На Северном флоте
Добирался до Полярного сухопутным путём. В 161 БПЛ встретил однокашников: Юру Зеленцова, Лёшу Гаккеля и Эрика Голованова, которые были старпомами на подводных лодках 611 проекта. Вскоре самым первым из нас стал командиром Юра Зеленцов («Б-77»), за ним – Алексей Гаккель. По-моему, флагманским штурманом бригады был Саня Брагин, а Саша Сковородкин – офицером по кадрам.
После Кронштадта, где действовал приказ об упорядочении рабочего дня офицеров и сверхсрочников, где после 19 часов командир выгонял офицеров из кают домой, на Севере небо нам показалось с овчинку. Все офицеры жили в одной каюте рядом с матросским кубриком. Спали не раздеваясь ввиду очень низкой температуры в помещении. В казарме не работала канализация.
Командовал бригадой Иван Иосифович Жуйко, прекрасный человек и подводник, но со странностями. Перед приёмом задачи № 1 на пирсе построен личный состав, а перед строем комбриг Жуйко даёт указание офицерам штаба:
– Эта лодка из Кронштадта. "Королевский флот". Они ничего не знают, примите у них задачу со всей строгостью.
Не сработала "строгость", придраться было не к чему. Задача была принята с оценкой "хорошо" с первого захода, что само по себе было уже необычно для «чужих» лодок.
Наша ПЛ резко отличалась от других в Полярном своей чистотой, отсутствием ржавчины и "весёлой", светлой окраской отсеков. После первого, "контрольного" выхода в море, который, по моему мнению, прошёл довольно успешно, комбриг вызвал нас с командиром к себе и ошарашил:
– Ты, командир, – говно, и ты, старпом, – говно, и команда у вас – говно!
Увидев после этого мою грустную физиономию, он меня стал успокаивать:
– Не обращай внимания, это у меня присказка такая, а действовали вы нормально.
После этого сделал грамотный, толковый, обстоятельный разбор плавания.
При приёме задачи № 2 Жуйко говорит нам с механиком:
– Это вам не Кронштадт, у нас тут строго. Чтобы всё было, как положено: пожар, так пожар, пробоина, так пробоина.
По давно отработанному до блеска учению "оперативное время 00, нас бомбят", мы срочно уходим на глубину. В 1-м отсеке "пробоина" – заполнена цистерна кольцевого зазора, пробка футштока вывернута, на глубине 30 метров открывается клапан заполнения ЦКЗ, фонтан бьёт в подволок, брызги во все стороны. Матросы ловко заделывают "пробоину". Отработанный личный состав заделывал "пробоину" за одну-две минуты. Эффектно!
Во 2-м отсеке – "пожар". Обычно на учениях в мусорный контейнер в умывальнике закладывали горсточку порошка из дымовой шашки и подводили питание от прибора дожигания водорода. При срочном погружении эти приборы включаются. Скоро загорается порошок в контейнере и объявляется пожарная тревога. Таким образом имитировалась ситуация внезапного пожара. Но на сей раз механик перестарался, решив, что раз требуют "как полагается", положил в контейнер целую дымовую шашку. С началом учения из отсеков сыплются доклады, одновременно погружаемся из-под дизелей с заполненной "быстрой", с выходом из строя гидравлики и так далее.
Флагмех – в центральном посту, комбриг – во 2-м отсеке. Внезапно открывается дверь второго отсека, в клубах дыма влетает комбриг с криком:
– Командир, ё...м..., всплывай немедленно, этот х... – механик отравит всех и утопит. У него на самом деле в 1-м – пробоина, а во 2-м – уже дышать нечем.
Всплыли. Флагмех спрашивает:
– А что дальше?
Комбриг командует:
– Идём в базу, по дороге примешь задачу два.
– Что, в надводном положении?
– Да, а то этот хрен нас или утопит или задушит!
Задача была принята с оценкой "хорошо".
Нужно сказать, что начало службы на Севере проходило для нас болезненно. Многоступенчатая, непривычная для нас система командования: бригада-дивизия-подводные силы, при которой за час можно было получить три взаимоисключающих приказания, создавала нервозную обстановку. Грубость, сплошной мат, неупорядоченность дежурства, внезапные "командировки" в море на других лодках, подход командования к нам, как к неучам, и многое другое значительно усложняло нашу службу.
А главная проблема возникла в связи с заменой командира. До этого сплочённый коллектив, способный выполнить любой маневр и любую вводную, стало "лихорадить". Мы могли встать на якорь в подводном положении, удержать лодку на заданной глубине с изначально отрицательной плавучестью, выполнить маневр "срочное погружение" с вышедшей из строя системой гидравлики и заклиненными кормовыми горизонтальными рулями и все остальные сложные маневры. Делалось это даже весело. А теперь начались «чепушки»: сначала при погружении забыли закрыть пробкой переговорную трубу на мостике, затем при срочном погружении вахтенный офицер не закрыл верхний рубочный люк даже на защёлку, а лодка уже погружалась. Мгновенная реакция центрального поста и аварийное продувание главного балласта предотвратили катастрофу.
При отработке маневра погружения из-под дизелей одной боевой сменой с вышедшей из строя гидравликой и заполненной цистерной быстрого погружения лодку чуть не поставили «на попа». Командир, борясь за норматив, приказал заполнять среднюю группу ЦГБ, не дожидаясь заполнения кормовых ЦГБ №9 и №10. 10-я цистерна так и не была заполнена, так как люди не могли работать из-за большого дифферента на нос. Быть бы и пожару в аккумуляторных ямах, если бы не флагмех, который смог добраться от носовой переборки 3-го отсека к колонке аварийного продувания носовой группы ЦГБ. Средняя группа и быстрая цистерна были уже продуты, но дифферент не отходил. Старшина команды трюмных не удержался у колонок аварийного продувания и "уехал" в нос. На этот раз обошлось.
Но чтобы мы не заскучали, на очередном выходе при погружении лопнул сварной шов на вварыше в 1-м отсеке, который был поставлен вместо стула демонтированной машинки гидравлики клапана вентиляции цистерны плавучести. Вода под забортным давлением поступает в 1-й отсек, оттуда идёт доклад об аварии, а командир медлит с объявлением аварийной тревоги и со всплытием. После этого случая я для себя твердо решил: при любой аварии всплывай, а потом разбирайся. В дальнейшем гибель подводных лодок, в том числе "Комсомольца", подтвердили мою правоту. В тот же раз мы всё-таки всплыли, и теперь я могу заниматься воспоминаниями.
Из-за гибели ПЛ «С-80» в начале 1961 года выходы в море и стрельбы запретили. У меня в апреле вышел срок на получение звания капитана 3 ранга. Мне было заявлено, что получу звание только после выполнения кораблём всех стрельб по курсу боевой подготовки, хотя ко мне лично претензий не было. Получил звание только ко Дню флота.
Сразу ушли на первую для меня и ПЛ боевую службу на 75 суток на Фареро-Исландский рубеж. Для меня это была хорошая школа, которая приучила к самостоятельности при несении командирской вахты. Всё было хорошо, но на классы командиров меня не пустили – большая очередь, и запланировали это мероприятие только на 1962 год.
Нужно сказать, что после автономки командир проникся ко мне доверием и все свои обязанности, в том числе и в море, свалил на меня. Сам же беспробудно пил. Как правило, при приготовлении корабля к походу я звонил оперативному и узнавал, там ли командир. Если нет, то специально подготовленный старшина доставлял командира на борт. В один из дней мне пришлось за него отходить от пирса, выходить из базы, переходить в полигон и работать в нём около суток и даже давать необходимые радиограммы. Он же отдыхал в каюте. Тут моё терпение лопнуло: взяв с собой секретаря партийной организации (замполит был в отпуске), я официально заявил командиру, что, если такое ещё повторится, пойду к начальнику политотдела эскадры (почему-то не к командиру эскадры). Наверное, это было ему не очень приятно. Пьянки командира временно прекратились. Хотя, забегая вперёд, скажу, что после моего ухода на классы, его все же "достали" и сняли с должности.
Командирские классы
Время ехать на классы, а Карибский кризис продолжается. Все корабли выгнали из баз и рассредоточили. На моё место с классов пришёл Толя Белобров, но командир "воспылал ко мне любовью и доверием" и взял на рейд Могильный обоих. Из-за этого я чуть не опоздал на классы.
Классы вспоминаю, как счастливый сон. Учился с удовольствием. Особенно много занимался торпедной стрельбой, работой на торпедном автомате стрельбы и управлением подводной лодкой. При наличии уже большого опыта подводного плавания и торпедной стрельбы легче было проникать вглубь теории и прояснять до полного понимания различные ситуации, встречавшиеся в практике как собственной, так и других подводников.
По субботам с удовольствием плавали в бассейне, а потом определившейся компанией из четырёх человек шли обедать в ресторан, чаще всего в «Универсаль» на Невском.
Считаю до сих пор, что командирские классы нас готовили очень хорошо и давали как раз то, что нужно командиру. К тому же, имея уже определённый опыт службы, я сам понимал, на что нужно обратить особое внимание. Хуже всего давали вопросы связи.
Кронштадт
В 1963 году, после окончания классов, отдел кадров Северного флота предложил должность старшего помощника командира на вновь строящуюся ПЛ 641 проекта. Идти в очередной раз по "большому кругу" на год, а может, больше, и жить без семьи мне уже не хотелось. Да и возраст 33 года. Захотелось спокойной жизни, и я отказался. Послали в Полярный решать вопрос с командованием и кадрами, ибо я предложил свою кандидатуру на ПЛ «Б-69», стоявшую в то время в ремонте в Кронштадте, где у меня было жильё. Согласились с трудом, припугнув, что никогда уже не буду командиром. Поскольку я по-прежнему к телеграфу и штурвалу не стремился, то настоял на Кронштадте. Мой однокашник – начальник отдела кадров эскадры Саня Сковородкин оформил приказ и даже сам подписал предписание о направлении меня старшим помощником командира ПЛ «Б-69» вместо Гены Ефремова ( царство ему небесное).
Шёл сентябрь 1963 года. Кронштадт – чистый, тихий, тёплый город с полными магазинами. Хорошее жильё для семьи и спокойная должность. Команда размещалась на мониторе "Выборг".
Командир приезжал из Ленинграда к обеду, и уезжал – сразу после него. Моя задача была: встретить его по приезде и доложить обстановку, желательно сильно не напрягая.
Никто мне не мешал. Наводил порядок, боролся с пьянством, которого терпеть не мог. За пьянство одного офицера уволил в запас, старшину команды снял с должности и понизил в звании.
О будущем особо не задумывался.
Назначен командиром ПЛ «Б-61»
Неожиданно узнал о своём назначении командиром ПЛ «Б-61». Видимо, с Севера никто идти не захотел: терялись "полярные'", а у меня их всё равно не было. Меня никуда не вызывали, никто со мной не беседовал, на военном совете не был. Объявил о назначение комбриг 25 БПЛ контр-адмирал Гарвалинский. Подводная лодка находится в Лиепае на очередных испытаниях новой техники, но подчинена была Северу. Идти не хотел, тем более что лодка была на очень плохом счету. Попытался отказаться, но Гарвалинский убедил, что надо соглашаться. И поехал я в Либаву.
Принимать дела сложно, так как нет лицевого счёта. Командование далеко. Пьянки и самоволки лихорадят команду. Дневал и ночевал на корабле, постоянно присутствовал при возвращении личного состава из увольнения. Заслужил безраздельное доверие командира дивизии контр-адмирала Кулика и даже начальника политотдела. С начальником штаба отношения также были со временем налажены.
А началось с малого. В первую же субботу устроил на корабле показательную большую приборку с выносом всего имущества на пирс. Контр-адмирал Кулик, обходя территорию, выразил неудовольствие безобразием на пирсе и тем, что не убирается территория подплава, где мне, как всем временным, был отведён приличный кусок.
Я нашёлся и докладываю, что на корабле идёт большая приборка, а на завтра, в воскресенье, запланирован воскресник для всего личного состава подводной лодки по уборке территории. В воскресенье Кулик не поленился приехать и лично проверить.
А мы работали дружно и с удовольствием на свежем воздухе. После этого случая адмирал меня уже не трогал. Даже на вечерний доклад к нему ходил старпом, который очень любил общаться с начальством. Начальник политотдела на очередном совещании впервые похвалил нашу лодку и подчеркнул при этом, что дело улучшилось, так как пришёл новый молодой и энергичный командир. Дело же было в другом: экипаж завёл постоянных знакомых в городе, узнал, куда можно ходить, а куда – не следует. К тому же наступили тёплые дни. Анекдотичные случаи с личным составом в городе, какие были раньше, уже не могли повториться. Например, был такой случай: сразу после прихода корабля в Лиепаю, при первом же увольнении, один из матросов помочился в темноте на здание комендатуры. Был освещён при этом фарами подъезжающей машины, которая везла коменданта. Матрос был арестован и обвинён в особой наглости, а он просто не знал, что это здание комендатуры.
Испытания страхом
ПЛ «Б-61» силами Судомеха и Кронштадтского морского завода под руководством 1-го ЦНИИ МО и КБ "Малахит" была оборудована специальной системой аварийного продувания цистерн главного балласта. Суть её в использовании пороховых газов вместо сжатого воздуха. На первом же испытании в полигоне Лиепайской ВМБ из-за неправильно разработанной схемы включения были порваны все кингстонные ЦГБ и разрушены приводы к кингстонам. Был ещё целый ряд неисправностей. Для устранения повреждений ПЛ была поставлена в док. Выход из дока совпал с первым днём моего прихода на корабль. Я, как положено, запросил у оперативного дежурного "добро'" на выход из дока и переход к пирсу и получил его. При подходе к пирсу увидел бегущего начальника штаба дивизии, который кричит:
– Почему швартуешься без обеспечивающего?
После благополучной швартовки я ему объяснил, что имею допуск к управлению кораблём, взял добро у ОД, личный состав отработан. Всё это НШ не убедило. Оперативный дежурный был снят, а мне был назначен недельный выход в море с НШ на борту для проверки. Я попросил у него два дня на отработку элементов задачи № 2 самостоятельно в аванпорту на якоре. После этого пошли в море. В море – шторм. При очередном срочном погружении НШ дал вводную:
– Заклинило кормовые горизонтальные рули на всплытие на 25 градусов.
Ранее НШ командовал подводной лодкой 613 проекта, да и в соединении тогда были только двухвальные ПЛ. А ПЛ 611 проекта – трёхвальная, и я элементарно вышел из положения, перейдя на средний мотор, поддифферентовав ПЛ и управляясь носовыми горизонтальными рулями. Лодка даже не изменила глубины. Начальник штаба так поразился, что сразу прекратил меня проверять. Пошли в базу, больше он меня не трогал.
Испытания системы аварийного всплытия были продолжены.
Второй выход был уже при мне в марте 1964 года, а последний – 8 августа этого же года. За каждый выход семь-восемь погружений на глубину 150 метров и экстренных всплытий при помощи пороховых генераторов и продувания ЦГБ пороховыми газами. Дело осложнялось тем, что максимальная глубина в полигоне была всего 170 метров, а ход перед всплытием должен быть не менее среднего.
Каждое погружение заканчивалось командой:
– Глубина 150 метров, проводим всплытие продуванием таких-то цистерн и такими-то генераторами.
Давался отсчёт времени, как при запуске ракет: 10, 9,8......0, после чего раздавался взрыв. Лодка вибрировала, стрелка глубиномера дрожала на цифре 150.
Потом стрелка слегка дёргалась и сначала медленно, потом быстрее и быстрее ползла к нулю, то есть вниз. Душа в это время, тоже с ускорением, выходила из пяток и, ликуя, неслась вверх. Количество генераторов и продуваемых цистерн от опыта к опыту росло. При этом возрастал сопутствующий пугающий эффект – взрыв и вибрация корпуса. Стремительное всплытие лодки заканчивалось очень большими динамическими кренами и дифферентами. Однажды даже выплеснулся электролит из баков аккумуляторной батареи. Перископ, естественно, в такой обстановке был ни к чему. Я должен был стремительно отдраить верхний рубочный люк, выскочить на мостик и оценить безопасность обстановки. Для обеспечения безопасности нам на каждый выход выделялся тральщик, который должен был не допускать никого в полигон. Но страх всё равно не отпускал. Удалось добиться разрешения производить взрыв в два этапа: сначала один генератор, а через одну-две секунды – остальные. Продувание и всплытие стало происходить спокойнее.
Страху натерпелись много. Но боялся каждый по-своему. Механик, например, чтобы отвлечься и как-то отвлечь моряков, давал по отсекам задание заметить время всплытия на разные глубины: одному – от 150 до 100 метров, другому – от 100 до 50 и так далее. Все они брались правой рукой за левую и смотрели на часы. Но после всплытия, облегчённо вздохнув, ни один не мог назвать этого времени.
Страх у всех выражался по-разному. Наш самый лучший специалист, лучший кок соединения мичман Ломакин Василий Андреевич, когда приходили в полигон, запирался в своей провизионке у самого днища корабля, где звук взрыва был особенно силён, дрожал и страдал в одиночку. Узнав об этом, я разрешил ему уйти со своего боевого поста и находиться в отсеке среди людей. Как известно, на миру и смерть красна. Но мичман сказал, что трусит так, что боится даже показать это. Чтобы не идти на последний выход, он накануне вечером напился и добровольно сдался патрулю. Его забрали и посадили в камеру в комендатуре. Утром при докладе о готовности корабля к походу старпом сообщил и об отсутствии Ломакина. Хотел идти без него, но у него ключи от провизионки. За ключами на машине поехал старпом. Дежурный по комендатуре предложил забрать и кока:
– Претензий к нему нет, вёл себя тихо, только всю ночь стоял на коленях и молился.
Видимо, за здравие всех нас.
Комиссия решила провести последние испытания в аварийном режиме, как в первый раз, когда порвали цистерны. Для этого были частично усилены конструкции.
Взрыв был особенно громкий, а крен после всплытия не отошёл. Вылетев на мостик, я увидел порванную цистерну №6.
На этом испытания системы и наших нервов были закончены. Но дырки на мундирах для крепления орденов пришлось заштопать, так как награды заранее не были предусмотрены. Кроме того, мы не здешние, а наше начальство в Полярном. Это далеко, нами оно не интересовалось, толком не знало, что мы делали. Наказаний тоже не последовало. Потерь людей не было, хотя при первом испытании едва спасли старшину команды трюмных, отравленного продуктами взрыва при вскрытии лаза ЦГБ №5 для проверки кингстонов.
Уже при мне, несмотря на принятие мер предосторожности, отравились двое рабочих, которые даже лежали некоторое время в госпитале.
Воспоминания о Лиепае самые тёплые: много "Рижского бальзама", коньяка и шницелей – таких вкусных нигде больше не пробовал. С одной стороны это было лёгкое время. В море выходили один раз в неделю по субботам. Но с другой стороны...
Стою на мостике на командирском месте, наблюдаю за обстановкой. Одновременно думаю о жизни
Вновь в Кронштадте
К осени 1964 года вернулись в Кронштадт. Пороховую систему аварийного продувания оставили на борту для постоянной (опытовой) эксплуатации. Замыкались мы на вновь созданный 10-й отдельный дивизион ремонтирующихся ПЛ, возглавляемый капитаном 1 ранга Савкиным Сергеем Фёдоровичем. Тем временем, давно вышел срок получения очередного воинского звания, но на испытаниях писать было некому, а здесь никто такими "мелочами" не интересовался. Напоминать же и просить был не приучен. Наконец, спохватился замполит дивизиона Просянников и без лишних слов, проявляя “заботу” о подчинённых, послал от своего имени жалобу члену военного совета Северного флота. Это проявление заботы обошлось комбригу, будущему вице-адмиралу Щадричу, “фитилём”, чего он мне, естественно, простить не смог и прислал "выговорок" за якобы несвоевременно посланное донесение. Эти донесения по специальной форме я посылал ему ежемесячно.
1964 год. Кронштадтский отдельный дивизион ремонтирующихся подводных лодок. ПЛ «Б-61» стоит третьим корпусом
В этом дивизионе были подводные лодки, пришедшие на ремонт с Севера. Одновременно и в разное время были в дивизионе мои однокашники: Юра Зеленцев, Лёша Гаккель, Толя Белобров, Миша Пихтилёв, Толя Сенюшкин, Рудик Сахаров, Коля Попов, а в бригаде – Валера Ходырев.
1966 год. Командиры подводных лодок Северного флота, находящихся в ремонте и модернизации в Кронштадте. Среди них однокашники нашего выпуска, капитаны 2 ранга: Анатолий Белобров, Кирилл Маргарянц, Михаил Пихтилёв, Рудольф Сахаров, Анатолий Сенюшкин. В центре – командир дивизиона капитан 1 ранга С.Ф.Савкин
Капитана 2 ранга получил 9 мая 1965 года почти с годовой задержкой, хотя служил, как пудель, корабль был на хорошем счету. Меня с замом постоянно агитировали взять обязательство вывести его в "отличные". На уговоры не поддались.
1967 год. ПЛ «Б-61» стоит на бочке в Неве, ожидая начала морского
парада в честь дня Военно-Морского флота
1971 год. Морской парад на Неве в день ВМФ
Размышления о службе на подводных лодках
Вспоминая свою почти восьмилетнюю командирскую вахту, ни в чём упрекнуть себя не могу: всегда поступал по чести и совести, душой не кривил, был принципиален. Личный состав любил искренне, кроме отдельных "алкашей". Как недостаток, который так и не изжил, отмечу некоторое панибратство, выражавшееся в том, что называл матросов и младших офицеров на "ты". Неустанно боролся с пьянством, убрал с корабля командира БЧ-5, злоупотреблявшего "зельем ".
Достойных продвигал по службе, а грамотных офицеров не удерживал при себе дольше положенного времени, как это делали некоторые, мешая их карьере и обеспечивая собственное спокойствие. Давал характеристики и писал аттестации объективно. Всегда стоял на своём.
Одно время на корабле командиром моторной группы был офицер, который чуть не погиб в 1957 году при взрыве в море в подводном положении на ПЛ «М-256» проекта А-615. Лодка всплыла, а потом затонула. Он выскочил из уже тонущей подводной лодки. Авария и потопление ПЛ, а также гибель товарищей не прошли для него бесследно. Офицер он был хороший, но в море при отработке задач и получении самых обычных вводных терялся, и принять своевременно правильное решение не мог. Долгая и кропотливая работа с ним успеха не имела. Через некоторое время понадобился командир БЧ-5 на однотипную ПЛ. Я категорически не советовал назначать этого офицера. Однако, его назначили, и ПЛ с новым механиком ушла на Север, где индивидуальная работа сводилась, видимо, к разносам и фитилям. Нервы у человека не выдержали, и он покончил с собой.
Другой пример: старшина 2-го отсека, командир отделения электриков с неуравновешенной психикой изредка напивался и плакал над своей горькой судьбой. Даже женитьба не помогла. Перед окончанием срочной службы он заявил о своём желании остаться на сверхсрочную на корабле. Я ему высказал всё, что думал по этому поводу, и отказал. Тем не менее, он остался на сверхсрочную службу в учебном отряде. Его взяли, хотя я лично звонил его будущим начальникам, предупреждая их о возможных последствиях, просил внимательно посмотреть его личное дело. Не помогло. Через какое-то время, напившись пьяным в патруле, он учинил дома дебош и стрельбу из пистолета. В дело вмешался прокурор, который ехидно спросил меня, как я этого старшину характеризовал. Я его «отбрил», посоветовав внимательно почитать последнюю характеристику при увольнении в запас. Претензий ко мне больше не было.
За время командования кораблём не имел не только случаев смерти подчинённых, но даже элементарных травм, чем горжусь и сейчас, и считаю это своей главной заслугой. Всегда старался соблюдать устав и установленные инструкции, считая, что написаны они пόтом, а иногда и кровью. Пример: как-то при очередном испытании торпедо-погрузочного устройства путём погрузки утяжелённой торпедо-болванки лопнуло сварное кольцо (очередное рационализаторское предложение), крепящее полиспаст к вертикальной стойке на ограждении рубки. Полиспаст вместе с лотком наружной транспортировки полетел за борт, а торпедо-болванка стремительно пошла в отсек через торпедопогрузочный люк. Но благодаря тому, что личный состав был размещён правильно и все меры страховки приняты, никто не пострадал.
Имел за службу несколько аварийных ситуаций. О некоторых я уже говорил. Расскажу ещё о таких случаях.
Я, мичман-стажёр на ПЛ «С-69». На очередном выходе, в подводном положении на глубине 120 метров, вырвало шток клапана кингстона РДП в трюме центрального поста. Вахтенный трюмный пытался закрыть пробоину своим телом, но был отброшен струёй воды, ударился о переборку и потерял сознание. Экстренно всплыли, продув аварийно весь балласт, и уже потом боролись за живучесть. Необходимость в первую очередь всплывать, а потом уже разбираться, запомнил на всю жизнь.
Во время совместной работы с пограничными кораблями в Поти летом 1957 года, пытаясь уклониться от столкновения с ними, перешли с полного переднего хода на полный задний и стали стремительно погружаться, так как ПЛ была удифферентована на полном переднем ходу и, потеряв ход, получила большую отрицательную плавучесть. Остановиться сумели только на глубине 160 метров. К тому же был приличный дифферент на корму. Ощущение было неприятное.
Отрабатывая задачу № 2 в мелководном районе Финского залива и выполняя маневр срочного погружения с условно выведенной из строя системой гидравлики и заклиненными на погружение кормовыми горизонтальными рулями, едва не воткнулись носом в грунт. Спас только самый полный ход назад.
При подходе к острову Мощный ранним летним утром в дымке не был виден створ. На вахте помощник командира, штурман по образованию и опыту службы, на мостике – штурман. Я – под козырьком. Видимость плохая. Должны пройти между двумя каменными банками, ограждёнными нордовой и зюйдовой вехами. Напоминаю всем на мостике о вешках. Доклад: справа вешка есть, а слева – нет. Пулей вылетаю на командирское место и вижу: обе вешки справа (к норду), то есть идём прямо на банку.
Командую:
– Стоп дизеля, все три мотора полный назад, руль право на борт!
Отвернули вовремя, ещё не погасив инерцию, а затем на малом переднем ходу описали коордонат и вышли на курс прохода между банками. Обошлось, но колени ещё долго дрожали.
Был лёгкий пожарчик в 6-м отсеке во время ремонта и другие “мелочи”, которые убедили меня окончательно, что мелочей на флоте нет, и каждый должен выполнять свои обязанности от А до Я.
Самым мрачным и грустным событием был взрыв ПЛ «Б-37» в Полярном у третьего пирса 11 января 1962 года. Погибло более 100 человек. Мы тоже были пришвартованы к этому же пирсу и отошли за 20 минут до взрыва. Видно, – судьба.
Эта трагедия, похороны погибших, приезд многочисленных комиссий самого высокого ранга измотали всех до предела. Несметное количество проверяющих «копали» весь день, а к ночи выдавали замечания, которые нужно было устранить и исполнить к утру. Лодка – внизу, казарма и штаб – наверху. Туда-сюда, всё бегом. Самое прочное воспоминание – струйка пота между лопатками независимо от температуры на улице.
Летом 1961 года, будучи дежурным по соединению, принимал две лодки 613 проекта и эсминец, которые привезли облучённых людей с атомной подводной лодки «К-19» Затеева после аварии атомного реактора, прозванной позднее "Хиросимой". Трагичность этого события в то время как-то не дошла до сознания. Одной из пришедших лодок командовал Жан Свербилов – легендарный человек в подводном флоте.
На преподавательской работе
Через семь лет "командирства" заматерел. При хорошем старпоме позволял себе иногда не сделать ежедневного обхода корабля или не зайти в кубрик. Почувствовал – нужно уходить.
В это время начальник кафедры торпедного оружия ВВМУ подводного плавания предложил перейти на преподавательскую работу в училище. Торпедная стрельба подводных лодок – дело знакомое. Дал согласие, но начальство, по-моему, московское, опять не отпустило. Закусил удила. Сделался негодным к службе на подводных лодках. Предложили должность оперативного дежурного Ленинградской ВМБ. Почти уговорили. Для ознакомления даже поработал полдня, но в результате отказался, чем вызвал неудовольствие командования базы.
Должен сказать, что ещё в 1966 году мне упорно предлагали должность начальника штаба 10-го ОДРПЛ. Условия: оклад ниже, звание одинаковое, материал на "шмутки" и то хуже, а работы несравненно больше, да и неприятностей – тоже. Отказался без особых раздумий.
Пока я становился негодным к службе на ПЛ, место в училище заняли. Но в это время из одной кафедры сделали две: боевого применения и материальной части, на которую меня и пригласили. Сомневался, боялся не справиться, но деваться было некуда.
Теперь я сам обучаю будущих офицеров-подводников в родных мне стенах бывшей подготии
За тринадцать с лишним лет службы в училище с 1972 года по 1985 год прошёл должности преподавателя, старшего преподавателя и заместителя начальника кафедры. Но уверенно себя не чувствовал, диссертацию не написал. Тем не менее, дослужил до 55 лет. Сам рапорт об отставке не подавал, ждал, когда выгонят. Это мой принцип: на службу не напрашиваться, от службы не отказываться.
В связи со службой в училище не могу не остановиться на личности начальника кафедры, участника Великой Отечественной войны и опытнейшего преподавателя Дементия Дементьевича Шугайло. Он, на мой взгляд, очень грамотно руководил военным творческим коллективом. На кафедре было хорошее сочетание преподавательского состава, прошедшего службу в НИИ, имевшего прекрасную математическую и научную подготовку, и офицеров, пришедших с флота с должностей флагманских специалистов соединений и объединений подводных лодок. В этот слаженный коллектив попал и я.
Капитан 1 ранга Д.Д.Шугайло был настоящим руководителем, умело сочетавшим высокую постоянную требовательность к подчинённым с заботой о них. Одному преподавателю была оказана помощь в решении квартирного вопроса, другим – в устройстве детей в детский сад, а позднее и в институты. Много заботы проявлялось о продвижении подчинённых по службе и присвоении очередных воинских званий. Оказывалась и другая помощь. Причём, это делалось по его собственной инициативе. Он сам вызывал подчинённого и предлагал помощь. Люди, пришедшие с флота, к такой заботе не привыкли и никогда ничего не просили.
Шугайло Д.Д. очень умело использовал опыт службы подчинённых, их способности, знания, особенности характера. Пришедшие с флота офицеры, ещё тесно с ним связанные, чаще других руководили практикой и стажировкой курсантов. Главной задачей руководителей практики было обеспечение максимального количества выходов в море, участие всех курсантов в мероприятиях флота.
Все кадровые вопросы, приём в адъюнктуру, продвижение преподавателей по службе всегда проходили через заседания кафедры. Учитывалось мнение каждого члена коллектива, поэтому не было «проколов».
Прошло почти 20 лет после ухода Д.Д.Шугайло со службы, но все его подчинённые сохранили с ним прекрасные отношения. Мы периодически встречаемся, посещая родную кафедру.
А Дементий Дементьевич и сейчас, в возрасте 80-ти лет, продолжает работать над вопросами оснащения ВМФ РФ новыми видами морского оружия в одном из НИИ МО.
Положения пенсионера я не боялся. Боялся остаться без работы. Нужно сказать, что вопрос трудоустройства после увольнения в запас меня волновал довольно сильно. Выйдя в отставку в 1985 году, случайно пристроился инженером на однотипную кафедру в Военно-Морской академии. Получилось так удачно, что уже через неделю после расставания с училищем, ещё не имея паспорта, я уже работал на кафедре морского подводного оружия в академии.
Помог мне в этом тогдашний начальник этой кафедры капитан 1 ранга Пензин Евгений Константинович, с которым судьба связала меня ещё в 1960-е годы. Человек большого ума и энергии, окончивший кораблестроительный институт, высшее военно-морское училище имени М.В.Фрунзе и Военно-морскую академию, он долгие годы прослужил на подводных лодках, в соединениях и объединениях ПЛ, приобретя при этом огромный опыт в деле применения морского подводного оружия.
Он принял меня на работу сразу, без долгих раздумий, как мне кажется, и повёл представляться командованию. Тому уже минуло 16 лет. Сменилось несколько начальников, а я всё работаю на кафедре и этим счастлив.
Евгений Константинович тоже работает на кафедре после отставки. В свободное время он пишет очень интересные воспоминания о службе и своих сослуживцах.
Я работаю до сих пор. Всем доволен, готов работать, пока не выгонят.
Подвожу краткие итоги
Вспоминая свою службу, начинаю верить в судьбу, которая всё время вела меня как бы против моего желания, но в результате получилось всё хорошо: и службой и жизнью я доволен. Конечно, больше всего я горжусь тем, что был командиром подводной лодки, и наибольшее удовлетворение я испытывал и испытываю именно от этого этапа службы.
В то же время всегда очень сильно давила ответственность, что при моём беспокойном характере могло привести только к потере здоровья. Лучше всего я чувствую себя именно сейчас, на пенсии. Свою, не очень сложную работу, я знаю достаточно хорошо, работаю, как правило, без особого напряжения. Обстановка на кафедре спокойная, взаимоотношения нормальные, уважительные. Беспокоят постоянные задержки зарплаты, но относительную материальную независимость даёт военная пенсия.
Жить можно!
Санкт-Петербург
1999 год
.jpg)
