Однажды, в коридоре КГБ на 4-м этаже был обнаружен какой-то посторонний мужчина. Как он прошел туда без пропуска, для всех было большой загадкой... Разразился громкий скандал, но вляпавшимся комитетчикам не хотелось отвечать за происшедшее в одиночку...
начал с того, что повел борьбу с укрытием преступлений от регистрации, и стал принимать самые суровые меры к тем, кто не регистрировал заявления граждан и не принимал по ним меры. Хотя в первый год его работы количество зарегистрированных преступлений значительно выросло, число фактически совершенных заметно пошло на убыль.
один такой умудрился отказать в возбуждении уголовного дела о краже десятка свиней из вагона поезда, предположив, что они смогли открыть замок, выскочить на ходу из поезда, закрыть за собой дверь (также на замок), а затем скопом утонуть в реке протекавшей поблизости от железнодорожного полотна. Так что министру манипулировать статистикой не гоже.
глядя на дужку в стакане, видимо почувствовал приступ изжоги: "Вы, что, все меня мудаком считаете?" В этот момент Кока, вылезая из-под стола, вклинился невпопад: "Так точно, товарищ генерал, я им это все время говорю!"
Работа в ОИУ и в штабе УВД.
Оргинспекторское управление УВД находилось в печально известном "Большом доме" на Литейном, 4. Его история, уже довольно долгая, обросла легендами, поэтому есть смысл подробнее рассказать о нем.
Здание в плане представляет собой четырехугольник, образованный соединенными между собой корпусами, выходящими также на Шпалерную (тогда Воинова) и Захарьевскую (Каляева) улицы. В народе оно было известно, как дом на Каляева, хотя главный вход в здание был с Литейного. При входе круглые сутки стоял милиционер-контролер. В огромном вестибюле было два гардероба - для личного состава и отдельно для посетителей, а дальше по лестницам располагались многочисленные кабинеты. Большую часть первого этажа и четверть второго занимали службы УКГБ, в том числе и их поликлиника. УВД занимало немногим более четверти первого этажа, весь третий этаж и три четверти второго этажа. С четвертого по восьмой этаж размещались сотрудники УКГБ и управления погранвойск.
Седьмой и восьмой этажи почти полностью занимали огромные помещения актового зала и столовой. За сценой актового зала была небольшая столовая для руководящего состава, в которой и я обедал, когда стал начальником дежурной части УВД. Руководящий состав УВД был прикреплен к поликлинике, но, чтобы пройти в помещения КГБ, необходимо было иметь отметку в удостоверении. У начальства было, кроме того, одно почетное преимущество: при входе в здание у начальника УВД, его заместителей и начальников управлений удостоверения не проверялись, стоявшие там милиционеры были обязаны знать их в лицо.
На этажах – с третьего по шестой - были коридоры, по которым можно пройти по всему периметру. Большинство кабинетов стандартные, площадью 18-20 кв. метров. Для начальников управлений устроены «тройники» - два кабинета, с общей приемной и секретарем; эти кабинеты имели выгородку, в которой был туалет с умывальником, вешалка для верхней одежды и, как правило, холодильник. А у начальников УКГБ и УВД (на третьем и четвертом этажах) кабинеты были особые. Кроме стандартной приемной, самого кабинета двойного размера, там была еще комната отдыха, обставленная диваном, столом, стульями и небольшим сервантом, там же была выгородка, подобная уже описанной.
На третьем этаже располагались два зала заседаний. Один был рядом с приемной начальника УВД, небольшой, размером в три стандартных помещения. В нем проводились заседания Парткома и коллегии руководства УВД. Второй - большой из расчета на 100 человек, расположенный в левом, если смотреть от Литейного проспекта, крыле здания, по площади равный пяти или шести стандартным помещениям. С одной его стороны были возвышение для сцены и дверь в комнату президиума стандартного размера. С другой стороны - такого же размера кинобудка, оборудованная всем необходимым для демонстрации специальных, а также художественных фильмов.
На каждом этаже было по два обширных общественных туалета один мужской и один женский. Оборудованы они были лучше, чем многие современные туалеты. По крайней мере, в них были приличные унитазы. По углам здания, выходящим на улицы, устроены застекленные холлы.
Из всего сказанного можно понять, что этот зловещий снаружи дом, внутри представляет собой обыкновенное административное здание, в котором проектом были предусмотрены минимальные удобства для работы большого количества чиновников различного ранга. Но даже этот минимум при строительстве не был воплощен до конца.
Строительство осуществлялось преимущественно заключенными. Они, может быть даже умышленно, забили все вентиляционные каналы тряпками и различным мусором, в результате, особенно в жаркие летние дни, даже при открытых окнах, в кабинетах буквально нечем дышать.
И все-таки, об этом здании ходит множество различных легенд, подчас искусственно подогреваемых нашей прессой.
Здание это строилось в середине 1930-х годов на месте снесенного старого здания окружного суда. При строительстве было использовано не мало гранитных плит с могил ликвидированных в те времена кладбищ города. При внимательном рассмотрении гранита, которым выложен пол в главном вестибюле, действительно, можно рассмотреть полустертые надписи.
Особенно много легенд ходит о пресловутых подвалах "Большого дома". Я в них был. Там также по всему периметру идут узкие коридоры, из которых ведут двери в различные помещения. Как эти помещения используются, не знаю. Был только в одном, которое являлось складом различной старой мебели и канцтоваров, заходили мы туда вместе с комендантом здания, офицером КГБ.
Расстреливали ли в этих подвалах людей? Вполне возможно. А, где во времена и Берии не расстреливали? Мы ведь так и не знаем, например, где в гораздо более раннее время был расстрелян и закопан великий русский поэт Гумилев. Об этом существуют только предположения.
Возможно, что расстрелы производились и во дворе, и в здании старинной тюрьмы, прилагающей к "Большому дому», где в мои времена большую часть помещений занимал спецприемник для административно арестованных, а меньшую следственный изолятор КГБ.
Внутри этого комплекса находится большой двор, въезд в который осуществляется через ворота со стороны Захарьевской. Посередине двора имеется вентиляционная шахта высотой около метра над землей, что говорит о каком-то большом подземном помещении. Скорее всего, это обыкновенное бомбоубежище. Ведь здание строилось в те времена, когда "пахло" войной и укрытие для личного состава было необходимым. Есть ли выход из подвалов в метро? Не знаю, но думаю, что при строительстве первой линии метрополитена такое соединение предусматривалось, ведь к тому времени уже рассчитывали на войну атомную. Метро является лучшим укрытием. К тому же оно дает возможность попасть в Смольный, который, безусловно, такой выход имеет.
Вот в этом здании мне и предстояло трудиться следующие восемь лет. Рутина милицейских буден скоро сделала его обыкновенным местом работы. Иногда, правда, давало о себе знать соседство с грозным КГБ. Помню один такой случай.
Однажды, в коридоре КГБ на 4-м этаже был обнаружен какой-то посторонний мужчина. Как он прошел туда без пропуска, для всех было большой загадкой. На главной лестнице, ведущей из центрального вестибюля, между нашим третьим и их четвертым этажами у двери круглосуточно дежурил комитетчик. Из милицейских, туда допускался только руководящий состав УВД, имевший в удостоверении специальные штамп, поставленный секретариатом УКГБ. Да еще в конце года на итоговые совещания, проводимые в актовом зале на 7-м этаже, пускали руководителей районных подразделений милиции. Сами сотрудники УКГБ и вызываемые ими граждане входили в здание через четыре малых вестибюля со стороны улиц Воинова и Каляева, и поднимались они по другим лестницам, пешком или на лифтах, где их встречали совсем другие постовые комитета.
Разразился громкий скандал, но вляпавшимся комитетчикам не хотелось отвечать за происшедшее в одиночку, и они заставили этого мужичка дать письменные показания о том, что он прошел через центральный подъезд, и его не остановили ни милиционер на 1-м этаже, ни комитетчик на 3-м. Письменную справку об этом они срочно составили и представили Соколову.
Тогда я впервые увидел Шурика расстроенным, обиженным и возмущенным одновременно. Он дал мне прочитать справку и, впервые назвав только по имени, сказал: "Ну, что это такое! Не мог он через два поста пройти. Чушь собачья! Ты ведь опер, попробуй доказать, что все это инсинуации. Прошу тебя, а не приказываю".
Дело в том, что на пост у главного входа назначались только лучшие милиционеры. Отвечал за их работу комендантский отдел ХОЗУ, но я знал всех этих ребят, и, как и Шурик, был в них уверен.
Комитетчики здорово "лопухнулисъ", считая, что вряд ли найдется такой нахал, который осмелится после них провести свою проверку. Они допустили одну грубую ошибку - указали в справке все установочные данные мужика, включая его домашний адрес. Более того, взяв у этого мужичка письменное объяснение, они даже не разъяснили ему, что отныне всегда и везде ему надо придерживаться данных им первичных показаний. Эти промашки вышли им боком.
Я послал за мужиком двух инспекторов на машине, которые вскоре его и привезли. Когда мы вошли в наш главный вестибюль, я спросил бедолагу, здесь ли он вошел в здание? Он простодушно ответил, что проходил через вестибюль, который был гораздо меньше, и там не было никакого постового. В дальнейшем оказалось, что несший там службу комитетчик, буквально на минуту зачем-то вышел из вестибюля, чем и воспользовался наш мужичок.
Я запротоколировал его показания при двух своих инспекторах, а затем, позвонив коменданту здания, сказал, что приглашаю его, так как нарушитель дал мне показания, отличающиеся от первичных. Комендант то ли был действительно занят, то ли не придал моему звонку значения, прислал вместо себя своего заместителя, которому я разъяснил ситуацию и потребовал вместе провести нарушителя по всем вестибюлям, чтобы он показал свой маршрут проникновения в здание.
Помощник коменданта убедился, что мужик прошел не через наш вестибюль, и ни милиционер, ни комитетчик на 3-м этаже не были виноваты. Тогда мы прошлись по остальным четырем вестибюлям, и нарушитель категорически заявил, что входил через комитетский вестибюль с улицы Каляева, а затем по комитетской лестнице поднялся на 4-й этаж, где и был задержан. Я потребовал, чтобы мужик провел нас до места, где его задержали, чтобы потом совместно это запротоколировать, что и было сделано.
Когда я об этом доложил Шурику, он обрадовался и сразу позвонил начальнику УКГБ Носыреву, после чего начался дикий переполох. Меня вызвал к себе первый заместитель Носырева Блеер. Я, прежде чем идти к нему, доложил о вызове Шурику, который подбодрил меня и сказал, что надо идти и не бояться, так как он меня защитит.
Когда я пришел к Блееру, у него в кабинете уже сидел комендант здания. Блеер начал с разноса: "Как вы смели без наших сотрудников проводить свое расследование и водить постороннего человека по нашим помещениям?" Я ответил, что ничего подобного не делал, а все мероприятия проводил совместно с заместителем присутствующего у него в кабинете коменданта, посланным ко мне по моей просьбе. Блеер спросил коменданта, так ли это было? Тому пришлось сказанное мною подтвердить. Блеер вызвал помощника коменданта, которому пришлось подробно рассказать о наших с ним совместных действиях. После этого Блеер сказал: "В любом случае виноваты наши, так как через любой подъезд можно пройти только через них, – и, обращаясь к коменданту, добавил: - Надо разобраться, как следует, и наказать того, кто действительно виноват. А вы учитесь работать у милиции". Затем он сказал, что я свободен и могу идти, что я и сделал с превеликим удовольствием. Придя в свой кабинет, я по телефону подробно доложил о разговоре Шурику.
Александр Иванович Соколов (Шурик), сменив на посту начальника УВД И. А. Абрамова, начал с того, что повел борьбу с укрытием преступлений от регистрации, и стал принимать самые суровые меры к тем, кто не регистрировал заявления граждан и не принимал по ним меры. Хотя в первый год его работы количество зарегистрированных преступлений значительно выросло, число фактически совершенных заметно пошло на убыль. Меньше стало и латентной или скрытой преступности, то есть таких преступлений, о которых граждане, не доверяя милиции, ей не сообщают. Явление это вполне закономерно, и, когда сейчас министр внутренних дел Б. В. Грызлов часто радостно сообщает, что, "число зарегистрированных" преступлений снижается, у меня это вызывает только брезгливость. Любой опер знает, как "отшить" заявителя или спустить на тормозах любое заявление путем юридической казуистики. В мое время один такой умудрился отказать в возбуждении уголовного дела о краже десятка свиней из вагона поезда, предположив, что они смогли открыть замок, выскочить на ходу из поезда, закрыть за собой дверь (также на замок), а затем скопом утонуть в реке протекавшей поблизости от железнодорожного полотна. Так что министру манипулировать статистикой не гоже.
У Шурика были очень хорошие отношения с первым секретарем обкома Толстиковым и, как я понимаю, он в части ведения учета-отчета получил карт-бланш, конечно, при условии реального снижения преступности.
Вторым его нововведением был новый по тем временам подход к работе с кадрами. Тогда на руководящие должности, как правило, назначались люди не моложе 45-50 лет. В Управлении кадров даже существовала поговорка: "молодость, это недостаток, который с возрастом проходит". Я в свое время ее переиначил, любил и люблю сейчас повторять: Молодость, это то большое достоинство, которое у некоторых с возрастом пропадает.
Александр Иванович почувствовал, что руководство УВД необходимо омолодить, назначив перспективных, умных и грамотных сотрудников, смотрящих в будущее. Он назначил на должность начальника созданного по его ходатайству Оргинспекторского отдела молодого Надсона, а его заместителем такого же молодого Корчагина, начальником отдела техники и связи Виктора Ивановича Кондратьева. Позже, в начале семидесятых, он "пробил" в Москве назначение на генеральскую должность одного из пяти своих заместителей моего ровесника Михаила Ивановича Михайлова, бывшего до этого начальником Уголовного розыска УВД. Ни в одном из этих назначений Шурик не ошибся. Все эти люди оказались прекрасными руководителями и ни разу его не подвели.
Юрий Георгиевич Надсон человек исключительной культуры, высоко образованный профессионал, прекрасно владеющий словом. Опытный руководитель, организатор и педагог, умеющий работать с людьми, он добился от Шурика разрешения забирать к себе в ОИУ любого сотрудника из райотделов без согласия начальников. В результате Оргинспекторское управление стало средоточием лучших умов милиции Ленинграда того времени.
Похожим на Надсона был и Олег Иванович Корчагин. Насколько я знаю, они познакомились, когда Надсон проходил у следователя Корчагина практику, с тех пор дружили.
В то время, почти одновременно со мною в ОИУ пришли работать Юра Комаров, Толя Башкин, Юра Гранитов. Работали также Лассалин, Зайцев, Козаков, Рыжков, Верещака, Крашенинников. Все они были профессионалами высокой пробы и в дальнейшем пошли на повышение или ушли преподавать на штабные курсы МВД СССР.
Любому офицеру милиции, конечно, необходимо уметь хорошо стрелятъ и владеть приемами самообороны, необходимо, так как от этого подчас зависит жизнь. Но главным его качеством должно быть умение юридически грамотно, на хорошем литературном языке составить любой документ, начиная от протоколов задержания и обыска, кончая увесистой аналитической справкой или докладом - отчетом о проделанной работе. Все перечисленные ребята этим качеством обладали, хотя всем нам, конечно, в этом было далеко до Надсона и Корчагина. К счастью, Юрий Георгиевич Надсон и сейчас, уйдя в отставку, преподает в Академии МВД РФ.
К сожалению, уже нет Олега Ивановича Корчагина, который трагически погиб в 1976 году. Когда он во время отпуска прогуливался вблизи от госдачи, к нему пристали молодые мальчишки-хулиганы, и его сердце не выдержало. Он скоропостижно скончался. Хулиганы были задержаны, но практически, не понесли никакого наказания, так как потерпевший умер не от нанесенных ими ударов. На похороны пришли все, кто работал с этим прекрасным человеком.
Да, с первых же дней я понял, что рядом трудятся очень хорошие ребята, и я попал в прекрасный коллектив. На мне и подчиненных мне инспекторах лежала обязанность контролировать работу наружной службы области и города, а также разрабатывать предложения руководству штаба по ее улучшению. Судя по всему, мы с этой задачей справились. Когда ОИУ было в начале 1969 года преобразовано в Штаб УВД, меня назначили заместителем начальника инспекторского отдела штаба. В октябре того года, то есть меньше чем через четыре месяца после окончания учебы, мне удалось получить месячный отпуск и парную путевку в дом отдыха МВД, расположенный в Крымском Судаке на берегу моря. Мы с Галкой поехали отдыхать. Получили двухместный номер, любовались красотами Крыма, ходили на развалины старинной Генуэзской крепости. Ежедневно загорали на пляже, правда, не купались, так как вода в море была уже холодной, зато наслаждались шашлыками и сухим вином, что продавались при входе на территорию дома отдыха.
Однажды пошли на экскурсию в "Грот Шаляпина". Идти предстояло по узкой тропинке, по краю обрыва высотой не меньше 100 метров, а я с детства очень боюсь высоты. Еще в Нахимовском, во время практики на шхуне "Надежда", работая на реях с парусами, я каждый раз боялся глянуть вниз. В общем, всю дорогу Галка держала меня за руку и успокаивала.
На десятый день отдыха позвонил Надсон и сообщил, что дежурную часть УВД собираются влить в состав Штаба, а она является самым плохим подразделением из всех, которые есть в УВД. Поэтому он хочет, чтобы я дал согласие на мое назначение начальником Дежурной части и навел в ней порядок до того, как она присоединится к Штабу. Я ответил, что, если это очень нужно лично ему, то я согласие, конечно, даю.
После возвращения из отпуска я узнал, что решение по Дежурной части пока откладывается, чему был рад, так как мне совсем не хотелось командовать этим "гадюшником". В это время в УВД пришли дополнительные штаты, и был создан оперативный отдел штаба, который должен был взять на себя планирование, разработку и обеспечение охраны общественного порядка при проведении всех массовых мероприятий в городе и области. Меня назначили заместителем начальника этого отдела, а начальником отдела и одновременно заместителем начальника штаба стал бывший до этого начальником райотдела Куйбышевского района. В то время Управление милиции Ленинграда было уже ликвидировано, а отделы милиции стали отделами внутренних дел, подчиняющимися напрямую УВД. Карлов получил повышение и стал первым заместителем начальника УВД.
Коннов занял должность, которую раньше занимал второй заместитель Надсона Бутаков, ушедший на повышение начальником следственного управления. Коннова я неплохо знал, также как и других начальников райотделов. В первый же день после нашего с ним назначения он мне честно сказал, что считает свою должность "взлетной площадкой" и надеется скоро перейти на работу в МВД. Что такое оперативный отдел, он не представляет, а поэтому просит меня все заботы по созданию отдела, подбору кадров и организации их работы взять на себя. К нему я должен обращаться, только если надо будет что-то "пробить" или достать. И надо сказать, что пробивные способности у него были колоссальные. По-моему, если бы потребовалось, он мог достать для отдела даже танк. Меня это устраивало, и мы несколько месяцев проработали вместе, будучи вполне довольны друг другом.
Я начал с подбора инспекторов. В этом мне, как всегда, очень помог Надсон, отдав в отдел Юру Крашенинникова и Витю Лодзято, прекрасных штабистов и хороших, порядочных людей. С Юрой мы потом крепко подружились. Тогда же я "перетащил" в отдел Борю Чиндина, дежурного Петроградского райотдела, которого я знал еще со времен работы в комсомольских патрулях. С их помощью мне удалось худо-бедно организовать на первом этапе работу отдела, а Коннов буквально завалил нас всем необходимым для работы. Вскоре Иван Алексеевич ушел на повышение, сперва начальником ХОЗУ УВД, а затем в МВД, где одним из руководителей был его родственник, который и продвигал его по службе. Скоро Коннов стал генерал-майором. А я - начальником дежурной части.
В начале 1970 года мы с Галкой получили свою первую квартиру. Помогла нам, абсолютно этого не желая, соседка по коммунальной квартире Валя Вавилова. Была она весьма скандальной и глупой бабой, а ее муж часто выпивал. Пьяницей он был тихим, и никогда никого не трогал, но каждый раз, когда он приходил домой "поддатым", Валентина устраивала такой скандал, что стены дрожали. Однажды он не выдержал и со злостью бросил об пол настольную лампу, после чего спокойно лег спать.
Валентина вызвала милицию из моего родного 25-го отделения. Милиционеры, приехав, в первую очередь обратились ко мне и спросили, что произошло, и что им делать. Я, естественно, сказал, что забирать Вавилова не за что, так как он никого не бил и не хулиганил. А то, что разбил свою лампу, это его личное дело. Милиционеры, разъяснив все это Валентине, ушли, а она сходу настрочила в УВД на меня жалобу, заявляя, что я, пользуясь своим служебным положением, не дал милиционерам привлечь к ответственности ее мужа - хулигана.
Через некоторое время Валентина довела мужа до того, что он, не выдержав, поставил ей пару синяков, а заодно накостылял защищавшей ее дочке. При этом раскричался на весь дом так, что его матюги были слышны на улице. Валентина опять вызвала милицию. Милиционеры опять обратились ко мне, и я сказал, что на этот раз в наличии мелкое хулиганство, и Вавилову надо "отдохнуть" 10-15 суток. Милиционеры забрали его, а Валентина, поняв, что теперь муж не получит зарплату за пол месяца, опять села писать на меня жалобу о том, что я, воспользовавшись своим служебным положением, отправил ее безвинного мужа на 15 суток.
Меня вызвал Надсон и спросил: "Как ты можешь жить с такими соседями?" Я рассказал, в какой коммуналке живу, и он добился включения меня в список на получение квартиры. Через некоторое время Юрий Георгиевич сказал мне, что в Горисполкоме мою фамилию из списка вычеркнули, поскольку мы с женой и сыном имеем достаточное по установленным нормам жилье. В то же время он сказал, чтобы я не расстраивался, так как Папа обещал походатайствовать за меня в Горисполкоме. Через одного из зампредов Горисполкома Карлову удалось "пробить" мне квартиру, восстановив в списке мою фамилию.
Мы с Галкой получили небольшою двухкомнатную квартиру в доме на улице Добровольцев в Сосновой поляне.
Через некоторое время после того, как мы переехали в новую квартиру, меня вызвал Карлов и в присутствии Надсона объявил, что подписан приказ о моем назначении начальником дежурной части. При этом он разъяснил, что я не буду, как мой предшественник, Бегунов, дежурить старшим смены. Моей задачей было "привести Дежурную часть в божеский вид" и наладить работу ее личного состава, так как ею крайне недовольно все руководство УВД.
Начинался самый тяжелый, но и самый интересный, плодотворный период моей жизни.
В дежурной части УВД и оперативном отделе УВД - ГУВД.
Уже через пару дней после своего назначения я понял, во что "вляпался". Мой предшественник, хотя и значился начальником дежурной части, практически работал старшим смены, дежуря через двое суток на третьи. При таком режиме он, конечно, не мог нормально руководить подразделением. Личный состав был не только разболтан, но и малограмотен. Большинство инспекторов систематически пьянствовали на работе и к утру, когда надо было готовить начальнику УВД сводки о происшествиях за прошедшие сутки, не только не могли нормально их написать, но и были просто невменяемы.
Моими заместителями были старшие смен. В первые же дни я почувствовал, что могу полностью положиться только на одного из них: на Олега Федосова, который пришел на эту должность из ГАИ незадолго до меня. Грамотный, дисциплинированный работник и хороший руководитель, у него был только один недостаток, из-за которого все, кроме подчиненных, называли его "Моней". Он круглые сутки "стрелял" сигареты у окружающих. Наибольший урон при этом наносил моему карману. Приходя ко мне за очередной сигаретой, уточнял: "У начальника курево всегда вкуснее". Но парень он был мировой, и мы дружили семьями до моего ухода в отставку.
Первый день работы прошел у меня нормально - дежурство сдавал Олег и, подготовленные им сводки, с которыми я впервые пошел на доклад к Соколову, были безупречны. В дальнейшем мне приходилось ходить с докладом о происшествиях ежедневно. С приходом на работу Александра Ивановича, шел к нему, а в его отсутствие к Папе, который как первый заместитель подписывал сводки за него. Заверенные ими сводки направлялись в обком, горком Партии, прокуратуру города и области, а также в УКГБ. Четырем другим заместителям начальника УВД представлялись сводки более подробные, те их читали "от корки до корки" и накладывали свои резолюции для подчиненных им служб. Все это вместе отнимало у меня от одного до полутора часов, и вскоре Надсон добился указания Шурика, чтобы все его заместители, кроме Папы, приходя на работу, знакомились со сводками в моем кабинете в присутствии старшего смены.
Уже на второй день работы в этой должности, я обнаружил старшего смены и своего заместителя Карасева мертвецки пьяным. Он блаженно похрапывал, лежа на полу под пультом. Будить его не имело никакого смысла. Хорошо, что я пришел на работу на час раньше Шурика и успел сам написать, а машинистка напечатать сводки к его приходу.
Когда Карасев проспался и, наконец, пришел в себя, я сказал ему, что на первый раз ограничусь предупреждением, а, если подобное повторится, буду требовать его наказания вплоть до увольнения из милиции. Через неделю я опять застал его пьяным и доложил об этом Шурику, который предупредил его "о неполном служебном соответствии" в приказе по УВД. Через месяц Карасев опять напился до невменяемости. Тогда я поставил вопрос об его увольнении, но Шурик ограничился тем, что перевел его старшим инспектором в УУР.
Надсон предложил назначить на освободившееся место Геннадия Гордеева, которого я хорошо знал, как прекрасного работника и очень хорошего человека. Теперь я мог положиться на обоих своих заместителей, с которыми мы составили хорошую команду единомышленников. Кстати, с Геной и его женой Валей мы дружим до сих пор. Часто перезваниваемся и, когда позволяет время, встречаемся.
Надо было искать третьего начальника смены. Все работавшие тогда старшие инспектора для этого не подходили. От двоих из них мне пришлось в срочном порядке избавляться, так как они были не лучше Карасева. Я взял на должность старшего инспектора Юру Кошкарева, добившись его перевода из Отдела службы, и поставил старшим смены. Одновременно взял инспектором с прицелом на должность старшего смены Володю Соловьева, с которым дружил со времени нашего переезда в коммуналку на Приморском проспекте. Его отец был начальником следственного отделения Ждановского отдела, и я его знал по работе. Соловьевы жили в соседней квартире. Когда я был начальником отделения Отдела Службы, рекомендовал Володьку на работу в Управление вневедомственной охраны, бывшее тогда еще отделом, где он, работая инспектором, проявил себя с хорошей стороны, а позже вместе с Бельсоном помог ему поступить в Академию. Кто-то тогда пустил слух, что Володька мой родственник. Так все долго и считали, пока кто-то не догадался узнать у меня истину. Володя со своей женой Наташей и сейчас живут в той квартире. Наша дружба продолжается, а жены считают друг друга лучшими подругами.
Скоро я "перетащил" к себе из Оперативного отдела Витю Лодзято, который впоследствии стал одним из заместителей, а затем и начальником дежурной части.
После этой чистки я провел общее собрание. В то время по штатному расписанию в Дежурной части было всего 12 человек: начальник, два заместителя, шесть инспекторов и три единицы сержантского состава, работавшего на линиях"02". Остальные: машинистки, радистки и телеграфистки числились в Оперативном полку, где и получали зарплату. Я собрал всех, оставив за пультом одного Олега Федосова, и сказал, что впредь, если кого-то увижу на работе хотя бы с запахом спиртного, буду требовать его немедленного увольнения. Сказал также, что я не ханжа и после окончания работы готов с любым из них выпить рюмку-другую, но пьянства на рабочем месте не потерплю. Больше во время дежурства никто мне пьяным не попадался.
Затем возникла очередная проблема - женская. Число прикомандированных женщин превышало количество штатных сотрудников, а работа с женским коллективом дело сложное. Девчонки часто ссорились, склочничали, сплетничали, а потом приходили ко мне друг на друга жаловаться, и никакие мои нотации не помогали. И тогда, после очередной ссоры, устроенной одной дамой с наиболее тяжелым характером, я в виде фельетона, в саркастических тонах, написал ей открытое письмо и повесил его в дежурной части на доску объявлений, запретив снимать. Через неделю она и еще две девчонки, упомянутые в фельетоне, пришли ко мне со слезами и начали умолять меня снять письмо со стены, так как "над ними все смеются ". Письмо было снято, но я через самую старшую и авторитетную Шуру Шевлякову оповестил, что при любой склоке или сплетне виновные прочтут на доске объявлений аналогичное письмо. Больше в женском коллективе ни склок, ни пустопорожних сплетен не было.
Дежурная часть начала работать довольно прилично, о чем говорил не только ряд поощрений, но и сменившееся на положительное отношение к нам сотрудников большинства служб УВД.
Вскоре, как и предполагалось, наше подразделение влилось в состав Оперативного отдела Штаба, и я стал одновременно заместителем начальника отдела и начальником дежурной части. В это время на смену Коннову уже пришел бывший начальник Отдела службы области Николай Григорьевич Мандриков. Поскольку он был, как и я, одновременно заместителем начальника штаба и начальником отдела, ребята смеялись, что я теперь заместитель заместителя начальника штаба и, если что, могу командовать всеми.
Мандриков по своим качествам сразу стал вровень с Корчагиным. Ребята сразу дали ему прозвище, созвучное с именем, "Кока".
Доставшаяся мне работа начальника дежурной части, пожалуй, самая трудная в УВД. На флоте существует такое выражение: "стоять собаку". Это значит – быть на вахте в самое тяжелое ночное время. Так вот, моя должность была сродни этому - собачьей. Я был у всех на виду. За каждую пропущенную опечатку или ошибку в сводке получал выволочку от Шурика или Папы, а за каждое упущение, допущенное моими подчиненными - взыскание. При этом Шурик и Папа не скупились и не давали мне меньше чем "предупреждение о неполном служебном соответствии", после которого должно следовать или отстранение от должности, или увольнение. За четыре года я от них получил четыре таких "предупреждения" в приказах по УВД. Правда, и снимали эти взыскания очень быстро, думается потому, что ценили меня и постоянно поощряли. А в 1972 году я, еще не прослужив положенные четыре года, был представлен к досрочному присвоению звания майора и получил его.
Помню такой курьезный случай. Когда я был у Шурика на утреннем докладе, зашел зам. начальника Управления кадров Сучков, чтобы дать на подпись приказ о поощрении к какому-то, уже не помню какому, празднику. Шурик, прервав меня, внимательно прочитал приказ, после чего, кивая в мою сторону, спросил: "А почему Панферов не включен?" - "Но вы же сами две недели назад своим приказом объявили ему неполное служебное". - "А разве я его еще не снял? Срочно, вчерашним числом оформи приказ о снятии, и включи в сегодняшний приказ на поощрение денежной премией, и оба приказа неси мне на подпись". В этом был весь Шурик, с его умом и самодурством.
Папа в отличие от Шурика любил пошуметь. Бывало он орал на меня по 5-10 минут из-за какой-нибудь мелочи. Особенно он любил коллективный "словесный секс" в присутствии моих заместителей и старших инспекторов. Как правило, после очередной "групповухи" Надсон шел к Карлову и охлаждал его пыл, расписывая мои достоинства и спасая от очередного взыскания.
Папины разносы мы между собой называли "токованием", поскольку, начиная нас отчитывать, он, как глухарь на току, переставал что-либо слышать, даже если при этом мы о чем-то между собой переговаривались. Ему был важен сам процесс, от которого он получал большое удовольствие.
Однажды, когда кто-то из нас то ли вовремя не доложил ему о происшествии, то ли наоборот, сунулся не вовремя да еще с таким пустяком, о котором докладывать вообще не следовало, Папа вызвал всех нас на очередной разнос. Кока, чтобы смягчить ситуацию, все время хотел показать, что он абсолютно согласен с Папой. Папа "токовал" уже минут двадцать. Накануне у его очков отлетела одна дужка, и он попросил Олега Федосова ее прикрепить, но тот, судя по всему, прикрепил ее плохо, и она почти сразу отвалилась. Папа сунул дужку в стакан с карандашами, а очки положил на край стола. Кока, ерзая на стуле от желания поддержать Папу, нечаянно задел очки, и они упали на пол. Подняв их, Кока в ужасе увидел отсутствие одной из дужек и начал судорожно искать ее под столом, но никак не мог найти. Папа наблюдал за кокиным задом минут пять, и, наконец, прорычал: "Ты что там делаешь?" - "Ищу дужку." … Папа, глядя на дужку в стакане, видимо почувствовал приступ изжоги: "Вы, что, все меня мудаком считаете?" В этот момент Кока, вылезая из-под стола, вклинился невпопад: "Так точно, товарищ генерал, я им это все время говорю!"
Мы все замерли, переводя взгляд с массивной настольной лампы на такую же пепельницу, прикидывали, чем из них Папа "приголубит" Коку. Но Папа "токовал" и, допив воду, продолжил разнос дальше. Когда он закончил, как это часто бывало, словами: "Видеть вас всех не могу! Пошли вы к такой-то матери!», мы вылетели из кабинета.
Последним вышел Кока, полностью удовлетворенный тем, что ему удалось парой слов поддержать Папу. Кошкарев, которого все мы называли "Кисой", изобразив на лице невинную обиду, ехидно спросил Коку: "А зачем вы сказали Папе, что все мы считаем его мудаком?" - "Я этого не говорил", - забеспокоился Кока.- "Как не говорили? Он сказал, что все мы считаем его мудаком, а вы подтвердили, заявив, что все время это нам говорите". Кока побледнел и я его долго успокаивал, говоря, что Папа, когда "токует" никого не слышит и ничего не соображает.
Помещения, в которых тогда работали сотрудники Дежурной части, были абсолютно не приспособлены для руководства силами и средствами. И технические возможности были минимальными. Так, сводки печатались машинистками в несколько закладок. Было всего две линии "02", по которым было трудно дозвониться из-за их постоянной загруженности. Поэтому мы с Надсоном уже через пару месяцев после вхождения дежурки в состав штаба твердо решили добиваться реконструкции помещений и оснащения их новой техникой, что было невозможно без полной перепланировки помещений.
Еще в самом начале моей работы Надсон убедил Шурика направить меня в Москву для ознакомления с дежурными частями МВД и ГУВД Москвы. Тогда я познакомился с начальником дежурной части МВД полковником Дмитрием Георгиевичем Постниковым и всеми старшими смен дежурных МВД. У нас установились очень хорошие деловые отношения. Постников сразу начал меня во всем поддерживать и помогал мне всем, чем мог. В дальнейшем Надсон регулярно устраивал мне командировки в Москву, и каждый раз мне удавалось узнать что-то новое, что можно было применить в работе, техническом оснащении или при реконструкции дежурной части.
Всегда я брал с собой несколько бутылок водки и коньяка, чтобы "подогревать" зародившуюся дружбу. Ребята из Дежурной части МВД не раз заходили ко мне в гостиницу "Россия", где я всегда останавливался. Личный контакт - это великая вещь. Я легко решал многие вопросы, которые для моего предшественника были просто неразрешимыми.
Постников к тому же был очень интересным человеком и собеседником. Начинал он в молодости в охране Сталина и рассказывал мне в приватных беседах много интересного. Во время одной из командировок, он пригласил меня с собой посмотреть какой-то новый американский фильм в клубе МВД и, показав на одного лощеного подполковника, сказал: "Знаешь, кто это? Зять Брежнева - Мы его называем "наследным принцем", после того как он женился на дочке Генсека Галине, запомни его. Пойдет далеко, если не остановят. А вообще-то, мразь редкая". Постников оказался прав во всем. Чурбанов и пошел далеко, и напакостил много, и остановили его слишком поздно.
В 1972 году мы с Надсоном уже имели представление, какую реконструкцию дежурной части надо проводить в занимаемых ею помещениях. По большому счету, места было явно маловато и мы "облизывались" на соседние кабинеты, которые занимало спецотделение прослушки телефонов УВД.
Нам здорово помог начальник ОТиС Кондратьев, который свел меня с профессором Мухинского училища Ваксом. Мы договорились, что он поручит студентам-выпускникам в порядке дипломной работы сделать проект нашей новой дежурной части. Свое обещание он выполнил, и с разработанными ими чертежами и рисунками мы с Надсоном пришли к Соколову.
Ознакомившись с проектными документами, Шурик поблагодарил студентов, а потом сказал, что все это хорошо, но так не подойдет. И сообщил нам, что в МВД принято решение провести в начале 1974-го года на базе нашего УВД всесоюзное совещание-семинар министров республик и начальников УВД областей страны. Поэтому он принял решение поручить разработку проекта по реконструкции Ленинградскому НИИ МВД.
Вскоре сотрудниками НИИ были разработаны все необходимые документы, и началась реконструкция. Несколько месяцев ушло только на перемещение спецотделения с I на 3 этаж. После этого вся дежурная часть переехала в мой кабинет, куда были временно переведены все имевшиеся линии связи и рации. Это был ад кромешный.
На первой стадии работа проводилась силами административно-арестованых под руководством бригадира СМУ УВД и при моем участии. Мелкие хулиганы, направляемые каждый день в наше распоряжение из спецприемника, снесли все не несущие нагрузку стены, мусор выкинули через окна во двор и вывезли на машинах на свалку. Тут же все полы были разобраны до цементного основания. Затем работники СМУ начали укладывать новые паркетные полы и возводить стены. При этом в полу оставлялись желоба для проведения к пультам кабелей связи.
Когда сотрудники ОТиСа начали прокладывать кабели и ставить пульты в центральном зале, зал увеличил свою площадь в четыре раза, соответственно увеличились и мои заботы. Поговорив об этом с Надсоном, я пошел к Соколову и попросил себе в помощь моих заместителей. Для этого их надо было снять с дежурства, а старшими смен до окончания работ поставить Кошкарева, Лодзято и, ставшего к тому времени старшим инспектором Соловьева. Что и было сделано.
Олег Федосов, освободившись от дежурств, взялся за обеспечение новой техникой, ее получение, размещение и обучение всех сотрудников. А Гена Гордеев взял на себя всю оргтехнику, установку системы контроля за патрульными машинами города и организационные вопросы. У меня на все это просто не хватало сил, надо было все время контролировать сидевших в моем кабинете инспекторов и других сотрудников, которые из-за скученности и отсутствия нормальных условий допускали много ошибок в работе.
Как мы все пережили этот период, я не понимаю. Вдобавок ко всему, именно в это время какой-то ненормальный пьяница угнал со стоянки у "Большого дома" один из наших УАЗиков. Водитель оставил в машине ключи зажигания и не запер дверь. Папа изгалялся над нами около часа, после чего влепил мне очередное "не полное служебное". Водителю же досталось гораздо меньше - его хотели было уволить, но ограничились вынесением выговора.
Я вообще ценил и всячески оберегал водителей, которые хотя и числились в автотранспортном отделе ХОЗУ, но находились в нашем распоряжении в период работы через трое суток на четвертые, и мы за них отвечали. Всего в нашем распоряжении было 5 автомашин: «Волга», закрепленная лично за мною, и четыре «УАЗ»-ика, один из которых потом был заменен на новый «РАФ»-ик. Но даже такого количества транспорта хватало не всегда. В любое время дня и ночи мы отправляли оперативные группы сотрудников УВД на места убийств и других тяжких преступлений. Как правило, в эти группы входили следователь, инспектор УР, эксперт НТО и судмедэксперт. На наиболее серьезные происшествия выезжали старшие смен или я сам.
Еще не были закончены работы по оборудованию зала, как, вдруг, скоропостижно скончался Александр Иванович Соколов. Несмотря на некоторые недостатки, он был очень хорошим человеком. От него я почерпнул очень многое, многому научился, и тяжело переживал его смерть.
За несколько дней до этого Карлов попал в автоаварию и сломал руку. Поэтому в течении месяца обязанности начальника УВД исполнял Николай Владимирович Смирнов. Это, пожалуй, был самый легкий период за все время работы в дежурной части. Николай Владимирович, которого все мы называли за глаза коротко - "Н.В.", был человеком исключительным. У него были все положительные качества Соколова и Карлова, и в то же время отсутствовали их недостатки, а главное, он ни на йоту не был самодуром. Все его решения были предельно взвешены и обоснованы.
За месяц до того Н.В. получил генеральское звание, и так получилось, что по поручению Шурика первым его поздравил я. Тогда я в первый и последний раз назвал его генералом, сказав: "Здравия желаю, товарищ генерал! Поздравляю с присвоением генеральского звания". Обычно мы обращались друг к другу по имени и отчеству, а по званию только во время строевых смотров или совещаний. У кого были дружеские отношения, обращались друг к другу просто по имени. Папа, например, звал меня по имени, если хотел похвалить, а по фамилии называл, когда был мною недоволен.
У Н.В. была другая привычка. Он по имени никого не называл. Если называл на ты, значит все было в порядке, но, если переходил на вы, это означало крайнюю степень недовольства, а в его обращении по званию чувствовалась доля презрения. В остальных случаях он звал всех по имени и отчеству.
До того, как его назначили исполняющим обязанности, я имел с ним дело только дважды, если не считать ежедневные доклады сводок в первый месяц работы. Когда я стал начальником Дежурной части, начальник ОТиС В.И. Кондратьев добился разрешения установить в моей новой квартире телефон. Но Сосновая поляна еще только застраивалась, и наш дом, как сказал Виктор Иванович, был еще "не кабелирован", поэтому пришлось тянуть "воздушку" от ближайшего дома, в котором телефонная линия уже была. Таким образом, я стал единственным, у кого в доме был телефон.
Через неделю после подключения телефона меня пригласил Н.В. Тогда он, кроме других служб, курировал УБХСС, и один из подопечных ему заместителей начальника отдела получил квартиру в нашем доме одновременно со мной. Хлопоча за него, Н.В. попросил меня дать согласие на установку телефона параллельного с моим. Я, конечно, согласился, сказав, что его протеже мог бы и сам ко мне обратиться, так как я бы никогда никому из товарищей по работе в такой просьбе не отказал. Скоро наш дом "кабелировали" и мы получили отдельные телефонные линии.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. К 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища.
Для поиска однокашников попробуйте воспользоваться сервисами сайта
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
