Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Правильный моментный ключ

Как решить
проблемы
с обслуживанием
боевой авиации

Поиск на сайте

«Мы хотели стать морскими офицерами. Пути и судьбы воспитанников второй роты военного набора». Часть 34.

«Мы хотели стать морскими офицерами. Пути и судьбы воспитанников второй роты военного набора». Часть 34.

Мы самодостаточны, мы моряки!!! Ну, что нам родители или родственники! Поэтому – ничего о родителях. Да и наше сообщество не очень-то любило, если кто-то выделяется из его среды. Если ты возгордился тем, что у тебя родитель величина, тебя сразу поставят на место, наказание известно – «темная» после отбоя. Мы вооружались своими ремнями с бляхами и лупили ими лежащего на кровати под одеялом провинившегося, не уважающего общество, воспитона! «Наказывали» за разное, меня, например, «поучили» за то, что я, будучи старшим по субботней уборке в нашем кубрике, велел закрыть двери на швабры и не пускать никого, пока мы не закончим уборку. А народ закончил раньше, стоял довольно долго под дверьми и разозлился. Надо «поучить за пренебрежение к обществу».



Это уже шутливая порка на 2-м курсе училища Фрунзе. Можно рассмотреть Вовку Пузанова, Толю Поздникина, Ваську Балинина и Ю.Зубарева. Кого "бьют", к сожалению, не рассмотреть. (Архив А.П.Наумова, ЛНУ, выпуск 1949 года)

Правда, я узнал о родителях Бартновского, Цветкова, Пистоляко еще в 1946 году. В каникулы мы ездили группой в Таллинн, где служили наши отцы и вечерами собирались у Бартновских, Цветковых на посиделки с танцами. Супруга Бартновского очень любила танцевать вальс, фокстрот, танго с нами, мальчишками. Но как только мы возвращались в училище, никаких различий мы не ощущали.
Профессии отцов, безусловно, влияли на судьбу воспитанников. Отец Игоря Дубовиченко, известный кораблестроитель, строитель подводных лодок, главный инженер «Севмаша» В.И.Дубовиченко устроил сына в Дзержинку, на самый престижный факультет флотских учебных заведений – на кораблестроительный, где учились в то время только медалисты. Наверное, это единственный случай окончания нахимовцем такого факультета. Отец Николая Цветкова посодействовал поступлению сына во ВВМУРЭ.


МОЯ БЛОКАДА. Алексей Наумов

В 1941 году, году начала войны, мне было 11 лет. Это сейчас я - умудренный большим жизненным опытом человек, чего-то добившийся. Непосредственное, чистое восприятие событий ребенком – это представляет собой несомненную ценность.



Свой город отстояв ценою бед, Не сдали Ленинграда ленинградцы – Да, в нём ключи чужих столиц хранятся,- Ключей к нему в чужих столицах нет!

Сегодня я стараюсь просматривать книги и брошюры, посвященные блокаде. Наше поколение это волнует. Сегодня это чаще всего смесь личных воспоминаний о блокаде (малая часть) и описания историко-политических обстоятельств, которые пересказаны уже десятки раз. Вот тут мне становиться неясным, как мальчишки и девчонки в 10-11 лет (раньше они еще полные несмышленыши и на серьезные воспоминания не способны) могут описывать в воспоминаниях глобальные события – отступление наших войск от Либавы, захват Риги, Таллинна. Ну, откуда только эти маленькие старички, знали Либаву, Ригу? Ну, Таллинн мы ленинградские мальчишки, кое-как узнали, когда наши вошли в этот город в 1940 году. В нашей среде появилось новое средство коллекционирования и обмена – красивые фантики от конфет таллиннских фабрик. Они так отличались от серых оберток наших конфет, что шли на обмен с почтовыми марками! Вот и все знания об этих городах 11-летних мальчишек, хотя мой отец, морской офицер-интендант был в Таллинне. Надо понимать, что восприятие ребенка резко отличается от взрослого восприятия. На меня даже не произвело впечатление начало войны. Мы ведь уже переживали подобное – недавно закончилась финско-советская война. Она прошла незаметно для Ленинграда: не было затемнения, не было недостатка в только что появившихся продуктах (точнее с 1938 года), и наша семья стала более или менее неплохо питаться. Поэтому, мы не испугались начала войны, а родители нам ничегошеньки не говорили по этому поводу. Они уже были воспитаны – молчать и молчать. Отца к этому времени уже дважды «брали», в 1926 году и в 1931 году. Так до конца жизни они ничего не рассказали. Сегодня я нашел в интернете «Список лиц, арестованных на Балтийском флоте и в городе Кронштадте (по состоянию на 25.01.1931)», рядом с фамилиями царских адмиралов и капитанов 1 и 2 ранга - фамилия отца. В то время он был начальником отдела снабжения Военно-Морской Академии.



Наумов Петр Иванович

Отец вернулся на флот лишь в августе 1941 года, когда вернулся из научной полярной экспедиции на Новосибирские острова, где он был оформлен начальником снабжения и куда отбыл, кажется, в мае 1941 года. В мечтах семья должна была разбогатеть, оклад у отца был высокий. Но приехал отец ни с чем и сразу был мобилизован на флот по специальности, в Управление Тыла КБФ.
Было прекрасное лето 1941 года. В моем сознании начало войны - это момент в начале июля, когда меня дома схватили, быстро собрали. В то время это были простейшие сборы: мешок (чаще всего наволочка) с надписью чернильным карандашом «Наумов Алеша, 3а класс», пара маечек, пара трусиков, несколько пар носочков. Обули меня в знаменитые детские сандалии, вот и все сборы. Верно, родители думали, что война продлится надолго. С мешком меня препроводили в школу. Я учился в то время в школе на Мойке («Демутов трактир» или рядом). Из школы мы строем прошли на Московский вокзал и на поезде вместе с учителями поехали в пионерский лагерь под Малую Вишеру. Как оказалось, навстречу наступающим немцам!
Это была правительственная кампания, основанная на опыте испанской войны по удалению детей из больших городов с целью уберечь от бомбежек. Это был неудачный, как было доказано позже, опыт разлучения родителей и детей, многие родители так и не увидели больше своих детей. А сколько горя, слез он доставил мальчишкам и девчонкам в 9-12 лет.




Медный всадник.

Никто не знает, как мы страдали в лагере без матерей, отцов и привычного дома. Но и мы не дремали, лихие ленинградские дети. Сколотив небольшую компанию, мы решили бежать, мешки с вещами на плечи и пешком по пыльной дороге на вокзал. Мы бежали не на фронт ( как во многих воспоминаниях), мы бежали домой. Мы были «домашние» дети. Но система и в начале войны сбоев не давала. Милиция быстро перехватила нас и водворила, ревущих как белуги, в лагерь. Через несколько дней мама приехала и забрала меня домой. А вот и сладкое воспоминание тех дней. На станции Малая Вишера мама совершила последнюю покупку без карточек - она купила коробку мармелада и бутылку лимонада (как сейчас помню, крем-соду), лимонад я немного не допил. И это было «роковой» ошибкой; всю войну я мучился, почему я не допил бутылку! Это было наваждением!
Было большим счастьем, определившем всю мою последующую жизнь, что мама нашла в себе мудрость и силу забрать меня из лагеря. Кого родители не смогли забрать из лагеря, отправили, чуть ли не с последними поездами в эвакуацию, в южные республики, и это были уже детские дома. Позже мы узнали, что по дороге состав с нашими детьми попал под бомбежку, и это были наши первые боевые мальчишеские потери из класса.
Мы с мамой благополучно добрались домой в Ленинград. Жили мы на набережной Рошаля, дом 6, квартира 12, вход парадный, с Невы, на пятом этаже, слева балкон. Сейчас единицы даже старых ленинградцев могут вспомнить, что это, за «набережная Рошаля»? А это просто коммунистическое название знаменитой Адмиралтейской набережной.




Народ у нас на набережной так и не знал, кто это или что это – «Рошаль». Мы, мальчишки, как-то спросили у бабушек, вечно сидящих на противоположной стороне дома (солнечная сторона) на Черноморском переулке, о Рошале. Старушки были подчас весьма интеллигентны, но опустились при новой власти. Были старушки-переселенцы из рабочих пригородов. Они еще больше ненавидели советскую власть. Их мужья были рабочими на крупных предприятиях. Получали они раза в два больше, чем инженер до войны. Здесь они были нищими. Говорили старушки, что хотели. Чекисты не обращали внимания на них и не «брали». Ну, какой от них толк на великих стройках коммунизма! Ответ старушек был обескураживающим даже для нас: «Это, сынки, коммунисты все вокруг нас переименовали в свои еврейские, латышские, польские и китайские фамилии. То есть, по их убеждению, всех тех, кто и делал революцию в 1917 году. Вот смотрите, говорили они в подтверждение своего тезиса: площадь чекиста и убийцы Моисея Соломоновича Урицкого (бывшая Дворцовая площадь); ул. Герцена (бывшая Морская), улица небезызвестного Дзержинского (Гороховая ул). Площадь С.М.Нахимсона (Бывшая Владимирская площадь и Владимирский проспект), площадь Воровского (бывшая Исаакиевская площадь).
Дом № 6 по Адмиралтейской набережной – это первый дом от Зимнего дворца. Постройки 1898 года. Именно эта дата была выложена из мозаики на полу в парадной дома.Дом сохранился, почти без повреждений, выдержал бомбардировки (только одна серьезная трещина на стене, выходящей во двор от упавшей рядом с домом, в Неву крупной авиабомбы).
Квартира у нас была коммунальная, в ней жили семьи: в гостиной и рядом – небольшой комнате бывшей детской - мы, отец, служивший в Высшем военно-морском инженерном училище им. Ф.Э.Дзержинского, мама – медсестра в поликлинике № 28 на бульваре Профсоюзов, я и мой старший брат Николай, рождения 1923 года. В нашей большой комнате был балкон, счастье всех мальчишек двора.




Рядом, в средней комнате располагалась вторая семья - инженера-энергетика А.А.Тульского. Третья семья, то ли латышей, то ли эстонцев занимала меньшую комнату, запомнилась семья тем, что они куда-то исчезли в январе 1942 года, а труп старшего сына Юзика оставили в ванной. На их место въехали уже две семьи!
Рядом с домом № 6, через Азовский переулок, расположен дом № 8. Дом построен под банк. Уникальная архитектура, облицовка красным мрамором. Внутри красота неописуемая. Но главное для нашего повествования то, что в этом доме разместилось Управление торговли Ленгорисполкома, а в подвале размещалась столовая для сотрудников Управления. Там, где столовая, там большая пищевая помойка, которая довольно долго поддерживала нас. На помойку выбрасывали, например, картофельные очистки. Мы, мальчишки, тщательно собирали их. Мама пропускала их через мясорубку, и получалось прекрасное пюре или картофельные котлетки. Там, где помойка, первое время появлялись голуби. Мы ждали их с нашими рогатками, заряженными свинцовыми пульками. Голубей мы подстреливали легко. Дома был праздник, когда я приносил голубя. Ну, просто, Бог берег нашу семью. Дрова раздобыли. В большой комнате у нас стояла прекрасная чугунная дореволюционная плита с четырьмя конфорками и громадным латунным баком для нагрева воды. Там, где такая плита - там жизнь! Благодаря ей, мы выжили. Я топил плиту дровами день и ночь и ждал маму с работы, она приходила в теплую комнату.
Старший брат, Наумов Николай Петрович, был любимым ребенком в семье. Он действительно был способным. Увлекался радиотехникой. В 13-14 лет уже собирал детекторные приемники, сам мотал контурные катушки! Затем - первые ламповые приемники. В 1940 году он собрал первый у нас в квартире телевизор с диском Нипкова (экран 2х2сантиметра, механическая развертка).




Телевизор с диском Нипкова: а) общий вид, б) вид сзади со снятым корпусом.

В 1941 году Николай работал на заводе по изготовлению деталей из пластмасс «Комсомольская правда», а вечером учился в Горном институте. Конечно, в то время мы не ощутили опасности, брат, имея белый билет по зрению, пошёл, как мне казалось, радостно добровольцем на фронт. Так как он был квалифицированным радиолюбителем, то его взяли в знаменитую ленинградскую дивизию связистом и погиб он где-то под Пушкиным уже в октябре 1941 год. Могилы, конечно, нет. Теперь я иногда бываю на мемориальном комплексе полосы обороны под Пулково, долго брожу с вопросом, где же погиб брат. Отец после войны тоже часто бывал здесь. Я помню брата, когда он, где-то в сентябре или начале октября 1941 года, вдруг появился у нас дома пыльный и грязный, с винтовкой и гранатами. Часть отступала откуда-то под Ленинграда (кажется из-под Луги) и его отпустили домой на несколько часов. Винтовка и новенькие зелёные гранаты для мальчишки – о большем счастье нельзя было мечтать! И всё - далее он пропал. Вот так последний образ остается в памяти ребенка. Я так и вижу его входящего вечером в комнату в большой серой шинели, с винтовкой, пилотке и в обмотках. И больше ничего.
И среди нас, мальчишек тридцатых годов рождения, из 12 мальчишек двора после войны возвратились только двое. Двор был пуст. Говорят, что старушки ушли из жизни первым эшелоном в октябре – начале ноября.




Начало блокады мы связывали с бомбардировками города. Мы не знали дат, но четко, на всю жизнь запомнили события: первый разбомбленный дом на углу Морской и Кирпичного переулка; гибель от взрыва бомбы слонихи; пожар на Американских горах; пожар на Бадаевских складах.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru


Главное за неделю