Высокая пенистая волна накрывает нас с головой. Еще удар — и мы барахтаемся в холодной воде, а «Бегущая» качается на волне вверх килем. Мы хватаемся за нее. Доски скользкие. У Олежки ободрана рука. Течет кровь. Он вопит:
— Братцы, я ранен!
— Держитесь, марсофлоты! Вадим хрипит:
— Я держусь!
До чего глупо утонуть, ничего еще не повидав в жизни! Дед этого мне никогда не простит. Но что это плывет там вдали? Ближе, ближе... Ингрид, милая моя собачинка! Она скулит и плавает вокруг нас и пытается взобраться на днище «Бегущей», срывается и опять плавает вокруг, скуля и, наверное, соображая, как бы помочь мне... Верный мой друг!
Вдруг громовой голос — совсем как из милицейской машины на таллинском перекрестке — вещает:
— Держитесь! Идем на подмогу!
Да ведь это громкоговоритель с заставы. Ура! Мы с Вадимом поддерживаем Олежку: от вида крови он совсем раскис и, того и гляди, сорвется — .
.
— Ой, не могу!
— Не скули!
— Истеку кровью!
— Не истечешь!
Прыгая на волнах, от берега спешит катер. Нас, значит, увидели с пограничной вышки. С другой стороны тоже стрекочет мотор, торопится к нам на помощь — это рыбачий баркас.
Катер подходит первым. Пограничники протягивают мне сильные руки, но я говорю:
— Возьмите сначала их, я капитан! Они забирают Вадима, Олежку. .
— Твоя овчарка?
— Моя.
Они забирают и .
Старшина ругает нас на чем свет стоит:
— Кто вам разрешил, пацаны, выходить в море в шторм?! Утопли бы — нам отвечать. Эх, я бы вас ремнем!..
Очень обидно, когда тебя «пацаном» называют и угрожают ремнем. Но я даже не огрызаюсь. Я прошу:
— Не бросайте «Бегущую»! Дед ужасно расстроится.
— Раньше о деде не думал?
Но тут же старшина говорит уже ласковее:
— А ты прав. Капитан не оставляет в беде свой корабль... И он отдает приказание:
— Взять «Бегущую» на буксир.
Олежка смотрит, как льет кровь по руке, и — о позор! — теряет сознание.
— Сомлел,— говорит сочувственно старшина.— Карнаухов, перевяжи-ка парнишку!
Толстяка перевязывают. Дают ему что-то понюхать из баночки, и он приходит в себя. Чихает.
Мы дрожим с головы до ног, и солдаты набрасывают нам на плечи плащ-палатку.
Отец, дед и Аистов уже ждут на причале. С ними Шелехов и Белокуров. Выслушав доклад старшины капитану, дед говорит:
— Мучители вы мои! Аистов посмеивается.
— Им захотелось попробовать шторма. Внук, по-моему, в деда пошел, товарищ адмирал. Дед сердито:
— Не сомневаюсь!
— Так чего же ты сердишься? Радуйся!..— смеется отец.— Ну-ка, идемте домой, мать волнуется. Ингрид в дом прибежала как бешеная и стала дергать меня за штаны. Но на заставе уже вас увидели с . Я-то думаю: куда Ингрид скрылась? А она, выходит, поплыла вас спасать.
И он гладит ее мокрую спину.
Старшина, который грозил нам ремнем, говорит:
— Они отважные парни, товарищ адмирал! Вот этот, к примеру,— показывает он на меня,— шлюпку оставить никак не хотел. Вроде как капитан корабля...
Глаза у деда становятся добрые-предобрые.
— А иначе и быть не могло. Он — Коровин!
Отец и дед благодарят пограничников. Аистов говорит:
— А за шлюпку вашу не беспокойтесь, товарищ адмирал. Мои орлы о ней позаботятся.
Мы идем домой берегом. Отец и дед набросили нам на плечи свои кителя, а Олежку пограничники закутали в одеяло. Ух ты, а шторм продолжается! Волны нам подбираются под ноги, деревья трясутся, отчаянно кричат. Ингрид лает на них. Она их не выносит.
Приходим домой. Баба Ника рыдает. Проливает слезы и мама. Чужие страдания каждый день в поликлинике видит — и хоть бы что, а тут вдруг разнюнилась!
— Сынок мой, сынок!..
Как в романах: «Счастливая мать прижала к груди возвращенного сына и, обливаясь слезами, твердила: «Ты нашелся, любимый мой сын! Ты нашелся!»
Я жалею ее и целую, хотя лизаться терпеть не могу. А тетка Наталья ворчит:
— Не плакать над ним, а драть его надо! Матери родной не жалеет. Будь он моим сыном...
Я грублю:
— Но у вас сына нет, и вам некого драть!
Она:
— Хулиган растет.
Дед:
— Зря такими словами разбрасываетесь.
Тетка:
— Ну что ж, как хотите, так и воспитывайте. Не мне, вам с ним жить.
Отец:
— Как умеем, так и живем.
Он перевязывает Олежкину руку:
— Эх, как тебя ободрало!
Берется за , чтобы не хватил, чего доброго, Олежку столбняк. От вида острой иглы Олежка падает в обморок. Ну куда это в самом деле годится?
Отец утешает — бывает и матросы взрослые падают, когда их уколешь.
До чего слабонервный народ! Меня хоть насквозь проколи — я не пикну!
Дождь бьет в стекла. Шуршит. И висит над морем, как сетка. Все море в дырочках.
Нахимовцы уезжают. Благодарят деда и бабу Нику за морское гостеприимство. Потом Белокуров, отведя нас с Вадимом в сторонку, говорит строго, как старший:
— А все же вы ни к чему перед нами выдрющивались. Мы бы в такой шторм зазря не пошли. Дураки вы еще, ох какие вы дураки! Могли все потерять: и жизнь, и нахимовское. Ну, до свидания, ребята!
Мы им крепко жмем руки. Все же славные парни. И они, надев плащи с капюшонами, уходят к автобусу. В дождь.
Вечером дед на веранде мелким почерком пишет что-то в тетради.
— Что ты пишешь, дед? Письма?
— Вспоминаю прошлое, внук. Нас, старых моряков, осталось уже мало, они уходят один за другим. А кто вам расскажет о том, как мы строили Красный Флот, в революционные ходили походы, как мы дрались с врагом на морях? Есть что вспомнить.
— Дед, а ты нам почитаешь?
— Конечно. Когда напишу.
— А ты скоро напишешь?
— Боюсь, что не скоро. Но ох как хочется написать до того, как придется уйти...
Никак не укладывается в голове, что деда не будет на свете. Мне кажется, он всегда будет с нами.
Олежка играет с моим отцом в шахматы.
У толстяка, оказывается, мозги нацелены на шахматную игру. Он обдумывает с серьезным видом ходы и с важностью передвигает . Отец удивляется, что не может у Олежки выиграть ни одной партии. И сердится, когда снова проигрывает.
— Да ты, я вижу, шахматист-вундеркинд!.. Давай, Вадим, сыграем с тобой.
С Вадимом ему играть выгодно — Вадимка проигрывает.
А я в шахматы не играю. Наверное, к шахматам не налажены мозги.
Ингрид лежит на коврике, тихонько повизгивает во сне и дрыгает лапами. Снова плывет к нам на помощь. Баба Ника стучит в столовой посудой — скоро позовет ужинать. Вдруг Ингрид поднимает голову, вскакивает, бежит с лаем к двери.
Чужие!
Входят два рыбака, друзья деда. Они по-эстонски рассказывают: шхуну соседнего колхоза разбило о камни, председателя Хейно Пасса изуродовало; он еле жив. Отца просят в сельскую больницу — до города Пасса не довезти. Отец собирается как по тревоге.
Дед надевает свой плащ.
— А ты куда?
— Я с тобой,— говорит дед, как будто само собой разумеется, что он должен идти помочь Хейно Пассу.
Они уходят — в вечер и в дождь.
Баба Ника нас не отпускает в палатку. Мама — на ее стороне. С женщинами всегда труднее договориться. Мужчина никогда не запер бы двери на ключ. Нам стелят в комнатах. Я ложусь в кабинете. Но заснуть не могу. Слушаю, как воет ветер, как посапывает Ингрид на коврике. Приплыла на помощь, подумайте! Только подонки способны ударить собаку, запустить в нее камнем.
Я уважаю и никому в обиду не дам.
У меня всегда скачут мысли. Вот я думаю уже о другом. Сегодня, когда мы вернулись домой, дед позвал меня в кабинет:
— Ты поступил по-флотски, Максим, — не бросил «Бегущую». За это хвалю! Но подумал ли ты перед тем, как пойти в море в шторм, что ты отвечаешь не за себя одного? А если бы ты недосчитался Олега? Как ты бы жил тогда дальше, Максим?..
Он говорил со мной, как с капитаном «Бегущей». В самом деле, а что, если бы Олежка вдруг утонул? Мне представилось, как его выбросило на острые камни. Я встал и пошел в кухню пить воду. Возвращаясь, заглянул на террасу. Олежка спал как ни в чем не бывало. Я опять лег и свет погасил. Теперь я стал думать о том, что моряк всегда приходит на зов моряка, будь то на берегу или в море. Если отец, врач, пошел на помощь к больному, то дед пошел к Хейно Пассу, как моряк к моряку, по законам морского товарищества...
Я заснул наконец и проснулся от радостного визга Ингрид, встречавшей отца.
— Ну как? — спросила мама.
— Будет жить,— ответил устало отец. — Дай мне, милая, стакан самого крепкого чая.
— Тяжелый был бой! — вздохнул дед.— Но Иван его выиграл.
Я взглянул на часы — было три часа ночи.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
