Зато взволновали нас другие новости.
Командира и комиссара бригады срочно вызвали в штаб флота, где они пробыли довольно долго. Египко вернулся озабоченный. Но, как делал в те дни после любой отлучки с «Иртыша», прежде всего, спросил:
— От Вишневского и Агашина — ничего?
— Ничего, — ответил я.
То, что «Щуки», первыми посланные на самостоятельный прорыв от Гогланда в открытое море, не подавали оттуда вестей, третьи сутки держало нас в нарастающей тревоге.
Комбриг вздохнул и сказал, что через пять минут ждёт меня вместе с Тюренковым и Чаловым. А когда мы явились к нему в каюту, объявил:
— Вывод лодок на коммуникации противника приказано приостановить. Это никак не связано с тем, что нам неизвестно, вышли ли из залива две «Щуки». Возникли новые обстоятельства, и бригаде поставлена новая задача. Более ответственная.
Оказывается, стало известно, что в средней части Балтики появилась германская эскадра в составе линкора «Тирпиц», тяжелого крейсера «Адмирал Шеер», крейсеров «Кёльн» и «Нюрнберг», а также нескольких эсминцев. Корабли шли полным ходом в северном направлении, иначе говоря, — либо к Ботническому заливу, где им как будто нечего было делать, либо — к Финскому.
Одновременно разведка обнаружила в Либаве крейсера «Эмден» и «Лейпциг». И всё это тогда, когда ни у Либавы, ни в районах моря, пересекаемых неприятельской эскадрой, не было наших подлодок!
Флагманский корабль германской эскадры линкор «Тирпиц»
Но что затевал враг? С самого начала войны наше командование считало возможным, а сперва даже весьма вероятным использование противником крупных артиллерийских кораблей для поддержки наступления сухопутных войск. Предупреждения об этом делались не раз. Е сли гитлеровское командование решило сейчас направить эскадру в Финский залив, это могло объясняться положением, сложившимся под Ленинградом.
В сентябре фельдмаршал фон Лееб сделал, кажется, всё мыслимое, чтобы овладеть городом. Но многодневный штурм, который немцы вели, не считаясь ни с чем, постепенно захлёбывался. Рано было говорить, что этот штурм отбит. Ленинград оставался в смертельной опасности. Однако на рубежах, которых гитлеровцы достигли к 23 сентября, они остановились и нигде не могли продвинуться дальше. Не означало ли присутствие крупных надводных кораблей противника в тех водах, где они за время войны ещё не появлялись, что враг, исчерпав другие средства, готов ввести в борьбу за Ленинград тяжёлую морскую артиллерию, обладающую огромной огневой мощью?
Насколько понял Египко в штабе флота, так, видимо, и расценивало появление германской эскадры командование Ленинградского фронта, которому флот подчинялся.
О мерах, принимаемых, чтобы не допустить прорыва эскадры в восточную часть Финского залива, говорилось со ссылкой на решение и требование Смольного.
Для перехвата врага создавались ударные группы авиации и торпедных катеров, планировалось усилить оборонительные минные заграждения в районе Гогланда.
А нашей бригаде было приказано развернуть к 27 сентября в Финском заливе десять подлодок и ещё шесть держать в часовой готовности в Кронштадте в резерве командующего флотом.
На всю подготовку подлодок к выходу мы имели менее двух дней. А разработать и согласовать с оперативным отделом штаба флота решение командира бригады по их развёртыванию, надо было уже к следующему утру.
План развёртывания подводных лодок на позициях в случае прорыва фашистской эскадры. Финский залив, сентябрь-октябрь 1941 года
Четырём лодкам назначались позиции ожидания противника на подходах к Нарвскому заливу. Эта акватория входила в широкое понятие Западный Гогландский плёс.
Двум лодкам — между северной оконечностью Гогланда и финскими шхерами.
Четыре лодки направлялись пока к Лавенсари и Гогланду с тем, чтобы позиции ожидания назначить им в зависимости от обстановки.
Большая часть этих лодок была из числа тех, которые по-прежнему плану готовились к выходу на коммуникации противника в разные районы Балтики. Посылались к Гогланду и две «малютки» из дивизиона капитан-лейтенанта Н.К.Мохова. Действовать в этом районе могли и они. При выборе лодок учитывались личные качества командиров.
Из тех, с кем я уже познакомил читателя, получали боевой приказ Д.С.Абросимов, П.Д.Грищенко и С.П.Лисин.
Для уходивших подлодок нужно было подготовить около сотни торпед, и эта работа велась круглые сутки. Угол растворения торпедам задавался, исходя из того, что ожидаемая цель — крупные боевые корабли, с учётом их скорости и вероятной дистанции залпа.
Торпедисты готовят боезапас для подводных лодок. Кронштадт, торпедная мастерская береговой базы. Сентябрь 1941 года
Погрузка торпед на подводную лодку с пирса
Погрузка торпед на подводную лодку с плавбазы
В срок, по чёткому графику лодки приняли все запасы и освободились от заложенной на них взрывчатки, что делалось с большой радостью.
Флагманские специалисты должным образом успели проверить состояние боевой техники.
26 сентября командиры и комиссары десяти лодок были собраны на «Иртыше» на предпоходный инструктаж, который комбриг проводил вместе со мною. Командирам вручалась подготовленная штабом боевая документация. Как будто всем было всё ясно. Но я видел, как всматривается Николай Павлович Египко в лица подчинённых, должно быть стараясь дать себе отчёт, в какой мере они готовы к решению задачи, превосходящей по сложности всё, что выполнялось до сих пор самыми опытными и бывалыми. Ведь атаковать крейсер совсем не то, что транспорт, хотя бы и охраняемый. И скорости иные, и охранение будет гораздо сильнее, маневреннее...
Беседа с экипажем перед походом
Потренировать бы командиров вместе с их помощниками и штурманами в расчётах, производимых при атаке быстроходной цели, проверить необходимые тут навыки. Но в Кронштадте не было кабинета торпедной стрельбы, да и не нашлось бы для этого времени.
В остававшиеся до выхода часы на лодках прошли партийные и комсомольские собрания, митинги экипажей. Поставленная кораблям боевая задача доводилась до всего личного состава.
Заместитель начальника политотдела Н.Н.Собколов зашёл ко мне, находясь под впечатлением только что состоявшегося митинга на лисинской С-7 и похвалил темпераментно выступавшего там комиссара лодки Василия Гусева. Он говорил о том, что мощный огонь Кронштадта мешает врагу прорвать ленинградские рубежи, что подавить кронштадтскую силу ударами с воздуха фашистам не удалось, и вот они, может быть, попытаются штурмовать Кронштадт с моря, но сокрушить его не удавалось ещё никому, не удастся и гитлеровцам!
Батальонный комиссар Собколов держал со мной тесный контакт, знал, что делают в данный момент на каждой лодке, и очень продуманно направлял партийно-политическую работу. Наверное, это он позаботился и о том, чтобы подводники смогли ещё раз посмотреть на плавбазах кинофильм «Балтийцы». События фильма, переносившие в грозный девятнадцатый год, когда Балтфлот давал отпор британским интервентам, перекликались с тем, что происходило теперь. Напоминанием о тех событиях служили и два входивших в состав бригады корабля: «Пантера», потопившая тогда на подступах к Кронштадту эсминец интервентов, и бывшая английская L-55, поучительную историю которой знал
каждый.
Комиссар подводной лодки С-7 старший политрук В. К. Гусев
С наступлением темноты десять подлодок тремя группами вышли из Кронштадта, следуя за тральщиками и сопровождаемые сторожевыми катерами. К утру 27 сентября шесть лодок заняли назначенные им позиции, остальные ждали приказа в островных бухтах.
В тот день враг предпринял ещё один (последний в сентябрьской серии) массированный налёт на Кронштадт, в котором участвовало более 60 бомбардировщиков. Хуже было бы, если бы он произошёл накануне, когда мы никак не могли держать на грунте лодки, заканчивавшие подготовку к боевому походу.
Даже во время налёта мысли вновь и вновь уносились к Гогландскому плёсу. В мои курсантские годы, когда у Балтфлота, как и осенью сорок первого, не было других баз, кроме Кронштадта и Ленинграда, в том районе залива обычно завершались ежегодные большие тактические учения, которые тогда называли манёврами. Где-нибудь вблизи Гогланда подлодки «красной» стороны поджидали прорывавшуюся на восток эскадру «синих». Теперь в том же районе такая задача была поставлена подводникам как боевая.
Но посмеют ли всё-таки крупные надводные корабли противника сунуться в залив, напичканный минами, прикрываемый нашей береговой артиллерией? Об этом спорили и в штабах, и на кораблях, и многие в такую возможность не верили, считая вторжение в Финский залив самоубийственным для линкора и крейсеров.
Однако я принадлежал к тем, кому представлялось, что попытка вывести корабли на позиции, с которых их тяжёлая артиллерия могла бы бить по Ленинграду и Кронштадту, возможна не без шансов на успех. Расположение своих минных заграждений противник знал, а наши, состоявшие из контактных якорных мин, в принципе поддавались форсированию с параван-тралами.
Владея аэродромами на обоих берегах залива, враг был в состоянии прикрыть эскадру от наших бомбардировщиков. А какие-то потери в кораблях оправдывались бы преследуемой целью стратегического масштаба.
Как бы там ни было, к встрече с фашистской эскадрой балтийцы изготовились. Но «Тирпиц» и другие корабли в Финский залив с ходу не повернули.
По данным нашей разведки они прошли дальше на север, в устье Ботнического залива, и укрылись в Або-Аландских шхерах.
Дальнейшие намерения противника оставались неясными.
Щ-320 отозвалась из Южной Балтики
Я ещё не сказал о том, что в день выхода подлодок на позиции к Гогланду, всю бригаду, да и командование флота, обрадовал командир подводной лодки Щ-320 Иван Макарович Вишневекий, чью «Щуку» мы уже готовы были считать пропавшей без вести.
Произошёл редчайший (кажется, единственный за всю войну) случай: короткий сигнал, означавший, что лодка вышла из Финского залива, не был принят ни на «Иртыше», ни радистами штаба флота, — очевидно, из-за каких-то помех в эфире.
А теперь капитан 3-го ранга Вишневский отозвался уже из Южной Балтики, куда и должен был следовать. Он кратко доносил, что потопил в районе Данцигской бухты неприятельский транспорт. Так что радость была двойной: и лодка цела, и одержана победа.
Подробности мы, как обычно, узнали гораздо позже, после возвращения лодки. Т а атака Щ-320 относилась к весьма успешным. Потопленный ею транспорт «Холланд» шёл в составе конвоя, однако лодка осталась не обнаруженной кораблями и избежала преследования, что удавалось не часто.
Командир подводной лодки Щ-320 Иван Макарович Вишневский
Другая «Щука» Щ-319 в базу не вернулась, и от неё не было принято ни одного радиосигнала. Следовало полагать, что капитан-лейтенант Н.С.Агашин и его экипаж погибли в результате подрыва на мине, не выйдя из Финского залива. Где и как это произошло, мы так и не узнали.
Две «Щуки», первыми посланные на дальние коммуникации противника после того, как мы оставили Таллин, своими бортами проверили проходимость западной части Финского залива без тральщиков, в подводном положении.
Одна из них благополучно вернулась, другая пропала без вести — погибла. Это означало, что прорываться в открытое море, достигать любых концов Балтики всё-таки возможно и из старых баз флота, из самого восточного уголка Финского залива.
Очень трудно, но возможно!
Командир подводной лодки Щ-319 Николай Сидорович Агашин
Большая подводная лодка четвёртой серии типа «Правда»
Глава пятая
НЕ ПОКОРЯЯ СЬ БЛОКАДЕ
Немецкая эскадра ушла
В первых числах октября, как установила разведка, германская эскадра вышла из Або-Аландских шхер и направилась в свои, далёкие от Финского залива базы. Если у гитлеровского командования и было намерение включить тяжёлые артиллерийские корабли в борьбу за Ленинград, то реализовать его оно не решилось.
Существовало и другое предположение насчёт того, почему немецкие корабли появлялись на востоке Балтики в критические для Ленинградской обороны дни: фашистские стратеги задумали перехватить наш флот, который, по их понятиям, попытался бы в случае падения Ленинграда интернироваться в нейтральной Швеции.
Лично мне такое объяснение представлялось несостоятельным. Даже в ставке Гитлера должен был кто-то понимать, что подобный образ действий не в нашем духе, не в традициях советских моряков. Не могли там не знать и того, что, при любом отношении к этому, проход через залив с востока на запад сколько-нибудь значительного числа наших надводных кораблей был просто неосуществим в тогдашних условиях.
По указанию командования флота подлодки, поджидавшие немецкую эскадру в Финском заливе, были возвращены в Кронштадт. Возобновлялись походы лодок в дальние районы Балтики.
Комбриг против прорыва лодок в океан
Но пора сказать, что за это время, как раз когда группа лодок была развёрнута за Гогландом, в бригаде неожиданно для всех, не исключая и меня, сменился командир.
Вернусь немного назад, к событиям, которые этому предшествовали, но, думалось тогда, не должны были повлечь за собой таких последствий.
В один из дней, памятных массированными воздушными налётами на Кронштадт, Николая Павловича Египко вызвали в штаб флота. Вызваны были также военком бригады, командир 1-го дивизиона А.В.Трипольский, командиры и комиссары трёх подлодок: Л-3, С-7 и С-8.
Египко вернулся на «Иртыш» не в лучшем настроении, но у кого из нас оно было тогда хорошим? Комбриг ничего мне не сообщил, и это означало, что никаких срочных поручений штабу нет. Любопытствовать же, о чём шла речь там, куда меня не приглашали, было не в моих правилах.
А на следующее утро, ещё до подъёма флага, ко мне постучался Александр Владимирович Трипольский. С ним были командиры подлодок его дивизиона: капитан-лейтенанты С.П.Лисин и И.Я.Браун. Я пригласил неожиданных гостей в каюту.
Трипольский стал рассказывать о заседании Военного совета флота, на котором все они присутствовали накануне. Командующий сообщил им, что есть такой план: ввиду сложившихся обстоятельств (все поняли, — тех самых, из-за которых подводные лодки лежали на грунте с заложенной в отсеки взрывчаткой) послать три крепкие, высоко боеспособные лодки на прорыв из Балтики через датские проливы с тем, чтобы они, обогнув Скандинавию, присоединились к нашему Северному флоту.
Из дальнейшего присутствующим стало ясно, что этот план уже в какой-то мере разработан. Начальник оперативного отдела штаба флота капитан 1-го ранга Г.Е.Пилиповский показал на крупномасштабной карте проливной зоны навигационную и оперативно-тактическую обстановку в ней. Обстановка была сложной даже в чисто навигационном отношении, о чём говорили заштрихованные на карте места, где не хватало глубины для прохода лодок в подводном положении. По глубинам был приемлем для форсирования лишь узкий пролив Зунд.
Вице-адмирал Трибуц предложил присутствующим командирам трёх подлодок высказаться об этом плане. Направить в Атлантику и дальше на Север предполагалось именно их. Лисин откровенно сказал, что успех прорыва представляется ему маловероятным: слишком узок Зунд, а у немцев, оккупировавших Данию, наверняка есть там шумопеленгаторные станции. Два других командира, по словам Трипольского, выразили своё мнение не очень определённо, поскольку не имели времени всё продумать.
Командир бригады на Военном совете не выступал, но командующий дал понять, что идея прорыва через проливы выдвинута капитаном 1-го ранга Египко. Никаких приказов не объявлялось, однако в заключение было сказано, что к переходу в Заполярье надо готовиться, а срок будет назначен. Лисин узнал, что его лодку намечается послать первой, а Трипольский, — что ему, вероятно, предстоит обеспечивать молодого командира Брауна.
Александр Владимирович закончил свой рассказ вопросом: как отношусь ко всему этому лично я, считаю ли форсирование проливной зоны возможным? Чувствовалось, что комдива и командиров лодок, размышлявших над этим, может быть, всю ночь, одолевают сомнения.
Заместителю начальника штаба не положено критиковать планы командования, с которыми меня к тому же официально не знакомили. Но мог ли я отказать в честном ответе на вопрос, который Трипольский задавал в товарищеском порядке, как моряк моряку, подводник подводнику?
Подумав, я сказал, что лично моё отношение к идее такого прорыва отрицательное. И Большой Бельт, и Малый действительно слишком мелководны, а Зунд с его 20-метровыми глубинами, чрезвычайно легко контролировать и перекрыть из-за его узкости. Вспомнилось, как ещё в курсантском учебном плавании мы с фарватера разглядывали там датского маячника в его стеклянной будке.
То, что в Первую мировую войну через проливы прорвались в Балтийское море две английские субмарины (третья, получив повреждения, вернулась), ничего не доказывало: не было тогда нынешних противолодочных средств.
На том и кончился тот ранний утренний разговор. И похоже было, что вообще всё кончилось, отпало: без штаба такие дела не делаются, а никаких поручений, связанных с этим, я так и не получил. Выспрашивать что-то у Египко не хотелось, хватало забот безотлагательных. Подоспел приказ о развёртывании подлодок на перехват германской эскадры. А затем командир бригады вновь отбыл в Ленинград.
Почему Египко перед тем, как доложить свой замысел командованию флота, не счёл нужным обсудить его со мной, как обсуждал многое другое? Трудно сказать. Отчасти, вероятно, в силу своего характера. Сдержанный по натуре, он не всегда «раскрывался», а я никогда не усматривал в этом недоверия. Мог, наверное, и чувствовать, что я его план не поддержу. Он же имел опыт дерзкого прорыва через Гибралтар, где подлодку испанских республиканцев под его командованием не смогли перехватить подкарауливавшие её франкисты и итальянские фашисты. Правда, там было больше простора для маневрирования, чем в датских проливах. Возможно, и самое простое объяснение: в последнее время мы с комбригом мало бывали вместе, а по телефону о таких вещах не советуются.
По всей вероятности, Египко думал о «проливном варианте» и кому-то докладывал свои соображения ещё до критических дней ленинградской обороны. Толчок мыслям в этом направлении могла дать незавершённая из-за выхода немцев к Неве переброска лодок на Север по каналу. Ко второй половине сентября в штаб флота успели прийти запрошенные через Главморштаб английские карты и лоция проливной зоны.
Схема обороны Ленинграда в 1941–1942 годах
В обстановке, когда допускалась возможность уничтожения кораблей своими руками для предотвращения захвата их врагом, мог быть принят и самый рискованный план, если он давал хоть какие-то шансы на успех.
Но к концу сентября под Ленинградом уже стало немного спокойнее. Войска Ленфронта прочно удерживали рубежи, на которых захлебнулся многодневный вражеский штурм.
Постепенно уменьшалась и вероятность того, что в Финский залив войдёт фашистская надводная армада. О подготовке трёх лодок к рейду через проливы никто не напоминал.
Н.П.Египко снят с должности комбрига
И вот 29 сентября капитана 2-го ранга Трипольского, одного его (Египко находился в Ленинграде), вызвали на заседание Военного совета флота. Александр Владимирович размещался на «Смольном», но пришёл из штаба флота прямо на «Иртыш», ко мне в каюту. Вид у него, всегда солидного и степенного, был какой-то смущённый и, как показалось мне, даже немного растерянный. Трипольский сообщил, что Е гипко освобождён от должности комбрига, а ему приказано вступить в командование бригадой. Он добавил, что отказывался от этого назначения, как только мог, но ничего не помогло. Зная Александра Владимировича, я понимал, что говорит он совершенно искренне.
Причину освобождения от должности Египко Трипольскому не объяснили. И потом это не было объяснено командному составу бригады, что, впрочем, соответствовало тогдашней практике: на том этапе войны старших командиров и политработников довольно часто снимали без всяких официальных мотивировок. Поводом могла послужить любая боевая неудача.
Но в данном случае и такого повода я не видел. Поставить Египко в вину, скажем, гибель одной из «Щук», первыми самостоятельно форсировавших западную часть Финского залива, было невозможно. Насколько я знал, никаких серьёзных претензий к нему, как к командиру бригады вообще не было. Да иначе не вверили бы именно ему меньше месяца тому назад, при слиянии соединений, все подводные силы Балтики...
Что смена комбрига может быть связана с его предложением о прорыве лодок через проливы, пришло в голову не сразу. Прояснялось это постепенно. А впоследствии я удостоверился в том, что и так уже понял, получив возможность познакомиться с относящимися к этому краткими записями из неопубликованных пока воспоминаний Николая Павловича.
Его предложение (смелое, но всё-таки недостаточно продуманное, — при таком мнении я остаюсь) нуждалось, конечно, в одобрении не только Военным советом флота, но и более высокими инстанциями. А после этого стало бы обязательным к исполнению.
Но где-то, видимо, оказалось не до конца оговорённым, что всё рассчитано на крайний случай, на чрезвычайные обстоятельства (лучше послать несколько лодок на рискованный прорыв, чем самим их взрывать). Когда вопрос о прорыве обсуждался как практическая задача при участии командиров кораблей, самые грозные дни уже миновали.
Не потому ли Египко молчал и хмурился на том заседании? Е го идея уже оторвалась от тех обстоятельств, которыми была обусловлена.
В своих записках Николай Павлович говорит, что убеждал командование флота в нецелесообразности осуществлять намеченный прорыв при обстановке, начавшей меняться к лучшему. И, очевидно, убедил, — задача была снята. Кто это взял на себя, не знаю, однако тут не могло обойтись без «передокладывания наверх», чреватого неприятностями, а иногда и «оргами».
Добиваясь отмены им же выдвинутого плана, Египко не мог этого не учитывать, но существо дела, судьба кораблей были для него дороже.
Неожиданный поворот судьбы Н.П.Египко
Попрощаться с Николаем Павловичем не пришлось: прямо из Ленинграда он выехал через Ладогу (другого пути уже не было) в Москву по вызову наркома.
В своих записках Н.П.Египко отмечает, что был принят Н.Г.Кузнецовым, который его понял, однако возвращать на Балтику и восстанавливать в прежней должности (Египко, по его словам, просил об этом) счёл нецелесообразным.
Через некоторое время до нас дошло, что Николай Павлович отбыл в длительную командировку в Англию, аккредитованный в качестве советского наблюдателя на действующем британском флоте в соответствии с заключённым между СССР и Великобританией соглашением об обмене такими наблюдателями.
Вновь встретились мы не скоро, уже после войны, за хронологическими пределами этой книги.
Адмирала Тови и капитана 1-го ранга Египко сфотографировали на палубе корабля во время интересного разговора. Английский линейный корабль «Кинг Джордж V», 1942 год
Для сведения читателя скажу, что Герой Советского Союза Н. П. Е гипко, ныне покойный, по возвращении на Родину возглавлял отдел внешних сношений Наркомата Военно-Морского Флота, а затем в течение многих лет, в звании вице- адмирала, был начальником Ленинградского Высшего военно-морского училища подводного плавания имени Ленинского комсомола.
Продолжение следует
.jpg)
