А с 1949 года в буфете, открытом при курсантской столовой, мы уже лакомились выпечкой с заморским названием «курабье», и конечно, были еще ватрушки.
Вот так, в течение 4-5 лет в те времена без всякого тебе капитализма, восстанавливалась жизнь после кровопролитнейшей Великой Отечественной войны.
Занятия по физподготовке проходили в спортзале под руководством старшин взводов. Наш - старшина I статьи Василий Иванович Лушников, выпускник Бакинской школы строевых старшин (в обиходе «школы СС») был справедливо-требовательным, мягким и очень порядочным человеком. Он умолял несчастного Драгилева хоть один разок, хоть наполовину подтянуться на перекладине. Курсант старался изо всех сил, но даже напрячь то, что у других называлось бицепсом, был не в состоянии.
Лушников смотрел, смотрел на муки подростка и, наконец, подвел итог безуспешным попыткам:
- Драгилев, - сказал он с состраданием, - у Вас не телосложение, а теловычитание.
На всех парусах
В 1949 году на Черноморский флот пришел парусник . Получен он был в числе кораблей, доставшихся Советскому Союзу в счет репараций от Италии. Сколь сейчас помню, его «девичья фамилия» была «Раймонда Монтекукколи» и был он трехмачтовым бригом с парой дизелей для самостоятельной швартовки. Пришел итальянец в исправном, но в ужасающе грязном состоянии.
И вот нам - курсантам, окончившим первый курс Севастопольского ЧВВМУ было приказано: во-первых, привести его в божеский вид и, во-вторых, пройти на нем полагающуюся нам морскую практику.
По приборке мы были расписаны на второй - спальной палубе. Спали итальянские матросы в подвесных койках, которые на время рабочей смены шнуровались и укладывались на специальные стеллажи. Объектом наших хлопот были рундуки, в которых хранились личные вещи и принадлежности. Открыли мы дверцы и остолбенели: каждый рундук внутри был разрисован и испещрен рисунками и надписями патологически порнографического содержания. Такие «шедевры» у нас встречаются только в привокзальных клозетах. Надписи были на итальянском, немецком и ломаном русском языках. Видимо, хорошо подготовились романоязычные к передаче корабля славянам. Терли, скребли, смывали мы все это «творчество» дня три.
Но самой тяжелой работой была чистка винного погреба. Само собой разумеется, что ни одной бочки с вином нам по репарациям передано не было, зато римляне накопили в погребе слой винных осадков толщиной под два вершка. Консистенция склизкой гадости была анизотропна и изменялась от грязеобразной на поверхности до твердокаменной внизу, на полу погреба. Сам погреб представлял собой небольшое помещение, куда вел четырехметровый колодец. Каких бы то ни было вентиляционных дырок мы не обнаружили. Съемный трап был утерян. Из чрева исходила невыносимая вонь всеми мыслимыми букетами, основой которых был спирт.
На фотографии автор. УК «Дунай». Мне уже 20 лет! 1949 г.
Было спланировано спускать приборщика на полудюймовом пеньковом тросе с большой петлей на ходовом конце, где он сидел, как в люльке.
Первый был спущен благополучно. Минут пять он сообщал о состоянии погреба, потом его речь стала бессвязной, потом он вообще умолк. Спустили второго - минуты через три-четыре и он перестал беседовать, сообщив, что первый, по-видимому, спит. Тогда уже сообразили, что в погребе что-то неладно и, снабдив сверхсрочника мичмана Дико противогазом, впятером спустили его в преисподнюю. Мичман вложил обоих борцов за чистоту в петлю троса, скомандовал «вира», и мы вытащили пострадавших наверх. Затем вытащили успевшего обмякнуть мичмана, хотя он все время был в противогазе. Все после оказания первой помощи ожили и отдышавшись от алкогольных и иных паров, тут же закурили.
Больше к этой работе курсантов не привлекали.
Так как основной задачей нашей морской практики было ознакомление с навигационным театром, астрономическая практика, парусное дело и вообще оморячивание молодых людей, которые не то чтобы не «ходили по морям», но и моря не нюхали, нам для начала с чертежами и рисунками объяснили, что такое парусное вооружение трехмачтового брига, потом погоняли до седьмого пота по вантам, марсам, саллингам и реям, чтобы мы привыкли работать с парусами на высоте. И хотя мы - окончившие Саратовское Военно-Морское подготовительное училище, значительное время там отдали шлюпочному делу и ходили под парусами по матушке-Волге даже за счет времени увольнения, мы все-таки понимали, что Волга впадает в Каспийское море - но не более.
На рее.
Вышли. Маршрут Севастополь - Батуми и обратно с заходом в Новороссийск (Цемесская бухта) и на рейд черноморской станицы Лазаревская, где в шлюпочной мастерской нам надлежало забрать изготовленные для училища два шестивесельных яла.
Не буду рассказывать о плавании, о наших ошибках на реях (все закончилось, слава богу, без жертв и увечий), о жестоком 7-балльном шторме, когда парусник наклоняло так, что тем, кто работал на 50-метровой высоте, штормовое Черное море при кренах казалось совсем рядом. А лезть наверх, на реи, заставляла нас необходимость уменьшения количества верхних парусов. Наконец, под своими дизелями ошвартовались к Топливному причалу порта .
Торжественное построение на палубе «Дуная» в День Военно-Морского Флота.
Красавец город! Нижняя - портовая часть утопает в цветах и магнолиях, ослепительно белые дома, домишки, сарайчики и, что не в последнюю очередь - гостеприимные кабачки, духанчики и прочие забегаловочки, откуда умопомрачительно пахнет жиром, шашлыками, специями, в общем, всей кавказской кухней и откуда доносится гармошка в обязательном сопровождении пары барабанов, из которых выколачивают бешеный ритм. Потом все это «поднимается, медленно в гору» и амфитеатром нависает над долом.
Наверно, излишне будет говорить, что мы трое - Геша Первушин, Виктор Вьюхов и я, в первом же увольнении на берег не стали искать кинотеатры или, не дай бог, библиотеки. По предварительному сговору, мы двинули прямиком в шашлычную, где было замечательное грузинское вино «Дими», о котором уже были наслышаны еще в Севастополе. Собственно, нас оно привлекало тем, что было самое дешевое и самое забористое. После «дегустации» трех литров под барабан, сильно отяжелевшие, мы двинули в порт, т.к. время увольнения нашей смены истекало.
Примерно так же проводили время на берегу матросы бригантин, клиперов и прочих парусников на протяжении нескольких последних веков. И о них поют песни.
Курсантская практика на паруснике «Дунай». Черноморский флот. Севастополь. 1949 г.
На полпути в порт, у двери трансформаторной будки, натянув тужурку на голову, уже спал наш нетрезвый преподаватель астрономии капитан 3 ранга Леон Леонович Костаржевский.
Более полусотни лет я помню этого прекрасного учителя и человека. Его лекции никогда не бывали скучными . Когда он видел засыпающего после дежурства или караула бедолагу, то оживлял сведения о вертикалах и альмукантаратах всякими необычными приемами. Например, читая лекцию и чертя на доске круг, изображающий не менее, чем вселенную, он говорил:
- А вот эту часть небесной сферы мы за-штри... - здесь он делал уже отрепетированную паузу и мы заканчивали хором - ...хуем!
Он «поправлял» нас:
- Мелом, детки, мелом.
Итак, Леон Леоныч спал, или как говорят на флоте, «отдыхал» у трансформаторной будки. Видя бедственное положение любимого педагога, мы залили в него оставшиеся у нас полбутылки «Дими», отчего педагог тут же поднялся и, расправив плечи, молча зашагал к кораблю. Мы немного поотстали, а когда подошли, увидели феерическое зрелище...
Борт возвышался над причалом метра на 3, на причал был подан длиннющий трап, вход на который находился в 6-7 метрах от корабля. Вдоль борта то в нос, то в корму бегал Леон Леоныч и, стучал кулаками по борту с криками:
- Где дверь на этот б...кий пароход?!! - искал то место, где, по его нетрезвому мнению, должен был находиться вход на корабль.
Почти на плечах мы внесли его на трап...
Обратное плавание Батуми - Севастополь мне ничем примечательным не запомнилось и проходило уже в привычных трудах форбомбрамсельного матроса.
Послевоенное восстановление училищного городка.
Рабочие по камбузу. Слева Вадим Труснов. Учебный корабль Черноморского флота «Волга».
Продолжение следует
