В один прекрасный день наш Вова пришел домой, ведя за руку маленькую девочку, лет шести - семи, босую и в одной рубашонке, с матерчатой сумкой через плечо. Девочка, судя по всему не русская, просила милостыню, произнося на распев: «Хлеба нету, хлеба куда есть». Вечерело, ребенок закоченел, и Вова, недолго думая, повел ее к себе домой с целью отогреть и покормить. Выяснилось, что зовут ее Патимат (Фатьма). Наша сердобольная тетя Аня ее отмыла, переодела во все чистое и теплое, благо, в доме сохранилась одежонка, из которой давно выросли наши сестры, и уложила спать.
Татьяна (Фатьма) Калищук
Утром расспросы продолжились, но на все вопросы, где мама, где дом и так далее, был один ответ – «нету». После непродолжительного семейного совета с участием соседей дядя Лева и тетя Аня приняли решение оставить, до поры, девочку у себя дома, полагая, что если у нее есть родители, то они непременно сами объявятся. Расчет оказался верным. Через несколько месяцев объявился папа Фатьмы. Он оказался лезгином из какого-то селения, у которого умерла жена, оставив на его руках несколько детей. Он ничего лучше не придумал, как заставить их попрошайничать. О том, что девочка оказалась в нашем доме, он узнал через несколько дней, но приходить не спешил. Когда тетя Аня сказала ему, что готова юридически удочерить девочку, то с радостью согласился.
Так у нас появилась еще одна сестричка. Фатьма очень быстро освоила русский, успешно закончила Лагодехскую среднюю школу. Сама выбрала себе имя и стала Татьяной Леопольдовной Калишук. Вот бы Артамону Ивановичу, нашему прадеду, рассказать, интересно, поверил бы?
ШКОЛА
О Лагодехской школе военной поры воспоминания не из приятных. Деревянное одноэтажное здание на углу Закатальского шоссе и Первой улицы зимой было особенно невыносимым. В полах зияли огромные дыры, откуда тянуло холодом из открытого всем ветрам подполья. Печки буржуйки с выводом дымохода в форточку, мало чем помогали, и было очень холодно.
Старшеклассники для срыва контрольных частенько подсыпали на печку перец, или другие едкие, или дурно пахнущие смеси.
Преподаватели - женщины, при одном мужчине – директоре, были, где-то на треть, укомплектованы эвакуированными из Одессы. Всем им было нелегко, потому как неуемная безотцовщина вела себя на редкость плохо, хулиганили по-черному. Учились, если память не изменяет, в две смены.
В осеннее время нас водили на уборку табака. Обрывали нижние листья, самые низкосортные, а в междурядьях были посажены огурцы, которые мы с удовольствием попутно уплетали. Руки, испачканные соком табачных листьев, плюс немытые огурцы, сделали свое дело. Наизнанку выворачивало многих, а у меня еще много лет устойчиво держалось отвращение к огурцам.
В те времена в ожидании налетов немецкой авиации и возможных пожаров по велению местных властей в каждом доме наряду с баграми, ломами и другим противопожарным инвентарем, должен был быть в бочках или ящиках запас песка. Завозить этот песок с речки тачкой, было поручено нам, детям. Помню, как мы под разными предлогами отлынивали от этого противного поручения тети Ани. Помог ей случай. Мы в то время уже начали тайно покуривать. Как-то прогуливаясь в центре с приятелем, сестрой Ритой и ее подружками мы забрели в скверик, что около райкома партии и вальяжно в нем расположились. Усадив девочек на скамейку, достали из карманов папиросы «Арсен» (самые тогда дешевые) и важно закурили. Из окна второго этажа нас заметили сотрудницы тети Ани, и мы были тут же разоблачены. На нашу просьбу не рассказывать родителям тетя Аня заставила нас дать слово, что больше курить не будем и добавила, что все будет зависеть от нашего поведения. Когда тетя Аня пришла с работы, ящик с песком был заполнен до отказа.
Не знаю как тетя Аня, а я свое слово выдержал. Курить по настоящему начал в студенческие годы.
ВОЙНЕ КОНЕЦ
В 1943 или 1944 году, когда от немцев очистили Северный Кавказ, в лагодехский госпиталь снова начали поступать раненые. Вначале говорили, что немцы высадили в горах десант, а потом мы узнали, что в Чечне и Ингушетии шли бои, связанные с зачистками и арестами жителей, перешедших на сторону немцев. Занимались этим делом органы НКВД, и наш дядя Ясон, бывший в то время начальником районного отделения милиции г. Лагодехи, был мобилизован на эту компанию. Говорили, что там полегло много наших солдат, пока не организовали доставку в горы легкой артиллерии в разобранном виде на лошадях.
В 1945 году нашелся целым и невредимым Боря Иноземцев, который, как мы знали, пропал без вести. Оказалось, что их подразделение оставили высоко в горах Северного Кавказа охранять дивизионный склад боеприпасов и продовольствия, размещенный в каких-то пещерах на случай отступления. Им было приказано охранять и не высовываться до особых указаний. Ребята больше года охраняли склад от набегов местных горцев. Жили в землянках, окружили себя минными заграждениями и ждали особых указаний, уменьшая запасы продовольствия и изнывая от тоски в этом заточении. Когда, не выдержав, дали о себе знать, выяснилось, что дивизия была изрядно потрепана в боях, штабная документация пропала и, скорее всего про них забыли, или было не до них. Немцев в это время уже догнали до Украины. Боря после переподготовки стал танкистом, попал в действующие войска и повоевал уже за пределами нашей границы. Домой вернулся с наградами и трофейным аккордеоном.
УЧИЛИЩЕ
ВОЗВРАЩЕНИЕ
В конце августа 1944 года мы с мамой вернулись в Тбилиси после более чем двухлетнего отсутствия.
К этому времени дядю Ясона назначили начальником управления лагерем немецких военнопленных в Тбилиси. Он предложил маме перейти на работу к нему в управление, и мама согласилась. При этом решался другой очень важный для нее вопрос. У мамы с папой была мечта – дать мне высшее образование, а для этого, как казалось маме, школу я должен был закончить в Тбилиси, тогда шансов попасть в институт у меня было бы больше.
Мама, Евгения Николаевна Чикваидзе
Таким образом, первого сентября я снова появился в нашей 71-й школе. Остатки госпиталя куда-то перевели. Мне уже было 15 лет и до следующих каникул в Лагодехи предстояло отучиться в восьмом классе. Начались знакомые будни – школа, уроки, дворовые игры, недоедание. Бомбоубежище во дворе засыпали землей, и снова наступила жизнь «на виду», к нашему сожалению и на радость родителям, им снова стало все и всех видно. Ребята старше и мои одногодки стали уходить со двора на близлежащие пустыри и другие потаенные места.
Авлабар и прилегающие к нему районы во все времена славился хулиганами, ворами и бандитами. Блатная «романтика» притягивала тогдашних пацанов. Они изображали из себя блатных, довольно быстро освоили «феню» и употребляли ее, где надо, и где не надо, пели блатные песни и матерились почем зря. И я после тихого и благопристойного Лагодехи, не без внутреннего сопротивления, но тоже начал становиться таким, как все. Мы стали интересоваться оружием, у многих появились финки. Я даже умудрился несколько раз явиться на наши сборища с трофейным «вальтером», который дядя Ясон спрятал, как он считал, в надежное место. В общем, такое времяпровождение не сулило ничего хорошего. Кое-кто из наших ребят переиграл тогда в блатные игры, и это для них плохо кончилось.
Где-то в октябре 1944 года на набережной я увидел марширующих с оркестром ребят в морской форме, это были курсанты нахимовцы, и мне тоже захотелось в их строй. Но кто-то сказал, что в Нахимовское училище берут только детей воинов, погибших на фронте. Значит, не судьба, решил я и успокоился.
СПЕЦНАБОР
Вскоре после ноябрьских праздников, во время очередного скучного урока, вдруг открылась дверь и в класс в сопровождении директора вошла незнакомая нам женщина. Директор представил нам представителя РОНО и дал ей слово для объявления. И тут я слышу и ушам не верю, что по просьбе правительства Грузии производится дополнительный набор в Нахимовское училище детей военнослужащих, грузинской национальности, обучающихся в восьмых классах русских школ. При этом она уточнила, что поскольку восьмого класса в училище еще нет, то набор осуществляется в седьмой класс. Когда прозвучал вопрос: «Желающие есть?», я, не задумываясь, поднял руку и попросил меня записать. Меня записали, но предупредили, что я должен согласовать это с мамой и в случае ее согласия, мама должна сообщить об этом директору школы. Других желающих, кроме меня, в нашей школе не оказалось.
Мама вначале встретила мое сообщение резко отрицательно, но после разговоров с родными и соседями, взвесив все «за» и «против», и не выдержав моего активного напора, согласилась. Мама сообщила о своем решении директору школы и передала ему свою автобиографию и характеристику с места работы. После этого мы собрали все необходимые справки и документы и стали ждать почтового уведомления.
Помню, как я переживал и волновался, что меня не примут из-за троек в первой четверти. А мама, много лет спустя, поделилась своими переживаниями того периода. С одной стороны она не хотела, чтобы я стал военным, считая, что, если бы не служба, папа был бы жив. С другой стороны она видела, как я начал катиться вниз по наклонной и едва ли смог бы успешно окончить школу и, тем более, поступить в институт и понимала, что она не в силах остановить это движение. Но главным на этой чаше весов оказалось мое неукротимое желание стать нахимовцем.
АДАПТАЦИЯ
Здание ТНВМУ. Улица Камо, 52.
Не помню точно, то ли в конце 1944 года, то ли в самом начале 1945, наконец-то поступило почтовое уведомление о том, что я зачислен в училище и мне надлежит прибыть такого-то числа, в такое-то время по адресу улица Камо 52, где в вестибюле нас будут встречать. Мама хотела ехать со мной, но я категорически настоял на том, что поеду один, и правильно сделал, все остальные абитуриенты прибыли также без сопровождения.
В училище нас встретил дежурный офицер и сразу же повел во двор, где нас сфотографировали всех вместе, и каждого в отдельности.
Будущие нахимовцы. Слева направо: Костя Чиквадзе, Отари Исакадзе, Петя Зайцев, Костя Цибадзе, Леван Скаварелидзе. 11 февраля 1944 года. Фото предоставлено Суриёй Каландарашвили.
Первая рота, где нам предстояло «служить», размещалась на верхнем этаже отдельно стоящего здания, за санчастью. В этом же здании располагались музыкальный взвод и взвод обслуживания из рядовых матросов, а в полуподвале приютились душевая, «баталерка», карцер и другие помещения хозяйственного назначения. В этом достопамятном доме на задворках мы провели большую часть первого дня проживания в так называемый период адаптации. Здесь прошли медосмотр и на долгое время расстались с гражданскими шмотками, которые старшина упаковывал в мешки и небрежно зашвыривал в угол. Здесь нас подстригли, помыли и выдали новенькую морскую форму. До сих пор помню, с каким трепетом натягивал на себя первую в жизни тельняшку. А когда надел новенькие ботинки, то вспомнил Лагодехи и сказал про себя: «Прощай, босяцкая жизнь!» С помощью старшины мы совладали с поясами и бляхами, гюйсами и бескозырками и, наконец, предстали в морской форме.
После этого дежурный офицер привел нас к командиру роты, капитану второго ранга Попову, который поздравил нас с поступлением в училище и пожелал успешной учебы. После этого сдал нас из рук в руки командирам взводов.
Трое из нас - Костя Цибадзе, Давид Чхеидзе и я, попали во второй взвод. Наш комвзвода старлей Колесников во время построения на обед представил нас взводу. Нас поставили на шкентель и мы, наверное, очень смешно выглядели, стараясь попасть в ногу с ребятами, которые были намного ниже нас. Обед из трех блюд произвел на меня, хиляка военного времени, двойственное впечатление. С одной стороны порадовало, что всего так много и вкусно, а с другой стороны огорчило, что не успел выпить компот до команды «встать».
Период адаптации с коллективом взвода и распорядком дня прошел на редкость быстро. Ребята, еще не забывшие трудности своих первых дней, относились к нам с пониманием и сочувствием. Помогло и то, что нас - новеньких - было трое, мы быстро подружились между собой и нашему триумвирату, буквально, через пару дней присвоили наименование «Трио-дзе». Со временем каждый из нас обрастал своими новыми друзьями и приблизительно через месяц мы стали «своими» сначала во взводе, а потом и в роте. Всего нас в том спецнаборе было двенадцать человек, и всех равномерно распределили по взводам, что так же способствовало быстрому освоению. С нами, новенькими, провели ускоренную и объемную строевую подготовку и через несколько недель мы уже никак не выделялись в строю.
А вот период привыкания к военной службе и дисциплине затянулся у меня на долгие месяцы. После «вольницы», в которой я пребывал до училища в Лагодехи, а особенно в Тбилиси, беспрекословное подчинение, особенно старшинам, давалось очень тяжело. За пререкания, разговорчики в строю и другие прегрешения я не вылезал из нарядов вне очереди и частенько драил гальюн.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
.jpg)
