На лице «старпома» лукавая улыбка. — «Успеете туда. Наслужитесь еще на этом проекте. Что вам там делать? Зачеты у вас сданы. Гуляйте последние деньки. Посмотрите город, «Панораму», памятники, бастионы. Гуляйте с девицами. Не торопитесь в прочный корпус, он вам еще надоест...»
Эдуард, так звали старпома, нашего «доброжелателя», был фигурой по-своему одиозной. На Черноморском флоте его знали многие. Одевался он по последней флотской моде (не в пример сегодняшнему времени; военную, особенно военно-морскую форму, тогда любили и не стеснялись ее носить даже в свободное от службы время). Эдик шил фуражки в Прибалтике, брюки в Севастополе, а тужурки и кителя в Ленинграде. Через много лет мы встретились с ним во Владивостоке, служили командирами на Камчатке, затем встречались в Москве и в том же Севастополе... Но я отвлекся. Память такая штука, что всё время уводит в сторону, не признавая четких временных границ...
Тогда же, в далеком 54-м, мы смущенно переглянулись (старпом все-таки советует!), но спустились в лодку. Наконец, мы увидели то, что от нас до сих пор, по извечному нашему стремлению к перестраховке, так долго прятали.
Полдня мы лазали из отсека в отсек. Конечно, сразу не всё удалось осмотреть, но то, что удалось увидеть и понять, радовало сердце начинающих подводников.
Лодка выгодно отличалась от «Щук», «Сталинцев», «Ленинцев» и «Катюш», как, несколько фамильярно, называли большие лодки типа «К» подводники. Качественный скачок в подводном судостроении был налицо.
Нас не особенно удивляло вооружение лодки. Системы беспузырной торпедной стрельбы, торпедные аппараты, позволяющие стрелять с относительно больших глубин, артиллерийские автоматы (впоследствии от них отказались и мне, как командиру минно-артиллерийской боевой части пришлось их сдавать на флотские склады), не особенно удивил и торпедный автомат стрельбы: мы его тоже «проходили» в училище. Удивляла красивая архитектура корабля, конструкции его оконечностей, видные с кормовой надстройки стабилизаторы и мощные горизонтальные рули. Вместо привычной пневматики на лодке царила гидравлика.
Мощные, по две тысячи лошадиных сил каждый, и достаточно сильные (по 1350 «лошадей») электромоторы — главные электродвигатели были дополнены электромоторами экономического хода, позволявшими относительно долго, правда мизерной скоростью, двигаться под водой и буквально «подкрадываться», почти бесшумно подходить к противнику. Немцы так и называли такие моторы «моторами подкрадывания». Вообще, шумность, судя по всему, на этом корабле была значительно снижена за счет разного рода амортизаторов, текстропных передач, систем «передувания» воды из цистерн в цистерны (дифферентовочных, например).
Впечатляла и солидная по тем временам глубина погружения — до двухсот метров! Наконец, перенятая у немцев система воздухо- и газопроводов, так называемая система РДП (у немцев — «Шноркель») позволяющая производить зарядку аккумуляторов на перископной глубине, то есть под водой!
Короче говоря, мы были в восторге, что, впрочем, не помешало нам воспользоваться советами «старпома» и провести несколько оставшихся до конца стажировки дней в праздном шатании по Севастополю...
Еще одна «картинка». Поздний вечер декабря 1954 года. Группа молодых офицеров и я, в их числе, прибыла в Балаклаву, к месту своей, теперь уже офицерской, службы. На борту плавбазы «Десна» нас встречает дежурный — тоже лейтенант, но годом раньше выпущенный из нашего училища, Володя Гарин. Смотрим на него со смешанным чувством уважения и любопытства: какова она, эта офицерская служба? Мы готовились к ней все семь лет учебы, но вот когда застегнули пятую пуговицу на новеньких офицерских кителях, оказалось, что все наши понятия о ней были довольно туманными.
Володя выглядит молодцом: полноватый, приземистый, в ловко сидящем на нём кителе. На левом рукаве сине-бело-синяя повязка, у правого бедра — «ТТ», на удлиненных ремнях грациозно свисает из-под кителя. Это теперь китель нелепо перетягивают пистолетным ремнем, говорят, маршал Гречко придумал. Между прочим, через несколько лет Володю будут знать все подводники: списанный с лодок по зрению, он долгие годы будет курировать нашего брата в Кадрах ВМФ. К сожалению, несколько лет назад Володи Гарина не стало, а сделал для нас он очень много хорошего...
Между тем выясняется, что в отделе кадров Черноморского флота не очень-то следят за передислокацией лодок: лодка, на которую назначен я, стоит сейчас в Южной бухте Севастополя. Возвращаться в Севастополь поздно: последний автобус уже ушел. Поскольку все «спальные» места на «Десне» заняты, Володя устраивает меня на ночлег прямо на «своей» лодке. Провожу свою первую офицерскую ночь на флоте во втором отсеке, в кают-компании офицеров, на кожаном диване. Здравствуй, 613-й проект!
Утром я уже трясусь в автобусе Балаклава — Севастополь, разыскиваю свою «». Попадаю на лодку как раз к обеду. Экипаж живет на корабле, казарма ждет его в Балаклаве.
Представляюсь командиру — капитану 3 ранга В.С.Шаповалову, симпатичному темному шатену с ярко синими глазами. Он, в свою очередь, представляет меня офицерам. Это северяне, веселые, приветливые ребята.
Единственным черноморцем был лейтенант Витя Барышев, у которого я стажировался на «Ленинце». Теперь он — командир БЧ 2-3, мой непосредственный начальник, я у него командир торпедной группы. Лодка новая, отрабатывающая задачу № 1, то есть организацию службы и подготовку к плаванию. Боезапас (торпеды и снаряды) будем принимать и загружать после сдачи задачи. Это я уяснил.
Сытно пообедав, офицеры потянулись наверх, перекурить перед традиционным на флоте отдыхом — послеобеденным сном. Матросы и старшины тоже курят и дышат чистым, холодноватым, по местным понятиям, зимним, южным воздухом у торца пирса, в «курилке». Внутри лодки — вахта и моющие посуду «бачковые».
Произнеся обычную скороговорку: «Прощу разрешения от стола!» (между прочим, до сих пор не понимаю ее смысла), я тоже двинулся к кормовой переборке отсека.
—«А вас, Рудольф Викторович, я попрошу остаться!», — неожиданно и очень корректно, ну совсем так, как лет тридцать спустя произнесет аналогичную фразу Мюллер (Броневой), обращаясь к Штирлицу (Тихонову) в известном телесериале, приказал командир. Я замер и выполнил строевой прием «кругом» (семь лет училищной муштры довели исполнение такого рода приемов до автоматизма).
Кивком головы командир приглашает следовать за ним. Начинаем вместе обходить корабль из носа в корму. Бачковые в отсеках вскакивают и вытягиваются без команд.
Шаповалов Владимир Семенович. -
Наконец, перешагнув широкий стальной комингс, «ныряем» в последний, концевой, седьмой отсек. Именно этим отсеком мне с сегодняшнего дня предстоит командовать.
Вежливо (я уже успел заметить и оценить вежливость командира), капитан 3 ранга выпроваживает из отсека бачковых. Остаемся вдвоем. Подойдя к моему непосредственному заведованию — торпедным аппаратам, командир опять же вежливо произносит «вводную»: «Приготовить и прострелять воздухом торпедный аппарат № 5!».
— «А вот это —удача!» — думаю про себя.. Именно такой практический вопрос стоял в моём билете по торпедному оружию на госэкзамене в училище. Тогда в кабинете я уверенно приготовил макет аппарата и произвел из него условный выстрел.
Но что это? Я, как слепой котенок, тыркаюсь между аппаратами, ищу и не нахожу нужных клапанов, рычагов... Наконец, взмокнув, понуро признаюсь командиру в своей некомпетентности. Выходит, кабинет это еще не корабль. Сгорая от стыда, опускаю руки по швам, а голову на грудь.
Краем глаза наблюдаю за реакцией командира. Его лицо непроницаемо. —«Теперь ясно, чем вам предстоит заняться в ближайшее время?» Выдавливаю уставное: —«Так точно!» — Командир выходит из отсека. Я остаюсь один на один с ...
И пошло-поехало... За два последующих месяца пришлось только два раза побывать на берегу. В первый раз для того, чтобы забрать из вокзальной камеры хранения чемодан, а второй раз для традиционного «представления» офицерам в ресторане.
В те времена на флоте бытовало жестокое, но справедливое правило: пока не сдашь положенных зачетов на допуск к самостоятельному управлению группой, а затем, если хочешь продвижения по службе, то и боевой частью, о сходе на берег забудь! А ведь, кроме зачетов по специальности и еще десятка разного рода зачетов, нужно было сдать флагманскому механику самый трудный зачет по устройству подводной лодки.
Пришлось буквально «на брюхе» пролезть все отсеки, трюмы и выгородки корабля, научиться на память рисовать все его системы, готовить эти системы к работе, уметь осушать отсеки и трюмы, уметь руководить борьбой за живучесть отсека и самому тушить пожары и заделывать пробоины и многое, многое другое. А ведь сдав на самостоятельное управление боевой частью, нужно было получать допуск к самостоятельному несению якорной и ходовой вахт... Вот это была школа! Трудно даже сосчитать, сколько раз офицер сдавал устройство лодки...
Зато, изучив как следует устройство 613-го проекта, ты смело брался за освоение устройства лодки любого другого проекта. Основа была заложена. Мне пришлось после 613-го проекта получать допуски к самостоятельному управлению лодками 611-го и 629-го проектов и было понятно, что в основе их устройств лежали те же принципы, что и у этой, можно сказать, эталонной лодки последнего поколения дизельных «субмарин».
В памяти, разбуженной воспоминаниями, продолжают всплывать события, связанные со службой на средних лодках.
Переход . Я — помощник командира. Мне доверена «командирская» вахта во льдах! Идем за ледоколами, но больше стоим на якоре или лежим в дрейфе в ожидании разряжения ледовых полей. Из трех месяцев надводного плавания на движение ушел один месяц...
Почему-то, вспоминая этот переход, я всё время вспоминаю редкие моменты помывок в душе на плавбазе «Бахмут», к борту которой нас, правда редко, но подпускали. Даже дома, принимая душ, всё время ощущаю какое-то особенное удовольствие, кажется, что ванна, в которой стою, вот-вот начнет покачиваться, как кафельная палуба душа на плавбазе.
Первые выходы в Тихий океан на учения флота и в «автономки»... Из одного такого учения мы с командиром, Иридием Александровичем Морозовым, возвратились на неделю позже положенного срока. Жёны нас тогда почти похоронили... А виноват был шифровальщик, не расшифровавший радио о возвращении в базу. И так бывало.
Из почти двадцатилетней службы на лодках восемь пришлись на проект 613. Низкий тебе поклон! На нём большинство из нас стали настоящими подводниками...
А зал шумит! Вечер продолжается!
ЭПИЛОГ
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О, волн и бурь любимое дитя!
А.С.Пушкин. 19 октября
Морской Экспедиции специальных морских проводок речных судов, где теперь, после тридцатипятилетней военной службы, я работаю капитаном-наставником, возвращается в родной порт — Санкт-Петербург. За кормой — чистенькие, ухоженные порты Норвегии, Швеции, Германии, Дании, По левому борту — Финляндия. Под килем — знакомый с детства Финский залив.
Все-таки интересная штука — жизнь! Неужели прошло без малого пятьдесят лет с тех пор, как впервые здесь, на этом заливе, качнулась подо мной палуба самого настоящего корабля — шхуны «Учеба»?
Да, именно тут для меня и многих моих друзей-однокашников, которых я мысленно называю «подводными лицеистами», начинался такой длинный и такой короткий путь на моря...
А ведь за годы, проведенные в море, подо мной и надо мной проходили и темно-синие волны Черного моря, и серые с белыми льдинами волны Северного Ледовитого океана, и аквамариновые волны Японского моря, серо-стальные волны Охотского моря и даже сверкающие под дневным солнцем, светящиеся потревоженным планктоном ночью волны экваториальных, тропических морей. И вот опять, как в юности, за бортом бежит, убегает за корму, пенится в кильватерной струе коричнево-свинцовая, почти несоленая вода родного залива...
— «Толбухин маяк открылся», — врывается в мои мысли громкая фраза вахтенного штурмана. — «Скоро Кронштадт!»
Да, Кронштадт... Ленинград, Севастополь, Полярный, Советская Гавань, Владивосток, Сурабайя, Петропавловск-Камчатский, Магадан... И везде рядом дорогие мои «лицеисты». Вместе сидели мы на лекциях, выгребали тяжелыми для полудетских рук вальковыми веслами против быстрого течения Невы, сдавали многочисленные и многотрудные экзамены, ставили и убирали тяжелые паруса на шхунах «Учеба» и «Надежда», разгружали огромные баржи с дровами, расчищали развалины разрушенных войной ленинградских домов, сажали первые деревца в будущем парке Победы, стреляли из «трехлинеек» образца 1891/1930 гг, бегали по тревогам крутыми трапами крейсеров и эсминцев, «давали ножку» по асфальту Дворцовой и по брусчатке Красной площади, служили на Черноморском, Балтийском, Северном и Тихоокеанском флотах... Нерушима наша дружба. Не теряем мы друг друга и сейчас!
Однако Кронштадт уже за кормой. Прошли морской канал. Некоторое время постояли в Угольной гавани: прошли все положенные погранично-таможенные формальности. Швартуемся к стенке набережной Лейтенанта Шмидта. Памятное место! Именно здесь стояла наша «Учеба». Именно здесь — начало и конец моего морского пути.
Прощаюсь с экипажем и капитаном. Медленно иду по набережной к 8-й линии. Сажусь на первый номер трамвая.
Похоже, вовремя успели! Ночью, как всегда, закроют рейд. За мостом вверх по Неве уже выстроились военные корабли для парада в честь Дня Военно-Морского Флота. Самый главный для нас, военных моряков, праздник!
Скоро над палубами военных кораблей России поднимутся гирлянды сигнальных флагов, превращенных во флаги расцвечивания.
Сейчас наш военный флот переживает, прямо скажем, не самые лучшие времена. Но я уверен, что за воротами нашего родного училища, мимо которого проезжает мой трамвай, прогуливаются абитуриенты, мечтающие, как когда-то и мы, отдать свои жизни морю и флоту.
И поэтому флот обязательно возродится! Семь футов под киль вам, будущие флотоводцы! Так держать, ребята!
