Вот под этим прессом психологического и морального давления я танцевал, глазами рыская по периметру зала, вглядываясь в лица – не обратили ли еще внимание! И самое главное мое испытание - после танца. Сначала надо отвести девушку на ее место, а потом пройти через весь зал и вернуться назад на свое место!
Мне кажется, что пунцовее я никогда не был, Я шел, ковыляя и все время, уже по условному рефлексу, припадая на правую ногу. Когда все это закончилось, и я вернулся в свой угол, я спросил у ребят:
- Ничего не было видно?
- А, что надо было видеть, что ты хромаешь, так это и видеть не надо!
Все видели и обратили внимание!
- Подвел ты девушку, она была вся красная, ей, видно, очень неудобно было танцевать с хромым парнем!
- Что у тебя с ногой - натер что – ли?
Я утвердительно кивнул головой и, стараясь не обратить на себя внимания, боком, боком выскользнул из зала. В фойе стояли мягкие диваны, я сел у окна, возле декоративной пальмы, так, чтобы она немножко прикрывала меня и просидел там до конца вечера. Меня, правда, изредка спрашивали, почему я здесь спрятался. Я им выдавал уже готовую подсказку, что на занятиях по подготовке к параду натер ногу. Это всем, казалось естественным и не требовало никаких разъяснений.
А в душе скребли кошки! Девочка была милая и хорошая. Это ж надо, пошла через весь зал, не постеснялась - значит, наверное, понравился! Когда перед танцем я прикоснулся слегка и нежно рукой к ее спине, то через блузку почувствовал первый раз то, что заставляет биться чаще сердце, а грудь дышать волнительное - это было прикосновение к прекрасному. Мне очень было неудобно и жаль, что девушка осталась, по всей видимости, разочарованной и у нее осталась горечь досады! Что на самом деле подумала она – осталось для меня тайной, только мои размышления и догадки. Досадно и то, если этот эпизод, как-то останется в ее памяти, то никогда она не будет знать истину произошедшего!
Еще долго после этого вечера я переживал этот случай в моей жизни, Думал, наверное, лучше бы я остался в казарме, пусть другой кто-то поехал вместо меня, хорошо отдохнул и потанцевал. А. что бы осталось тогда в моей памяти - тусклый свет казармы и чувство сожаления от рассказов возвратившихся ребят? Нет! Получилось, как получилось. Все, что не делается – все к лучшему. Случай досадный и курьезный! Тем и приятны воспоминания юности, да и не только! Их было не так много. В основном, наша жизнь - это рядовые дни и будни, похожие друг на друга, как две капли воды. Иногда и, наверное, большей частью, о них говорят как серые. Я бы поправил - бесцветные, так как серый цвет имеет массу прекрасных тональностей и оттенков!
Москва, Курский вокзал, май 1951 года. Девочки из Пансионата МИД провожают нахимовцев, участвовавших в первомайском параде. Нахимовцы (слева направо): Гурам Аджибегашвили, Станислав Важинский, Юрий Филипьев, Анатолий Васильев, Анзор Каландарашвили. Фото предоставлено Глебом Мануйловым, ТНВМУ, выпуск 1952 года.
Эдуард Карпов. Я ВЫРОС В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ. Санкт-Петербург 2007. ОТРОЧЕСТВО. Продолжение.
По мере взросления я стал с интересом изучать город, в котором мы жили. Гуляя по улицам города, его скверам и паркам, знакомясь с архитектурой его зданий и его достопримечательностями, я постигал его своеобразную красоту. Расположенный в долине реки Куры, окруженной горными хребтами, город имел неповторимый облик, создаваемый его планировкой вдоль берегов реки, красивыми зданиями дворцов и театров в центральной части города, многобалконными жилыми домами с двориками, расположенными в старых кварталах, красивой набережной на правом берегу реки, разноликими районами — Сабуртало, Ваке, Дидубе, Авлабар — и красивой главной улицей — проспектом Руставели с его тенистыми деревьями, мраморными фонтанчиками с очень вкусной питьевой водой, замечательными старыми зданиями театра оперы и балета имени Палиашвили, грузинского драматического театра имени Руставели, Государственного музея истории Грузии, Дома офицеров и Дворца пионеров, а также впечатляющими новыми зданиями Дома правительства, Дома связи и Института марксизма-ленинизма.
Я любил подниматься на фуникулере на гору Мтацминда, которая возвышалась над центральной частью города. С открытой террасы большого здания верхней станции фуникулера, стоявшего у обрыва горы, открывался изумительный вид на город.
Увы, теперь этот город находится в другой стране, и вряд ли мне удастся еще когда-нибудь побывать в нем. Но живет во мне память о Тбилиси. «Такой лазурный небосвод сияет только над тобой, Тбилиси, мой любимый и родной», — эти слова из песни говорят о многом. И живет во мне любовь к грузинской культуре — очаровательному многоголосому грузинскому пению, великолепным грузинским народным танцам, щемящим душу грузинским кинофильмам советской поры и несравненным Вахтангу Кикабидзе и Нани Брегвадзе (перечислять можно еще долго).
В марте 1953 года умер Сталин. Граждане страны, не сидевшие в сталинских лагерях и не подвергавшиеся репрессиям, были охвачены глубоким горем. В те дни, когда убитые горем люди прощались с телом великого вождя, в Москве произошли трагические события с многочисленными жертвами. Нечто подобное могло бы произойти и в Тбилиси, если бы не предусмотрительность местных властей и командования Закавказского военного округа, штаб которого находился в центре города.
В день похорон Сталина на центральной площади города, носивший имя Берии (вскоре она была переименована в площадь Ленина), проводилась церемония «участия в похоронах вождя», в которой участвовали десятки тысяч людей. Для проведения этой церемонии над правительственной трибуной, мимо которой проходили войска на праздничных парадах, были установлены огромный портрет Сталина, окаймленный траурной рамкой, и мощные громкоговорители, передававшие трансляцию похорон, проходивших в Москве. Стоявший на площади народ слушал трансляцию и таким образом участвовал в похоронах.
Командование военного округа распорядилось заблаговременно вывести на площадь воинские части, дислоцированные в городе, и разделить площадь живыми цепями военных на несколько секторов. В каждый сектор могло войти ограниченное количество людей, а живые цепи военных должны были не допускать перемещения гигантской толпы в сторону трибуны. По-видимому, руководители мероприятия уже знали, как может быть опасна для жизни людей огромная неуправляемая толпа.
Во второй роте
Для участия в этом мероприятии были задействованы и две старших роты нахимовского училища. Я тогда был во второй роте. Примерно за час до начала мероприятия мы пришли на площадь, куда в это время сходились другие роты курсантов военных училищ и солдат гарнизона. Двум нашим ротам отвели место где-то посередине площади. Роту построили в четыре шеренги лицом к трибуне, и мы получили такую команду: когда площадь начнет заполняться людьми, взять друг друга под руки и, сцепившись таким образом, не допустить ни прорыва, ни перемещения нашей цепи, каким бы ни было давление толпы. Каким оно может быть — это мы узнали очень скоро. За полчаса до начала церемонии большая площадь начала быстро заполняться народом, подходившим как организованными колоннами, так и просто группами, со стороны двух больших прилегающих улиц. Через оставленные в стоящих цепях проходы люди устремлялись к трибуне. Вскоре все пространство впереди нас было заполнено людьми, а народ все прибывал и прибывал. И вот уже мы, стоя в четыре ряда и плотно сцепившись друг с другом, стали с трудом удерживать напор толпы. Особенно тяжелыми были пики давлений, которые время от времени передавались откуда-то сзади по живой массе людей, плотно прижатых друг к другу. Сами люди при этом ничего не делали и ничего не могли делать — волна нарастающего давления проходила по ним помимо их воли. Уже потом мы узнали про механизм такого явления: где-то на краю плотно стоящей толпы достаточно посильнее нажать на впереди стоящего человека, чтобы он покачнулся вперед, и это движение пойдет по толпе с нарастанием амплитуды перемещения людей и силы, с которой передается это движение. И если эта «волна» дойдет до тех, кто прижат к какой-либо прочной преграде, то они могут быть раздавлены насмерть.
К началу церемонии похорон площадь была уже вся забита народом, и цепи военных воспринимали на себя и демпфировали возникавшие в толпе «волны», предотвращая возможные трагедии. Это продолжалось и во время трансляции похорон, несмотря на то, что площадь была охвачена состоянием всеобщего горя и стояла мертвая тишина. Гигантская масса стоявших людей периодически совершала волнообразные движения, удерживаемые цепями военных. Нашу нахимовскую цепь мы временами удерживали из последних сил: казалось, что еще немного — и она прорвется.
Наконец, церемония закончилась, и народ стал уходить с площади. Когда площадь опустела и пришла пора уходить и нам, стало известно, что без трагедии не обошлось: несколько человек были придавлены к металлическим ограждениям больших витрин магазина, расположенного на углу площади и проспекта Руставели. В училище мы вернулись помятыми и сильно уставшими. Житейский опыт, полученный в тот день, я запомнил надолго.
Но жизнь бежала дальше, и вскоре наступило мое последнее лагерное лето, в котором мы, вторая рота, были самыми старшими.
Это лето было насыщено разными интересными мероприятиями, завершавшими практическую часть нашей военно-морской и физической подготовки, а также некоторыми памятными событиями.
Физическая подготовка тоже была постоянным спутником нашей жизни. Я приехал в училище физически слабым «блокадным» мальчиком. Таких в шестой роте было немало — война оставила свой след и на ленинградских детях, и на ребятах из других мест.
Перед спортивными соревнованиями
С первых дней пребывания в училище нас начали терпеливо и настойчиво развивать физически — на уроках физкультуры, на утренних физзарядках и в спортивных секциях. Программа нашего физического развития предусматривала подготовку к поэтапной сдаче общесоюзных норм физического развития: сначала — БГТО («будь готов к труду и обороне»), а затем — ГТО («готов к труду и обороне») первой и второй ступеней. Сдача норм, соответствующих определенному возрасту, считалась для нахимовцев обязательной, а ношение на форменке значка, удостоверявшего сдачу соответствующих норм, было необходимым атрибутом нахимовца, подтверждавшим, что он — «не слабак».
Легко было сдавать нормы тем, кто от природы обладал хорошими физическими данными, но таким, как я, приходилось настойчиво трудиться, чтобы достичь результата. Вот типичная ситуация на уроках гимнастики: на каждом спортивном снаряде умелые ребята выполняют нужное упражнение один раз и надолго садятся на скамейку, а неумелые снова и снова подходят к снаряду, пытаясь сделать то, что у них не получается. При этом преподаватель физкультуры (они все у нас были военными) терпеливо объясняет и помогает каждому до тех пор, пока тот, наконец, не добьется успеха. То же самое происходило и в лагере, где мы занимались легкой атлетикой. Не помню случая, чтобы в старших ротах кто-нибудь из более сильных ребят смеялся над более слабыми или высокомерно относился бы к ним. Наоборот — к трудягам, истово занимавшимся своим физическим развитием, относились с уважением.
В первой роте почти все ребята носили значки «ГТО второй ступени», добытые сдачей соответствующих, довольно трудных, спортивных норм во время последнего летнего лагеря. У многих в то лето были «камни преткновения», преодоленные трудом и силой воли. А вот общим испытанием, завершающим сдачу норм, был так называемый «марш-бросок», при котором нужно было преодолеть восемь километров в повседневной одежде и с противогазом через плечо. Нормативное время было столь жестким, что практически нужно было бежать всю дистанцию, чтобы уложиться в норматив.
К выполнению этого марш-броска нас специально не готовили: считалось, что мы достаточно бегаем каждый день на утренних физзарядках, уроках физкультуры и на футбольном поле (в свободное время).
Футболисты
В назначенный день рота была выведена на проселочную дорогу, ведущую в Геленджик. Перед стартом физрук предупредил нас о том, что на второй половине дистанции обычно наступает кризис, и каждый из нас должен будет преодолеть себя, чтобы обрести «второе дыхание», а кто этого не сможет, тот не дойдет до финиша. Затем нам дали старт, и мы побежали по дороге: четыре километра вперед, до контрольного пункта, и четыре километра — обратно. Вдоль дороги было расставлено несколько старшин, наблюдавших за тем, как мы бежим.
Тогда-то я и узнал, что значит «преодолеть себя». Примерно на шестом километре пути я выбился из сил и стал задыхаться. Меня охватило жгучее желание остановиться и сесть на землю. Но, помня о том, что нам сказал физрук, я заставлял себя двигаться вперед, задыхаясь и еле переставляя ноги. И вот через какое-то время дыхание снова появилось, и я снова побежал и добежал до финиша, выполнив норматив. Потом, отдышавшись после финиша, мы все увлеченно рассказывали друг другу о том, как каждый из нас обретал «второе дыхание». А осенью мне было очень приятно прикрепить к своей форменке значок «ГТО второй ступени».
Как обычно, главным нашим занятием в лагере было шлюпочное дело, в котором мы к тому времени уже немало преуспели. В то лето я познал всю прелесть управления шлюпкой под парусами. Ты сидишь на руле, паруса наполнены ветром, шлюпка ходко идет правым галсом и ты начинаешь маневр, чтобы сменить галс. «К повороту! Поворот оверштаг! Фок стянуть, кливер раздернуть!» Плавно «кладешь руля» влево и внимательно следишь за парусами. Кливер начинает набирать ветер и ты вовремя даешь последнюю команду: «Шкоты на правую!» И вот оба паруса набрали ветер, и шлюпка снова идет полным ходом, но уже левым галсом. И ты испытываешь огромное удовольствие от того, что ветер дует, а шлюпка идет и подчиняется тебе.
Помимо традиционных занятий в море и шлюпочных гонок мы участвовали в двух необычных мероприятиях — высадке морского десанта и морском походе на шлюпках в Новороссийск. Высадка морского десанта производилось в районе прибрежного поселка Архипо-Осиповка, который находится довольно далеко от Фальшивого Геленджика. Мы погрузились в два больших баркаса, и наш моторный катер доставил нас на буксире в район высадки десанта. Затем мы на веслах подошли к берегу, который встретил нас огнем холостых патронов и взрывпакетов, и, прыгая прямо в воду, с криком «ура» побежали в атаку на «противника». Все было похожим на настоящий десант.
Морской поход в Новороссийск был впечатляющим, но мое участие в походе закончилось неожиданным образом. Солнечным июльским утром мы вышли в море на тех же двух баркасах и долго шли на веслах. Затем с трудом установили тяжелые мачты баркаса и какое-то время шли под парусами. А затем сопровождавший нас моторный катер взял баркасы на буксир и повел нас дальше в сторону Новороссийска. Погода была отличная. Мы шли мимо пустынных гористых берегов и наслаждались морем, солнцем и чистым морским воздухом. На подходе к Цемесской бухте мы снова взялись за большие весла и вошли в порт своим ходом, как настоящие моряки.
Переночевав на полу в какой-то пустой казарме (мы в те годы спокойно воспринимали любые бытовые условия) и позавтракав, мы стали готовиться к экскурсии на знаменитую Малую землю. В те годы это историческое место еще не было связано с именем Брежнева, и никаких мемориалов там не было. Наоборот, все там сохраняло следы ожесточенных боев. Но что конкретно там было — этого мне увидеть не удалось. Мне рассказали об этом мои товарищи. Поход на Малую землю должен был осуществляться на баркасах, ведомых на буксире нашим катером. Усевшись на банках баркасов, мы приготовились к походу, а матросы катера стали обеспечивать отход нашей «флотилии». Один из матросов, стоя на пирсе, стал отталкивать мой баркас большим отпорным крюком (так называется длинный деревянный шест, на конце которого насажен специальный металлический крюк), для чего уперся деревянным концом крюка в планшир баркаса.
Когда он надавил на шест, тот соскользнул с планшира и, описав небольшую дугу, ударил меня своим торцом прямо в левый глаз. Шест имел довольно большой диаметр, и это спасло меня от тяжелого увечья: торец шеста приложился к глазнице таким образом, что сам глазик остался целым. В результате удара по щеке довольно сильно потекла кровь, и меня срочно отвезли в санчасть.
В лагерь я вернулся уже на санитарной машине и с перевязанным глазом. На молодом теле раны заживают быстро, и вскоре я уже был «в строю». Но шрамик под глазом долго напоминал мне об этой истории, пока с годами не рассосался.
Запомнился тот июньский день, когда пришло сообщение об аресте Берии. В лагере на видном месте стояли три больших портрета новых руководителей страны — Берии, Маленкова и Хрущева. Все мы немножко знали о том, что Берия уже много лет руководит органами НКВД и госбезопасности. Мы жили в те времена без телевизоров и радиоприемников и, соответственно, без постоянной информации о том, что происходит в стране, а тем более — в мире. Единственный в лагере радиоприемник находился в палатке дежурного офицера. Интересующиеся взрослые узнавали по нему новости, а нахимовцы вполне довольствовались тем, что им сообщали командиры.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
