Кок у нас не беспокоится,
Кое-как, посуда моется,
И в форпике по Калинкина вине
Аромат стоит сильней, чем в гальюне.
А я был инициатором экзекуции: мы поймали Калинкина, когда он собирался удрать во время обеда на соседний катер, и силой заставили его съесть двойную порцию борща, гречневой каши и компота его собственного приготовления. Ведь тогда мы тоже были на грани того, чтобы разбежаться обедать по другим катерам. Потом Калинкина определили в пулемётчики, а коком назначили другого матроса.
Здесь же картина была совершенно иная: кок готовил пищу хорошо, в этом я убедился, сняв пробу, но почему-то далеко не на всю команду. Я обошёл корабль, на борту кроме нас троих не было никого, даже дежурного. Правда, вскоре один за другим команда вернулась на корабль. Я снова превратился в дознавателя, на этот раз по собственной инициативе. Допрос начал с Ямпольского. Он мне объяснил, что у них как-то испортились продукты, и они были вынуждены получить на базе кое-какие продукты вперёд, а теперь экономят, чтобы выровняться. Объяснения его, меня не убедили. Я потребовал у него данные о наличии продуктов на корабле, и, получив их, вместе с ним и с коком проверил наличие продуктов в кладовой и на камбузе. Продуктов оказалось в полтора-два раза меньше, чем доложил мне корабельный интендант, а продуктов водолазного дополнительного пайка (сгущёнки и шоколада) вообще не оказалось. Так прошёл первый день моего командования этим кораблём.
На следующий день я пошел на базу, чтобы уточнить положение с продуктами питания. Наличие и состояние других видов материально-технического обеспечения корабля меня не интересовали, так как я был всего лишь временно исполняющим обязанности командира корабля, но мне предстояло кормить команду в течение сорока дней.
Картина была удручающей: все продукты были «съедены» вперед, одни на неделю, другие на месяц, а в денежном выражении недостача продуктов превышала двухмесячное денежное содержание командира корабля. Особенно большим был дефицит масла, сахара и мяса. Выдавать эти продукты в долг мне отказали. Пришлось обращаться к командованию. Но предварительно я сделал полный расчет продуктов, которые надо было получить, чтобы, расходуя их с максимальной экономией, кормить команду в течение двух месяцев.
Ямпольского я, конечно же, отстранил от должности интенданта. Самое трудное было найти ему замену, так как никто из команды не хотел этим заниматься. Пришлось назначить в приказном порядке.
Комдив был потрясен моим докладом, но, когда я предложил привлечь Ямпольского к ответственности, комдив посоветовал мне уладить все без излишнего шума и приказал начальнику снабжения удовлетворить мою заявку на продукты. Питание экипажа стало налаживаться, а я продолжал индивидуальные беседы со старшинами и матросами (по одному, с глазу на глаз, причем в своей каюте на ВМ-78). Беседы становились все более и более откровенными. Ямпольского никто не любил, но боялись командира. Кое-кто мне прямо говорил, что вы, мол, сегодня у нас, а завтра вернетесь на свой корабль, а мне здесь служить да служить. Большинство считало Ройтмана и Ямпольского друзьями.
Из ряда их «художеств» запомнился мне один факт, о котором знали все на корабле. Прошлым летом, то есть полгода тому назад Ямпольский, с разрешения Ройтмана, продал рыбакам бочку селедки, а на вырученные деньги купил команде... утюг (!), так как у корабельного утюга сгорела спираль, и матросам нечем было гладить брюки. Рассказывали мне и многое другое, и все более и более доверительно.
Прошло недели две и на корабле случилось новое ЧП. Один матрос получил от родных перевод – триста рублей (для матроса деньги немалые, если учесть, что доплата к окладу за офицерское звание «лейтенант» была в те годы равна пятистам рублям). Так вот, эти деньги у матроса пропали. Все были возмущены случившимся. Я собрал команду в кубрик и предложил каждому назвать сумму денег, которую в данный момент есть у него в наличии, предупредив, что после этого я проведу обыск, и пусть никто не обижается. Обыск я, конечно, не проводил и не собирался, считая это незаконным и бесполезным, но припугнуть припугнул. У Ямпольского в наличии оказалось около двухсот рублей.
После я стал всех (по одному) приглашать к себе в каюту и спрашивать, одалживал ли он или получал ли он от кого-либо деньги и, если да, то сколько и когда, начиная со дня последней получки, а затем выписал себе сведения о том, кто и когда был на увольнении. По каждой персоне я прикидывал, какая сумма денег могла бы у него оставаться к данному моменту, учитывая, что наличность в день получки примерно близка к нулю. Балансы в общих чертах сходились. Одалживающих и берущих в долг, в общем, оказалось не так уж много. В этом отношении выделялся все тот же Ямпольский. Он кредитует матроса «А», берет заем у «В», а затем берет у «С», и возвращает деньги «В».. Причем это движение денег у него неестественно частое. Кроме того, я обнаружил некоторые несуразности этих финансовых операций. К примеру: имея сто рублей, он не мог бы просить и взять в долг пять рублей, и следом дать кому-то взаймы двадцать. Кроме того баланс Ямпольского был таков, что к настоящему моменту могло оставаться 0 + , а у него по его же заявлению было 200.
Зная к тому времени небольшой круг его друзей на других кораблях, я пошел к одному из них, и спросил: «Сколько тебе денег одолжил Ямпольский?» Ответ был: «Сто рублей». Я снова собрал команду, прилюдно обвинил Ямпольского в краже денег и назвал имя того, кому он дал недостающие у него в наличии сто рублей. Припертый к стене, Ямпольский признался, стал извиняться и вернул деньги владельцу.
Многие матросы и старшины, не стесняясь, заходили ко мне и просили отдать Ямпольского под суд, пока не вернулся из отпуска Ройтман.
Я доложил комдиву о моем расследовании и о мнении экипажа, и попросил его возбудить против Ямпольского уголовное дело. Но комдив и в этот раз сказал, что не стоит пятнать дивизион, давайте, мол, как-нибудь так накажем Ямпольского, тем более, что деньги он вернул. На этом бы все и кончилось, если бы...
Занимаясь повседневной служебной рутиной, держа под особым контролем расход продуктов и расследуя эту бесстыдную кражу денег, я две недели не был дома и попросил у комдива дать мне увольнение на сутки. Комдив разрешил. Получив «Добро», я оставил за себя боцмана и пошел домой. Дома жена рассказала мне, как она едва не погибла. Однажды, когда она уже ложилась спать, хозяйка квартиры, в которой мы снимали комнату, в целях экономии тепла, раньше времени закрыла . Жена моя проснулась среди ночи с головной болью, с головокружением и со звоном в ушах. В полусне она подумала: «Угарный газ!». Собрав последние силы, она встала с кровати, чтобы подойти к окну, но, не сделав и шага, упала (беременная!) и потеряла сознание. Пролежала она на полу до утра. Спасла ее струйка холодного свежего воздуха, проникавшая через щель под дверью. В общем-то, упала она удачно и отделалась легкой простудой с недомоганием, которое за неделю прошло. Днем мы ходили с ней по магазинам, и я рассказывал о своих приключениях, она о своих, а вечером, поужинав, мы легли спать.
Вдруг среди ночи, стук в окно (комната наша на первом этаже, окно на улицу).
Под окном стоял матрос. Я накинул шинель и открыл входную дверь подъезда. Матрос доложил:
- «Боцман велел передать, что Ямпольский в самоволке».
- «Хорошо, сейчас оденусь».
Вместе с матросом я пошел на корабль, переговорил с боцманом, зашел к дежурному по дивизиону и позвонил комдиву (домой!).
Терпению комдива пришел конец.
Тут я должен отметить еще одну деталь. На всех членов экипажа, как положено, были заведены карточки взысканий и поощрений, на каждого, естественно, по одной, а на Ямпольского две. Вторую, я обнаружил в бумагах, которые мне оставил Ройтман. Первая карточка взысканий и поощрений содержала как поощрения, так и взыскания за самовольные отлучки Ямпольского, зафиксированные патрулями коменданта города, и хранилась она вместе с остальными. Вторая, содержащая лишь поощрения за его добросовестную службу, была украшена подписью Ройтмана и печатью. Хранилась она отдельно. Для чего? Я не стал разгадывать этот ребус.
Суду, который вскоре состоялся, была предъявлена лишь первая, подлинная карточка взысканий и поощрений. На суде выяснилось, что причиной самоволок была дама сердца Ямпольского. Причиной недоедания водолазов – она же. Ее Ямпольский обильно снабжал продуктами. Но на суде как-то не обратили внимания на то, что она была сказочно прожорлива, как Гаргантюа, а о краже денег вообще не упоминали. Дали два года штрафбата за неоднократные самоволки. И то достаточно. Команда корабля торжествовала.
Вернулся из отпуска Ройтман:
- «Я надеялся на тебя, как на товарища, а ты мне подложил такую свинью!»
- «Ты спал на этой свинье, товарищ; а я спас тебя и твою офицерскую честь от скверны. А эту, вторую карточку взысканий и поощрений оставь себе на память о моем гуманном отношении к тебе, которого ты не вполне заслуживаешь».
Первый уход в запас по военно-морскому ведомству
В 1956 году в связи с большим сокращением Н.С.Хрущевым вооруженных сил я был уволен в отставку по военно-морскому ведомству, т.е. по мобилизационным планам я должен был быть призван на Флот на предусмотренную штатным расписанием мобилизационного плана должность.
Оказаться на «гражданке» после стольких лет военной службы было в то время весьма неприятным явлением. В Тбилиси с работой было очень плохо, и я пошел служить в армию. Переодеть флотского офицера в зеленую форму – было крахом всей юношеской мечты, но жить-то надо, семью содержать надо. Я устроился. В 1957 году я закончил специальное училище. Специализация позволила мне поступить в армейскую военно-инженерную академию им. В.В.Куйбышева. Учиться мне было легко. В 1970 году я закончил фортификационный факультет академии и получил звание инженера-строителя...
Второй уход в запас теперь по армейскому профилю, жизнь на «гражданке»
В 1976 году по возрасту я был вторично отправлен в запас...
Отдушину мне в нелегкой жизни, приносило творчество.
Пресса довольно часто упоминала о моих работах. Например, газета «Вечерний Тбилиси», в статье «Выставка народного творчества» говорилось: «В республиканской выставке народного творчества Грузии принимает участие студия изобразительного и прикладного искусства при Тбилисском Доме офицеров. Привлекают внимание работы Ф.Азоматова и Г.Азрумелашвили.».
В статье « Не дайте искре погаснуть» о художественной выставке в окружном доме офицеров в газете «Ленинское знамя» сообщалось: «Интересны пейзажи офицера Г.Азрумелашвили.»
Учась в Нахимовском училище и в училище Фрунзе, мы и не думали, что надо готовиться ко «второй» жизни офицера – о жизни на «гражданке»...
Я старался участвовать в товарищеских встречах наших нахимовцев. К юбилейной встрече в честь 40-летия основания ЛНВМУ я написал песню: «Нахимовская строевая»:
К маршу я написал и музыку, ноты помещены в моей первой книге стихов «Цветочки осенние»...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
