Жора учил своих матросов водолазному делу (училище дало нам такую подготовку) и уму-разуму: не уверен, что все подразделения такого рода были укомплектованы офицерами с высшим образованием.
Жору сбрасывали с самолета на парашюте. После каждого прыжка он писал рапорт о переводе на лодки, но дальше комбата рапорт не шел.
Перед одним из флотских учений Жора рассказывал, что его с группой матросов должны высадить с подводной лодки (естественно, с глубины, через торпедные аппараты) на охраняемый пограничниками участок Крымского побережья. Пограничники предупреждаться не будут и вполне могут открыть огонь на поражение. Задача Жоры и его «бойцов» связать пограничный наряд и приволочь его на заставу. Этим Черноморский флот покажет свою выучку и опозорит КГБ, которому, как известно, подчинены погранвойска. Больше на Черном море мы с Жорой не встречались.
Где-то в году 1959-м, в отпуске в Москве, в фойе Художественного театра, мы встретились со Стасом Уткиным. Он, конечно, в целях конспирации, «загнул», что-де учится в столице на каких-то минно-торпедных курсах (на самом деле он тогда учился в Академии Советской Армии на военного дипломата). Стасик сообщил, что здесь же в Москве тоже на каких-то краткосрочных курсах учится и Жора (думаю, что Жорины курсы были тоже при этой Академии). Так или иначе, но мы тогда с Жорой увиделись в последний раз. Несколько лет спустя, в Очакове, в своем служебном кабинете, неожиданно для всех умер начальник штаба спецназовского батальона, майор Рыжов. Даже его, казалось бы, сверхздоровое сердце не вынесло нагрузок. Знаю, что сын Жоры кончил наше училище, но где он сейчас, стыдно признаться, не знаю...
Два года назад ушел из жизни скромнейший Володя Колмаков. Он служил на том же 613-м проекте. Перед увольнением в запас был офицером штаба соединения этих лодок на Балтике. Помню, как он со своей женой, которую все зовут уважительно и ласково Шурочкой, затащил нас после тридцатилетнего юбилея к себе в гости. Никто тогда не мог предположить, что на сорокалетнем юбилее уже не будет двоих из тех, кто тогда так беззаботно веселился... Я приглашал Шурочку на сегодняшний вечер, но она наотрез отказалась. Тяжело ей. Всё реже и реже мы с ней видимся, хотя живем недалеко друг от друга.
Совсем недавно в Москве умер Рэм Бокарев. Не стало мальчика, ехавшего в одном вагоне со мной и Вовой Селивановым в 1947 году в Ленинград поступать в Подготовительное училище. Мало кто знал, что отец Рэма — генерал морской авиации, окончил училище имени Фрунзе в конце 1930-х гг. и вместо корабля попал в авиацию флота, штурманил в войну на торпедоносцах. Очевидно, из-за врожденной скромности Рэм никому не рассказывал об отце.
Снова возвращаюсь к вечеру. Взгляд скользит по лицам, сидящих напротив, на другом краю П-образного стола. Вижу почти прямо перед собой женское лицо, которое мне очень знакомо. Да ведь это вдова одного из наших адмиралов — Гены, Генаши Малышевского...
Командир ПЛ "К-61" Г.А.Малышевский, командир БЧ-5 Ю.Г.Цветков.
Учился он в другой роте, но знали его не только на нашем курсе! Плясун, чечеточник, веселый, очень какой-то «товарищеский» и доброжелательный. Поэтому и называли его нежно — «Генаша». А за свою мефистофельскую внешность и небольшой росток нарекли его еще и «Бесом». Получился «Генаша-Бес». В училище было не принято обижаться на клички. Не обижался и Гена.
Прослужил Гена большую часть службы на Севере. До семидесятых годов не сводила нас служба. Но однажды, когда я со своей лодкой готовился к оказавшейся для меня последней «автономке», мягкий толчок в борт корабля и доклад вахтенного о том, что к нам швартуется лодка с бортовым номером таким-то, заставили меня оторваться от каких-то бумаг и подняться на мостик. Лодка, которая швартовалась к моему борту, была того же проекта, что и моя, но не модернизированная под подводный старт ракет и явно пришедшая издалека. Глаз подводника это всегда отмечает. Я сошел на пирс, чтобы познакомиться с командиром «систер-шипа».
Каково же было мое удивление, когда с мостика сошел и, приложив руку к пилотке, шутливо представился: «Капитан 1 ранга Малышевский! Прибыл с Северного флота!» Да это же — Бес! Ошибки быть не могло.
Меня он явно не узнавал. Немудрено: я и в училище-то изяществом не отличался, а за годы службы и вовсе «расплылся» (движений на лодке мало, пища обильная и калорийная, аппетит — волчий; для моей «конституции» — убийство).
Только, когда и я представился, Бес «опознал» меня. Обнялись. Он перегнал свою «коломбину» Севморпутем для переоборудования под лодку-ретранслятор Тихоокеанского флота. Поэтому ее и не модернизировали на Севере.
После возвращения из печально-знаменитого для меня похода (я об этом написал в рассказе «Тесное море») и зачисления в распоряжение командующего флотом мы снова с ним встретились. Гена тоже был «в распоряжении», ждал обещанного ему еще на Севере перевода в Москву и назначения на должность старшего помощника оперативного дежурного ВМФ. Я же ждал решения своей судьбы... Мы с Геной сняли номер на двоих в гостинице «Золотой Рог» и прожили вместе несколько недель.
Наконец, приказы о наших назначениях были подписаны. Геша убыл в Москву, на ЦКП (Центральный командный пункт) ВМФ. Я полетел в Магадан отмывать грехи...
Через три года, когда я, «отмывшись» в Магадане, прибыл в Москву служить в одном из управлений ВМФ, Генаша стал уже оперативным дежурным — помощником начальника Главного штаба ВМФ. Вместе с Мишей Абрамовым, занимавшим такую же должность, получил Генаша через некоторое время, как у нас говорят, «муху» на погоны, стал контр-адмиралом.
Но служба на ЦКП ВМФ — не сахар. Еще не известно, где труднее: на мостике ракетоносца или на «общефлотском мостике» Центрального командного пункта Военно-Морского Флота страны!
Довела эта служба нашего Генашу до очень серьезной болезни. Не помог и лыжный спорт: Гена регулярно вместе с женой — Валей, занимался им не где-нибудь, а на Терсколе! И все-таки, изрядно помучив, съела болезнь адмирала... А ведь еще пять лет назад на такой же вот встрече отплясывал Бес под наши аплодисменты! Молодец Валюша, — мысленно говорю я его вдове. Хорошо, что приехала!
А вот вдовы моего самого близкого, самого дорогого друга — Жени, Евгения Сергеевича Фалютинского — в этом зале нет.
Леночка, Лена, Елена Борисовна — верная жена и друг Жени, и раньше не любила ходить на такие встречи. Скромная, исключительно выдержанная женщина, пожертвовавшая ради него своей артистической карьерой (она окончила Вагановское училище), заботливая мать, живет сейчас у своей дочери — актрисы одного из московских театров, помогает ей воспитывать внучку — любимицу покойного Жени.
О Жене Фалютинском можно, а вероятно, и нужно, написать целую повесть. Сейчас же память выхватывает только отдельные эпизоды прошлого, встречи, смешные, грустные, а иногда и поучительные истории.
После непродолжительной службы на Черном море наши с Женей пути разошлись. Как в знаменитой песне Утесова, один из нас (Женя) поехал (пошел на лодке из Баку) на Север, а другой (это я) ушел по Северному морскому пути на Дальний Восток. Около двадцати лет мы с ним не виделись. Оба (Женя даже дважды) стали командирами. Многие северяне помнят лихого командира Фалютинского, современного Маринеско. Это Фалютинский, обманув американцев, стерегущих входы и выходы из Средиземного моря, прорвался-таки абсолютно незамеченным в это море. «Супостат» был шокирован, когда его лодка, отслужив абсолютно скрытно, боевую средиземноморскую службу, встала на ремонт в Александрии... Заработал Женя на Севере очень боевой (в мирное-то время!) орден Красного Знамени. Характерная деталь: приказом Главкома капитан 2 ранга Фалютинский был переведен к новому месту службы — в Кронштадт. Сдал он лодку новому командиру, но... комфлота задержал его и приказал выйти на бывшей своей лодке в море и отстрелять призовую торпедную стрельбу. Все четыре торпеды Жениного залпа прошли под мостиком главной цели — крейсера!
Недавно мне пришлось беседовать с художником редакции журнала «Андреевский флаг». В ходе разговора выяснилось, что художник, в свое время, служил матросом на Севере, на лодке. — «На каком проекте?» — спросил я его. — «На 641-м». — «А кто был командиром?», — «Фалютинский». Надо было слышать и видеть с какой теплотой была произнесена эта фамилия. Все, с кем Жене приходилось встречаться, влюблялись в него. Исключение составляли (как и у Маринеско) некоторые береговые политработники. Лодочные «комиссары» Жеку обожали...
Всплывает в памяти такой эпизод. Уже служа в Москве, я с какой-то проверкой прибыл в Кронштадт. Из Ленинграда позвонил Жене. Договорились встретиться. С парома — бегом на бригаду лодок. Уже на КПП бригады понимаю, как любят все этого командира. Мичманы, офицеры и матросы наперебой показывают дорогу к кубрику его экипажа. Открываю дверь Женькиной каюты... В каюте его нет. Навстречу поднимается офицер с погонами капитана 3 ранга — инженера. На столе — обычная матросская (с камбуза) алюминиевая миска, накрытая такой же миской. Стоят тут и два чем-то накрытые стакана, лежит черный хлеб. Узнав, кто я такой, механик (это был командир БЧ-5 жениной лодки), артистическим жестом снял миску-крышку и «обнажил» стаканы. В миске жирно блестели куски селедки и краснел винегрет, из стаканов струился тонкий спиртовой «дух». Протягивая мне один из стаканов, механик объясняет, что командир сейчас будет, он на «угадайке» (вечернем докладе у комбрига), и что командир просил меня встретить и развлечь. На моих глазах появляются слезы...
Женя демобилизовался в сорок пять лет, отмел все предложения на береговую службу, сулившие «полковничьи» погоны. — «Хочу уйти прямо с корабля»,- говорил он мне.
«Прорезался» его давний талант художника. Работал он художником-реставратором в . Его даже в Москву на месяц откомандировали. Восстанавливал вместе с юношей-помощником большую модель крейсера «Аврора». А какие ювелирные модели кораблей он делал! На моём столе его подарок к пятидесятилетию: миниатюрная модель шестивесельного яла с веслами, рыбинами и всеми положенными шлюпочными деталями. Даже ультраминиатюрные уключины стоят на своих местах! Однажды этот талантливейший подводник сказал, что в сущности-то он должен был стать художником, а не моряком. Может быть он был прав? Однако все мы стали военными людьми не из-за любви к убийствам. Просто, как сказано в фильме «Офицеры»:— «Есть такая профессия — Родину защищать!» И, конечно же, в каждом из нас пропал какой-либо сугубо мирный специалист своего дела, о котором многие даже не догадываются. Примеры — с Алданом Усвяцовым, Витей Жулиным, да и с тем же Женей Фалютинским — тому подтверждение!
Умирал Женя тяжело. Я приезжал к нему в госпиталь из Москвы. Умер практически в присутствии Лены и почти на руках у Юры Колчина. Лежит теперь наш Жека на Парголовском кладбище. Изредка сидим у его могилы и вспоминаем его короткую, трудную, но яркую жизнь...
С шумом все рассаживаются по местам. На эстраду выходит и почти профессионально запевает в микрофон про «Усталую подлодку» уже упоминавшийся Валя Романчук.
ГИМН ПРОЕКТУ 613
Подводные лодки пр.613 в течение длительного периода составляли основное ядро советского подводного флота.
Кучер В.А., Мануйлов Ю.В., Семенов В.П. Подводные лодки проекта 613//Судостроение. 1994. № 5-6.
ДЭПЛ пр.613 ТОФ в базе, 1963 г. - Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - Санкт-Петербург, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун.
Звенят стаканы, бодро шаркают по кафельному полу столовой каблучки и подошвы... Какая-то мысль буквально вертится в моей голове... Что-то общее, что, кроме профессии и учебного прошлого, характерно для большинства участников сегодняшнего ужина... Какое-то звено службы, связывающее нас в одну цепь... Наконец, мысль сформировывается: ведь почти все, за редким исключением, прошли в своей службе этап плавания на средней подводной лодке проекта 613! Именно этот проект, родившийся здесь, в «Рубине», известном тогда, как ЦКБ-18, на рубеже сороковых и пятидесятых, стал нашей флотской «Альма-матер».
Вспоминаю, что сама эта лодка появилась на флотах где-то в 1951-м. Лично я увидел ее впервые на Севере, в Полярном, в 1952-м. Нам, практикантам, «осваивавшим» проекты лодок довоенного и военного времени, показывали эту «новинку сезона» только издали: лодка была ультрасекретная и усиленно охранялась. В 1953-м на Севере, где мы традиционно проходили практику, этих лодок было уже несколько, но мы по-прежнему доступа на них не имели. Теоретическое изучение проекта 613 в училище на последнем курсе полного представления о корабле не давало. Когда же состоялось знакомство? Память воскрешает «картинки»...
Севастополь. Середина ноября 1954-го. На палубах кораблей застыли их экипажи в ожидании великолепной церемонии подъема флага.
Мы — Валя Сизов, Юра Колчин, Женя Фалютинекий, Олег Ядров, Жора Рыжов и я — тоже в строю, на кормовой надстройке одной из лодок проекта 613. Позади стажировка на «Ленинце» в Туапсе и Поти. Все положенные за стажировку зачеты сданы, аттестации на нас подписаны и отправлены в Ленинград, в училище. Умное начальство приказало нам прибыть в Севастополь, где лодок 613-го проекта было уже достаточно много, хотя бы для краткого знакомства с этим кораблем. И вот мы здесь.
Окончание следует
