Потом наш класс перевели в теплое помещение на другой стороне замка. Там, в тепле, на первых уроках жутко хотелось спать. Кто-то боролся со сном, а кто-то сдавался. Вспоминается такая картина: первый урок, идет лекция по физике, многие спят. Лекцию читает доцент Соколов — человек с внушительной внешностью старого интеллигента и изысканно вежливыми манерами. Глядя на класс, он все понимает и время от времени пытается как-то изменить обстановку. Вот он громко и с выражением произносит какой-то постулат, после чего вдруг обращается к спящему курсанту со словами: «Извините, я Вас не разбудил?» И продолжает читать лекцию. Он мог бы выдворить из класса спящего курсанта, и того бы примерно наказали, но он никогда не делал этого, по-видимому, понимая, что мы спим на лекциях не от хорошей жизни. Была у этого физика еще одна оригинальная манера: задав курсанту какой-либо вопрос и получив правильный ответ, он всегда произносил своим низким и слегка скрипучим голосом: «Благодарю Вас, Вы очень любезны». Вообще-то лекции Соколова мне нравились, и я слушал его с интересом, если это были не первые часы и не нужно было бороться со сном.
Мерзнуть в ту зиму приходилось не только в классе, но и на улице. За первым курсом был закреплен «наружный» пост часового на углу замка, который смотрит на пересечение Садовой улицы и Мойки. Там, в угловой части здания, находится небольшой хозяйственный дворик, в котором хранился уголь, используемый для топки печей. Часовой должен был охранять этот уголь и никого не допускать к стенам замка. Стоишь ночью один, на улице — сильный мороз, а вокруг — мертвая тишина. Вид у тебя «еще тот»: поверх шинели одет тулуп, на ногах — валенки, «уши» у шапки опущены и завязаны под подбородком, а винтовку прижимаешь «под мышкой», так как руки в шерстяных перчатках жутко мерзнут. Дверь, у которой ты стоишь, закрыта на замок, и ты прекрасно понимаешь «особую ценность» охраняемого угля и бессмысленность твоего пребывания на этом посту, и тоскливо ждешь, когда же придет к тебе смена. Этот пост был одним из «десертов», которыми угощали нас наши старшины.
Неприятными зимними мероприятиями были также утренние походы в баню. Нас подымали в пять часов утра, и мы, не выспавшиеся, топали строем, дрожа от холода, в большую баню на улице Чайковского, через которую за два утренних часа должен был пройти весь факультет. Мытье в бане рано утром не доставляло никакого удовольствия, а после этого снова нужно было идти по морозу и, по приходе в замок, начинать рабочий день.
Весна. Трудный первый курс подходит к концу
На первом курсе у нас произошло памятное событие — кораблестроительный факультет посетил Николай Герасимович Кузнецов, наш выдающийся флотоводец, который тогда в третий раз за свою необычную служебную карьеру командовал советским военно-морским флотом. Перед строем курсантов он произнес речь о том, что в стране разработана программа строительства большого военного флота, и ему нужны высококвалифицированные военные корабелы, которые будут обеспечивать строительство этого флота. Эта речь произвела на нас сильное впечатление и вдохновила перспективами своего будущего. Программа строительства огромного советского военно-морского флота выполнялась потом в течение трех десятилетий, но адмирал Кузнецов не участвовал в ее реализации — в 1955 году его в последний раз отстранили от руководства флотом. И далеко не всем, кто стоял тогда в строю факультета и слушал его речь, довелось участвовать в реализации этой программы.
Перспективы будущего вдохновили первокурсников, но до него было еще очень далеко. В июле мы сдали экзамены за первый курс и отправились в Кронштадт.
Линкор «Октябрьская революция»
Там, на внешнем рейде, стоял на бочках знаменитый линкор «Октябрьская революция», на котором когда-то служил мой отец. Моряки любовно называли линкор «Октябриной». Корабль уже доживал свой век и был в это время флагманом учебной дивизии, на кораблях которой проходили морскую практику курсанты военно-морских училищ и учебных отрядов флота. Мы прибыли на линкор для прохождения «курса молодого матроса» — первого этапа многолетних морских практик будущих офицеров.
На корабле, в экипаже которого состояло несколько сотен моряков, были размещены еще три сотни курсантов разных высших училищ. У курсантов на корабле не было своих определенных спальных мест — мы спали на подвесных парусиновых койках, которые на ночь подвешивались к подволоку (потолку) в проходах через матросские кубрики или же в других местах, кто где смог «зацепится». Утром койки, сложенные определенным образом, укладывались на верхней палубе корабля в длинные рундуки (ящики) с ячейками для коек. В скопище людей и коек ориентироваться нужно было по «боевым номерам», обозначенным на бирках, пришитых у каждого на груди, на левой стороне форменки, и соответственно обозначенных на койках.
В первой половине дня, когда на корабле шло «проворачивание механизмов», курсанты находились на боевых постах, по которым были расписаны. Там мы, вместе с матросами корабля, должны были «изучать и обслуживать технику». Я был приписан к корабельным водолазам, боевой пост которых находился в небольшой выгородке, расположенной где-то глубоко внизу, у самого днища корабля. Спускаясь туда по длинной и узкой вертикальной шахте, я попадал в царство мертвой тишины: никакие корабельные звуки туда не доходили. В выгородке хранилось легководолазное имущество и различная документация, а глубоководные скафандры и воздушные помпы хранились в специальных шкафах на верхней палубе. Водолазов было двое: старшина — «годок», заканчивавший срочную службу, которая длилась пять лет, и матрос, служивший второй год и готовившийся заменить старшину. Старшина был жутким балагуром, и чего только я не наслушался в часы «проворачивания механизмов»: и рассказы о всевозможных водолазных приключениях, и многочисленные морские и житейские байки. Но мне все же удалось узнать кое-что и по существу водолазного дела, и эти знания пригодились мне потом на четвертом курсе, когда мы проходили легководолазную подготовку.
На огромной верхней палубе линкора у каждой курсантской роты было «свое» место, где курсанты принимали пищу. Ориентирами таких мест были орудийные башни главного калибра и дымовые трубы. Для совершения ритуалов приема пищи рота была разбита на «бачки», то есть группы по десять — двенадцать человек. Перед обедом (завтраком, ужином) члены «бачка» усаживались в кружок на облюбованном месте палубы. «Бачковые», а ими бывали все по очереди, приносили с камбуза бачки (большие кастрюли) с первым и вторым, а также алюминиевые миски, ложки и черпаки. Содержимое бачков разливалось по мискам, стоящим на палубе, а хлеб раздавался по рукам, после чего будущие офицеры приступали к трапезе. Есть из миски, сидя задницей на палубе, было не очень удобно, но приходилось приспосабливаться. После окончания трапезы посуда уносилась на камбуз для мытья. Вся процедура кормления огромной массы людей сопровождалась длинными очередями «бачковых» на камбузе. О вкусовых качествах пищи говорить нечего — она была простой и невкусной, но мы тогда могли есть все, что угодно.
Во второй половине дня, если на корабле не было каких-либо авральных работ, курсантам некуда было приткнуться — они пребывали на верхней палубе, развлекаясь, кто как сможет. Любознательные изучали устройство надпалубных сооружений линкора, кто-то читал, сидя прямо на палубе, а другие просто болтались по палубе и вели бесконечные разговоры на самые разные темы. В нашей компании ходил по рукам «Капитальный ремонт» Леонида Соболева. Эта книга тогда была не то, чтобы запрещена, но — «не одобрялась» и была в то время большой редкостью. Книга была нашим бестселлером - мы зачитывались ею с упоением: описанные в книге служба и быт на линейном корабле перед началом первой мировой войны были похожими на то, что окружало нас. Цитатами из книги мы щеголяли друг перед другом и скрашивали ими нашу палубную жизнь.
Л.С.Соболев в центре, слева В.Г.Бакарджиев, начальник училища. Принятие присяги нахмовцами-курсантами на "Авроре". 1965 год.
Недели через две после начала нашей практики линкор совершил «боевой поход», начавшийся с трагического происшествия. Для того, чтобы этот большой корабль смог выйти на фарватер и двинуться в просторы Финского залива, к линкору подошли два небольших буксира, которые приняли с носа и кормы линкора буксирные концы и стали потихоньку разворачивать линкор в нужном направлении. В это время помощник командира корабля, который почему-то руководил операцией (управлять кораблем — это дело командира или, в крайнем случае, старпома), решил «помочь» буксирам и дал команду «немного крутануть» винты линкора. Винты линкора крутанулись, он обрел небольшой ход и, прямо на глазах изумленной публики, опрокинул один из буксиров, потянув его за связующий трос. Мы стояли на верхней палубе у борта и оторопело смотрели, как из-под буксира, перевернутого вверх дном, стали выныривать люди. Но вынырнуть сумели только те, кто был в рубке и на верхней палубе буксира. Через некоторое время буксир ушел на дно, унося с собой тех, кто был внутри его. Вынырнувших людей стали поднимать на борт линкора, а стоявших на палубе курсантов — энергично загонять вниз, чтобы не глазели на эту драму. Так я впервые увидел, как оплошность или низкая квалификация моряка могут в одно мгновение привести к трагедии.
«Боевой поход» все же состоялся. Разогнавшись и разрезая волны, линкор в течение двух часов шел по Финскому заливу, а затем произвел выстрел из орудия главного калибра. От этого выстрела корпус корабля содрогнулся так, что впору было смотреть — нет ли трещин на корпусных конструкциях. После этого линкор отражал атаку самолетов «противника», во время которой матросы, сидевшие у зенитных пулеметов, с неимоверной быстротой крутили руками ручки горизонтальной и вертикальной наводки, но не могли успеть за быстро летящими самолетами. Часа через четыре линкор вернулся к месту своей обычной стоянки. Оказалось, что это был последний поход легендарного корабля. В следующем году он был выведен из строя и отправлен на разделку.
«Курс молодого матроса» на линкоре был последним аккордом в тяготах первого курса. Покинув линкор, мы отправились в учебное плавание по Балтийскому морю на учебном корабле «Комсомолец», который был хорошо знаком большинству курсантов всех военно-морских училищ. Это плавание стало для меня одним из самых приятных воспоминаний о годах, проведенных в «дзержинке».
Учебный корабль «Комсомолец»
Во время плавания мы выполняли разные корабельные работы — от погрузки угля до большой приборки верхней палубы, но главным нашим занятием было несение штурманских вахт. На корабле была специальная штурманская палуба, оборудованная множеством штурманских столиков с необходимыми инструментами и различными штурманскими приборами. На этой палубе взводы курсантов по очереди несли штурманские вахты, аналогичные вахтам штурманов корабля. У каждого курсанта был свой столик с картой, на которой он самостоятельно вел прокладку курса. Перед началом вахты всем объявлялось фактическое место корабля, координаты которого каждый наносил на свою карту, а в конце вахты карты предъявлялись руководителю практики, который выставлял курсантам оценки в зависимости от «невязки» с тем местом, которое значилось на карте корабельного штурмана. График несения штурманских вахт был составлен так, чтобы каждый курсант побывал на всех чередующихся в течение суток вахтах, которые несут корабельные штурманы. Несение штурманской вахты было занятием умственным и поэтому нравилось. Мы учились определяться по маякам, по солнцу и по звездам и вести прокладку курса на карте. При этом мы получали удовольствие от самого процесса плавания на корабле, а временами и «оморячивались», когда погода на море портилась.
Запомнилась одна красивая ночь, когда наш взвод стоял вахту с ноля до четырех часов. Моряки называют ее «собака-вахта», но я был учеником, и воспринимал ее по-другому. Корабль шел в темноте, море было тихим, над головой — чистое небо, усыпанное яркими звездами, а вдали светились огни маяков, сменявших друг Друга по пути движения корабля. Идиллическая картина для штурманов — даже нам, неумелым, было сравнительно нетрудно определять место корабля и вести прокладку курса. Море, небо, идущий в ночи корабль и где-то вдали другой, идущий встречным курсом, — все это было очень красиво и романтично. После той ночи мне какое-то время даже хотелось стать штурманом, но это длилось недолго — специальность корабельного инженера уже давно была для меня желанной целью.
В Таллине нам дали увольнение на берег. Слова «на берег» (а не «в город») звучали тогда для нас по-особенному: ведь мы «пришли с моря». В Таллине жила мама одного из моих друзей — Вадика Кулишова, и компания друзей отправилась к ней в гости.
Вадик Кулишов
Мама Вадика работала редактором в большом эстонском издательстве и жила на улице Лятте. Шестеро «пришедших с моря» долго и с удовольствием шли к нужному дому через парк Кадриорг и какие-то узенькие улочки, а потом с еще большим удовольствием сидели вокруг гостеприимного стола, наслаждаясь хорошим вином и вкусной едой. Мама была рада видеть своего сына в кругу друзей, а мы были рады побыть в домашней обстановке. Того старого Таллина, ради которого ездят туда туристы, я в тот раз так и не увидел — знакомство с ним пришло ко мне позже.
После Таллина «Комсомолец» пришел в Ригу, но там мы стояли на внешнем рейде, и на берег нас не увольняли. Во время стоянки для нас были устроены шлюпочные гонки, перед началом которых опять нужно было пройти испытание на смелость — посадка в шлюпки производилась с «выстрела». «Выстрел» — это такое длинное бревно, которое отваливается от борта корабля и закрепляется перпендикулярно к борту. Шлюпки были спущены под «выстрел», и каждый курсант должен был пройти по нему, держась рукой за натянутый над ним трос, а затем спуститься в шлюпку по гибкому штормтрапу. «Выстрел» находился на высоте пяти метров над водой. Попробуйте с непривычки пройти по высоко поднятому круглому бревну, держась рукой за гибкий трос, который свободно качается из стороны в сторону. Но упасть в воду было бы еще не так страшно, а вот упасть с высоты на одну из шлюпок, которые стоят под «выстрелом« — такая перспектива не радовала. Деваться было некуда — пришлось проделывать этот трюк. К счастью, у всех все обошлось благополучно. А потом еще пришлось возвращаться на корабль таким же путем.
При стоянке на рижском рейде у нас произошел анекдотичный случай. Кубрик, в котором мы жили, располагался в корме корабля непосредственно под верхней палубой. Корма имела крутые обводы, зауженные к килю, и иллюминаторы кубрика как бы нависала над водой.
В тот день мы, как обычно, обедали в кубрике, сидя за раскладными столами, которые выставлялись на время еды. Одним из «бачковых» был интеллигентный юноша Олег. На военном корабле категорически запрещено что-либо выбрасывать за борт через иллюминаторы, поэтому остатки пищи, сложенные в бачки, положено было относить на камбуз для соответствующего складирования. Но Олегу было лень тащиться на камбуз, и он, не долго думая, выплеснул содержимое бачка в
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
.jpg)