В течение нескольких дней мы шли на лыжах от деревни к деревне, поражаясь тому, что мы видели вокруг. Деревни были раскиданы среди лесов, в большинстве из них не было ни электричества, ни радио, ни магазинов, ни каких-либо других признаков цивилизации. Во время дневных переходов нас окружало сказочное безмолвие зимнего леса. За время пути мы не встретили ни одной машины, и только санный след указывал нам дорогу. Иногда он был едва заметен, а иногда дорога была полностью покрыта снегом: зимой по ней никто не ездил.
В каждой деревне приход нашей агитбригады был праздником. Везде нас встречали как дорогих гостей, устраивали на ночлег в наиболее приличных избах, кормили картошкой и квашеной капустой, а там, где существовали мужики, появлялся и самогон. Наши консервы воспринимались хозяйками как деликатесы, хлеб бывал не всегда, а спать приходилось на полу, не раздеваясь и укрываясь ватниками.
Никаких там клубов со сценами и в помине не было. Выступления агитбригады проходили в обычных крестьянских избах, освещаемых керосиновыми лампами, иногда — в «красных уголках», размещавшихся в таких же избах вместе с правлениями горе-колхозов. На концерт собиралось все население деревни, в основном — старики и старухи, гораздо реже встречались взрослые и дети. В горнице, где проходил концерт, битком набивался народ; «артистам» оставляли несколько квадратных метров свободной площади, на которых мы и «выступали». Еще в первой деревне мы сообразили, что лекции о политике партии и неизбежной победе коммунизма этому народу совершено не нужны, и потому стали начинать наши выступления непосредственно с художественной части, благо «лектор» был тоже нашим человеком и притом участвовал в концерте. Мы пели, плясали, читали стихи и рассказывали разные веселые хохмы. Старались изо всех сил, потому что видели, как радовались люди. Главным действующим лицом в концерте был аккордеонист Вадим Фирсов — высокий, цветущий, пышущий здоровьем и жизнерадостный парень. У него был отличный аккордеон, он хорошо играл на нем и к тому же красиво и бесподобно громко пел как лирические песни, так и разного рода деревенские частушки, от которых бабушки хохотали до слез.
С Е.И.Булюкиным и В.А.Фирсовым (справа)
Как-то раз, когда мы уже заканчивали свой вечерний концерт, приехали мужики из соседней деревни, которая лежала в стороне от нашего маршрута. Они стали так душевно просить нас сейчас же поехать с ними и дать концерт у них в деревне, что мы не могли отказать им. Нас посадили в две пары больших саней, и лошадки бодро побежали по лесной дороге. Обратно мы возвращались уже заполночь. Концерт прошел, как всегда, успешно. Хозяева, естественно, «угостили» нас, и мы, усталые и умиротворенные, укрытые крестьянскими тулупами, сидели в санях и любовались окружающим пейзажем: все вокруг было покрыто белым-белым снегом, а над головой на черном небе сияли ослепительно яркие звезды. И мы тихо разговаривали о том, какая вокруг потрясающая красота, и какая среди этой красоты жуткая бедность.
В этом агитпоходе я впервые задумался о том, что светлое будущее под названием коммунизм, к которому вела нас партия, наступит, по-видимому, еще очень не скоро. Не буду врать, эта мысль навела меня на глубокие раздумья о судьбах моей родины. Вернувшись из агитпохода, я окунулся в работу, которая мне нравилась, и принимал жизнь такой, какая она есть.
Через три месяца после начала моей трудовой деятельности я женился на девушке, за которой ухаживал, будучи курсантом. Аля в это время заканчивала электротехнический институт, называвшийся тогда «ЛЭТИ имени Ульянова (Ленина)». Церемония нашего бракосочетания проходила в недавно открывшемся на набережной Красного Флота. Дворец производил очень сильное впечатление — там все было очень торжественно и необычно для советских граждан.
Когда родилась наша первая дочь — Марина, моя жена сполна хлебнула той «заботы», которую проявляло тогда советское государство о молодых матерях. Отпуск по беременности полагался только до шестимесячного возраста ребенка — дальше нужно было крутиться, как можешь. Места в детских яслях и садиках доставались с большим трудом, а дочка наша, как и многие ленинградские дети, постоянно болела (тогда это называли «простудами», понятие «аллергия» появилось позднее). Молодая мать крутилась среди бесконечных вызовов врача на дом, «больничных листов» по уходу за ребенком, которые на короткие сроки освобождали ее от работы, поиском и наймом нянек и других способов опеки ребенка в рабочее время. Несмотря на то, что я регулярно работал «сверхурочно», денег на жизнь нам постоянно не хватало.
Но, несмотря на бытовые проблемы, в жизни было много интересного -- началась недолгая «хрущевская оттепель». Стали появляться интересные книги, журналы и кинофильмы. Появились исполнители авторских песен (их тогда величали «бардами»), которые выступали в разных маленьких, неофициальных залах, битком набитых слушателями. Песни бардов как бы противопоставлялись официальным песням, они задевали душевные струны людей. Весь город заговорил о театре Товстоногова, и нам с женой время от времени как-то удавалось попадать на его спектакли, которые каждый раз производили на нас очень сильное впечатление.
В те годы был опубликован роман Константина Симонова «Живые и мертвые», который потряс меня впервые сказанной правдой о том, как и почему громили немцы наши войска в первые месяцы войны - эта тема была до той поры закрыта для печати. Книга была написана человеком, прошедшим всю войну, испытавшим и горечь поражения, и горечь потерь, и радость победы, человеком, которого знала вся страна. Успех книги у читателей был огромным. А потом появился «Один день Ивана Денисовича», и страна впервые узнала про Солженицына.
Люди свободно заговорили и и о сталинских репрессиях, и о всем том, что окружало их в жизни. Но потом «оттепель» закончилась, и со свободой разговоров опять стало сложнее — они переместились на кухни, где люди собирались «по интересам». Для одних людей «свободные» разговоры вечером на кухне стали главным делом в жизни, другие же относились к ним попроще: они судачили о текущей политике так же, как судачат о соседях, о родственниках и о бытовых проблемах, и с удовольствием пересказывали свежие политические анекдоты. Только вот о недавнем страшном прошлом страны и о прошедшей войне говорили всерьез. Людям предстоял еще долгий-долгий путь постепенного узнавания всей правды о войне и о том, что было до нее и после нее.
В конце второго года нашей семейной жизни я неожиданно получил на работе предложение о переходе в другой отдел, занимавшийся ракетным вооружением подводных лодок. Мне предложили заняться совершенно новым делом, связанным с отработкой новых ракетных комплексов, в том числе — с длительными командировками в районы проведения испытаний ракет.
Я был молод, энергичен и в меру честолюбив, недавно появившаяся ракетная техника была овеяна ореолом секретности и романтики, а длительные командировки сулили существенные дополнительные доходы, столь необходимые молодой семье, и я решил попробовать себя в новом деле.
Вскоре я приступил к работе в отделе вооружения, где сразу же был включен в группу обеспечения летно-конструкторских испытаний нового ракетного комплекса Д-4, создаваемого в конструкторском бюро В. П. Макеева, которое называлось тогда СКБ-385. Это был первый в нашей стране ракетный комплекс, обеспечивающий возможность запуска баллистических ракет из подводного положения подводной лодки. '
Программа летно-конструкторских испытаний предусматривала многократное проведение пусков ракет с подводной лодки проекта 629Б, спроектированной в ЦКБ-16 и специально предназначенной для проведения этих испытаний. Пуски ракет должны были производиться в акватории Баренцева моря, а экспедиция по проведению испытаний базировалась в Североморске. После недолгой подготовки я выехал в свою первую командировку на север.
Ракетная подводная лодка проекта 629Б
Первые поездки в новые места, как и первые шаги на новом поприще, запоминаются надолго.
Скорый поезд Ленинград-Мурманск быстро бежал среди заснеженных лесов Карелии. В вагоне было тепло, чисто и уютно, пассажиров было немного. Настроение у меня было приподнятое. Меховая куртка, которую мне выдали на работе перед отъездом в командировку, казалась мне шикарной одеждой, а лежавшие в кармане «командировочные» деньги придавали чувство уверенности в себе. Я думал о том, что ждет меня впереди, не имея ни малейшего представления о том, как это на самом деле будет.
Сумрачным зимним утром поезд пришел в Мурманск. Я вышел на привокзальную площадь, окаймленную большими снежными отвалами, и сел в автобус, направлявшийся в столицу Северного флота — город Североморск. Автобус довольно быстро прошел по заснеженным улицам Мурманска, вышел на североморское шоссе и через несколько километров остановился у контрольно-пропускного пункта, за которым начиналась «закрытая зона» Северного флота. После проверки документов, разрешавших пассажирам въезд в закрытую зону, автобус пополз по извилистой дороге, проходящей через сопки, расположенные вдоль берега Кольского залива. В те времена это была основная дорога, связывавшая Северный флот с Большой землей. Дорога была проложена только до Североморска, далее в любую из военно-морских баз можно было попасть водным путем.
Примерно через два часа автобус прибыл к месту назначения. Североморск был совсем небольшим городком, построенным на берегу Кольского залива на месте старинного рыбачьего поселка Ваенга. Небольшая центральная часть города была застроена невысокими каменными домами, имевшими симпатичный вид, на остальной территории располагались штабные здания и казармы различных воинских частей, а также деревянные жилые дома барачного типа, раскиданные по окружающим сопкам. В центральной части города находились стадион, кинотеатр, штаб Северного флота и Дом офицеров. Недалеко от центра вдоль береговой линии были расположены пирсы, у которых теснились эсминцы и другие боевые корабли — был главной базой надводных кораблей Северного флота.
Улицы города были хорошо расчищены силами матросов и сияли чистым белым снегом, автомобильного движения в центральной части города почти не было. Зимний Североморск выглядел очень привлекательно.
Спустя четверть часа после прибытия автобуса я поднялся по трапу на борт большого теплохода «Мария Ульянова», зафрахтованного на зимний период для размещения участников испытаний ракетного комплекса. После недолгого оформления документов я получил место в четырехместной каюте, где были размещены мои коллеги из бюро, приехавшие раньше, и я окунулся в комфорт, который в обычной жизни молодому инженеру был недоступен.
Лайнер блистал чистотой и порядком. Даже четырехместные каюты, в которых жили «нижние чины», то есть рядовые инженеры и техники, казались нам великолепными. Что уж говорить о двухместных и одноместных каютах, в которых размещались те, кто занимал более высокие ступени служебной лестницы. Приборка всех помещений осуществлялась ежедневно, регулярно менялось постельное белье, работали душевые. Все это было непривычно, но уж больно нравилось. А причиной такого сервиса было то обстоятельство, что с началом навигации лайнер должен был идти в заграничный рейс, и весь экипаж зимовал в полной готовности к предстоящим заманчивым плаваниям. Как уж удалось ракетчикам перехватить на зиму это чудо — об этом знали только посвященные.
Наша жизнь на прекрасном лайнере продолжалась недолго, но надолго осталась прекрасным воспоминанием. В начале мая «Мария Ульянова» отдала концы и ушла в прекрасные дали, о которых всю зиму мечтали моряки и стюардессы, а на ее место был поставлен старый неказистый пароход на котором нас встретил «нормальный» советский сервис. Нас распределили по тесным и грязным четырехместным каютам с двухъярусными койками и полчищами тараканов, привольно живущих среди магистральных трубопроводов и кабельных трасс, проходящих сквозь каюты. И мы жили там несколько месяцев, пока в городе не открылась наконец-то флотская гостиница «Ваенга», в которую и поселили всю экспедицию.
Но все эти перипетии быта имели тогда второстепенное значение, ибо главным и всеобъемлющим фактором жизни была работа.
Экспедицией назывался временный трудовой коллектив, созданный для проведения испытаний ракетного комплекса. В состав экспедиции входили специалисты от всех предприятий, участвующих в создании ракетного комплекса и подводной лодки, а также представители разных организаций Военно-морского флота, связанных с проведением испытаний. Каждый из участников экспедиции имел свои определенные функции и свою ответственность за выполнение закрепленных за ним работ и работоспособность «своей» техники, а экспедиция в целом обеспечивала выполнение всего комплекса работ, связанных с подготовкой и проведением пусков ракет и анализом телеметрической информации о прохождении пусков.
Подводная лодка, с которой проводились подводные пуски баллистических ракет, входила в состав одного из соединений Северного флота. Во время испытаний она базировалась в губе Окольной, расположенной на окраине Североморска.
Когда наша лодка впервые пришла в Североморск, по ее поводу возникло много острот и каламбуров, причиной которых были следующие обстоятельства. Бортовой номер лодки, который выписывается большими белыми цифрами на ограждении рубки и виден издалека, был «777» (). В те времена одним из популярных в народе спиртных напитков был портвейн «три семерки», на этикетке которого красовались эти самые цифры.
Командир лодки носил фамилию Бочкин, а штурманом был Старкин. Как говорится, нарочно не придумаешь.
Командир подводной лодки капитан второго ранга Сергей Иванович Бочкин был молод, обаятелен и энергичен. Несмотря на все сложности и трудности, обусловленные проведением испытаний, руководимый им экипаж довольно быстро освоил специфику проводимых испытаний, хорошо выполнял свои функции при проведении пусков ракет и терпеливо переносил все неудобства, связанные с нахождением на борту корабля большого количества лишних людей при выходах в море — команда испытателей, обеспечивавших проведение пусков, была довольно большой. В ее состав входили ответственные представители предприятий — разработчиков составных частей ракетного комплекса и подводной лодки, стартовая команда, состоявшая из офицеров ракетного полигона, а также офицеры из других военно-морских организаций. Представители промышленности обеспечивали контроль за работой «своей» техники и принятие необходимых мер, если возникали какие-либо нештатные ситуации.
После прохождения определенной подготовки я был включен в состав команды испытателей и впервые вышел на лодке в море. Свой первый пуск я до сих пор помню со всеми подробностями.
Пуск проводился на стартовой позиции, расположенной у острова Кильдин. При подходе к стартовой позиции лодка легла на боевой курс и погрузилась на стартовую глубину. При движении в подводном положении в течение получаса выполнялись предварительные операции, связанные с работой навигационного комплекса и взаимодействием с обеспечивающим кораблем, на котором находилось руководство проведением пуска.
Наконец, началась предстартовая подготовка. Все испытатели находятся на своих определенных местах: стартовая команда работает на пультах, остальные наблюдают за действиями моряков и функционированием своих систем и аппаратуры. Мое место — на средней палубе ракетного отсека около пусковой шахты. Можно протянуть руку и положить ее на корпус шахты — там, совсем близко, стоит ракета, там сейчас соединятся горючее и окислитель, заработает мощный двигатель и огромная сила понесет ракету вверх. Все знают о потенциальной опасности и потому находятся в напряженном состоянии. Это потом, через десять-двенадцать пусков появится спокойная уверенность в безопасности старта, а сейчас каждый остро ощущает свое присутствие в небольшом замкнутом пространстве отсека, в центре которого находится стартующая ракета, отделенная от людей только металлической оболочкой корпуса ракетной шахты. В отсеке стоит тишина, на фоне которой четко идут доклады о выполняемых операциях.
Шахта заполняется водой, идет наддув баков ракеты, давление в шахте выравнивается с забортным, открывается крышка шахты, набраны готовности всех электрических цепей, получена готовность бортовой системы управления ракеты и вот — старт! Вопреки ожиданиям, слышен не очень сильный шум в шахте, затем — два несильных удара бугелей ракеты о направляющие пусковой установки и — мертвая тишина. Через несколько секунд по громкоговорящей связи из центрального поста приходит сообщение: «ракета вышла!». Взрыв эмоций, все жмут руки друг другу, оживленно делятся впечатлениями. Затем, после всплытия лодки в надводное положение, с обеспечивающего корабля приходит информация о том, что выход ракеты из-под воды и ее движение на начальном участке траектории полета прошли успешно. Остается ждать, когда придет сообщение с боевого поля о том, куда попала ракета.
Но это будет еще не скоро, об этом узнаем по приходе в базу, а пока объявляется «перекус».
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
.jpg)
