Веревкин давно уже доконал и факультетское, и ротное начальство. Однако ему удавалось держаться в рамках дозволенного, не доводя свои грехи до отсидки на гауптвахте или крайней меры - постановке вопроса об отчислении из училища. И вот, как-то, проснувшись солнечным утром 18 июля, Петр вдруг осознал, что уже ровно 20 лет живет на этом свете, но сына не воспитал, дом не построил, дерева не посадил - что там ждет впереди? Но резонно при этом подумал, за два десятка прожитых лет имеет полное право достойно отпраздновать первый юбилей сознательной жизни.
Наличие двух десяток в кармане курсанта тех времен было серьезным подспорьем, учитывая, что денежное содержание составляло 10 руб. в месяц, но душе хотелось праздника и веселья рублей на сто. И все умственные и физические усилия были брошены на поиски недостающей суммы.
Вообще, финансовый вопрос для курсантов в те времена стоял довольно остро. Поэтому, помимо скудного жалования и небольших переводов от родителей, многие сами пытались искать другие источники обретения наличности. Естественно, и Веревкина это постоянно мучило и приводило в уныние. Время от времени мать-учительница присылала ему небольшие переводы, которые быстро заканчивались, да и приходили не всегда в нужное время. Кроме того, еще со времен Нахимовского училища, Петр баловался любительской журналистикой, направляя заметки о жизни курсантов в газету "Советский моряк", где сообщал информацию то о каком-нибудь семинаре по марксистско-ленинской подготовке или о приезде гвинейской делегации женских профсоюзов и традиционно об очередных соревнованиях по гребле. Такие незамысловатые статейки приносили гонорар в пределах 10 руб. На этот раз все усилия по розыску недостающих средств ни к чему не привели. Но Петр, будучи деятельным оптимистом, немного поразмыслив, решил попробовать произвести оригинальный обмен.
Он вспомнил о своем однокласснике Витьке Кораблеве, который будучи неплохим и грамотным курсантом, имел своей самой отличительной особенностью неудержимое стремление к карьерному росту. При этом периоды проявления служебного рвения постоянно сменялись глубокими падениями, связанными с грубыми нарушениями дисциплины. Но самое удивительное было в том, что своим банальным пьянкам и опозданиям из увольнения, он умудрялся придумывать такие серьезные причины, что этим сразу же начинал заниматься Комитет безопасности. То его пытались завербовать в какую-то секту, чтобы растлить моральный дух будущего защитника Родины, то, вообще, какая-то антисоветская организация пыталась проникнуть в кузницу кадров ВМФ.
Тут надо отдать должное уму и прозорливости Кораблева. Пока комитетчики рьяно разыскивали никогда не существовавшие организации, проходило довольно много времени, подходила сессия, а то и очередной отпуск и все как-то само собой забывалось. Наступала очередная фаза стремления к неудержимому карьерному росту. Из-за всего этого Витька постоянно находился в состоянии неустойчивого равновесия, хотя, несмотря на многочисленные залеты и нарушения дисциплины, ни разу ни на гауптвахте, ни в "академии" не сидел. Так продолжалось довольно долго, пока Кораблев окончательно не понял, что для карьерного роста, не столь важны профессиональные навыки и служебное рвение, как связи и родство. С тех пор имитация бурной деятельности поутихла, и теперь в жизненных планах Витьки красной нитью проходил выгодный брак.
Незадолго до описываемых событий Веревкин познакомился с дочкой одного авторитетного адмирала. Оленька, как говорится, была в меру красива и глупа. И, как девица на выданье, она как можно скорее стремилась оторваться от опеки строгих родителей. Петр, относясь к ней не вполне серьезно, решил помочь страждущему Витьке совсем недорого обрести перспективу карьерного роста. Уговаривать обрадованного Кораблева долго не пришлось и в результате удачно проведенной операции под кодовым названием "знакомство", Петр обрел наличность в сумме 15 рублей.
Таким образом, финансовые проблемы были решены и в ближайшие выходные назначен выезд на природу. Мероприятие было решено провести на даче у бывшего суворовца Кузи. Поселок до сих пор остается одним из самых известных курортных мест Ленинградской области. Когда-то в этих местах дачи имели только самые уважаемые люди социалистического общества. Кузиной семье дом достался от деда-генерала, героического участника Великой Отечественной войны. К тому времени он благополучно ушел от боевых ран в мир иной, избегнув репрессий тоталитарного режима, которых нам, рожденным в пятидесятых годах прошлого столетия не довелось испытать. Добравшись на электричке до станции Репино, орава бледных курсантов весело бросилась к берегу Финского залива. Вырвавшись из каменных сводов старейшей кузницы офицерских кадров ВМФ, все были захвачены и очарованы красотой развернувшихся пространств.
Высокое, без единого облачка, голубое небо, отороченное каймой морского горизонта, контрастно подчеркивало ослепительную белизну многочисленных суденышек на ослепительной глади воды. Прозрачный воздух, пронизанный хвойным запахом корабельных сосен, теплый мягкий песок, переполняли восторгом и вдохновением. Все было, как во сне, легким и светлым, уносящим прочь все горести и печали. Совершенно не верилось, что час назад все находились в мегаполисе, в котором приходится не жить, а выживать в жаркий летний день.
Вдоволь искупавшись, гардемарины отправились к месту временной дислокации - Кузиной фазенде. Хозяйничала на даче мать Кузи Анджела Петровна, одинокая симпатичная достаточно молодая женщина с любовью и нежностью относившаяся к друзьям своего сына. Она с удовольствием присоединилась к компании молодых людей, оказавшись в центре внимания. На большом участке, окруженном вековыми соснами и елями был установлен мангал со всем необходимым. Мясо было заранее приготовлено, и вскоре ароматный шашлык, вызывающий обильное слюноотделение, ознаменовал собой начало празднования скромного юбилея.
Компания расположилась за большим деревянным столом, ломившемся от яств, в тени большой раскидистой ели. Видя явный перебор спиртного, хозяйка успела припрятать несколько бутылок. Дело в том, что, несмотря на достаточное количество, приобретенное Петром, почти каждый приглашенный, из-за бедности фантазии и отсутствия средств, подарил юбиляру по бутылке водки. В принципе, спаянная (точнее с приставкой "спо" ) компания уже не в первый раз встречалась на сабантуях, и все хорошо знали привычки и пристрастия друг друга.
Весельчак и балагур Сашка Шаламов сразу же начал осаду Анджелы Петровны. Это никого не удивило, поскольку Санька был лучшим другом хозяек всех квартир, домов и дач. Т.е. в какой бы компании он ни находился, обязательно западал на хозяйку, независимо от внешнего вида и возраста. И в этом был вполне закономерный резон, поскольку хозяйка никуда не уйдет, значит и он не останется один, ну и самое главное, можно остаться на ночь. Осада начиналась со скромного разговора и безобидных вопросов, но по мере возлияния, Сашкино ухо все ближе приближалось к пышной груди пятого размера, призывно выпиравшей из глубокого выреза летнего сарафана. И, наконец, в последней стадии, когда Шаламов отчасти терял контроль, плача и рыдая, он умолял усыновить его, как сироту, при этом плотоядно улыбаясь, запевал какой-нибудь старинный романс или серенаду типа: " На призыв мой тайный и страстный войди на балкон, о, друг мой прекрасный".
Пока Санька занимался Петровной, ее сын медленно входил в легкий анабиоз. Кузя, будучи натурой творческой, баловался сочинением опусов, виршей и даже стихов, но в компании быстро хмелел, хотя и не до конца. Поэтому, придя в определенное состояние, он тихо сидел, иногда произнося отдельные междометия и покачивая головой в такт исполняемой песни. Спустя какое-то время, он полностью приходил в себя и все начиналось сначала. Но математическое ожидание этих превращений было столь мало, что за один вечер он мог несколько раз переходить из одного состояния в другое.
Наиболее оказались Веревкин и Зайцев, поскольку в них был еще силен дух воспитания в Нахимовском училище. Уж там хорошо учили постоянно держать контроль над собой. Зайцев неторопливо поигрывал на гитаре и вместе с Шаламовым создавал определенный фон всему торжеству. Почти что все тосты произносил Лазарь. Его так давно называли просто Лазарь, что все уже забыли, что это означает, - имя, фамилию или прозвище. Кроме того, он всегда говорил скороговоркой, при этом проглатывая многие слова. После рассказанного им анекдота он тут же начинал громко смеяться, но все другие при этом, ничего не разобрав, молчали. Поэтому Лазарь считал себя веселым юмористом, а остальных не вполне быстро соображающими. Но в конце концов, это прошло и все стали смеяться не над сутью анекдота, а над тем, как Лазарь их рассказывает, при этом все были довольны.
Сидя в компании он очень много пил и очень много закусывал, но обязательно наступал момент, когда он полностью терял контроль над собой. И, очевидно, в силу определенных физиологических особенностей, внутреннее естество Лазаря восставало против всего в него влитого, засунутого и прожеванного, и вся эта инородная смесь искала выхода наружу. При этом все происходило так быстро, а смесь летела так далеко, что никто не успевал ничего сообразить.
Юбилейное застолье было в самом разгаре, когда вдруг неожиданно сработал эффект Лазаря. Все содержимое его утробы неожиданно вылетело наружу и, перелетев через стол, опустилось прямо на хозяйку и Шаламова. Все засуетились и замешкались, стол неожиданно опустел, и каждый, в меру своего состояния, занялся своим делом. Кузя с Лазарем оказались спящими под сосной. Анджела Петровна с Шаламовым пошли очищать замаранную одежду. Веревкин тщетно пытаясь найти остатки водки, стал выгребать содержимое карманов. Вместе с Зайцевым они еле наскребли на пару бутылок. Затем Петр взял новый Кузин велосипед и, выслушав пояснения Анджелы Петровны, поехал в магазин. А между тем, была только середина дня, самое пекло. Поэтому все, кто еще стоял на ногах, недолго думая, расположились в тени под соснами, обдуваемыми легким ветерком.
Проснулись через 2 часа. Веревкина нигде не было. Вся дружная компания, уже пришедшая во вполне нормальное состояние, отправилась в поселок на розыски Петра. После часовых поисков он был найден спящим на пляже под сосной без велосипеда, без денег и с ободранной щекой. Все неторопливо вернулись на дачу. Оказалось, что Веревкин вообще не помнит, что же с ним произошло и куда делся велосипед.
Хозяйка, слегка посетовав на пропажу, прибрала на столе, выставив заначку. Но прежнего веселья уже не было. Никто больше особо не захмелел, а все разговоры сводились к воспоминаниям подобных случаев и возможной вероятности находки велосипеда. Кузю пропажа вообще никак не затронула. Лазарь, пытаясь реабилитироваться, без остановки рассказывал анекдоты и произносил тосты. Хозяйка с Шаламовым, после того, как оказались в курьезном положении, несколько охладели и поубавили свой пыл. До Саньки дошло, что распевать серенады уже неуместно. А Веревкина весь остаток вечера мучила одна мысль: "И на фига поехал в магазин, когда оставалось еще достаточно заначки."
Между тем увольнение подходило к . Теплый вечер отказывался отпускать слегка захмелевших гардемаринов в объятья надоевших казарм - ровесников города Великого Петра. Однако все хорошее и плохое когда-нибудь заканчивается. Собравшись, участники юбилейного торжества привели себя в относительный порядок и, собрав волю в кулак, отправились в родное училище. Благодаря довольно длительному пути, все успели придти в нормальное состояние и благополучно, без замечаний, вернуться в "Альма-матер".
Прошло довольно много времени. Веселая компания, по мере возможности, общалась между собой, но сабантуев уже не было, поскольку не было и поводов к ним. Приближалась очередная сессия, все были заняты своими делами и будущими планами.
Гром грянул, как всегда, неожиданно. В одно прекрасное утро всех фигурантов давно прошедшего юбилея вызвал командир роты и с испуганными, на выкате глазами сообщил, что их вызывает заместитель начальника училища. В первый момент никто ничего не понял и с мыслью, что же могло произойти, все медленно побрели в сторону адмиральского коридора. Первым на ковер был вызван Веревкин. После его выхода из кабинета всем стала ясна причина. Далее были вызваны и подвергнуты разносу все остальные. Кампания как-то сразу разобщилась. Каждого свербила навязчивая мысль:"Кто же все-таки заложил?".
Это выяснилось на следующий день, когда экзекуцию прошел Кузя, который до этого был в карауле. Он всем и рассказал, что про подробности сабантуя, во многом их приукрасив, написал своему другу в Рязанское ВДУ. Того в училище не оказалось, и командир роты, вскрыв письмо, от содержания которого волосы вставали дыбом, недолго думая, отправил его фельдъегерской почтой в адрес начальника военно-морского училища. Кузя, конечно, повинился, что понаписал там такого, чего и в помине не было, но поскольку дело было уже сделано, зла на него никто не держал. Все согласились, что произошло невероятное стечение обстоятельств.
Участь наших горе-юбиляров в дальнейшем чем-то напоминала судьбу диссидентов всех поколений. Дальнейшие допросы, очные ставки, сопоставления ответов происходили по классическим законам всех расследований. Но бедолагам, к сожалению, было нечего отвечать, поскольку единственным правдивым фактом, указанным в письме, была пропажа велосипеда. В работу по специальности включились политработники, еще больше нагнетая атмосферу и требуя для всех жестокого наказания.
Но дело на этом не закончилось. Заместитель начальника, хотя и был настоящим боевым офицером и порядочным человеком, неожиданно решил устроить настоящее театрализованное представление с публичной поркой нарушителей. Что его подвигло на этот шаг так и осталось неизвестно. Такого наверняка не бывало ни до, ни после. Даже более тяжкие и массовые нарушения дисциплины заканчивались обычным расследованием и последующим наказанием по заслугам перед строем роты или взвода.
И вот наступил день возмездия. На парадном дворе в форме "каре" был построен весь личный состав. Перед строем, как на эшафоте, стояли новоиспеченные герои необычного литературного опуса. Из всех окон окружающих зданий выглядывали офицеры, преподаватели, лаборантки, секретарши, и даже работники камбуза пришли посмотреть на реанимированное "".
В парадной форме, со всеми регалиями торжественно вышел заместитель начальника и начал зачитывать в микрофон Кузино письмо: " Здравствуй Колька (матерщина). Письмо мое (мат.) ты, наверное, не получишь (мат), но все равно я тебе напишу. (Мат) нас тут донельзя. Недавно справляли день рождения одного (мат). Так он (мат) умудрился потерять велосипед, разбив при этом голову. Голова-то (мат), велика жалко...". В таком духе было написано все письмо. Но как оказалось, основное содержание было посвящено училищным порядкам, характеристикам офицеров и преподавателей, к чему никто, кроме Кузи не имел никакого отношения.
После окончания декламации письма начальник строевого отдела зачитал приказ о наказании. Все, за исключением Веревкина, получили по 15 суток ареста. После непродолжительной и не совсем понятной речи начальника политического отдела (о руководящей роли партии) мероприятие было закончено.
Необходимо отметить, что во время озвучивания письма, начиная с первой о до последней шеренги, раздавался все более возрастающий по силе звука смех. Но заместитель этого не услышал, поскольку динамики издавали звук такой силы, что граждане, находящиеся на соседних улицах, окружавших училище, с недоумением слушали литературный опус, смысл которого понять было невозможно. Судьба всех участников криминального Репинского банкета, за исключением Веревкина, была решена.
Петр сразу же сообразил, что "дамоклов меч" над ним уже занесен. Срок оттягивался лишь из-за отсутствия на месте начальника училища, который находился в отпуске. Только он мог принимать решение об отчислении из училища. Почти весь день Петр проходил, нервно соображая, что же было можно предпринять. Можно было лечь в госпиталь, но это только бы оттянуло агонию. Неожиданно Веревкин вспомнил про Оленьку и ее авторитетного отца. Еще даже не понимая возможного плана действий, он интуитивно сознавал, что лишний звонок и встреча не помешают.
К его удивлению, несмотря на прошедшие несколько месяцев и знакомство с Кораблевым, она сразу же согласилась на встречу. Как оказалось, Веревкин был ей более симпатичен, да и проводить время с ним было веселей. Пришлось приложить немало усилий, чтобы заинтересовать девицу в серьезности намерений вновь обретенного кавалера. Это дало необходимые плоды. То, что Витьке не удалось за длительное время, у Веревкина получилось при третьей встрече. Он попал на семейный обед. Вести себя в приличном обществе Петр умел неплохо, но больше всего его волновал вопрос общения с авторитетным адмиралом. Кроме этого форсирование возможной свадьбы, которой он решительно не хотел, могло и не привести к желаемому результату. За мирной, неторопливой беседой обед пролетел быстро. Петр понял, что поднимать больной для него вопрос и неуместно, и не вовремя.
Однако встреча возымела свое действие. Заботливого отца, конечно же, интересовала судьба дочери и круг ее знакомств. Он решил позвонить своему хорошему знакомому и навести справки, как там несет службу курсант Веревкин.
Начальник училища, не обладая реальной информацией, ответил стандартными фразами, вполне благоприятно отозвавшись о Петре, что удовлетворило заботливого отца. Будучи руководителем всех инженерных служб Военно-морской базы, авторитетный адмирал поставил начальника в известность, что начинается ремонт на факультетах и с какого бы лучше начать? Руководитель кузницы кадров скорее автоматически, чем сознательно, решил подыграть Семен Семеновичу и предложил начать ремонт с факультета Веревкина. Дело в том, что внешнее состояние факультетов было настоящей болью для начальника училища. Будучи опытным тыловиком, в последние два года он расходовал все силы и средства для облачения в мрамор лестниц комплекса исторических зданий. Кого при этом он хотел увековечить? То ли себя, то ли само сооружение Петровских времен до сих пор неизвестно. Во всяком случае, сообщение его очень обрадовало. Откровенно говоря, состояние факультетов имело действительно жалкий вид. Где-нибудь на периферии квартала можно было увидеть настоящую метаморфозу: мраморную лестницу, достойную служить входом в "Эрмитаж", обрамляли свисавшие со стен хлопья штукатурки, и покосившиеся окна с шатавшимися перилами.
Поскольку семейный обед не принес никаких результатов, Петр продолжал мучительные поиски выхода из создавшейся ситуации. Но при этом он все-таки остался верен своим принципам. Вопрос о возможной свадьбе он исключил. Тем временем вернулся из отпуска начальник и Веревкин в большом нервном напряжении стал уже считать дни на часы. Тут еще, выяснив ситуацию, несколько раз приставал Кораблев с упреком: "Сволочь, отдай деньги". Хотя, с другой стороны, это несколько успокоило Петра, потому, что стало ясно, высокие чувства отсутствуют и для ловца фортуны это не более чем сделка.
Наконец, настал день, когда начфак пошел с докладом к начальнику училища. Помимо прочих документов, в папке у него лежал рапорт с обоснованием отчисления Веревкина из училища. Однако при входе в кабинет начальника руководитель факультета быль сразу огорошен фразой: "Вот, тут Семен Семеныч интересуется, как проходит служба у курсанта Веревкина?". Начфака это удивило настолько, что он, по своей привычке, высоко подняв голову и задрав к потолку глаза, надолго задумался, не находя, что ответить. Тем временем начальник начал давать указания: "На следующей неделе на факультете начнется ремонт. Вы уж, там проследите чтобы все было организовано". Причем, первую фразу со второй он никак не связывал. Но для начфака это прозвучало таким образом, что сразу же изменило все его намерения. Доложив о текущих делах и подальше припрятав рапорт, он вышел в адмиральский коридор, мучительно соображая, какое отношение Веревкин имеет к ремонту факультета?
Почти целую неделю, со дня прибытия начальника училища, Петр жил в ожидании своей участи. Но пошла уже вторая неделя, а никаких санкций не было. Началась экзаменационная сессия и, несколько успокоившись, Веревкин сдавал экзамены, готовясь к очередному отпуску. Вся компания уже отсидела положенные сроки на гауптвахте и инцидент с публичной поркой был совсем забыт. Между тем, на факультете начался ремонт. Все учебные классы и коридоры с подсобными помещениями принимали все более приличный вид. Веревкин почувствовал, что от него как-то все вдруг отстали. Даже начфак при случайной встрече где-то в коридоре уже не занимался обычным разносом, а интересовался успехами в учебе. Его окончательно замучила мысль о причастности Веревкина к ремонту.
А между тем, ответ на вопрос был предельно прост. Во времена советской коррупционно-бюрократической системы, любое, даже случайно брошенное слово большого начальника, стоило намного больше, чем приказ, или даже закон. Так что никакого чуда не произошло. Без всяких данных кому-либо указаний сошлись интересы людей. Авторитетный адмирал успокоился относительно дочери, Начальник училища мог спокойно продолжить воплощение своей мечты в мраморе, а начфак вообще летал от счастья, ибо порядок и состояние факультета освобождало его от массы проблем.
Не забудем и про Петра. Его это тоже коснулось, каким образом, понять он никак не мог. Но, тем не менее, отношение с элитной дочерью он постепенно свел на нет, еще больше уверившись в своей неожиданно образовавшейся безнаказанности. Тут же стал заметен повеселевший, воспрявший духом Кораблев. Как-то, вернувшись из увольнения изрядно навеселе, Витька вдруг ни с того ни с сего, вдруг начал всем рассказывать свои будущие перспективы, почему-то вдруг решив, что он уже почти что командир крейсера. Веревкин тут же понял, что Кораблев наконец-то попал на семейный обед и будущая свадьба, вполне очевидно, не за горами. Однако, забегая на долгие годы вперед, отдадим Витьке должное. Служба ему вполне удалась. Состоялся карьерный рост, побывал во многих странах, встречался с интересными людьми. Но после ухода на пенсию, идея будущих перспектив как-то рухнула сама собой, выбив подпорки жизненных основ. Неожиданно развалилась семья, встречи с немногочисленными друзьями и знакомыми становились все реже. Но до сих пор, в редких телефонных беседах, Витька всегда сводит разговор к каким-то заоблачным перспективам, не имеющим под собой никакой основы.
Закончился очередной отпуск. Все вернулись в отремонтированный заново факультет. К этому времени начфак окончательно уверовал в причастность Веревкина к ремонту. Запрятанный на всякий случай рапорт об отчислении был, наконец, порван. От кого-то, краем уха, Петр как-то услышал, что начфак в разговоре с командиром роты бросил фразу: "даже факультетский паразит может иногда приносить большую пользу". Мало что понимая, он интуитивно догадывался, что к его неожиданной реабилитации какое-то отношение имеет авторитетный адмирал. Как-то идя по центральному коридору факультета, мимо отреставрированных портретов великих гидрографов, Веревкин неожиданно остановился около карты Великих географических открытий. Неожиданно для самого себя, найдя в очертаниях Антарктиды небольшую бухту без названия, он печатными буквами подписал: "Залив адмирала Веревкина".
Его расчет был вполне логичен. Кто же сможет подумать на него? Кроме того, его так и подмывало узнать: "Будут ли возобновлены очередные гонения?". Надпись продержалась целую неделю, пока не была кем-то тщательно заретуширована. Никто не придал этому никакого значения. Даже начфак только посетовал: "Кому это пришло в голову, произвести Веревкина в адмиралы, даже если это только на карте".
Наступил Новый год. Весь факультет готовился к построению для увольнения в город. В те времена было принято всех, кроме дежурной и вахтенной службы, по большим праздникам отправлять на берег. Случалось много эксцессов и начальство резонно считало, что пусть лучше они происходят вне стен училища. Начфак обходил строй бравых курсантов, давая последние ценные указания. Задержавшись напротив Петра, он неожиданно произнес: "А Вам, тов. Веревкин, я искренне пожелаю встретить этот Новый год не на елки под елки, а под елки возле елки". Весело блеснув глазами, он продолжил обход строя своих питомцев, всячески стараясь оградить их помыслы от возможного блуда.
Веревкин, недолго думая, сразу же сообразил, что все прошлые грехи ему прощены, а за будущие он будет отвечать с нуля. Принимая во внимание все произошедшие события, не будем идеализировать Петра. И в него иногда вселялся бес сомнения. Дилемма была проста. Или спокойная семейная жизнь, хорошее распределение, успешный карьерный рост, или же дальнейшая разгульная независимость в веселой компании друзей. Веревкин выбрал свободу.
