Как-то раз мины начали ложиться совсем рядом. Товарищ мой занервничал и стал показывать на новое место в стороне, где был громадный пень. Я уже было согласился перебежать туда, но вдруг мина угодила прямо в тот пень. Не успели мы под свою смерть подставиться. Лейтенант потом сказал: «Долго жить будете». А сам прожил совсем немного...
И все-таки одна мина совсем рядом с нами упала. Вдребезги рассыпалось наше укрытие, оглушило нас. Мой товарищ отделался испугом, а у меня от сильного удара перестал видеть глаз. Жаловаться побоялся: могли отправить в тыл...
Когда наши части вынуждены были отойти на несколько километров в сторону Кубинки, начальство приняло решение: отряд, в котором я находился, оставили в лесу. Так мы оказались в тылу врага. Как ни старались мы выполнить задание, но не сделали и сотой доли того, что нам было поручено. Одна из причин этого — недостаточная подготовка бойцов отряда. Но главное то, что мы вскоре остались без командира. Положение наше чрезвычайно усложнилось. Всё варианты боевых маршрутов, задачи и пункты их выполнения, наконец, пропуска на неделю вперед для перехода через линию фронта — все это знал только он один. Что же делать?
Спор был решен старшим из нас. Его решение командование потом признало правильным. Мы пошли на прорыв.
Я нес на спине снаряжение весом около 30 килограммов, и, кроме того, у меня был ручной пулемет с полным диском — еще 10 килограммов. Наверное, это многовато для 16-летнего парнишки, поэтому я скоро устал и попросил немного отдохнуть.
— Ах ты нытик,— с непонятной ненавистью ответил мне старший,— это тебе не песни петь и строевой подготовкой заниматься. Шагай, шагай!
Намек-то уж очень был обидный: во время подготовки в Москве мне, как старшине из спецшколы, было поручено все строевое и песенное дело.
Из леса мы вышли на шоссе. Спустя несколько минут в нашу сторону полетели розовенькие трассы, засвистели пули. Нас заметили.
...Сколько можно беспомощно валяться на снегу в придорожном кювете? Рано или поздно надо подниматься. И снова свист пуль, и снова в канаву.
Был у нас в отряде боец — по сравнению с нами старик, лет за сорок. В полушубке с пулеметной лентой он был похож на комиссара времен гражданской войны, мы так и прозвали его Комиссар. Подползает он ко мне и говорит: «Дай-ка отсюда, а я стрельну чуток с другого места» (у него была самозарядная винтовка). Высунул я свой левый здоровый глаз, присмотрел шевеление вдали и высадил по дурости туда весь диск. Слышу, Комиссар и кто-то еще защелкали одиночками.
Комиссар кричит: «Перебежками к лесу!»
Немцы дали нам не больше минуты. Снова свист, снова падаем. Теперь они уже стреляют и из миномета, а впереди — несколько рядов колючей проволоки. Бежим, падаем, встаем, снова бежим. Как далеко спасительный лес!
Сил бежать дальше нет. Пулемет волочу за ремень по снегу. Еще секунда, и лягу на этот снег, даже если меня минует пуля. Комиссар кричит:
— Стреляй же, ложись! Чего бежишь-то? Ведь убьют!
Стрелять нечем: диск расстрелян, запасные диски у моего напарника. Разнесло нас в разные стороны при перебежках. Комиссар выкрикивает ругательство с прибавлением «Эх, вояки!» и выпускает несколько пуль из самозарядки.
На колючей проволоке изорвались, но прошли: помогли могучие рукавицы, которые мы получили на складе теплых вещей, собранных населением. Спасибо нашим добрым людям! На белом снежном фоне повисшие на колючей проволоке мы были бы отличными мишенями. Думаю, что непрокалывающиеся рукавицы и решительность Комиссара спасли нас тогда.
После долгих мытарств мы все-таки добрались до наших и пришли в Кубинку, где нам ничего не сказали, посадили в машину и повезли в .
Там нас вызвали в Красногвардейский райотдел НКВД. Очень серьезный мужчина задал мне несколько вопросов и сказал, чтобы я сдал оружие в райкоме комсомола и шел на сборный пункт, где собирают отставших спецшкольников.
По моей просьбе меня направили в Московскую военно-морскую спецшколу: еще до войны мечтал о службе на море.
В те времена я много думал о превратностях судьбы и о людях, которые продолжали самоотверженно сражаться за нашу Родину. Я не причислял себя к тем, кто имел отношение к этому святому делу.
Борис Семенович Никитин после спецшколы закончил военно-морское училище, прослужил на флоте более четверти века. После увольнения в запас написал книги для молодежи: «Победа Бетховена» и «Чайковский. Старое и новое», .
В.Николаев. ВАЖНЕЕ БЫЛО — «НАДО!
Комсомольцы и молодежь Москвы в связи с начавшейся войной направлялись на выполнение специальных заданий.
Мы оказались в Смоленской области, Издешковском районе. Мы рыли противотанковый ров. Ров тянулся вдоль левого берега Днепра, параллельно ему; где были его начало и конец, мы не знали. Был он для нас бесконечен, как и сама река, метра четыре шириной и два глубиной.
Мы начали рыть влажную землю. Большинство — впервые в жизни. Задание, которое было дано на смену каждой группе, состоявшей из нескольких человек, казалось чудовищным, невыполнимым, но нам объяснили, что это обычная норма для такого рода земляных работ.
К середине первой смены загудели, затекли спины, почти у всех стерлись ладони, а яма наша заметно углубилась и удлинилась.
Потом, через несколько дней, к нашему удивлению, оказалось, что необходимые в этом деле навыки приходят быстро. Мы стали выполнять норму и перевыполнять ее. Непривычно было работать в ночную смену, зато день после нее казался полноценным выходным.
Работали мы у самого моста через Днепр. Шоссейная дорога была перед глазами. Ни днем, ни ночью движение на ней не прекращалось — в обе стороны, на запад и на восток. Наше внимание больше привлекали те, кто шел и ехал с запада. Измотанные и какие-то притихшие солдаты. Мы жадно расспрашивали их, как там, на фронте, дела. Мы были уверены, что фронт еще далеко от нас, от Днепра, и не знали, сколь стремительным было наступление фашистских войск.
По ночам фашисты то и дело бомбили мост. Мы жили в сарае совсем неподалеку от него, и под нами земля вздрагивала от разрывов тяжелых бомб. А однажды утром, проснувшись, мы с удивлением обнаружили, что угол нашего сарая прошит крупнокалиберным пулеметом. Вероятно, фашист стрелял на бреющем полете...
В свободное время мы много говорили, чаще всего перед сном. Это были по-настоящему серьезные разговоры. И главное — искренние. Воспитанные в духе «всех шапками закидаем», мы впервые сами увидели войну не в кино, а наяву. Разительный, вопиющий контраст между нашими представлениями и действительностью! И в спорах, разговорах мы искали выход из густой чащи недоуменных вопросов, которые вдруг встали перед нами. Прийти к чему-то определенному, найти хотя бы полуобъяснение происходящему мы, конечно, не могли...
Однажды утром, когда мы собрались, на работу, объявили общее построение. Один из наших начальников сказал несколько слов, суть которых сводилась к следующему: работы прекращаются. Всем велено было разбиться на группы по три-четыре человека и немедленно идти в восточном направлении по шоссе, на Москву. Если невозможно будет двигаться по шоссе, идти параллельно ему, все время на восток.
Не было и намека на панику. Сыграло свою роль полное отсутствие достоверной информации о положении на фронте. Мы спокойно, даже весело пошли вдоль шоссе, по обочинным дорожкам и тропинкам: само шоссе было .
Нас поразила первая же деревня на пути. Почти все жители оставили ее. Значит, опасность была уже так близка?! Пожалуй, впервые мы немного растерялись.
Большая деревня без людей! Среди бела дня пустынно, как ночью.
Так шли мы вдоль шоссе, и вдруг — затор. Говорят, впереди высадился немецкий десант и перерезал дорогу. Тут же откуда-то налетели самолеты, начали бомбить и расстреливать шоссе из пулеметов. Куда идти? Вперед? А десант? Отошли по лесу от дороги. Внезапно над нашими головами раздался пронзительный свист бомбы. Он нарастал и нарастал, как будто ввинчивался в наши макушки. Наконец, через какие-то мгновения он и вовсе оглушил нас. Но взрыва мы не услышали. Вдруг стало тихо-тихо, только треснули ветки и посыпались листья. В нескольких метрах от нас стояла торчком, воткнувшись в землю, бомба ростом с человека. В густом кустарнике она выглядела, помнится, серо-зеленой...
Ночевали в поле, в сене. С утра двинулись дальше. Бомбить и обстреливать с воздуха стали чаще. Мы отбегали от дороги, в лес или кустарник, отсиживались там и потом продолжали путь.
То и дело наталкивались на такие же группки московских школьников. Узнавали о первых жертвах, убитых и раненых ребятах. Похоже было, что мы избежали главной опасности, не застряли в тылу наступавших острыми клиньями фашистских войск. Встречавшиеся нам рассказывали, что многие школьники из других строительных районов не успели выскочить так же благополучно, как мы, и оказались в тылу у немцев.
Когда мы вернулись в Москву, то сразу же направились в школу, где нас зачислили в отряд противовоздушной обороны. Жили мы все рядом со школой и должны были теперь по тревоге бежать туда.
Ночами сидели мы когда на крыше, когда на чердаке, в зависимости от погоды. Однажды тяжелая бомба прошила насквозь подъезд многоэтажного дома метрах в ста от нас...
В одно из дежурств нам повезло. Снова где-то ухали бомбы, громыхали зенитки, трещали зенитные пулеметы. И вдруг раздался такой же вой, что и на шоссе на Смоленщине. Он так стремительно нарастал, но тишиной не оборвался. Разодрав уши, вой потонул в грохоте взрыва и скрежете железной крыши. Похоже было, что она приподнялась и снова опустилась на прежнее место. Страшная пыль, поднявшаяся с чердачного пола, закрыла от нас все и мгновенно забила горло, нос и глаза. Мы оглохли и ничего не могли разглядеть. Показалось, что здание качнулось. Бомбой оторвало угол нашей школы, а около стены, на заднем дворе, образовалась большая воронка. Если бы мы разбились на две группы, расположившись по краям чердака, то одна, несомненно, погибла бы. Так меня миновала моя вторая бомба.
Наступила осень 1941-го. На крыше полуразрушенной школы дежурить было уже невозможно. Я пошел в военкомат. На фронт меня не пустили, и тогда я снова отправился в Московскую военно-морскую спецшколу. Год назад меня «забраковали» строгие врачи. На этот раз приняли.
Через несколько дней я был, наверное, одним из самых счастливых москвичей, потому что только-только начал ходить в новенькой с иголочки военно-морской форме...
И.Подколзин. ПОПОЛНЕНИЕ СОРОК ПЕРВОГО ГОДА
Пока наши десятиклассники — теперь курсанты военно-морских училищ — участвовали в боевых действиях, а вторая и третья роты, вернувшись с Валаама, занимались военной подготовкой в Сельцах, начался набор четвертой роты. Она, многострадальная, самая младшая по возрасту, хлебнула сполна всего, что выпало на долю спецшколы. Если те, что постарше, успели уже как-то обтесаться в строевом отношении, привыкнуть к дисциплине, к военному и скитальческому укладу, то мы еще не научились, как сказано в уставе, безропотно переносить тяготы боевой и походной жизни, хотя и не числились в «маменькиных» сынках.
Четвертая рота, набор 1941 года (июнь-август). Москва, сентябрь 1990 г. 50-летие Военно-Морской Спецшколы.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
.jpg)
