В поездках по Прибалтике мне время от времени приходилось сталкиваться с откровенной неприязнью к нам, русским. Не хочу касаться этого тонкого и сложного вопроса — наших взаимоотношений с прибалтийскими народами, ибо знаю, что у него глубокие корни, долгая история и большое количество желающих использовать национальный вопрос в своих корыстных политических целях. Хочу только с грустью констатировать тот факт, что советской Прибалтики больше не существует, а есть три суверенных прибалтийских государства, взаимоотношения с которыми много лет были напряженными, но теперь постепенно налаживаются.
Перед московской олимпиадой мы совершили вояж на машине по Золотому кольцу России. Наша старшая дочь была уже замужем, и мы взяли с собой только младшую — ей было девять лет. После разных приятных впечатлений, полученных нами от поездок по «европейской Прибалтике», мы на этот раз увидели нечто другое.
Сначала мы, переночевав в Новгороде, благополучно доехали до Москвы. По дороге нас веселили длинные деревянные заборы, выкрашенные зеленой краской, которые недавно были установлены в деревнях, расположенных вдоль шоссе, для того, чтобы закрыть от взоров ожидаемых иностранных туристов бедный и унылый вид этих деревень. Заборы на самом деле не могли закрыть этот вид полностью, и назначение их становилось очевидным.
Подъезжая к Валдайской возвышенности, я догнал колонну из трех большегрузных машин. Машины шли довольно медленно, поднимаясь по длинному «тягуну», а вершина лежащего впереди холма закрывала мне обзор дороги, и я поплелся за последней машиной, сетуя на то, что приходится терять время. Каково же было мое удивление, когда шофер впереди идущего грузовика, поднявшись на вершину холма, стал сигнализировать левым «поворотником», показывая мне, что дорога впереди свободна, и я могу его обгонять. Я с чувством благодарности обогнал его, а затем два других шофера проделали со мной то же самое на следующих «тягунах». Вообще-то это джентльменское действо было распространено в те времена, но ведь шоферы грузовиков вели куда-то далеко машины с большим грузом — казалось бы, какое им дело до какого-то «жигуленка», успеет он умчаться по своим делам. Но водители — «дальнобойщики» считали нужным уважать всех участников дорожного движения. Этот эпизод врезался мне в память как некий образ того времени. Попробуйте себе представить такое при теперешней вакханалии на дорогах.
Путешествие по Золотому кольцу потребовало терпимости к бытовым условиям. Мы ночевали в городе Плесе, в котором когда-то Левитан написал свою известную картину . Осмотрев маленький и бедный городок, прижавшийся к берегу великой русской реки, мы поселились на ночлег в некую «гостиницу», где нам предоставили большую пустую комнату с шестью кроватями. Здесь мы получили порцию нашего родного «сервиса». Усталые, мы быстро заснули. Однако, вскоре я проснулся — в комнате стоял какой-то тихий звон. Я взглянул на свою простыню, которой был укрыт, и обомлел: вся простыня была усеяна большими комарами. Подняв взор к потолку, я увидел, что он тоже весь был покрыт комарами. То же самое было и на других постелях. Оказалось, что в одной из больших оконных форточек не было стекла, и тучи прибрежных комаров заселили нашу комнату. Ночь прошла без сна — мы с женой спасались от комаров сами и спасали от них нашу дочку.
Исаак Левитан. Вечер. Золотой Плес, 1889.
Во Владимире Аля с Таней ночевали в общежитии при центральном рынке, а в Ярославле их пустили в гостиницу переночевать в «подсобке» на этаже. Я же, по привычке, ночевал в машине — в «копейке» это было довольно удобно, вот только не совсем удобно было поутру просыпаться в людном месте среди первых прохожих. И только в Суздале нам повезло: нам дали на одну ночь приличный номер в гостинице для иностранных туристов. В Костроме и Иванове мы подолгу не задерживались, чтобы не искушать судьбу с ночлегом, да и с едой в этой поездке было не здорово — мы стали торопиться домой. Но в Ростове Великом мы побывали.
На обратном пути нам еще раз повезло: объехав стороной Москву и полюбовавшись красотами Подмосковья и каналом Москва-Волга, мы попали на ночлег в великолепный кемпинг, только что построенный на ленинградском шоссе недалеко от Калинина и предназначенный для обслуживания иностранных туристов, которых ожидали в связи с олимпиадой. В наших многолетних путешествиях на машине это был единственный и неповторимый кемпинг, в котором можно было чего-то поесть, помыться в душе и спать в чистоте в маленьких симпатичных домиках, — в нашей стране любили заботиться об иностранцах.
А общее впечатление от «золотого кольца» у меня было довольно грустным: старинные русские города выглядели совсем не «золотыми», а их замечательные храмы в большинстве своем имели далеко не величественный вид — они были либо давно не ремонтированы, либо разрушены. Реставрация кое-где только начиналась. Только в Суздале один отреставрированный храм сиял обновленными синими куполами, но на фоне десятка других полуразрушенных церквей он вызывал только чувство надежды на то, что все когда-нибудь будет восстановлено. былого русского архитектурного величия пришли гораздо позднее.
Прошли годы, и образ жизни моей семьи в летнюю пору опять изменился — я получил участок в садоводстве, расположенном в районе платформы «54 километр» дороги на Приозерск. Садоводство расширялось за счет прилегающего леса. Получив этот участок, я на многие годы обрел «личную» жизнь, свойственную всем начинающим «садоводам»: валить лес на своем участке, раскорчевывать пни и облагораживать землю, а затем долго и терпеливо строить дачный дом. Долго и терпеливо — потому, что не было ни средств, ни условий для того, чтобы взять и сразу все построить. В те годы по указу свыше жителям города в большом количестве стали выдавать садовые участки в разных местах Ленинградской области. Но построить на участке небольшой дом, габариты которого ограничивались действующими строгими правилами, было очень сложно: на строительных базах и в магазинах в свободной продаже не было никаких строительных товаров. Все было большим дефицитом и все нужно было «доставать» — носиться по магазинам и базам, где время от времени что-то появлялось и мгновенно раскупалось — доски, шифер, рубероид, цемент, гвозди, рамы, двери и тому подобное. Серьезные вещи — кирпич, брус, бревна — можно было достать только «левым» путем, за соответствующее вознаграждение.
Свой дом я начал строить не совсем обычно. В «Рубине» тогда «осваивали» сразу два садоводства, и участки в них, наряду с другими «безземельными» гражданами, получили сразу несколько человек из числа технического руководства бюро (главные конструкторы проектов и специализаций). В это время в стране проходила андроповская кампания «борьбы с расхищением социалистической собственности». Начальник бюро, озабоченный тем, чтобы кто-нибудь из его «технической элиты» не «попал бы под эту кампанию», пытаясь приобрести «слева» какие-нибудь строительные материалы, организовал для нас возможность покупки сборных щитовых домиков, которые только что начали изготавливать в некоем «спецучреждении» — трудовом лагере для лиц, подвергнутых принудительному лечению от алкоголизма (были в советской стране и такие учреждения). Домик стоил тысячу четыреста рублей, а я только что был удостоен Ленинской премии, денежное выражение которой составляло одну тысячу шестьсот шестьдесят шесть рублей (премия в размере десяти тысяч рублей делилась поровну между шестью ее лауреатами). Полученная мною сумма и пошла на покупку щитового домика.
Шеф «Рубина» поздравляет автора с присуждением ему звания лауреата Ленинской премии. 1984 год
Домик этот при продаже официально назывался домом, но называть его так на самом деле было бы смешно. То, что было получено мною в разобранном виде непосредственно на месте его изготовления («учреждение» находилось где-то в лесах Волосовского района), представляло из себя полтора десятка сколоченных щитов и гору промаркированных досок разных размеров, многие из которых были кривыми и совершенно непригодными для строительства дома. Мои приятели, имевшие опыт строительных работ, сделали ленточный фундамент, собрали на нем из щитов контуры дома и сделали крышу, накрыв ее удачно купленным шифером, после чего мы увидели, что стены «дома» просвечиваются насквозь по всему периметру — между досками обшивки были большие щели. И я начал процесс дальнейшего строительства дома: отдирать и заново сколачивать доски на щитах; «доставать» доски разных калибров, рамы, рубероид, утеплители, оргалит, керамзит, кирпич для печки, кирпич для стен, гвозди и разные другие принадлежности; реализовывать по мере «доставания» все это в конструкциях дома. «Доставанию» весьма способствовало наличие своей машины: где бы мы ни ездили, мы везде посещали строительные магазины и базы и, время от времени, приобретали что-нибудь необходимое. (Например — дверцу для печки и кочергу привезли из Латвии, некоторые гвозди и зеркало — из Эстонии, а коробки для электропроводки, которых вообще не было в наших краях, я привез из Киева, куда ездил в служебную командировку). Основные строительные материалы приобретались в своих краях — иногда самостоятельно, иногда с помощью товарищей по работе.
В Кронштадте (супруги Жежели и Карповы)
Большой вклад в дело «доставания» досок внес мой старый друг Славка Жежель, который в это время был довольно большим начальником в Кронштадте, в сферу влияния которого входил и Кронштадтский морской завод, ремонтировавший военные корабли. Славка официально выписал для себя на заводе и оплатил по заводским (весьма невысоким) расценкам сначала одну, а потом — вторую машину хороших досок. Это было вполне законное действие, подкрепляемое соответствующими документами. Вся соль была в том, что такие действия производились «не всегда и не для всех» — доски были дефицитом. Одна машина с досками благополучно доехала до моей дачи, и из тех досок был сделан отличный пол в большой комнате. А с другой машиной вышло не так удачно: оплаченная и загруженная досками машина в Кронштадте была поставлена на ночь на охраняемой территории под присмотром какого-то мичмана. Ушлый мичман ночью заменил отличные доски, лежавшие в машине, на низкокачественные обрезные доски из березы, не пригодные для использования в строительстве дома. Машина рано утром ушла на паром, и все было «шито-крыто». Я встретил машину-самосвал у парома в Ломоносове, в кузове самосвала доски были плохо видны, да у меня и в мыслях не было — проверять, что там в кузове лежит. Машину вел молодой матрос, не имевший к деяниям мичмана никакого отношения. Когда мы с ним доехали до моего дачного участка, и он сбросил содержимое кузова на землю, я очень удивился тому, что увидел, ибо Славка обещал мне прислать хороших досок. Потом все и выяснилось. Эти грубые доски, само собой, не пропали — ими был обшит сарай, весьма важный объект дачной жизни.
Строительство дачного дома растянулось на много лет. Многое я сделал сам, осваивая разные умения, которых раньше у меня не было, а на некоторые особо важные работы нанимались мастера. Независимо от хода совершенствования строящегося дома, мы давно уже живем в нем в летнюю пору. Дети наши уже выросли и живут своей жизнью, а нам с женой этот дом и собственный кусок земли размером в пять соток приносят большое удовольствие и большую пользу для здоровья. Здесь у меня — приют спокойствия, трудов и хорошего настроения.
В моей личной жизни очень многое значили друзья и дружеские отношения с людьми.
На работе у меня были «товарищи по работе», с которыми мне хорошо работалось. Среди товарищей по работе было много приятелей, с которыми сложились хорошие дружеские отношения. Были и очень близкие приятели, с которыми я имел много общего и общался не только на работе, но и вне работы. Однако, служебные отношения неизбежно ставят определенные ограничения в общении людей, а близкие дружеские отношения с товарищами по работе в определенных ситуациях могут поставить под сомнение деловую репутацию людей. Поэтому в реальной жизни определение «друзья по работе» было достаточно условным — в большинстве случаев это были просто хорошие приятели, общение с которыми создавало определенный душевный комфорт.
Традиционная встреча нахимовцев в Дивенской. 1976 год
Большой круг друзей подарила мне жизнь в нахимовском училище. В первые годы после того, как все мои друзья окончили высшие училища и делали свои первые шаги на службе, мы встречались не часто и дискретно — как получится. А потом сложилось так, что многие ребята, послужив на Севере или Дальнем востоке, разными путями стали возвращаться в Ленинград. И тогда начались наши регулярные встречи — ежегодные «мужские» и частые «семейные». Мы не были связаны никакими служебными узами, и на этих встречах всегда царила та душевная близость, когда можно говорить о чем угодно и как угодно, зная, что тебя всегда правильно поймут. И если кто-то, не подумав, «ляпнет» что-нибудь «такое» — его не осудят и не станут думать о нем плохо, а просто посмеются или хором «оборжут» его.
Однокашники и преподаватели на юбилейной встрече выпускников Нахимовского училища. Тбилиси, 1983 год
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
