Главный калибр "Кирова" 180 мм. : Бронебойные снаряды корабельных орудий главного калибра (слева направо): 343-мм английский конца XIX века (броненосец «Ройал Соверен»), 305-мм русский образца 1911 года (линкор «Севастополь»), 340-мм французский образца 1912/1921 гг. (линкор «Бретань»), 380-мм немецкий (линкор «Бисмарк»), 460-мм японский (линкор «Ямато»), пороховой заряд 460-мм выстрела.
Вот такая заминка и произошла во время учебных стрельб в башне главного калибра, которой командовал корешок нашего ротного папы в ранге старлея. Что там произошло воистину, теперь не узнать никоим образом. То ли комендор был неопытный и не выждал положенные три минуты, то ли заряд подорвала та самая гипотетическая вероятность взрыва после трех минут ожидания – ведает один Бог. Короче говоря, после открытия комендором казенной части орудия выстрел-таки произошел. Снаряд, как ему и полагается, полетел из ствола в условного противника. Раскаленная пустая гильза с такой же скоростью полетела из ствола через открытую казенную часть в орудийную башню. Затем через люк для подачи боезапаса залетела в башенный погреб, где находятся сотни, а возможно и тысячи таких же зарядов.
«Папин» старлей во избежание возможного взрыва согласно инструкции нажал педаль, приводящую в действие систему экстренного затопления погреба. Нажал, и через считанные секунды в люке подачи боезапаса плескалась морская вода. Дюжина матросов из обслуги погреба отдали Богу душу. А старлей превратился в душегуба. Нет, к нему претензий никто не имел, потом разобрались – все он правильно сделал. Живыми остались две тысячи моряков ценою двенадцати моряцких душ. Вот только старлей это за оправдание себе не посчитал. Служить он больше не смог, потому как выворачивало его наизнанку всякий раз, как он входил в башню и видел ту самую «педаль двенадцати душ».
Вспоминаю я эту рассказанную Гогой историю, и мнится мне – не наш ли папа был тем старлеем? Это, конечно, уже мои домыслы. Ну, ладно, что-то я про папу увлекся. Вот он нам с Котом перед отъездом влупит аккордный наряд за грусть под водочный аккомпанемент. Не посмотрит, что мы уже большие и на шестом курсе. Перекатаем на тачке уголёк в котельную, или того пуще что-нибудь придумает. С ним ухо надо востро держать. Если уж хлебнул лишнего – стой смирно и не дыши перегаром, пока не лопнешь. Не умеешь закусывать – не пей! А лопнешь – так тебе и надо. Значит, никакой ты не макаровец, и пять лет в Системе провёл без пользы, если в присутствии командира не умеешь нормальным образом не дышать. Наша задача проникнуть в Систему за моим барахлом таким противолодочным зигзагом, чтобы на Гогу не напороться.
Был такой маневр у подводников – . Да и сейчас, верно, есть. Это когда торпеды не самонаводящиеся были. Идет корабль по своим надобностям, согласно полученной боевой задаче, и каждые две минуты меняет курс, с тем, чтобы генеральный, то есть, итоговый курс, был в нужном направлении. Это потому, что торпеде без устройства самонаведения надо идти до цели не менее двух минут. Так уж сложилась боевая практика, что подводники на более короткую дистанцию к цели подобраться не могут. Или не хотят.
Рискованно это. Обнаружит противник – завалит глубинными бомбами, как горохом. Прицелится капитан-подводник по надводной цели, посчитает «треугольник», учтет скорость и курс цели, место подлодки, скорость торпеды и вычислит курс выстрела торпеды. Выстрелит лодка торпедой, а надводная цель через две минуты шмыг и на другой курс. И все насмарку. Подводники, ясное дело, «мимо кассы» - промах. А торпеда, она денег стоит. Понятно? Вот и нам папу надо таким зигзагом обойти, дабы торпеду от него не получить. Нам спокойней, и ему красота - на торпеды нервы не надо тратить.
В чем состоит неблагонадежность Кота - история, покрытая мраком...
Кота мы чаще именуем Борисычем. По батюшке. За его знатную лысину...
И вот сидим мы с Борисычем на теплом кнехте, смотрим на свинцовые, балтийские дали, и грустим по несбывшимся мечтам об испанских девчонках. Взгрустнули первый раз по поводу того, что Испания и Италия не будут удостоены чести лицезреть таких бравых морячков, как мы с Котом. Потом взгрустнули по поводу того, что не удастся отовариться на курсантские инвалютные копейки хотя бы парой штанов джинсовой масти. И еще раз взгрустнули за тех, кто в море, то есть за своих корешков-сокурсников скрывшихся за морским горизонтом и всех иже с ними. Потом еще пару раз за предстоящую дорогу и за удачу. На последней грустинке, за удачу, бутылка водки кончилась. И решили мы до вечера больше не грустить.
Надо собираться в путь-дорогу. А путь-дорога нам длинная предстоит. К самому Японскому морю, до города Южно-Сахалинска, в славную компанию «Южморгео», где, как предполагается, просто простаивают пароходы в ожидании нашего с Борисычем прибытия для прохождения преддипломной практики...
Папа Гога нас-таки «торпедировал». Прямо на Системовском бетонном заборе, который мы выбрали в качестве противолодочного зигзага. Юность курсантскую вспомнить с Борисычем решили, ядрён корень. Я через этот забор уже года два, как не лазил, а тут спьяну потянуло размяться. На нашу беду, Гога случился в этот день дежурным офицером. Хотел бы я знать, какой хрен занес его в кусты у забора. Не иначе пописать в кустики нырнул. Тут мы с Котом и спустились прямо на его каперанговскую фуражку. Кой хрен нас дернул в «Систему» на обед заявиться? Пили бы себе пиво до вечера, а там под покровом ночи спокойно обошли бы Гогу противолодочным зигзагом. Хотя какой «под покровом ночи»? Ночи-то белые. По чести сказать, он не ругался, свел только брови к носу, ну, к тому, который картошкой, и пронзительно так на нас уставился.
Борисыч выдохнул на четвертой минуте, а я сдался только на шестой, когда звон по моим мозгам пошёл такой, что впору колоколам громкого боя, и мозг мой почти вошел в стадию клинической смерти.
Папа молча показал на две кучи подле котельной и потом тихо произнес: «Только подвезли. Аккорд! Пять тонн». То есть нам поручалось, только что подвезенные пять тонн угля тачками прокатить из кучи внутрь котельной, и вольны мы это сделать хоть за полчаса, хоть за неделю. По исполнению - свободны.
А у нас с Котом на руках билеты «Аэрофлота» по маршруту Ленинград – Челябинск – Красноярск – Хабаровск – Южно-Сахалинск, со сменой самолета в Хабаровске. И отбывать нам завтра в двадцать один ноль-ноль. И осталось до самолета чуть больше суток. Одно слово – аккорд! Мы молча сделали папе «Яволь!» отданием чести и, когда он скрылся в жилом корпусе, не сговариваясь, полезли через забор назад на волю.
Потому, как: семь бед – один ответ. А у нас еще на кармане оставалось три рубля с копейками и дыхание наше перегарное сдерживать уже ни к чему. Вляпались по полной программе – хуже уже не будет. Взяли мы с Котом на Охтинском проспекте бутылочку портвейна «777» за два рубля семьдесят копеек, пачку Беломорканала за двадцать две копеечки и на оставшееся две барбариски – дыхание освежить. Без «ракетного горючего» нам такой аккорд не осилить. Благо нас здесь содержат на полном государственном довольствии. И кормят, и одевают, и учат, и все бесплатно. Вернулись через час тем же манером, через забор и двинули переодеваться в курсантскую робу.
В принципе мы могли бы, конечно «забить» на это дело по полной программе. Документы, деньги и направления на практику у нас на руках. Можно просто дезертировать от этой кучи угля, а через четыре месяца, к октябрю, когда закончится практика, все и забудется. Но... Приказ командира – закон для подчиненного. А, потом, я слишком уважаю папу Гогу, чтобы вот так вот позорно дезертировать и положить с прибором на его приказ. Эхма! Давненько я уголь в котельную не катал, курса с третьего, а то и...
И вот сидим мы с Котом на куче угля, спина к спине, как два чушка, вымазанные в угольной пыли. Сенегальские подданные! Курсанты младших курсов, проходя мимо, пищат от восторга, глядя на наши мытарства. Мыслимое ли дело? Шестикурсники катают уголь в котельную! Но раз ротный папа сказал – святое дело. Я скорее своего родного папу подведу, чем ротного. Командир меня как-то крепко выручил – не по мелочи. Да и не раз. Да и не одного меня. Сидим, курим Беломорканал, постукивая барбарисками о зубы во рту, и прихлебываем все это дело портвейном «777». Под бутылку с портвейном в куче вырыто углубление, таким образом, что ее не видно проходящим мимо.
- крепленое вино, которое имеет ограниченную территорию производства - его можно изготавливать только на северо-востоке Португалии. Но в СССР его также производили, как впрочем и сейчас производят на постсоветском пространстве.
Время ужинать. В таком черномазом виде показываться на камбуз не резон, а мыться времени нет. Посвистели с улицы дневального по камбузу, он нам и вытащил ужин согласно меню на подносе к угольной куче. Половину одной кучи мы прокатили, но вторая ее половина добросовестно подпирает наши черные задницы. Да еще и соседняя. И никуда эти полторы кучи отсюда не денутся, если мы не придумаем что-либо умное. Ну, на половину кучи сил у нас еще хватит, а вот что делать еще с двумя половинами?
Это ведь только Урбанский в художественном фильме «Коммунист» мог в одиночку на целый паровоз дров напилить. Да и не коммунисты мы с Борисовичем вовсе. А, может, надо было вступить? И уголь махом бы прокатили. Надо на эту тему подумать. Провести партсобрание и мобилизовать курсантскую партийную ячейку с младшего курса для свершения трудовых подвигов? Стахановским методом. Недаром декан говорит, что тут из нас не пешек готовят, а высококвалифицированных организаторов научно-технического прогресса.
Поужинали, впряглись и пашем дальше. Младшие уже смотрят на нас с сочувствием. Верно, они пытаются представить, что будет с ними, второкурсниками, в такой ситуации, если уж нам шестикурсникам вот так вот хрен прищемили. Видимо, папа и добивался вот этого самого воспитательного эффекта – момента истины. Папа по своим дежурным делам периодически гуляет мимо нас и поглядывает, как мы катаем тачку. Тачку при его появлении мы начинаем катать со скоростью на маршруте Париж-Стамбул. Мы вообще-то и так не сачкуем, но при его появлении еще больше стараемся в надежде, что он нас-таки пожалеет и скинет пару тонн с нашей шеи.
И папа нас жалеет – вскоре во дворе со стороны ворот появляется дневальный по учебному корпусу и катит перед собой пустую тачку. В тачке брякает совковая лопата. В нашей котельной тачка одна, и мы с Котом катаем ее по очереди. Я насыпаю уголь - Кот катит тачку, он насыпает уголь – тачку качу я. Папа проявил о нас заботу, договорился с зелеными вояками, то бишь, пехотой, в здании супротив нашего, и они на время одолжили вторую тачку. С тем, значит, чтобы мы с Борисовичем имели каждый по своей индивидуальной тачке и лопате, и могли всласть катать их бесперебойно, как из пулемета, не тратя время на перекуры. Спасибо, папа...
Воздух вокруг котельной нагрелся до температурных стандартов африканской саваны. Это мы его разогрели, своими телами. Добиваем первую кучу – осталось на пару тачек. И еще остается одна куча. Мы оба уже давно раздеты по пояс, и тела наши блестят от угольной пыли, иногда смываемой потоками пота. Но это не на долго. На пот снова садится пыль, и мы вновь приобретаем вид уроженцев Сенегала на сахарных плантациях Калифорнии...
К нолю часов наше фигуральное падение принимает форму весьма ощутимого, реального. Лежу я пластом у подножия этого угольного Эвереста, ноги-руки не работают, корма, то бишь, задница, просто отламывается. Рядом Кот. Тоже никакой. И только где-то в голове у меня едва-едва что-то ещё шорохается. Все! Трандец! Кончились наши силы! А убрали мы только одну кучу и самую малость от второй...
Надо мной в небе летит самолет, помигивая проблесковым огнем. Это наш самолет на Южно-Сахалинск, и летит он без нас. А мы и билеты даже сдать не успели. И как теперь с «Южморгео», там же пароходы без нас не смогут выйти в море, будут без дела простаивать. Я тянусь рукой за самолетом и словно в тумане уплываю куда-то в неведомое. Кот двигает за мной, вместе с тачкой. Каждый из нас катит свою наполненную углем тачку, прямиком к синему морскому горизонту, прямо по мелкой ряби океанской поверхности.
Из-за горизонта поднимается солнце и освещает рейд Чиклана-де-Ла-Фронтера. Правда, красиво звучит? Чиклана-де-Ла-Фронтера! А? В Петропавловске-Камчатском был, в Уэлене был, на Мысе Шмидта был, на Медвежьих островах был. А вот в Чиклана-де-Ла-Фронтера не был – факультет-то наш Арктическим называется. И, верно, уже не буду. Но я точно знаю, что это именно так.
Что я вижу именно рейд
Просыпаюсь от боли в спине – крупные угловатые куски антрацита, словно тигриными когтями впиваются в мою поясницу. Роса упала. Утро. Четыре часа тридцать семь минут. Холодрыга. Эх, мечты, мечты! Про второкурсников, это тоже - просто сон, буйная фантазия моего молодого, измученного антрацитом мозга. Причудилось слегка, когда прикемарил в перекур между тачками. Как в том кино: сон про не сон…
Мы-таки добили обе кучи самостоятельно. Вместо двух угольных куч - зияющая пустотой угольная площадка, с двумя тачками посередине. Прямо в тачках, разбросав ноги меж ручек, кемарим мы в образе Героев народной республики Сенегал. Мы хоть и кемарим, но все равно счастливы. Нас ждет Японское море, нас ждет Сахалин. Но пуще того нас распирает гордость, что мы не сломались, выполнили папин приказ, что мы, все-таки, настоящие морские пацаны, которым не стыдно смотреть в глаза своему командиру. Как его можно подвести? Можно было бы, конечно, на папу обидеться. Можно было бы. Только… Все по делу: провинился – получи! Получи и не ной, что тебе плохо. Или не попадайся.
Ждем мы папу, а я бормочу потихоньку, :
Ко мне присоединяется Борисыч, и дальше мы уже горланим в полный голос на пару:
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
