилась для него страда неравных боёв за город и базу. А отряды либавских рабочих вместе с отставшими от своих частей бойцами продолжали борьбу и после этого. Ушёл он не по суше с войсками, а морем, потому что имел приказание вице-адмирала Трибуца быстро перейти со своим штабом в Виндаву, развернуть там КП и установить контакт с сухопутными частями.
Штабная группа шла на двух торпедных катерах. В районе маяка Ужава им пришлось принять бой с немецкими катерами, — там же, где была перехвачена С-3. Один наш катер в этом бою погиб, но почти все находившиеся на нём добрались до близкого берега. А в Виндаве Клевенский не застал практически никаких наших частей. В тот же день этот город заняли немцы. Решив, что там ему делать нечего, он пошёл на том же торпедном катере дальше.
Контр-адмирал Михаил Сергеевич Клевенский. 1904–1954
До нас доходило потом, что бывшего командира Лиепайской военно-морской базы отдают под трибунал. Время было тяжёлое, нервное, и подчас слишком торопились объявить кого-то конкретным виновником первых военных неудач, имевших много причин. Но у Клевенского всё кончилось не наихудшим образом. Полностью реабилитированный и восстановленный в звании капитана 1-го ранга, которого ненадолго был лишён, он в сентябре стал командиром дивизиона кораблей на фронтовой Ладоге. В дальнейшем воевал в Заполярье, командовал бригадой. В конце войны его имя дважды прозвучало в победных приказах Верховного Главнокомандующего.
Казалось, война пощадила его. Но пережитое не прошло бесследно для эмоционального Михаила Сергеевича. В 1954 году, в возрасте, далёком от старости, контр-адмирал Клевенский скоропостижно скончался в учебном походе на Тихом океане, закончив службу там, где так блистательно её начинал.
Недавно я прочёл в одном сборнике очень точную характеристику М.С.Клевенского, данную ему старшим начальником в служебной аттестации за год до войны:
«Энергия выдающаяся. Решает быстро, без колебаний. Решения смелые, незаурядные. Ум живой. В любой обстановке быстро и уверенно ориентируется. Прямой и правдивый человек».
Все эти качества ярко проявились в его действиях в первые дни войны.
Непродолжительная Либавская оборона оставила в нас и боль, и гордость. Сперва боль, горечь заглушали всё остальное, — так быстро потеряли передовую базу, крупный порт и не поддававшиеся выводу оттуда корабли... Но боль притуплялась, и росла гордость за самоотверженность и мужество защитников Либавы.
Первыми на Балтике встретившись с врагом, они не дали ему застигнуть себя врасплох, и сражались так, что по ним можно было равняться. Именно с Либавы начались те массовые проявления героизма, которые принесли потом балтийским морякам и победы над грозным врагом, и немеркнущую славу.
Теперь пора вернуться немного назад, чтобы рассказать о других событиях, которыми памятны те дни.
Боевые действия Л-3 и С-7
Война гигантским пожаром разгоралась на суше, охватывая всё новые пространства. А на Балтийском море рыскали, достигая наших прибрежных вод, вражеские торпедные катера, приближались к нашим берегам и немецкие подводные лодки (далеко не всегда обнаруживаемые), действовала над морем фашистская авиация. Однако большие надводные корабли противника не показывались. Исчезли и транспорты с тех морских коммуникаций, где отмечалось интенсивное их движение до последнего мирного дня.
Враг переключал свои морские перевозки на прибрежные фарватеры, в том числе в водах нейтральной Швеции, в шхерах Финляндии, которая присоединилась к германской агрессии не сразу, а на третий день. В юго-восточной части моря, куда была послана С-4, а вслед за нею С-10, на подходах к Ирбенскому проливу, куда пошли С-101 и С-102 (самые новые лодки бригады, только что вступившие в строй), целей для атак не обнаруживалось. Далёких западных районов Балтики наши лодки в первых боевых походах не достигали. К тому же в то время бригада практически не получала данных воздушной разведки. Флотская авиация была нацелена в основном на содействие сухопутным войскам. К слову сказать, взаимодействие с авиацией являлось слабым местом в довоенной боевой подготовке балтийских подводников. Этому уделялось мало внимания.
Первый боевой поход каждой лодки много значил для привыкания людей к военному морю, таившему в себе бесчисленные опасности, требовавшему в плавании, особенно под водой, предельной собранности, безупречной точности действий. Море заполнялось минами, и не только немецкими, ставил заграждения и наш флот. Гидрографы снабдили корабельные соединения лоцией военного времени и путевыми картами с нанесёнными на них военными фарватерами. Не сбиться с этих фарватеров стало в ряде районов первым условием благополучного плавания.
Привыкать надо было и к глубинным бомбам: не побывать в походе под их разрывами становилось редкой удачей. Экипаж Л-3, как только она подошла к Мемелю, сразу испытал там первую бомбёжку. Хотя, судя по всему, лодка осталась необнаруженной, немецкие катера бомбили выходной фарватер порта, так сказать, профилактически. Некоторые бомбы рвались довольно близко, однако у «Ленинцев» корпус надёжный. Не было сначала замечено и повреждений механизмов. А некоторое время спустя, вдруг отказало управление кормовыми горизонтальными рулями, без которых нельзя удерживать лодку на нужной глубине.
Выяснилось, что дело в одном стяжном болте на рулевом приводе. При разрыве бомбы за бортом болт мог треснуть, а затем, не выдержав рабочей нагрузки, сломался. Устранить такое повреждение не так уж сложно, но работать нужно внутри балластной цистерны, через которую проходит привод, и обязательно, когда лодка находится в надводном положении. Подводникам не требуется объяснять, что в случае внезапного появления противника, командир не может промедлить со срочным погружением...
Необходимость производить в море аварийно-ремонтные работы, связанные с рискованным пребыванием членов экипажа в балластных цистернах, откуда особенно быстро не выберешься, возникала впоследствии на наших лодках не раз. И всегда на опасное дело находилось больше добровольцев, чем требовалось. Так было и тогда на Л-3. Командир лодки Пётр Денисович Грищенко рассказывал, что работать в цистерне просился даже лекпом. А инженер-механик М.А.Крастелёв (будущий вице-адмирал и начальник одного из военно-морских училищ) заявил командиру, что произведёт ремонт сам лично с помощью двух умелых старшин. И командир с этим согласился.
Инженер-механик подводной лодки Л-3 Михаил Андроникович Крастелёв
Работа продолжалась около двух часов. Орудийные расчёты и пулемётчики стояли на своих боевых постах, велось усиленное наблюдение за морем и воздухом. Командир держал лодку так, чтобы волны меньше захлёстывали открытую горловину цистерны, но всё равно люди, находившиеся там, были по пояс в воде. А когда они уже устранили повреждение, случилась новая беда.
О ней упоминаю ради того, чтобы показать, от каких мелочей могут зависеть боеспособность и само существование подводной лодки.
Перед тем как вылезти из цистерны, подводники передавали наверх инструменты. Лодку покачивало, и выскользнувший из чьих-то рук ломик провалился сквозь решетчатую палубную надстройку, причём упал так неудачно, что заклинил рулевой привод в другом месте.
Ни одному из работавших наверху моряков не удавалось дотянуться через узкое отверстие в надстройке до застрявшего лома. Тогда вспомнили, что самый «тонкий» на корабле человек — помощник командира старший лейтенант В.К.Коновалов. Ему и пришлось доставать злополучный лом, а самого Коновалова вытаскивали из надстройки за ноги.
Командир подводного минного заградителя Л-3 Пётр Денисович Грищенко
Об этих происшествиях, как и о других обстоятельствах боевого похода, в штабе стало известно, конечно, лишь после того, как лодка уже в июле вернулась в базу. С моря доносили лишь о самом важном. Капитан 3-го ранга Грищенко тогда донёс, что мины поставлены там, где было приказано. И на картах, которыми пользовался флот, появилась соответствующая отметка.
После этого похода Л-3 мы отступили от первоначального правила, по которому точное место минной постановки определялось ещё до выхода лодки в море.
Грищенко доказал, опираясь на наблюдения, произведённые в районе Мемеля, что ставить мины было выгоднее несколько в стороне от назначенного ему места. И в дальнейшем командирам подводных минзагов предоставлялось в этом отношении больше самостоятельности.
Свои уроки извлекались и из похода С-7, подводной лодки капитан-лейтенанта С.П.Лисина, которая вышла в море ещё в предвоенные дни, когда усиливались дозоры мирного времени, а затем стала нести на подходах к Ирбенскому проливу боевой дозор.
Командир подводной лодки С-7 Сергей Прокофьевич Лисин
На третьи сутки войны, ночью, у неё произошло соприкосновение с противником, едва не окончившееся плохо. Были обнаружены торпедные катера, которые Лисин сперва посчитал своими, потому что неприятельские в этом районе ещё не показывались.
Сигнальным фонарём запросили опознавательные, и с головного катера последовал правильный ответ. Это могло произойти в результате захвата гитлеровцами сигнальных таблиц на каком-нибудь береговом посту в районе Либавы, о чём, однако, оповещений не давалось. И на лодке окончательно успокоились: «Свои!»
Между тем приближавшийся катер выпустил по лодке две торпеды, от которых Лисин успел уклониться, и они прошли вдоль бортов: одна справа, другая слева. Скорость у торпедных катеров большая, и по лодке, прежде чем она успела погрузиться, полоснули автоматические пушки и пулемёты.
Под водой дали знать о себе полученные повреждения, к которым прибавлялись новые от разрывов глубинных бомб. На счастье подводников, в том месте была не обозначенная на картах выемка дна. Не знавшие о ней фашистские катерники задавали своим бомбам разрыв на гораздо меньшей глубине, чем та, на которой лодка легла на грунт.
Подводная лодка С-7 вернулась в Кронштадт из первого боевого похода
Лисин решил вылежать там подольше, — пусть гитлеровцы думают, что лодка потоплена. Сообщение о потоплении советской подводной лодки в этом районе немцы действительно не замедлили передать, и оно быстро дошло до нас в сводке радиоперехвата.
На С-7 были выключены все механизмы, вплоть до гирокомпаса, по проходам отсеков раскинули бушлаты, чтобы поглощать звуки шагов. Когда же командир собрался всплывать, сделать это обычным способом не удалось. Сперва не могли понять, в чём дело, и только потом выяснилось, что при обстреле пробиты в надстройке трубы вентиляции носовых балластных цистерн. Лодку подняли на поверхность аварийным продуванием главного балласта, израсходовав весь запас воздуха высокого давления.
Ещё под водой объявили артиллерийскую тревогу, и первыми, вслед за командиром, наверх выскочили расчёты орудий и пулемётчики, а за ними группа краснофлотцев, вооружённых ручными гранатами. Однако вести огневой бой не понадобилось: немецкие катера уже скрылись.
Судоремонтники ещё находившейся тогда в наших руках Виндавы, куда зашла С-7, отозванная из боевого дозора, устранили на лодке наиболее опасные повреждения.
А потом потребовался ремонт более основательный.
Эвакуация из Риги
Ещё держалась Либава, когда в непосредственной опасности оказалась Рига. Совсем недавно представлялось почти невозможным, чтобы враг дошёл до Риги по суше от границы. А теперь становилось очевидным, что если на фронте не произойдёт быстрого и решительного перелома в нашу пользу (на что всё ещё хотелось надеяться), то долго базироваться на Усть-Двинск не придётся.
Ежедневно над Ригой и нашей базой появлялись фашистские самолёты, правда, не очень большими группами. Бомбили они больше Ригу, аэродром, а на подходах к Усть-Двинску по ночам сбрасывали на парашютах мины. Ночи стояли светлые, наблюдение за постановкой мин было уже налажено, и места их приводнения фиксировались. Ни один наш корабль на этих минах не подорвался.
В связи с приближением фронта, встал вопрос об эвакуации наших семей, только недавно сюда приехавших. Из Либавы семьи командиров и сверхсрочников были эвакуированы 23 июня.
Я посадил жену и маленького сынишку в повреждённую, как видно, уже попадавшую где-то под бомбёжку, теплушку. Начальником эшелона назначили возвратившегося из отпуска лекпома с подлодки капитана 3-го ранга И.Т.Морского (он единственный уцелел из её экипажа).
Этот медик, как потом до нас дошло, приложил немало усилий, чтобы добиться изменения маршрута и добыть паровоз, когда состав чуть не застрял перед захваченным немцами Дayгавпилсом. Примерно через месяц стало известно, что наши семьи благополучно добрались до Москвы.
26 июня в Усть-Двинске неожиданно для нас побывал вице-адмирал В.Ф.Трибуц, прибывший из Таллина на автомашине. Сперва он направился на крейсер «Киров», — флагманский корабль Отряда лёгких сил, а оттуда — к нам на «Иртыш».
Командующий Балтийским флотом вице-адмирал В.Ф.Трибуц
Командующий был в комбинезоне без знаков различия. Выглядел он хмурым, утомлённым, но держался спокойно. Выслушав в моём присутствии доклад Египко о состоянии бригады и действиях лодок, вкратце познакомил нас с положением на Северо-Западном фронте (весьма неутешительным) и приказал в течение двух суток изготовиться к перебазированию.
— Пойдёте в Палдиски или в Таллин, — сказал командующий, и мы поняли, что новое место базирования бригады окончательно ещё не определено.
Из Усть-Двинска должны были уйти и корабли Отряда лёгких сил.
Обеспечить командующему разговор с Либавой (это был последний день организованной её обороны) нашим связистам не удалось: там никто не отзывался. Телефонная связь с береговой батареей на южной, материковой стороне Ирбенского пролива имелась, и Трибуц из каюты Египко приказал её командиру:
— Батарею взорвать. Личному составу перейти на остров.
Имелся в виду остров Сааремаа, бывший Эзель, где стоял флотский гарнизон.
Командующий пробыл у нас минут сорок. Он торопился в штаб фронта, который ему ещё предстояло искать: в тот день штаб отбыл из Риги, а куда, точно известно не было.
Со следующим после этого днём (тем, когда была принята последняя радиограмма из Либавы) связано ещё одно воспоминание, не имеющее, правда, отношения к делам бригады.
На палубу нашей плавбазы поднялся коренастый мужчина лет сорока в кожаной куртке и кожаной фуражке, с маузером на боку. На хорошем русском языке, но с латышским акцентом он сказал:
— Я привёл рабочий батальон из-под Лиепаи. В Риге мы не нашли к кому обратиться. Нам нужно оружие. И нужен приказ, что делать, куда идти.
День был тревожный. Подступали вражеские войска. И были основания считать, что в городе, у которого мы пока стояли, притаились враги, вроде молодчиков из айзсаргов — военно-фашистской организации, существовавшей в буржуазной Латвии. Должно быть, это они начали стрелять с чердаков, когда трогался состав с нашими семьями.
Но вот пришёл этот одетый в кожу крепыш, ищущий оружия и места в боевом строю для рабочего батальона, готового сражаться за Советскую власть, — и легче стало на душе. Вспомнились красные латышские стрелки Гражданской войны, доблестные солдаты революции. Жизнь свидетельствовала: есть у них наследники!
Мы объяснили командиру рабочего батальона, что стрелковым оружием, к сожалению, не располагаем. И посоветовали переходить на правый берег Даугавы, где сосредоточивались наши войска.
В тот же день к нам на «Иртыш» явился командир 180-миллиметровой железнодорожной артиллерийской батареи капитан В.П.Лисецкий и доложил Н.П.Египко, как старшему морскому начальнику, что он прорвался с материальной частью и личным составом из района Либавы. Капитан просил указаний о дальнейших действиях.
Исходя из обстановки, комбриг приказал ему немедленно, пока не перерезана железная дорога и цел мост, следовать в Т аллин. Приятно потом было узнать, что батарея капитана Лисецкого, одна из новейших в береговой обороне флота, отлично себя показала при обороне Таллина.
Вечером 28 июня я по поручению комбрига обходил на катере рассредоточенные по Даугаве корабли бригады, удостоверяясь в их готовности к назначенному на ночь выходу, объяснял командирам порядок движения. Рига, такая оживлённая неделю назад, представляла мрачную картину даже с реки. На набережных ни души. Над аэродромом багровело зарево, горели и склады в порту, время от времени слышались взрывы. Что-то уничтожали, чтобы не досталось врагу...
Переход нам предстоял не дальний, но передислокацию корабельного соединения (а кроме подлодок, должны были идти и «Киров» с эсминцами) в зоне боевых действий трудно произвести скрытно, особенно когда так светлы ночи. А дать воздушное прикрытие штаб флота не смог, — на это самолётов не хватало.
Вместе с двумя плавбазами из Усть-Двинска уходили семь подлодок. Наши минзаги из дивизиона Аверочкина, кроме Л-З, находившейся на позиции, были ещё раньше направлены в Таллин за боезапасом без захода в Рижский залив.
Пошли двумя колоннами. Впереди три приданных бригаде малых тральщика из бывшего латвийского флота с нашим флагмином капитаном 3-го ранга С.И.Иодковским на головном. Эти тральщики не были должным образом оснащены и выполняли свою роль по существу символически. Шли как заслон, готовый принять на себя внезапный удар из-под воды.
Запомнилась встреча на рейде Куйвасту по выходе из Рижского залива, где сосредоточилась группа транспортов, переполненных эвакуируемыми жителями прибалтийских городов. Кажется, они ждали указаний, куда следовать дальше. Выяснилось, что у них плохо с продовольствием: выходили в спешке и не успели им запастись. Комбриг приказал передать на транспорты с наших плавбаз всё, чем можно было поделиться.
Тут же с «Иртыша» временно перегрузили на баржи разное техническое имущество, чтобы уменьшить осадку плавбазы перед форсированием Моонзунда, пролива между западным побережьем Эстонии и островами, с которыми связано много событий морской истории.
Основной, глубоководный фарватер пролива был уже перекрыт нашим оборонительным минным заграждением, а по мелководному запасному могли свободно пройти лишь «Смольный» и подлодки. «Иртыш», даже облегчённый, прошёл с трудом, проскрежетав кое-где по камням. Мы с комбригом не сходили с мостика, зная, что командир «Иртыша» капитан 3-го ранга Доронин, будучи неплохим организатором базового обслуживания подлодок, в кораблевождении недостаточно опытен. А застрять здесь на мели было бы большой бедой.
В устье Финского залива нас встретили высланные из Таллина торпедные катера. Предосторожности ради, они сбросили впереди по нашему курсу несколько глубинных бомб. Тут было одно из таких мест, где нас могли подкарауливать немецкие подводные лодки. Но опасность подстерегала немного дальше, и не от подлодок, а от мины, очевидно, донной, неконтактной и притом такой, которая срабатывает не под первым, прошедшим над ней кораблём, а каким-то «энным» по счёту, как её механизму задано.
Когда отряд миновал остров Вормси, за кормой «Иртыша» раздался взрыв, и взметнувшийся широкий столб воды заслонил шедший за нами «Смольный». В то мгновение показалось, что подорвалась именно эта плавбаза, но вот водяной столб осел, и мы увидели: «Смольный» цел, а недостаёт одной «Малютки». Там, где она только что находилась, клокотал вырывающийся на поверхность воздух. Погибла М-81, — лодка капитан-лейтенанта Ф.А.Зубкова, одна из тех, которые начали войну боевым дозором под Либавой.
Схватив мегафон, я крикнул с мостика:
— На корме! Рубите буксир!
На буксире шёл за плавбазой посыльный катер с командой на борту. Он мгновенно оказался там, где исчезла подлодка. Через несколько минут доложили: из воды подняты командир лодки без признаков жизни и трое живых подводников.
Командир подводной лодки М-81 Фёдор Антонович Зубков
Спаслись лодочный механик старший инженер-лейтенант Б.В.Ракитин, старшина мотористов Сомов и штурманский электрик Преображенский. Все имели ранения, Ракитин — очень тяжёлое. Т ех кто вместе с командиром нёс службу на мостике, не осталось в живых никого, а посчастливилось трём морякам, оказавшимся наверху случайно, — может быть, просто вышедшим покурить.
Скажу тут же, что эти три подводника после госпиталя продолжали службу. Но Ракитину, признанному негодным для плаваний, пришлось пойти на завод военпредом. Сомов и Преображенский были в числе подводников, ушедших в самое трудное для Ленинграда время в морскую пехоту. По наведённым справкам, Сомов погиб на Волховском фронте, а Преображенский закончил войну заместителем командира полка по политической части в звании подполковника.
В 60-е годы подлодка М-81, разломившаяся при взрыве надвое, была поднята, и останки моряков её экипажа с воинскими почестями преданы земле в Таллине. В ту же братскую могилу перенесли тогда с таллинского кладбища и прах её командира капитан-лейтенанта Ф.А.Зубкова.
Переход продолжался. Когда прошли уже остров Осмуссаар, этот страж Финского залива, стоящий почти на одинаковом расстоянии от его берегов, вахтенный сигнальщик «Иртыша», не отрываясь от стереотрубы, крикнул:
— Слева по борту торпедные катера!..
Их было девять. Поднимая белопенные бурунчики, неслись прямо на нас со стороны Финляндии. Чьи они? Разве разберёшь это издали! Сыграли на всей нашей эскадре артиллерийскую тревогу. Наиболее беззащитным в данном случае был «Иртыш»: отбиваться от атаки катеров нечем... Однако сблизившись до полусотни кабельтовых, головной катер в ответ на наши световые запросы дал правильные опознавательные. Это были катера, базировавшиеся на Ханко. Не знаю, было ли известно их командованию о переходе группы подводных лодок и плавбаз, но мы никаких предупреждений о возможном появлении в этом районе советских торпедных катеров не получали. Война уже идёт вторую неделю, однако оповещение флота о действиях его же сил ещё не наладилось, и подчас это ставило командиров в трудное положение.
В городке Палдиски, расположенном у небольшого заливчика западнее Таллина, мы нашли недооборудованный, неохраняемый и совершенно пустой порт. Случись ночной прорыв торпедных катеров, корабли могла защитить разве что стенка нового пирса, за которой между ним и берегом и были поставлены лодки и плавбазы. В городке, который мы обошли с флагтурманом А.Н.Тюренковым, пахло гарью. Тут торопились что-то сжигать. Никаких военных властей разыскать не удалось. После моего доклада об обстановке, комбриг радировал командующему флотом, что пребывание подводных лодок в Палдиски представляется небезопасным.
Продолжение следует
.jpg)
