Спустившись вниз, я из-за деревянной, вернее, фанерной двери своей каюты все-таки услышал разговоры офицеров, сдобренные довольно мрачным юмором. Моряки вообще склонны к подначкам в любой обстановке. Видимо, условия длительного отрыва от берега этому способствуют. Вот и теперь из разговоров офицеров вырисовывалось очень смешная, а на самом деле очень грустная картина поведения вахтенного офицера в момент падения лодки. Он, оказывается, обнаружив, что перископ заливает волна и лодка ныряет за большую, чем положено глубину, спокойно опустил перископ, убедился, что начальство на месте, спокойно сел на электрогрелку и никакого участия в дальнейших событиях не принимал. Он, якобы, вообще так и не осознал, что находился на краю смерти, хотя в боевой рубке был вполне исправный глубиномер.
Наутро, уже в подводном положении, из разговора с инженером-механиком, боцманом и старшиной команды машинистов была установлена банальная причина столь странного поведения глубиномера центрального поста. Оказывается, один из трюмных машинистов, который давно уже демобилизовался, в свое время внес рацпредложение: отвел из магистрали, соединяющей глубиномер с забортом, небольшой трубопроводик с краником, позволяющим наливать забортную воду в обрез-тазик, напоминающий банную шайку, в помещении гальюна, расположенного в третьем отсеке. Помните, я обратил внимание на трудность ее получения? Пока добыча воды проводилась в надводном положении, никто, естественно, не обращал внимания на поведение стрелки глубиномера, но в подводном положении, в данном случае на перископной глубине, из-за стравливания давления глубиномер начал показывать глубину меньшую, чем фактическая. А мы-то дружно загоняли лодку на глубину, даже принимали в уравнительную и быструю... И загнали...
Значит, на первый взгляд, виновата большая приборка? И неучтенная рационализация? Так, выходит?
Нет, все-таки не так, с горечью думал я. А несение вахты в отсеках? Все, в том числе и вахтенные, были заняты приборкой и не обращали внимания на глубину. А поведение вахтенного офицера? Пример привычки мыслить несамостоятельно, имея руководителя в лице командира или старпома, несущих пресловутую командирскую вахту? Очевидно, так, но от этого не легче. Я казнил себя за явно недостаточную требовательность, за мягкотелость, за многое казнил, да и сейчас казню себя.
Не знаю, может быть, в остальное время похода я казался экипажу тем самым
В конце концов ежедневные учения и тренировки, их скрупулезные разборы, терпеливая разъяснительная работа свое дело сделали: экипаж не формально, а фактически был готов к возникновению любых аварийных ситуаций, к управлению механизмами корабля в таких условиях, а самое главное — организация службы на лодке достигла вполне удовлетворительного уровня, не позволяющего допускать ляпсусы, подобные описанному.
Наше двухмесячное плавание подходило к концу, и вместе с чувством вполне понятного удовлетворения от проделанной работы и ее результата я начал испытывать даже чувство какой-то досады от того, что через некоторое время мне придется покинуть этот ставший родным экипаж. Впрочем, по моим наблюдениям, такие чувства довольно часто испытывают большинство моряков после длительной совместной работы в море, а на подводных лодках — особенно. За всю свою многолетнюю службу на подводных лодках мне ни разу не приходилось быть свидетелем какой-то неприязни, раздражения по отношению друг к другу, возникающих якобы у членов экипажей судов при длительном плавании.
Словом, обидно было осознавать, что через несколько дней, когда лодка ошвартуется у борта родной плавбазы и все приписанные матросы, старшины и офицеры, включая меня самого, вернутся в свои экипажи, разрушится возникшее в этом походе морское братство. К чувству радости от предвкушения встречи с близкими и родными на берегу примешивалось и чувство запоздалого страха от осознания опасного балансирования на грани гибели, которое пришлось пережить в этом, на первый взгляд, рядовом походе. Впрочем, вряд ли любой, даже самый короткий выход в море подводной лодки можно назвать рядовым.
Опыт службы показывает, что даже обычный межбазовый переход корабля в надводном положении чреват всякого рода опасностями.
Возвращение
Предпоследний день уходящего 1966 года. Последнее всплытие. Продут главный балласт. В строгом соответствии с расписанием поднимаюсь на мостик с чувством, понятным только морякам, возвращающимся домой. Вглядываюсь в знакомые скалы входных мысов, охраняющих вход в обширный и удобный залив. Сейчас этот вход забит льдом. Предстоит переход в родную бухту под проводкой поджидающего нас ледокола.
На лодке все в приподнятом настроении. Люди предвкушают встречу с друзьями и близкими, предстоящий отдых на берегу. Одним словом, настроение новогоднее. Никого не приходиться подгонять. Отсеки сияют, они прибраны и вымыты до состояния парадности. Благо на лодке стало значительно просторнее: большая часть содержимого огромных консервных банок из-под хлеба, мяса, картофеля, воблы, галет и т.п. исчезла в наших желудках. Койки заправлены с особым шиком, с выпуском части свежезастеленных простыней сверху одеял, видавшие виды подушки взбиты, одеты в белоснежные наволочки и уложены также поверх одеял. Конечно, есть в этом определенный элемент очковтирательства, своего рода потемкинщины, но это традиция. В случае, если кто-либо из начальников, которые, мы надеемся, будут нас встречать, пройдется по отсекам, он должен быть приятно поражен состоянием отсеков. Из рундуков извлечены и одеты чистые комплекты рабочего платья с яркими (черные цифры по белому полю) «боевыми номерами». Отпущенные некоторыми матросами и офицерами экзотические бороды до поры, до времени не сбриваются, и я, как главный управляющий порядком и дисциплиной, тоже до поры, до времени их не замечаю: в конце концов пусть немного поиграют в морских волков, это даже, в какой-то мере, воспитывает у людей чувство гордости своей подводной профессией.
Однако, как это сплошь и рядом бывает на военной службе, мечты наши разбиваются о жестокую реальность. По случаю Нового года (а хрупкой мечтой было подойти к родной плавбазе к исходу 31 декабря) техническая позиция не испытывает ни малейшего желания принимать от нас грозные ракеты и торпеды. Оперативный дежурный приказывает нам бросить якорь у входа в родную бухту. Покорно становимся на якорь и спешно готовимся к встрече Нового года в домашних, т.е. корабельных условиях...
Через пару дней, выгрузив, наконец, то, что положено, в сумерках, в абсолютной тишине, как говорил один киногерой в исполнении артиста Папанова «без шума и пыли», швартуемся к плавбазе. Слова популярной песни о подводниках («Тебе известно лишь одной, когда усталая подлодка из глубины идет домой») не оправдались в очередной раз. Да и не могли оправдаться: возвращение лодки с боевой службы, также как и ее уход, конечно, не афишируется. Впрочем встретил меня мой командир и однокашник Вася Сергеев (через некоторое время я принял у него лодку), мы с ним расцеловались и чуть-чуть «позволили» себе. Сделав необходимые распоряжения на завтра и убедившись в том, что экипаж переехал на плавбазу я, наконец, через два месяца после своего убытия по тревоге, двинулся домой, в сопку, с трудом переставляя отвыкшие от твердой земли ноги.
Поселок встречает полной темнотой: очередная авария на электроподстанции. Свет есть только в клубе, в котором, как выясняется, офицеры соединения и их жены празднуют наступление Нового года. Там же находится моя жена. Сил переодеваться и идти в клуб уже нет. Тихо, при свете свечи, умываюсь и ложусь спать.
Жизнь, наша типичная жизнь военного моряка, несмотря ни на что, продолжается, и она прекрасна!
НЕДОИГРАННЫЙ «ГОЛЬФ» (К ОЧЕРЕДНОЙ ГОДОВЩИНЕ ТРАГЕДИИ)
Март 1968 года
Москва
После порядком надоевшей москвичам зимы с ее резкими переходами от мороза к оттепели, от снега к дождю и наоборот, в столицу огромной страны пришла долгожданная весна. На календаре была «красная» дата — восьмое марта 1968 года. На улицах и перекрестках, в подземных переходах, у газетных ларьков и на остановках пассажирского транспорта замелькали так любимые кавказцами огромные кепи-«аэродромы». Из-под их козырьков загадочно мерцали черные маслины глаз южан, настойчиво предлагавших прохожим не очень уж красивые, зато первые (!) весенние цветы — мимозы.
Впрочем, в один из переулков, что за станцией метро, периодически менявшей свое название («Красные ворота» — «Лермонтовская» — и опять «Красные ворота»), праздничный шум параллельно пролегающего Садового Кольца почти не проникал. В этом относительно тихом московском переулке с абсолютно не флотским названием «
Страны, уже который год находящейся в состоянии так называемой «холодной» войны. «Вероятные противники» в этой войне в любой момент могли превратиться в абсолютно реальных, а война — из «холодной» в очень горячую, грозящую миру громадными разрушениями, а то и вообще уничтожением всего живого на планете Земля.
Не последнюю роль в этой войне играл Военно-Морской Флот СССР. Именно отсюда, из малоприметного московского
переулка тянулись незримые нити управления четырьмя флотами, двумя флотилиями и одной, самой большой военно-морской базой страны. Оперативно управлял и управляет отсюда кораблями, частями, авиацией и всей инфраструктурой флота его Главный штаб. Управляет через Центральный командный пункт (ЦКП ВМФ). Несущих круглосуточную, круглогодичную «вахту» на этом пункте опытнейших адмиралов и офицеров трудно, да, пожалуй, и невозможно чем-то удивить, нарушить систему управления флотом. Однако именно здесь, в просторном кабинете — зале, буквально напичканном стендами, экранами, средствами связи и другими техническими новинками управления, не так уж редко возникают ситуации, когда от решений находящихся в нем людей зависят судьбы и жизни тех, кто в тот или иной момент плывет в морях и океанах или летит над ними. Иногда от оценки обстановки, складывающейся в океане или море, данной ЦКП и доложенной Главкому ВМФ, зависит очень многое, вплоть до принятия важных политических государственных решений. Но всякий раз, когда ЦКП ВМФ остается без информации, а без информации нет и управления, кривая его мозговой и оперативной деятельности достигает своего апогея...
Вот и сейчас на какое-то время в описанном выше зале воцарилась гнетущая тишина. Дело в том, что один из старших помощников оперативного дежурного ВМФ, курировавший тихоокеанское направление, доложил «оперативному», что от одной из подводных лодок, находящейся на боевой службе в Тихом океане и по расчетам завершающей переход в район патрулирования, «нарезанный» ей близ одной из стратегически важных баз флота США на Гавайских островах, не получен так называемый «контрольный» радиосигнал.
Очень опытный, сам в прошлом командир дизель-электрических, а затем и атомных подводных лодок, офицер, именуемый «ОД
Это была дизель-электрическая, по тогдашней классификации — крейсерская подводная лодка (по классификации, принятой в справочниках США — типа «Гольф»), в трех ракетных шахтах которой находились три баллистические ракеты с боеголовками, аналогичными трем водородным бомбам, а в двух из четырех носовых торпедных аппаратов ждали своего часа две торпеды с ядерными (атомными) боевыми частями. Уже сам по себе такой боезапас ничего хорошего в случае какой-либо нештатной ситуации не сулил... Лодка эта имела тактический номер «К-129», входила в дивизию таких же лодок, дислоцирующуюся на Камчатке. Командовал подводным кораблем опытный подводник, которому буквально полтора месяца назад было присвоено очередное звание, — капитан 1 ранга, Владимир Иванович Кобзарь. В качестве командира такого корабля Кобзарь совершал свой второй поход на боевую службу, После первого, окончившегося за два месяца с небольшим до данного похода.
До этого лодка почти четыре года простояла во Владивостоке, на Дальзаводе, где ее ракетный и навигационный комплексы модернизировались под возможность проведения старта ракет из-под воды. Судя по данным, имеющимся в Главном штабе ВМФ, Кобзарь и его экипаж новую технику освоили вполне успешно. Владимир Иванович за ее освоение и испытания был награжден орденом. Так что с этой стороны ожидать плохого, вроде бы, не приходилось.
В данном случае подводный ракетоносец, выполняя план боевой службы, шел к Гавайям для того, чтобы, в переносном смысле слова, держать пальцы на пусковых кнопках ракет, а руки на рукоятках стрельбовых устройств торпед, дабы нажать на эти кнопки или дернуть за эти рукоятки при получении соответствующей команды отсюда, из Москвы, от самого высокопоставленного лица. Таковы были (да и сейчас остаются) задачи кораблей, несущих боевую службу. Соответственно и вероятный «супостат» стремился своевременно обнаружить наше «потаенное судно», обеспечить за ним постоянное слежение, а при переходе от «холодной» к «горячей» войне незамедлительно оное уничтожить. Своего рода «игра на опережение». В ходе боевой службы подводные лодки в целях максимальной скрытности должны соблюдать радиомолчание и выходить в эфир только в определенных точках маршрута своего движения, в строго определенное заданием на боевую службу время.
Сегодня в точке поворота на последний галс своего маршрута к району боевого патрулирования, «
Март 1968 года
Владивосток
Спустя десяток дней после вышеописанного события на аналогичную с «К-129» подводную лодку «К-126», стоявшую с той же целью модернизации под подводный старт на том же заводе во Владивостоке, совершенно неожиданно для меня — ее командира прямо с аэродрома прибыл из Москвы высокий гость. Это был первый заместитель Главнокомандующего ВМФ, адмирал флота Владимир Афанасьевич Касатонов. (По недавним событиям на Черноморском флоте известен его сын — адмирал Игорь Касатонов. - Примеч. авт.) Прямо скажем, адмирал этот пользовался на флотах определенной «славой», поскольку отличался от других военачальников особой требовательностью и суровым характером сродни еще жившему в памяти военных характеру знаменитого полководца Георгия Константиновича Жукова. Так что встречал я гостя с определенным трепетом и немым вопросом — зачем и почему он пожаловал именно на мой корабль?
Однако на этот раз адмирал флота вел себя очень спокойно, ни к чему не придирался, вежливо поздоровался с экипажем и попросил меня показать ему корабль. Экскурсоводом в этой блиц-экскурсии, ничем не напоминающей смотр, был, естественно, командир, то есть я. Не жалея своих парадно-выходных тужурок и брюк, мы, вместе с замглавкома буквально пролазали все трюмы, выгородки, погреба, каюты и рубки корабля. Даже по аккумуляторным ямам на специальных тележках, с которых электрики обслуживают аккумуляторы, проехались лежа.
Продолжение следует