Если в детстве, когда в фильме встречалась любовная сцена, казалось, что зря на нее пленку тратили, то теперь ты уже жаждешь увидеть хоть что-то подобное. Но в те времена была категория фильмов, просмотр которых детям до 16 лет (время получения паспорта и возможности наниматься на работу) не разрешался. Это сейчас о сексе узнают еще в детском саду, а тогда «у нас секса не было». Секса в том испохабленном виде, какой он приобрел сейчас, тогда действительно не было, и любой намек на него: будь то слишком крепкий поцелуй или обнаженная выше колена нога, ставил фильм в разряд «Дети до 16 лет не допускаются».
Мы повзрослели раньше этого возраста. Поэтому стоящая на входе в кинотеатр контролёрша, ангел или дьявол в зависимости от того, как ты ей понравился, раздражала задолго до 16-ти. Физически мы выглядели по-разному, и каждый преодолевал этот возрастной барьер по-своему. У высоких первовзводников этот переход остался незамеченным, но никто так не ждал свой 16-й день рождения, как ребята из третьего взвода, на вид они выглядели моложе. И в день исполнения заветных 16-ти лет эти ребята с глубоким чувством удовлетворения могли себе сказать: «Свершилось!»
Да! Можно сказать, что стены училища не уберегли нас от соблазнов. Все препоны, заботливо расставленные вокруг нас, мы с успехом преодолевали. И все-таки существовал ряд нравственных норм, своеобразных табу, которые нельзя было приступить. Одно из них относилось к чужим вещам.
***
Нашими личными вещами в большинстве своем были те же казенные вещи, выданные в личное или индивидуальное пользование. Это форма, белье, учебники и прочее. Эти предметы были на виду у всех и не запирались. Зачем запирать, если у всех есть то же самое, что и у тебя? Чтобы различать их по принадлежности, все помечалось надписями, специальными бирками, тайными знаками. Однако сохранялось желание иметь и свое сокровенное. Прятали в основном вещи, которые не положено было иметь: еду, сигареты, деньги и прочее, или то, что других не касалось: фотографии и письма девчонок. Для их хранения самые хитрые (а это – единицы) пристраивали, где это возможно, второе дно. Мелочи, вроде полотенца, щетки и прочие предметы иной раз пропадали, но эти пропажи были, скорее, следствием небрежного отношения к вещам: своим и чужим.
Случаи воровства в памяти наших нахимовцев не сохранились. И все-таки в 1960 году, когда мы учились в 6-7-м классах, имели место несколько незначительных пропаж: в мае пропали тапочки у Воронкова, в июне – вазелин у Брыкина, а 13 октября – зажигалка у Попова. Пропажи мелкие, и о них не стоило бы говорить, если бы все эти вещи не оказались в одних руках. По нахимовским понятиям это были кражи, и вор должен быть изобличен и наказан. По мнению воспитателей, это как раз тот случай, когда требуется принятие всех возможных мер, чтобы предотвратить расправу. Воришек, обычно, сразу отчисляли. Так был отчислен Лебедь В.П. (теперь в роте остался только один Лебедь В.И. – полная противоположность первому).
Почему же все же такое случалось? Кражи в училище бывали в послевоенное время, и тогда это хоть как-то можно было объяснить. Но в то наше время, когда все вроде бы жили относительно благополучно!? А ведь кражи случались и до революции в кадетских корпусах.
Известный поэт был исключен в 1816 году из за элементарное воровство. Поэтому интересен вопрос: почему случаются кражи в столь приличных заведениях? Может быть это детская зависть? Может быть доступность чужих вещей? Представление о личной собственности, когда твое и мое лежит рядом, наверное, искажается. Может, это было и не воровство вовсе, а свободное распоряжение чужими вещами.
Также сохранялось и желание в нашей суетной общей жизни сохранить участок личной территории, своего пространства, где бы можно было уединиться. Все места, где прятались вещи или прятались мы сами, назывались шхерами. Спрятаться – значит «зашхериться». Белогуб поясняет: «Стремление если не уединиться, то хотя бы на время исчезнуть из-под недремлющего ока наших воспитателей не исчезало и по мере взросления. В 10-11 классах очень было неплохо в теплое время сидеть на чердаке над актовым залом, из слухового окна вид открывался потрясающий. Когда эту «шхеру» обнаружили и на дверь повесили здоровенный амбарный замок, переместились в подвал в котельную. Что делали в «шхерах»? Курили, конечно, а в остальном - ничего предосудительного. Разговоры «за жизнь», о чем публично говорить не будешь, а держать чувства в себе мы еще не научились».
***
В итоге выглядит неким периодом, когда прощаешься с иллюзиями детства, начинаешь знакомиться с пороками взрослой жизни. Но, во-первых, не только они одни были в нашей тогдашней жизни, а во-вторых, вовсе не они определяли нашу судьбу. Из отчисленных, пожалуй, только Ерошкин, Заслонкин и В.П.Лебедь (не путать с В.И.Лебедем) пали жертвой порока. Причем, Ерошкин начинал хорошо и даже был председателем совета пионерского отряда. На этих ребят слишком большое влияние оказывала улица, что само по себе кажется странным, если речь идет о закрытом учреждении, но так было.
Из отчисленных в 7-м классе (1960–1961 гг.) преобладают ушедшие по здоровью: Сергей Машков, Иванов Виктор (язва), в августе проведен массовый отсев по зрению: Белоусов, Стародубцев, Иволгин, Проценко, Михотайкин, Листруков. А вот Жора Лиодт и Женя Фрейберг ушли по желанию. Два Васи - Семенов и Калашников и Владимир Григорьев (сын 1-го секретаря Молотовского райкома партии) получили переэкзаменовки.
Некоторые из отчисленных даже не запомнились, но с большинством из этих ребят было очень жалко расставаться. Летом 1962 ушел по здоровью Володя Миронов. Он дружил с Юрой Монаховым, оба были застенчивы и скромны. Оставшись без друга, Юра очень переживал. Сожалели и другие ребята. Восьмой класс вообще явился неким рубежом в судьбе многих. Очень много ребят в это время либо сами ушли, либо были отчислены.
Однажды в часы самоподготовки нас посетил с дружественным визитом когда-то покинувший стены училища Женя Фрейберг («Фрунсель»). Гость был нежданный. Он воспользовался всем известной тропой - через заборы бассейна водопроводной станции. Он удачно форсировал препятствия и прибыл к бывшим своим однокашникам. На беду его «засек» бдительный охранник, и наше общение с Евгением было непродолжительным. Он был выдворен из учебного корпуса с почетом через центральный выход.
Нахимовцы со своим воспитателем. Слева направо: В.В.Иванов, Е.Беляев, Э.А.Авраменко, В.Калашников, А.Мирошин, А.Сиренко, О.Осипов. 1963 год.
***
Из принятых к нам в роту в 1961 году была одна колоритная личность. Это Георгий Жимерин – сын министра энергетики. Весь прокуренный, в очках-линзах. Родители его прислали явно на перевоспитание, особо, наверное, не надеясь, что из него получится моряк, но вышел бы «просто» человек. Отец у Георгия - талантливый ученый и организатор государственного масштаба. В 1941 он осуществлял руководство демонтажом Днепро- и прочих ГЭС, расположенных на территории Украины. 15 лет он возглавлял Министерство электростанций (так раньше называлось Министерство энергетики). С 1957 года заместитель председателя Госплана РСФСР. Под его руководством была развёрнута работа по объединению энергосистем, которая завершилась созданием Единой европейской энергосистемы. В 1958 году Дмитрий Георгиевич вышел на пенсию, казалось, настало время для воспитания детей, но в 1961 он был назначен начальником отдела Государственного комитета Совета министров СССР по координации научно-исследовательских работ. И в октябре того же года он отправил сына в Нахимовское училище.
Сам Георгий – парень неплохой, и был принят нами как свой. Но все-таки он совершенно был неспособен соблюдать порядок, и в учебе отметился только тем, что однажды отстоял целый урок черчения на коленях перед Тимофеичем, выклянчивая себе троечку.
Урок черчения. Слева направо: В.Крылов, А.Т.Тимофеев, А.Сиренко, Л.Козловский. 1963 год.
Он пробыл в училище менее года и был отчислен. Родители, однако, прислали потом письмо командованию с благодарностью – сын, на их взгляд, в корне изменился в лучшую сторону.
В этом факте заключена вся парадоксальность ситуации: мы своими выкрутасами все время старались сделать так, чтобы было хуже, а все равно получалось, как лучше. Пока мы воспитывали Георгия, у его отца наметилось новое направление в деятельности: он стал Первым заместителем председателя Госкомитета по науке и технике, а в 1971 году при этом комитете он основал и стал Первым директором ВНИИПОУ – Всесоюзного научно-исследовательского института проблем организации и управления. Интересно, смог бы он стать директором, да еще членкором АН СССР, если бы не мы? Интересно было бы также знать, что стало с самим Георгием?
[1] ЦВВМА. Ф.903. Оп.16. Д.7. Л.294
[2] Подробнее см.: Сапанкевич Ю. Боевые годы ветерана// Советский моряк. 9 февраля 1968.
Глава 7. Корабельная практика
Первые дни на корабле. Слева направо: Б.Горелик, В.Строгов, В.Коновалов, В.В.Иванов, Е.Беляев, мичман И.Е.Лесничий, матрос крейсера, А.Мирошин, В.Виноградов, И.Задворнов, П.Евсевьев. 1962 год.
1961-1962 учебный год. Мы учимся в восьмом классе. Средний наш возраст 14-15 лет. В училище в это время было 486, а в следующем учебном году еще меньше – 472 нахимовца.
По исполнении 14 лет нахимовцев переводят на повышенную норму питания хлебом и почти автоматически принимают в Комсомол. Коля Петров, когда заполнял анкету, в графе «пол» написал – «деревянный». К маю 1961 года комсомольцами стали практически все нахимовцы 1946 года рождения и начала (январь, февраль) 1947-го. Всего – 13 человек. Комсомольцам, принятым в мае, билеты вручали у мавзолея Ленина. А через год – у памятника Зое Космодемьянской, по пути на Бородинское поле. Последним в роте был принят в Комсомол Боря Быханов.
Дела с учебой у нас обстояли по-прежнему неважно. По итогам 1-го полугодия рота занимает 5-е место. Из десяти двоечников училища пятеро – наши. В то время для хорошистов было введено дополнительное увольнение по средам, но воспользоваться этой возможностью могли не многие.
В соответствии с Законом "Об укреплении связи школы с жизнью и о дальнейшем развитии системы народного образования в СССР" (1958 года), мы должны были оканчивать восьмилетнюю неполную среднюю общеобразовательную трудовую политехническую школу. Но мы были последними в истории училища, кто получил свидетельства об окончании не восьми, а семи классов. По идее, у нас должны быть переходные экзамены, но ничего подобного почти никто не помнит. Настоящим экзаменом для нас явилась первая корабельная практика.
Наши классы в это время выходили окнами на Большую Невку. Сверху мы наблюдали за корабельной жизнью на крейсере «Аврора». У крейсера стояли наши шлюпки, их по весне драили и красили, а летом на них ходили по Неве. Глубокой осенью мы наблюдали, как наши старшие товарищи грузили на «Аврору» уголь, 800 тонн без перерыва, день и ночь. А после они выскабливали деревянную палубу металлическими голиками. Вот такое представление у нас было о кораблях – из окна.
Крейсер "Аврора". Вид из окна класса. Фото 1964 года.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
