Он сказал, что, мол, здравствуйте, дорогие мурманчане, - дорогие не потому, что я вас люблю, а потому, что вы дорого нам обходитесь. Речь вызвала взрыв негодования, послышался шум, крики... Все это транслировалось по телевидению, в том числе к нам, на Западную Лицу через Североморскую «шайбу».
Накануне старпом раздобыл на береговой базе соединения двадцать пилоток и теперь, стоя на трапе дебаркадера, вручал их сначала Брежневу и Косыгину, а затем и их спутникам. Многие из них, видимо, впервые держали в руках пилотку подводника и потому примеряли очень неумело, но как докладывал старпом, с явным удовольствием. Я в это время вибрировал у демонстрационного плаката посреди десятка принесенных из всех помещений стульев.
Наконец начальство начало рассаживаться, и Брежнев с Косыгиным сели так, что если я стоял лицом к ним, то чуть позже подошедший Гречко оказывался у меня за спиной. Я начал было искать положение, чтобы стать к нему хотя бы боком, но Брежнев нетерпеливо спросил: «Чего ты крутишься?» Я ответил, что не хотел бы стоять спиной к моему министру, на что генсек сказал: «Как стулья стоят, так и стой. Докладывай».
Докладывал я, естественно, без шпаргалки. Изредка в доклад вставлял ремарки главнокомандующий, который сообщал генсеку внутриведомственные подробности, которых я не знал, да и знать их мне было не по чину. Словом, доклад был воспринят хорошо. С окончанием Главком предложил ранее разработанную схему осмотра, и с согласия Брежнева все, кому было положено, двинулись на лодку.
Спустились мы через люки 1-го отсека, и я позже заметил, что в свои шесть десятков лет Брежнев делает наши подводно-обезьяньи упражнения (спуски и подъемы по вертикальным трапам, проходы через переборочные и межпалубные люки и др.) довольно легко. Алексей Николаевич - потяжелее. Забегая вперед, скажу, что через некоторые переборочные люки, где перед комингсами смонтированы короба зашивки кабелей, пробираться не так-то просто - раствора ног не хватает. Так вот уже где-то в пятом, легко пройдя люк, кричит мне: «Эй, командир, я уже научился прыгать, как ты!»
Мои объяснения он слушал не скажу чтобы с глубоким вниманием и вопросов почти не задавал.
Не таков был Алексей Николаевич. Первый вопрос, зачем сделаны такие тяжелые койки (действительно пуда по полтора - два), он задал во втором, жилом, отсеке. Объяснения давал главный конструктор, который рассказал о матросской резвости, и что легкая дюралевая, например, койка тут не выдержит (не совсем понятно, правда, при чем здесь ссылка на матроса, если мы находились в офицерской каюте). Косыгин кивнул, и все пошли дальше. Шутка главного прошла.
Не буду утомлять читателя подробностями вопросов и докладов, которые были по ходу осмотра, расскажу лишь еще только об одном. Как я уже сказал, швартовые испытания механизмов, где технологический процесс был непрерывным, не прекращались. И вот когда мы добрались до восьмого (турбинного) отсека, нас оглушили звуки работающих турбин, насосов, гул отсечной вентиляции. Чтобы как-то объясниться с вахтенным пульта местного управления турбиной, Косыгину надо было и самому напрягать голос и тянуть ухо к собеседнику. Затем прошли в девятый отсек. Тоже турбинный, почти точная копия восьмого, но испытаний там не было, и стояла приятная тишина. Алексей Николаевич остановился.
- Вот здесь я отдыхаю. Неужели у вас матросы постоянно работают в таком шуме, как в предыдущем помещении?
Брежнев было ушел вперед на несколько шагов, но тут же вернулся обратно, за ним и я. Рядом с Косыгиным были Горшков и Ковалев. Сергей Никитич объяснял премьеру что-то о диаметре воздушных трубопроводов, низко и высокооборотных вентиляторах... Косыгин молча выслушал и после паузы сказал:
- Знаете, мне кажется, что это не совсем так, как Вы говорите. Просто у Вас нет специалистов по данному вопросу.
Прошло почти три десятка лет. Значительно вырос профессиональный и научный уровень инженерного состава и научных сотрудников, работающих в области измерений и исследований физических полей кораблей (ФПК) и в особенности того, что касается их шумности. Совершенствовалась измерительная и анализирующая аппаратура. Однако концептуально не изменилось ничего. Все тот же рутинный подход военного заказчика сводит проблему к простому и понятному количественному уровню: «А ну, дай-ка мне столько-то децибелл!» При этом не многие из них понимают, что меня - командира подводной лодки, интересует не сама по себе шумность моей подводной лодки, не само по себе ее магнитное поле, не... и т.д. - меня интересует ее БОЕВАЯ УСТОЙЧИВОСТЬ, которая включает ъ себя и обесшумливание и снижение магнитного поля, а также других физических полей, включает наличие самых современных средств разведки и обнаружения; наличие боевых средств защиты и нападения; и уж, конечно, лучших кораблестроительных элементов. И не нужно никакой экзотики вроде «акустического проектирования» (а дальше что же — будет «магнитное» и т.д.?).
Однако это отдельная тема.
Ознакомление с кораблем закончилось в кормовом отсеке, где я доложил генсеку о всплывающей спасательной камере. Она вмещала двух человек и могла всплыть с аварийной лодки, затонувшей на глубине вплоть до предельной. В то время это было новшеством, и Брежнев был явно заинтересован. Он заглянул через люки вовнутрь, затем сделал попытку, но влезть не смог.
Хорошую, запомнившуюся шутку «отмочил» Леонид Ильич с окончанием осмотра .
Выходили мы наверх через люк 10-го. Я поднялся первым и чуть помог подняться по трапу Брежневу. Дальше мы прошли метров с десяток к скосу ракетной палубы, где «на страже» стоял наш старшина - дозиметрист с грандиозной алюминиевой кружкой спирта и медицинскими салфетками, чтобы дать вытереть руки после всяких рукояток, комингсов и поручней. О радиационной безопасности тогда речь не шла, потому что свои реакторы еще не работали и пар для швартовых испытаний мы брали с берега. Вытирая руки, Брежнев увидел, что из люка поднимается Косыгин и громко окликнул его:
- Алексей, иди сюда, здесь спирт дают!
Все это происходило на виду и слуху сотни людей, свесившихся через ограждение дебаркадера, и хохот доброжелательных северодвинцев сопровождал Алексея Николаевича, пока он не подошел «к ендове». Он и сам улыбался - этот вообще-то суровый, неулыбчивый человек.
Оплошали мы только в одном, ввиду, ну, совершенно немыслимой загруженности нашего замполита на корабле не оказалось «Книги почетных посетителей». Так, слава Богу, пультовики выручили. Когда Брежнев спустился на пульт управления главной энергетической установкой, заводской оператор Григорий Павлюк, сдаточный механик Василий Ткаченко и командир 1 дивизиона Юрий Плигин попросили его расписаться в пультовом журнале ГЭУ, что Леонид Ильич с добрыми пожеланиями собственноручно и сделал.
К этому я могу добавить, что и Брежнев и Косыгин во время посещения держали себя деловито, скромно и никаких судьбоносных заявлений не делали.
В дальнейшем решения Партии и Правительства по вопросам военного судостроения свидетельствовали о том, что руководители государства на деле заботились о совершенствовании технического оснащения Вооруженных сил СССР и не забывали о людях, которые своим трудом обеспечивали военную неприкосновенность нашей Родины.
Так было в то время.
Кто бы как теперь не изгалялся над нашим прошлым.
Прочность прочного корпуса
Этот рассказ затрагивает предмет, который в сознании подводника занимает место рядом разве что с Господом Богом. - предмет особой заботы и проектанта, и строителя, и мореплавателя.
Подводник воспринимает прочный корпус как конструкцию, от которой зависит его жизнь и основными свойствами которой являются ПРОЧНОСТЬ и ГЕРМЕТИЧНОСТЬ.
Схема размещения шахт на подводной лодке: 1 — легкий корпус; 2 — прочный корпус; 3 — ракетная шахта; 4 — крышка шахты; 5 — палубы подводной лодки
Ну, герметичность мы проверяем ежедневно. Это очень просто - задраиваешь все штатные «дырки», запускаешь вытяжной вентилятор, вытягиваешь из лодки воздух так, чтобы внутри создалось разрежение, затем - «Стоп вентилятор, слушать в отсеках!» Закрываешь последнюю дыру - шахту вытяжной вентиляции и смотришь по барометру: нарастает давление внутри лодки или нет, а весь экипаж в это время до ломоты в ушах слушает по своим заведованиям - не свистит ли где прорывающийся снаружи воздух через закрытые захлопки, клапана, вводы и вообще через все, что просунуто сквозь прочный корпус наружу. Если все в порядке, идет доклад командиру: «Прочный корпус герметичен!» Если нет - стоп все, начать ремонт, выход в море запретить, командир дивизии налагает взыскание на командира лодки, тот, соответственно, далее, все «отоварены», все работают. Исправили - пошли в океан.
Иное дело - прочность.
Здесь целый набор систематических, эпизодических и разовых мероприятий. Из мероприятий систематического характера хотел бы отметить постоянную заботу командира о мягкой швартовке, отсутствии столкновений и касаний грунта, а также о том, чтобы его подчиненные третий тост провозглашали всегда «за прочность прочного корпуса».
К эпизодическим я бы отнес погружения на рабочую глубину, которая несколько меньше предельной, но все же достаточная для проверки корпуса на прочность. Такие погружения мы делаем после средних и капитальных ремонтов, а также после ремонтов, связанных с нарушением герметичности. На рабочую глубину ходят лодки на государственных испытаниях после постройки.
Окончательная проверка прочности прочного корпуса производится только фактическим погружением лодки на предельную расчетную глубину. Делает это военный экипаж после того, как отработает в море все задачи курса боевой подготовки, получит практику плавания в простых и сложных условиях и будет в совершенстве обучен приемам борьбы за живучесть подводной лодки.
Кроме экипажа, на борту обязательно должна присутствовать испытательная партия из инженеров и техников, которые, раскрепив специальные датчики, называемые тензометрическими, в наиболее напряженных точках корпуса, снимают и анализируют показания этих датчиков. Руководитель этой группы, после того как обобщит доклады с мест, сообщает командиру о возможности дальнейшего погружения. На предельную глубину ходит не каждая лодка. Для проверки расчетной прочности достаточно одной из серии.
ПЛАРБ К-137, головная подводная лодка 667-А проекта, на которой я был командиром, к испытаниям на предельную глубину погружения допущена не была. И не по нашей вине. Экипаж был подготовлен отлично. Все курсовые задачи отработаны только на 5 баллов. Отплавали боевую службу в условиях декабрьской Северной Атлантики. В общем, нам бы только и идти на предельную глубину но... Но все дело в том, что наш корабль был сдан флоту с «болячкой», которая не позволяла этого сделать. Незначительный дефект прочного корпуса был обнаружен перед самым выводом из эллинга, когда в практику был внедрен более совершенный, чем рентгеноскопия, способ проверки бездефектности металлоконструкций. Лодка могла гарантированно погружаться до рабочей глубины, но этого мало, чтобы идти на «предел». Должен сознаться, особого разочарования по этому поводу я не испытывал. Знаете, одно дело, когда на одном из этапов строительства лодка испытывается давлением изнутри, а ты находишься вне и вдали от прочного корпуса, и совсем другое, когда ты внутри, а вся океанская хлябь предельным давлением жмет снаружи.
В сентябре 19б9-го я был зачислен в Военно-морскую академию, приехал с семьей в Ленинград, оформился, с мытарствами обустроился и, в общем, чувствовал себя довольно вальяжно, ожидая, как с 1 октября начну лениво покусывать гранит военно-морской науки. Кстати, хотите я расскажу вам, как получил комнату в академическом общежитии, что по улице Савушкина? Так вот, прихожу я к тыловику-квартирмейстеру, объясняю, что, мол, больная жена, двое детишек, и все стараюсь из него слезу выжать. Но майор, видать, закаленный всей предшествующей службой, сказал, что у него свободных объемов нет, и что я могу обращаться прямиком к начальнику академии. Получив «добро» от майора, я стал соображать, какие аргументы приводить в разговоре с начальником. Надо сказать, что начальником Академии в то время был наш первый командующий Подводными силами вице-адмирал .
Всех нас, молодых командиров, он знал как облупленных, при назначении с каждым беседовал и наставлял на путь истинный. А кроме того, с ним был связан один одиозный случай из моей командирской практики. Моя лодка «С-266» возвращалась из длительного трехмесячного автономного плавания - «возил» гравиметрическую экспедицию Института Земли. Ученые измеряли силу тяжести Земли в густо назначенных точках Баренцева, Норвежского и Гренландского морей. Это, чтобы наши ракеты в будущем шли точно по заданным траекториям. Да, так вот иду я в Полярный, поворачиваю в Екатерининскую гавань, спокойно иду на швартовку к 4 причалу, как вдруг слышу: «Березовский, вот она твоя визитная карточка, вот она!» Оглядываюсь - на причале командующий показывает рукой куда-то вниз. Осматриваюсь по правому борту...
Батюшки мои! В сточном фановом шпигате надводного гальюна красуется... Я даже затрудняюсь назвать - ну, в общем это самое толщиной в полено. Если бы не швартовка, я бы завелся и наделал кучу глупостей. А так - пока подошел, пока с концами возились, пока сходню подавали - успокоился. Ну, для Орла это проходящий эпизод, а для меня позорище, до сих пор помню.
В кабинет к Орлу я вошел с трепетом и без надежды. Однако получил доброжелательный прием и положительное решение моего вопроса.
За три дня до начала учебы по личному приказанию главнокомандующего ВМФ мне с поразительной быстротой оформили командировочное предписание и отправили обратно в Гаджиево с приказанием исполнять обязанности старшего на борту подводной лодки «К-207», которая еще до моего убытия в академию начала подготовку к глубоководному погружению и теперь была готова к выходу в море и погружению на предельную глубину. Я уже с год как был назначен заместителем командира дивизии и проводить такое погружение было моей обязанностью.
Лодкой командовал опытный подводник Э.Ковалев, мой бывший старпом и настоящий товарищ. Здоровый, сильный и умный человек, он был неутомим и безотказен в море.
Надо сказать, что подготовка лодки к глубоководному погружению, помимо всех других, чисто флотских мероприятий, включала установку на спасательные люки концевых отсеков двух спасательных камер вместимостью 40 человек каждая. Камеры выглядели как железнодорожные цистерны, только что без колес. Они ухудшали мореходность, управляемость под водой и вообще, на мой взгляд, были никчемной затеей. Кого там эти бочки могли спасти, если при разрушении корпуса на предельной глубине несжимаемая вода с неотвратимостью молота в считанные секунды сплющила бы все внутренности и заполнила всю лодку, так как межотсечные переборки рассчитаны на давление воды на глубине всего сто метров. Даже в моральном плане они были вредны: раз поставили - значит, у начальства есть сомнения в прочности!
.
Продолжение следует
