Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Поиск на сайте

На румбе - океан. Р.В.Рыжиков. СПб, 2004. Часть 16.

На румбе - океан. Р.В.Рыжиков. СПб, 2004. Часть 16.

Ох, уж эта наша боязнь наказания! Страну раздирало очковтирательство. Флот занимался тем же самым. На память пришли грозные приказы о наказании командиров за более несерьезные проскоки безопасной глубины, и все стало ясно...
Спустившись вниз, я из-за деревянной, вернее, фанерной двери своей каюты все-таки услышал разговоры офицеров, сдобренные довольно мрачным юмором. Моряки вообще склонны к подначкам в любой обстановке. Видимо, условия длительного отрыва от берега этому способствуют. Вот и теперь из разговоров офицеров вырисовывалось очень смешная, а на самом деле очень грустная картина поведения вахтенного офицера в момент падения лодки. Он, оказывается, обнаружив, что перископ заливает волна и лодка ныряет за большую, чем положено глубину, спокойно опустил перископ, убедился, что начальство на месте, спокойно сел на электрогрелку и никакого участия в дальнейших событиях не принимал. Он, якобы, вообще так и не осознал, что находился на краю смерти, хотя в боевой рубке был вполне исправный глубиномер.
Наутро, уже в подводном положении, из разговора с инженером-механиком, боцманом и старшиной команды машинистов была установлена банальная причина столь странного поведения глубиномера центрального поста. Оказывается, один из трюмных машинистов, который давно уже демобилизовался, в свое время внес рацпредложение: отвел из магистрали, соединяющей глубиномер с забортом, небольшой трубопроводик с краником, позволяющим наливать забортную воду в обрез-тазик, напоминающий банную шайку, в помещении гальюна, расположенного в третьем отсеке. Помните, я обратил внимание на трудность ее получения? Пока добыча воды проводилась в надводном положении, никто, естественно, не обращал внимания на поведение стрелки глубиномера, но в подводном положении, в данном случае на перископной глубине, из-за стравливания давления глубиномер начал показывать глубину меньшую, чем фактическая. А мы-то дружно загоняли лодку на глубину, даже принимали в уравнительную и быструю... И загнали...
Значит, на первый взгляд, виновата большая приборка? И неучтенная рационализация? Так, выходит?
Нет, все-таки не так, с горечью думал я. А несение вахты в отсеках? Все, в том числе и вахтенные, были заняты приборкой и не обращали внимания на глубину. А поведение вахтенного офицера? Пример привычки мыслить несамостоятельно, имея руководителя в лице командира или старпома, несущих пресловутую командирскую вахту? Очевидно, так, но от этого не легче. Я казнил себя за явно недостаточную требовательность, за мягкотелость, за многое казнил, да и сейчас казню себя.




Не знаю, может быть, в остальное время похода я казался экипажу тем самым старпомом-собакой, образ которого бытует на флоте, да и в литературе. Не знаю, но старательности в службе этот провал мне прибавил.
В конце концов ежедневные учения и тренировки, их скрупулезные разборы, терпеливая разъяснительная работа свое дело сделали: экипаж не формально, а фактически был готов к возникновению любых аварийных ситуаций, к управлению механизмами корабля в таких условиях, а самое главное — организация службы на лодке достигла вполне удовлетворительного уровня, не позволяющего допускать ляпсусы, подобные описанному.
Наше двухмесячное плавание подходило к концу, и вместе с чувством вполне понятного удовлетворения от проделанной работы и ее результата я начал испытывать даже чувство какой-то досады от того, что через некоторое время мне придется покинуть этот ставший родным экипаж. Впрочем, по моим наблюдениям, такие чувства довольно часто испытывают большинство моряков после длительной совместной работы в море, а на подводных лодках — особенно. За всю свою многолетнюю службу на подводных лодках мне ни разу не приходилось быть свидетелем какой-то неприязни, раздражения по отношению друг к другу, возникающих якобы у членов экипажей судов при длительном плавании.
Словом, обидно было осознавать, что через несколько дней, когда лодка ошвартуется у борта родной плавбазы и все приписанные матросы, старшины и офицеры, включая меня самого, вернутся в свои экипажи, разрушится возникшее в этом походе морское братство. К чувству радости от предвкушения встречи с близкими и родными на берегу примешивалось и чувство запоздалого страха от осознания опасного балансирования на грани гибели, которое пришлось пережить в этом, на первый взгляд, рядовом походе. Впрочем, вряд ли любой, даже самый короткий выход в море подводной лодки можно назвать рядовым.
Опыт службы показывает, что даже обычный межбазовый переход корабля в надводном положении чреват всякого рода опасностями.




М.И.Гаджиев: «Нет нигде и не может быть такого равенства перед лицом смерти, как среди экипажа подводной лодки, на которой либо все погибают, либо все побеждают».

Возвращение

Предпоследний день уходящего 1966 года. Последнее всплытие. Продут главный балласт. В строгом соответствии с расписанием поднимаюсь на мостик с чувством, понятным только морякам, возвращающимся домой. Вглядываюсь в знакомые скалы входных мысов, охраняющих вход в обширный и удобный залив. Сейчас этот вход забит льдом. Предстоит переход в родную бухту под проводкой поджидающего нас ледокола.
На лодке все в приподнятом настроении. Люди предвкушают встречу с друзьями и близкими, предстоящий отдых на берегу. Одним словом, настроение новогоднее. Никого не приходиться подгонять. Отсеки сияют, они прибраны и вымыты до состояния парадности. Благо на лодке стало значительно просторнее: большая часть содержимого огромных консервных банок из-под хлеба, мяса, картофеля, воблы, галет и т.п. исчезла в наших желудках. Койки заправлены с особым шиком, с выпуском части свежезастеленных простыней сверху одеял, видавшие виды подушки взбиты, одеты в белоснежные наволочки и уложены также поверх одеял. Конечно, есть в этом определенный элемент очковтирательства, своего рода потемкинщины, но это традиция. В случае, если кто-либо из начальников, которые, мы надеемся, будут нас встречать, пройдется по отсекам, он должен быть приятно поражен состоянием отсеков. Из рундуков извлечены и одеты чистые комплекты рабочего платья с яркими (черные цифры по белому полю) «боевыми номерами». Отпущенные некоторыми матросами и офицерами экзотические бороды до поры, до времени не сбриваются, и я, как главный управляющий порядком и дисциплиной, тоже до поры, до времени их не замечаю: в конце концов пусть немного поиграют в морских волков, это даже, в какой-то мере, воспитывает у людей чувство гордости своей подводной профессией.




Левченков А., «Утро нового года».

Однако, как это сплошь и рядом бывает на военной службе, мечты наши разбиваются о жестокую реальность. По случаю Нового года (а хрупкой мечтой было подойти к родной плавбазе к исходу 31 декабря) техническая позиция не испытывает ни малейшего желания принимать от нас грозные ракеты и торпеды. Оперативный дежурный приказывает нам бросить якорь у входа в родную бухту. Покорно становимся на якорь и спешно готовимся к встрече Нового года в домашних, т.е. корабельных условиях...
Через пару дней, выгрузив, наконец, то, что положено, в сумерках, в абсолютной тишине, как говорил один киногерой в исполнении артиста Папанова «без шума и пыли», швартуемся к плавбазе. Слова популярной песни о подводниках («Тебе известно лишь одной, когда усталая подлодка из глубины идет домой») не оправдались в очередной раз. Да и не могли оправдаться: возвращение лодки с боевой службы, также как и ее уход, конечно, не афишируется. Впрочем встретил меня мой командир и однокашник Вася Сергеев (через некоторое время я принял у него лодку), мы с ним расцеловались и чуть-чуть «позволили» себе. Сделав необходимые распоряжения на завтра и убедившись в том, что экипаж переехал на плавбазу я, наконец, через два месяца после своего убытия по тревоге, двинулся домой, в сопку, с трудом переставляя отвыкшие от твердой земли ноги.
Поселок встречает полной темнотой: очередная авария на электроподстанции. Свет есть только в клубе, в котором, как выясняется, офицеры соединения и их жены празднуют наступление Нового года. Там же находится моя жена. Сил переодеваться и идти в клуб уже нет. Тихо, при свете свечи, умываюсь и ложусь спать.
Жизнь, наша типичная жизнь военного моряка, несмотря ни на что, продолжается, и она прекрасна!




НЕДОИГРАННЫЙ «ГОЛЬФ» (К ОЧЕРЕДНОЙ ГОДОВЩИНЕ ТРАГЕДИИ)

Март 1968 года
Москва


После порядком надоевшей москвичам зимы с ее резкими переходами от мороза к оттепели, от снега к дождю и наоборот, в столицу огромной страны пришла долгожданная весна. На календаре была «красная» дата — восьмое марта 1968 года. На улицах и перекрестках, в подземных переходах, у газетных ларьков и на остановках пассажирского транспорта замелькали так любимые кавказцами огромные кепи-«аэродромы». Из-под их козырьков загадочно мерцали черные маслины глаз южан, настойчиво предлагавших прохожим не очень уж красивые, зато первые (!) весенние цветы — мимозы.
Впрочем, в один из переулков, что за станцией метро, периодически менявшей свое название («Красные ворота» — «Лермонтовская» — и опять «Красные ворота»), праздничный шум параллельно пролегающего Садового Кольца почти не проникал. В этом относительно тихом московском переулке с абсолютно не флотским названием «Большой Козловский», за стенами, окрашенными в грязновато-желтый казенный цвет, шла обычная работа «мозга» военного флота страны.




Страны, уже который год находящейся в состоянии так называемой «холодной» войны. «Вероятные противники» в этой войне в любой момент могли превратиться в абсолютно реальных, а война — из «холодной» в очень горячую, грозящую миру громадными разрушениями, а то и вообще уничтожением всего живого на планете Земля.
Не последнюю роль в этой войне играл Военно-Морской Флот СССР. Именно отсюда, из малоприметного московского
переулка тянулись незримые нити управления четырьмя флотами, двумя флотилиями и одной, самой большой военно-морской базой страны. Оперативно управлял и управляет отсюда кораблями, частями, авиацией и всей инфраструктурой флота его Главный штаб. Управляет через Центральный командный пункт (ЦКП ВМФ). Несущих круглосуточную, круглогодичную «вахту» на этом пункте опытнейших адмиралов и офицеров трудно, да, пожалуй, и невозможно чем-то удивить, нарушить систему управления флотом. Однако именно здесь, в просторном кабинете — зале, буквально напичканном стендами, экранами, средствами связи и другими техническими новинками управления, не так уж редко возникают ситуации, когда от решений находящихся в нем людей зависят судьбы и жизни тех, кто в тот или иной момент плывет в морях и океанах или летит над ними. Иногда от оценки обстановки, складывающейся в океане или море, данной ЦКП и доложенной Главкому ВМФ, зависит очень многое, вплоть до принятия важных политических государственных решений. Но всякий раз, когда ЦКП ВМФ остается без информации, а без информации нет и управления, кривая его мозговой и оперативной деятельности достигает своего апогея...
Вот и сейчас на какое-то время в описанном выше зале воцарилась гнетущая тишина. Дело в том, что один из старших помощников оперативного дежурного ВМФ, курировавший тихоокеанское направление, доложил «оперативному», что от одной из подводных лодок, находящейся на боевой службе в Тихом океане и по расчетам завершающей переход в район патрулирования, «нарезанный» ей близ одной из стратегически важных баз флота США на Гавайских островах, не получен так называемый «контрольный» радиосигнал.




Очень опытный, сам в прошлом командир дизель-электрических, а затем и атомных подводных лодок, офицер, именуемый «ОД ЦКП ВМФ», то есть самый главный оперативный дежурный нашего флота, получивший такой доклад, испытал знакомое каждому командиру на уровне подсознания чувство крайнего беспокойства. Он мгновенно представил себе идущий вдалеке неспокойном, судя по метеоданным, Тихом океане подводный корабль-ракетоносец.
Это была дизель-электрическая, по тогдашней классификации — крейсерская подводная лодка (по классификации, принятой в справочниках США — типа «Гольф»), в трех ракетных шахтах которой находились три баллистические ракеты с боеголовками, аналогичными трем водородным бомбам, а в двух из четырех носовых торпедных аппаратов ждали своего часа две торпеды с ядерными (атомными) боевыми частями. Уже сам по себе такой боезапас ничего хорошего в случае какой-либо нештатной ситуации не сулил... Лодка эта имела тактический номер «К-129», входила в дивизию таких же лодок, дислоцирующуюся на Камчатке. Командовал подводным кораблем опытный подводник, которому буквально полтора месяца назад было присвоено очередное звание, — капитан 1 ранга, Владимир Иванович Кобзарь. В качестве командира такого корабля Кобзарь совершал свой второй поход на боевую службу, После первого, окончившегося за два месяца с небольшим до данного похода.
До этого лодка почти четыре года простояла во Владивостоке, на Дальзаводе, где ее ракетный и навигационный комплексы модернизировались под возможность проведения старта ракет из-под воды. Судя по данным, имеющимся в Главном штабе ВМФ, Кобзарь и его экипаж новую технику освоили вполне успешно. Владимир Иванович за ее освоение и испытания был награжден орденом. Так что с этой стороны ожидать плохого, вроде бы, не приходилось.
В данном случае подводный ракетоносец, выполняя план боевой службы, шел к Гавайям для того, чтобы, в переносном смысле слова, держать пальцы на пусковых кнопках ракет, а руки на рукоятках стрельбовых устройств торпед, дабы нажать на эти кнопки или дернуть за эти рукоятки при получении соответствующей команды отсюда, из Москвы, от самого высокопоставленного лица. Таковы были (да и сейчас остаются) задачи кораблей, несущих боевую службу. Соответственно и вероятный «супостат» стремился своевременно обнаружить наше «потаенное судно», обеспечить за ним постоянное слежение, а при переходе от «холодной» к «горячей» войне незамедлительно оное уничтожить. Своего рода «игра на опережение». В ходе боевой службы подводные лодки в целях максимальной скрытности должны соблюдать радиомолчание и выходить в эфир только в определенных точках маршрута своего движения, в строго определенное заданием на боевую службу время.




Сегодня в точке поворота на последний галс своего маршрута к району боевого патрулирования, «К-129» должна была выйти в эфир с именно таким ультракоротким импульсом-донесением о своем месте, курсе и скорости. Однако все необходимые допуски времени вышли, а донесение от нее так и не было получено...

Март 1968 года
Владивосток


Спустя десяток дней после вышеописанного события на аналогичную с «К-129» подводную лодку «К-126», стоявшую с той же целью модернизации под подводный старт на том же заводе во Владивостоке, совершенно неожиданно для меня — ее командира прямо с аэродрома прибыл из Москвы высокий гость. Это был первый заместитель Главнокомандующего ВМФ, адмирал флота Владимир Афанасьевич Касатонов. (По недавним событиям на Черноморском флоте известен его сын — адмирал Игорь Касатонов. - Примеч. авт.) Прямо скажем, адмирал этот пользовался на флотах определенной «славой», поскольку отличался от других военачальников особой требовательностью и суровым характером сродни еще жившему в памяти военных характеру знаменитого полководца Георгия Константиновича Жукова. Так что встречал я гостя с определенным трепетом и немым вопросом — зачем и почему он пожаловал именно на мой корабль?
Однако на этот раз адмирал флота вел себя очень спокойно, ни к чему не придирался, вежливо поздоровался с экипажем и попросил меня показать ему корабль. Экскурсоводом в этой блиц-экскурсии, ничем не напоминающей смотр, был, естественно, командир, то есть я. Не жалея своих парадно-выходных тужурок и брюк, мы, вместе с замглавкома буквально пролазали все трюмы, выгородки, погреба, каюты и рубки корабля. Даже по аккумуляторным ямам на специальных тележках, с которых электрики обслуживают аккумуляторы, проехались лежа.


Продолжение следует


Главное за неделю