На пороге жизни. К.Осипов. Часть 16.

— Это кто здесь панику разводит? Нехорошо, дорогой. Совершенно спокойным надо быть.
— Георгий! — Алёша радостно бросился к Беридзе.
— Скоро семнадцать лет Георгий. Пришёл взглянуть на свою команду. Думал — уже спать легли, а они сидят и волнуются, как море. Никуда не годится!
Он сел и усадил вокруг себя мальчиков.
— Вот, сели рядком — потолкуем ладком. Ты, Вася, к утру успокоишься: по себе знаю. Прошлым летом, когда мы в Москву на физкультурный парад ездили, мы тоже всё время здорово волновались. А как вошли на стадион -— волнения как не бывало.
— Счастливый вы, товарищ Георгий, — вздохнул Омельченко: — в Москву ездили, Сталина видели. И на Красной площади были? И в мавзолее?
— А как же! Побывали в мавзолее, в музее Ленина, в Третьяковской...
— Вазу Победы видели? — деловито осведомился Тилде. — Недавно про неё писали.
— И вазу видел. Высотой она, ребята, в два метра, на ней нарисованы эмалью события из обороны Ленинграда.
— Ну, а парад? — закричали мальчики.



— Парад — это и не расскажешь. На главной трибуне — товарищ Сталин, правительство! Как пошли церемониальным маршем, так даже птицы в небе летать перестали: засмотрелись. Открыла марш колонна суворовцев, за нею — мы! Проходим мимо трибуны. Р-раз, два! Р-раз, два! Эх, как ножку давали! А у Сталина лицо весёлое, радостное. И всюду, слышали, переговариваются: «Нахимовцы, нахимовцы». Да, братцы, нахимовцы — дело не шуточное... Ну, а теперь хватит болтать. Спать нужно! Чтобы завтра свеженькие, как огурчики, были. И я пойду лягу. Только бы завтра дождя не было...
Завтрашний день встретил пробудившихся нахимовцев ярким солнцем и небольшим ветром. «Два балла», — определили знатоки, глядя, как полощутся вывешенные на рейде флаги.
Вдоль всего маршрута гонок уже расположились прибывшие зрители, и скоро берега запестрели яркими зонтиками и разноцветными платьями. В одиннадцать часов участники начали готовиться к выходу на старт.
Сергей Филимонович был назначен ответственным распорядителем и главным судьёй гонок. Он огласил условия. Сохраняется обычная дистанция: 50 кабельтов, но первая часть её проходится на вёслах, затем вёсла сменяются парусами.
После краткого напутственного слова восемнадцать шлюпок отвалили от берега.
На линию старта пришли за четверть часа до начала гонок. Четверть часа последних приготовлений и предельного волнения. Беридзе лично осмотрел у каждого гребца уключины и вёсла и дал последние наставления:
— Пантелеев и Гефт! Помните, что вы — загребные, не нервничайте, делайте гребки под мой счёт. Виноградов и Омельченко, не забудьте, что вторая банка — основная тягловая сила. Гребите со всей энергией, проводите весло до конца, не забывайте выворачивать при заносе. Бурцев, ты гребёшь хорошо, но уж очень бережёшь себя. На сей раз забудь об этой привычке.
Восемнадцать шлюпок выстроились в длинный ряд. Сергей Филимонович на «полтиннике» промчался мимо, выравнивая линию. Затем он остановился несколько в стороне и дал сигнал приготовиться.
— Вёсла! — скомандовал Беридзе новым, строгим, напряжённым голосом.
Паф-ф!
Пистолет в руке Сергея Филимоновича щёлкнул, спугнув носившихся над морем птиц, и еще не затихло эхо от выстрела, а шлюпки, уносимые мощными ударами весел, уже были далеко, и восемнадцать прямых дорожек протянулись на водной глади.



— И-и-и-раз... И-и-и-два-а... — фиксировал такт Беридзе, пригибаясь и делая корпусом рывок вперёд всякий раз, как гребцы «вырывали» вёсла из воды. — Пантелеев, сильнее упирайся ногами, откидывайся при гребле всем туловищем. Гефт, не топи весло. Виноградов, следи за дыханием, а то вымотаешься. И-и-и-раз... И-и-и-два-а...
Мальчики гребли со старанием, но всё больше отставали от старшеклассников. Их шлюпка шла теперь пятой с конца, на добрую четверть кабельтова отставая от «Аквамарина», уверенно лидировавшего гонку. С берега доносились возгласы зрителей, подбадривавших своих фаворитов.
— И-и-и-два... — считал Беридзе. — Ну, скоро финишировать будем, тогда понатужьтесь. Вдруг лицо его потемнело.
— Бурцев,— закричал он неожиданным фальцетом. — Ты что же это? Веслом по воздуху водишь?
— Петька, не дури у меня, — натуженно проговорил Виноградов.
— Да у меня весло сорвалось, — оправдывался Бурцев.
— Финиш! — покрывая его голос, рявкнул Беридзе. — Навались, ребята!
Вёсла замелькали быстрее. Шлюпка, разрезая бурлящую воду, быстро подвигалась к заветному бакану, где покачивался «полтинник» и Сергей Филимонович с секундомером в руке делал пометки в своей книжечке. «Аквамарин» был уже за баканом, на нём поставили мачту, и команда поспешно поднимала парус.

Бакан — буёк на якоре, служащий для обозначения фарватера и пр.



Сигнальщик на «полтиннике» взмахнул флажком.
— Всё! — отрывисто вскрикнул Беридзе. — Молодцами прошли: семь шлюпок позади оставили. Шабаш! Рангоут ставить!
В эту минуту на «Аквамарине» взвился парус, и шлюпка, сделав крутой поворот, помчалась вперёд под восторженный рёв зрителей.
— Эх, ч-чёрт! — не выдержал Виноградов.
— Ничего, ничего, главное еще впереди, — весело сказал Беридзе. — Мы еще ему нос обрежем.
Одна за другой шлюпки окрылялись парусами и устремлялись к еле видневшейся вдали брандвахте.
И тут-то Беридзе показал своё искусство.
Трудность заключалась в том, чтобы учесть ветер и довольно сильное течение и выйти прямо к брандвахте. Все шлюпки брали курс лишь немного в сторону от брандвахты. А Беридзе пошёл далеко вправо, затем повернул, заходя влево от неё, оттуда повернул снова к брандвахте — и вышел прямо на неё.
Этот сложный манёвр вызвал сперва недоумение и даже насмешку у неискушённых зрителей. «Куда он держит? Слепой, что ли?» — переговаривались некоторые.
Только на трибуне у финиша, где собрались преподаватели и воспитатели, а также несколько приехавших полюбоваться гонками моряков, наблюдали за действиями Беридзе с живейшим одобрением, да Сергей Филимонович, переместившийся на своём глиссере к брандвахте, одобрительно улыбался, испуская восклицания вроде:
— Вот молодчага! Заправский моряк! Верно рассчитал!



Команда Беридзе вначале тоже приуныла. Мальчики добросовестно выполняли приказания своего командира, но лица их всё более вытягивались. Один Алёша лукаво ухмылялся. Перемигнувшись с Беридзе, он достал небольшой клочок бумаги и молча пустил его по рукам. Там была схема манёвра.
Юные матросы поочерёдно рассмотрели схему, и лица их прояснились:
— Ловко!
Поняв и оценив тонкий замысел своего командира, мальчики с удвоенным рвением стали выполнять его приказания. Беридзе умело управлял шлюпкой. То и дело раздавались его приказания:
— Поворот оверштаг! Фокашкоты стянуть! Кливершкоты раздёрнуть! Кливер на левую!
Исходившее от него нервное напряжение передалось всем мальчикам, и они быстро и точно выполняли свои обязанности.
Выйдя к брандвахте, Беридзе ловко обогнул её и лёг на обратный курс.
«Аквамарин» в это время только огибал брандвахту. Маленькие воспитанники с трудом сдержали свой восторг, когда Беридзе смело пересёк путь «Аквамарина», промчавшись под самым его носом.
— Обрезали нос! — воскликнул Гефт.— Теперь Альбинос будет с носом. Каламбур понравился. Альбинос с носом!
— Погодите, — проворчал Беридзе: — как бы он нам еще нос не натянул. «Аквамарин» на ходу лёгок, а они теперь нажмут, голубчики.
Действительно, вскоре стало заметно, что «Аквамарин» постепенно догоняет их. Уже близился финиш. На берегу поняли, что борьба за первое место идет между этими двумя шлюпками, и возбуждение достигло предела. Старшеклассники желали победы Альбиносу, хоти бы для того, чтобы «молокососы» не зазнавались, а младшие роты с энтузиазмом следили за успехом своих сверстников.



Вспенивая воду, рассыпая сверкающие на солнце брызги, шлюпка Беридзе на полном ходу вошла в «ковш». Как артист, приберегающий последний эффект «под занавес», Беридзе сделал лихой поворот, накренив шлюпку так, что парус почти полоснул по воде, и медленно, сбавляя скорость, прошёл перед трибуной.
Минутой позже в «ковш» влетел «Аквамарин».
Убрав паруса, шлюпка пятой роты на вёслах подошла к берегу. Её встретили овацией. Все младшие классы, посторонние зрители и даже большинство старшеклассников кричали «ура» и аплодировали победителям. Леонид Петрович пожал руку каждому члену команды, а Сергей Филимонович попросту расцеловал шестерых малышков и долго тряс руку Беридзе.
Альбиноса и его товарищей встретили аплодисментами, но они выбрались на берег сумрачные и при первой возможности скрылись.
Алёша, пьяный от счастья и возбуждения, направился в свою палатку. Добрый десяток почитателей провожал его, горланя песни, подпрыгивая и пританцовывая. Вдруг кто-то отделился от толпы зрителей и окликнул его. В стройном, хорошо одетом человеке Алёша с трудом узнал Эрнеста Фёдоровича.
— Ты почему не здороваешься? Забыл меня?
— Здравствуйте! Нет, не забыл, я вас часто вспоминаю. Вы на гонки приехали? — говорил Алёша, улыбаясь и протягивая обе руки.
— На тебя взглянуть приехал. Вон какой ты стал. И не узнаешь...
— А вы всё-таки узнали! — смеялся Алёша, рассматривая знакомую ему трубку, которую по-прежнему не выпускал изо рта Эрнест Фёдорович.
— Рад, рад за тебя, мальчик! Ну, иди — тебя товарищи ждут. Мы еще повидаемся.



Действительно, после обеда, когда улеглось возбуждение от гонки, Алёша встретил у своей палатки Эрнеста Фёдоровича.
— Это — тебе,— сказал он, вручая Алёше прекрасный перочинный нож с десятью предметами. — За то, что победил на соревновании, а главное — за то, что хорошо учишься и тобой довольны в училище.
— Откуда же вы знаете, что мной довольны?
— Сорока на хвосте принесла... Думаешь, я о тебе так ничего и не знаю? Я, милый мой, весь год о тебе справлялся. Директор ваш хвалил тебя.
— Начальник, а не директор, — строго поправил Алёша.
— Ах, прости, пожалуйста. По привычке.
— Ничего! Многие гражданские так ошибаются, — он весь ушёл в рассмотрение подаренного ему ножа.— Для чего это лезвие?
— Чтобы открывать консервы,
— А это?
— Это шило.
— Какой замечательный ножик! Большое, большое спасибо, Эрнест Фёдорович.
— Рад, что тебе понравилось.



Они погуляли по аллейке. Эрнест Фёдорович расспрашивал Алёшу об учёбе, о жизни в училище и между прочим рассказал, что он выступал с докладом на военном корабле и ему очень понравились моряки. На прощанье он сказал:
— Ну, Алёша, твоя мечта сбылась, будь же хорошим нахимовцем, а потом хорошим моряком-офицером. Он наклонился и поцеловал Алёшу в лоб.
— Опять проштрафился, — сказал он с улыбкой. — Забыл, что моряки не целуются. Попрощаемся как мужчины.
Он крепко пожал Алёше руку.
— Ну, до свиданья, Алёша! Мы с тобой еще не раз встретимся.
Он ещё раз тряхнул Алёшину руку и ушёл, попыхивая трубкой.
... Вечером был устроен торжественный ужин.
В 8 часов Леонид Петрович поднялся и, подождав пока водворится тишина, начал свою рель.
— Шлюпочные гонки стали у нас уже традицией. Сегодня они прошли с большим успехом. Дело не в том, что та или другая шлюпка первой прошла дистанцию, а в том, что все сто воспитанников, участвовавших в гонках, проявили выдержку, характер, уменье преодолевать усталость и познания в морском деле. Моряк должен быть силён духом. Ему должно быть также особенно присуще чувство коллектива. В стенах нашего училища мы воспитываем эти черты: силу духа и чувство коллектива, — и состязания показали, что мы не потеряли времени даром. Товарищи воспитанники! Через неделю наш летний лагерный период заканчивается. Я хотел бы, чтобы, уезжая отсюда, вы увезли с собой ещё большую любовь к морю, чтобы весь год, в классной комнате, в спальной вы ощущали запах моря и слышали мерный шум прибоя. Помните замечательные слова нашего великого флотоводца Макарова: «в море — дома, на берегу — в гостях».



Он помолчал, и все ясно услышали, как шуршат, будто совсем рядом, набегающие на прибрежный песок волны.
— Я заканчиваю, друзья мои, — снова заговорил начальник училища, и на его обычно строгом и замкнутом лице появилось выражение, которого воспитанники никогда не видели: светлая улыбка садовника, смотрящего на распускающиеся цветы. — Время летит быстро. Недалёк день, когда старшие из вас станут на вахту на палубах боевых кораблей. Для того чтобы оказаться на высоте в час испытания, нужно задолго готовиться к нему: воспитывать в себе качества настоящего советского человека, накапливать знания, изучать морские науки. Мы стараемся помочь вам в этом, но главное зависит от вас. Помните, что когда вы поведёте корабли по океанам, на ваши плечи ляжет огромная ответственность перед Родиной и перед человеком, которому больше всего обязан советский военный флот, перед величайшим человеком нашей эпохи — великим Сталиным. За него я провозглашаю первый тост на нашем скромном торжестве. За родного Сталина!
— Ура! — оглушительно грянули молодые голоса. — Да здравствует товарищ Сталин! Ура! Потом Леонид Петрович сказал:
— Послезавтра от нас уезжает воспитанник первой роты Беридзе. Он хочет попрощаться с вами. Беридзе начал говорить с заметным волнением.
— Товарищи офицеры и товарищи воспитанники! Уезжая отсюда, я понял, как я люблю наше училище. За годы, проведенные в его стенах, я изменился. Я научился следить за собой, за своим внешним видом и разговорной речью. Когда я жил дома, я учился неважно. Теперь я понимаю, чем это объяснялось: дома меня никто не заставлял систематически готовить уроки. Здесь меня сначала заставляли, а потом я сам втянулся, осознал, что надо работать над собой. Мне очень полюбилась строгая воинская дисциплина. Я вижу, что это — залог успеха в труде. Самое же главное — здесь воспитывают любовь к нашей Родине, честность, правдивость: те черты, которые необходимы советскому офицеру. Здесь мы получаем также большие знания, расширяем наш кругозор, укрепляемся в понятиях чести и человеческого достоинства. А это очень важно, потому что в культурном и моральном отношении советский офицер должен стоять выше всех офицеров других стран. За все это я глубоко благодарен нашему дорогому нахимовскому, всем воспитателям и преподавателям, и командованию, и всем старшинам...
Беридзе махнул рукой и закончил:
— За наше нахимовское! Ура!



Знамя Рижского Нахимовского Военно-Морского училища.

И снова воздух задрожал от восторженных возгласов.
В этот вечер обычный регламент был нарушен. До полуночи в лагере звучали песни, недавние противники пылко обсуждали ход состязаний.
— До свиданья, Балтика, — говорил Беридзе, стоя с Алёшей на обрыве и глядя на лениво колышущееся море.— Не довелось мне поморячить... Эх, жалость какая!
— Это вы, Беридзе? — и женская фигура, неестественно высокая от обманчивого лунного света, выдвинулась из тени и остановилась подле них. — Я — Галина Владимировна. Вот что... Вы, наверное, увидите в Киеве подполковника Шевердякова. Передайте ему, пожалуйста, привет и скажите, что я давно не имела от него писем и очень... жалею об этом.
— Хорошо, Галина Владимировна, передам обязательно,
— Спасибо. До свиданья, товарищ Беридзе. — И фигура исчезла так же внезапно, как появилась.
— Георгий, и от меня кланяйся ему, — сказал Алёша.
— Ладно! Ну, Алексей, завтра ещё свидимся. А сейчас пойдём спать.
Они в последний раз взглянули на величавую гладь моря и пошли к палаткам. Беридзе немного укоротил шаг, и они шли в ногу, легко переступая через валежник и обомшелые пни.

Л.Окунь. Писатель К.Осипов в гостях у нахимовцев. - Советская молодежь.1948, 18 марта.

На днях воспитанники Нахимовского училища встретились с писателем К.Осиповым. Воспитанники хорошо знакомы с произведениями писателя «Дорога на Берлин» и «Суворов» и поэтому встреча с ним представляла для них большой интерес. Писатель прочитал отрывки из новых своих произведений. С интересом прослушали отрывок из новой повести писателя о двух русских девушках, работавших на каторге в гитлеровской Германии. К.Осипов рассказал о своих творческих планах на ближайшее будущее.



Через два года К.Осипов опубликовал небольшую повесть «На пороге жизни» о совсем юных суворовцах и рижских нахимовцах. Повесть навеяна впечатлениями о посещении училища и предназначена для детей младшего школьного возраста.