Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Логистика военных грузов

Нюансы доставки
военных грузов

Поиск на сайте

В.П.Иванов. В двенадцать мальчишеских лет. Часть 4.

В.П.Иванов. В двенадцать мальчишеских лет. Часть 4.

В новом полку нас встретили хорошо. Перед пополнением выступил начальник штаба майор Агарин; он поздравил нас с прибытием в 3-й полк аэростатов заграждения Ленинградской армии ПВО, рассказал о большом значении аэростатов воздушного заграждения в системе противовоздушной обороны Ленинграда. Аэростаты прикрывали подступы к городу со всех направлений, да и сам город. Одно из направлений прикрывал наш полк. Но ведь я ехал на фронт, надеясь воевать в авиационном полку, видел себя по меньшей мере в кабине самолета стрелком-радистом. И вдруг — аэростаты. Подвел меня старший лейтенант, да и летные эмблемы в его петлицах сбили с толку. Но армия есть армия, и приказ о назначении обсуждению не подлежит, тем более что я уже зачислен в полк «для дальнейшего прохождения службы».
После войны в Центральном архиве Министерства обороны СССР я обнаружил касающийся меня документ. Это был приказ по 3-му полку аэростатов заграждения от 22 января 1943 года. В одном из параграфов было сказано: «Ефрейтора Иванова В. П., прибывшего из Вологодского пересыльного пункта № 21501 для прохождения дальнейшей службы, зачислить в списки полка и на все виды довольствия при 1-м учебном отряде в должности красноармейца-воздухоплавателя с 21 января 1943 года».




Схема работы советского аэростата воздушного заграждения

...Начались занятия в учебном отряде. Мы проходили военную и специальную подготовку. Отряд возглавлял воентехник 1 ранга Полозов, его замполитом был Пушкин, а старшиной отряда — Татаринцев.
Меня назначили в третье звено, которым командовал красноармеец Михаил Филиппович Тимофеев. Тимофеев был личностью необычной. Меня поразило то, что он, простой красноармеец, носил именной маузер. Ведь рядовым такое оружие не полагалось. Потом, когда я сдружился с Михаилом Филипповичем, он мне рассказал, что был летчиком, капитаном, но из-за аварии его судили, разжаловали и послали в штрафную роту. После ранения он был назначен в наш полк.
Табличка на маузере свидетельствовала, что Тимофеев награжден за успехи в боевой и политической подготовке наркомом Ворошиловым еще до войны. Летом 1943 года Тимофеев был восстановлен в звании и снова попал в истребительную авиацию. После войны я наводил о нем справки. Мне сообщили, что он погиб в бою.
27 января мне исполнилось двенадцать лет. В тот день вместе с прибывшим пополнением я принял военную присягу. И хотя в 577-м артиллерийском полку я уже принимал присягу, мне сказали, чтобы я сделал это вторично, так как в документах не осталось соответствующей записи.
Учеба в отряде была короткой. Уже в начале февраля мы были распределены по подразделениям. В прежнем полку я был связистом, и это определило мою специальность на новом месте. Меня назначили во взвод связи, в отделение, которым командовал младший сержант Петр Поликарпович Заостровцев. Пополнение связистов принимал командир взвода младший лейтенант Н.А.Холодный. Многие детали я уже позабыл. Но недавно мне напомнил их сам Холодный, с которым мы встретились после сорокалетней разлуки. Помогла нам увидеться статья «Юнбат Иванов», опубликованная в «Комсомольской правде» в октябре 1982 года.




Встреча наша была сердечной и очень волнующей. Мне позвонили из «Комсомольской правды» и сказали, что в редакции находится мой фронтовой командир взвода Николай Александрович Холодный, который меня разыскивает вот уже сорок лет. От волнения у меня даже перехватило дыхание. Я попросил дать Холодному Трубку, но разговора у нас не получилось. Сплошной сумбур. Я пригласил Николая Александровича к себе и вышел его встречать. И вот я вижу своего бывшего командира. Прошло почти полвека. Конечно, мы изменились и не сразу узнали друг друга, но это было в первое мгновение, а затем мы крепко обнялись. Так и стояли обнявшись среди моих нынешних сослуживцев. Два дня мы провели с Николаем Александровичем, вспоминали фронт, товарищей... Оказалось, он несколько раз ездил в Ленинград, разыскивая меня, считая, что я обязательно должен жить в Ленинграде и быть артистом, музыкантом. И он совершенно не ожидал увидеть меня офицером, да еще флотским.
В письме в «Комсомольскую правду» Николай Александрович говорил, что хорошо помнит, как я прибыл в его взвод: «Меня вызвали в штаб полка за получением пополнения во взвод связи. В штабе находились три девушки-телефонистки: Степина Майя Филипповна, Шешунова Капитолина Ивановна и Галя (фамилию не помню), а с ними мальчик в шинели с погонами ефрейтора. Он отрапортовал: «Ефрейтор Иванов прибыл в ваше распоряжение».
Вот так я и появился во взводе Холодного. Командир отделения Заостровцев был уже в летах. Опытный специалист, очень строгий, но справедливый человек. Под его руководством я многому научился. Изучил телефонную аппаратуру, научился быстро исправлять повреждения на линии, тянуть провода на столбах, овладел кошками — скобами, с помощью которых забирался на столбы. Работы было много. Связь от артиллерийских обстрелов часто рвалась, и нужно было в любую погоду, днем и ночью выходить на линию и исправлять повреждения. Вот как об этом писал сам командир взвода в письме в «Комсомольскую правду»: «Был случай, когда линия была оборвана осколками снаряда в нескольких местах, и оперативный дежурный сообщил, что нет связи со штабом армии. Я тихонько, чтобы не разбудить Витю, вышел из землянки и пошел устранять повреждение. Шел проливной дождь, и ночь была темной. Иду по болоту, вязну в грязи и вот слышу, кто-то идет за мной. Это был Витя. Устранили повреждение, возвратились в землянку, насквозь вымокшие, сняли одежду, выжали и снова надели, так как сушить было негде».
И таких эпизодов много. Тяжел и опасен труд фронтовых связистов.




Лучший связист

Вскоре после моего назначения во взводе связи случилась беда. Немцы вели интенсивный обстрел наших позиций. Оборвалась связь со штабом полка. Младший лейтенант Холодный взял меня с собой на линию. Ползком и перебежками добрались до штаба. Николай Александрович вошел в здание, а мне приказал проверить аппаратуру на командном пункте полка. Не успел я спуститься в землянку, как рядом раздался взрыв. Взрывная волна сбросила меня со ступенек. Вместе с командиром полка подполковником Кононовым выбрались наверх и видим, что немецкий снаряд угодил прямо в здание штаба. Мелькнула тревожная мысль: Холодный только что туда вошел! Бросились в дымящиеся развалины. Под обломками погибли начальник штаба полка майор Агарин, помощник начальника штаба младший лейтенант Ребров и еще несколько человек. Наша телефонистка Майя Степина и командир взвода Холодный остались живы.
...Как-то меня вызвал командир полка и сказал, что война войной, а учиться, по возможности, мне надо. И вот Холодный на мотоцикле отвез меня в школу на Пороховые. Конечно, тяжело было учиться и служить. Но учился я неплохо. Да вот из школы на меня поступила жалоба. Холодный вспоминает об этом так: «Приехал я в школу, а мне говорят: «Не знаем, что делать с вашим Ивановым. Ребята перестали заниматься. Для них авторитет только Витя. Вместо занятий водит ребят в атаку, заставляет окапываться, заниматься строевой подготовкой».
Что было, то было. Я считал, что для мальчишек военной поры главное — овладеть военным делом. В полку меня пропесочили, и я дал слово, что буду вести себя тихо.


* * *



Еще в госпитале я узнал о введении в Советской Армии и Военно-Морском Флоте погон. Но прошло несколько месяцев, а я их так ни у кого и не видел. И только в марте 1943 года появились погоны на плечах нашего командира полка подполковника Кононова. И хотя они были полевые, защитного цвета, а не парадные — золотые, произвели на меня впечатление. Я стал ждать, когда же погоны выдадут и мне. Но все оказалось не так просто. Выяснилось, что мне погоны нужно шить специально, так как обычные мне были и широки и длинны. К тому же нужна была другая гимнастерка — со стоячим воротником.
И вот наступил торжественный день, когда командир взвода младший лейтенант Холодный вручил нам погоны. Я тоже получил перед строем свои маленькие, аккуратно сшитые погоны — зелененькие, с голубым кантом, с одной красной поперечной лычкой и с летной эмблемой. Не беда, что гимнастерку нового образца не успели для меня сшить. С помощью Майи Степиной я прикрепил погоны к старой гимнастерке, споров с нее петлицы. В тот же день я умудрился сфотографироваться. Фотография сохранилась у меня и по сей день. С пожелтевшей карточки смотрит мальчик с погонами, нелепо свисающими с плеч, остриженный под нуль.
На следующий день, придя в школу, я произвел там настоящий фурор. Уж, во всяком случае, один урок был сорван, потому что каждый из сорока одноклассников считал своим долгом потрогать мои новенькие погоны.
...В один из летних дней Петр Поликарпович Заостровцев построил нас и объявил, что получен приказ протянуть телефонную линию в штаб армии. Работа предстояла большая. Нужно было тянуть провод и по лесу, и по полям, и по болоту. Кое-где мы использовали уцелевшие столбы, а чаще устанавливали опоры заново. Солнце пекло. Мы работали по пояс голыми. Провод был толстый, медный. Сначала его нужно было разнести между столбами, затем закрепить наверху на изоляторах, натянуть. За день приходилось подниматься и спускаться на кошках по нескольку десятков раз. К тому же в первый день мы сожгли на солнце спины. Одолевали и комары. Отдыхали тут же, возле столбов. Задание мы выполнили в срок.




Памятник военному связисту, Екатеринбург

Иногда по делам службы я выбирался в Ленинград. Обычно это было связано с получением на складе сухих батарей для телефонных аппаратов. В такие дни я на часок заглядывал к маме. Было радостно видеть, как исчезали с лица матери следы ужасного голода. Маму подкармливал огород на набережной канала Грибоедова. Да и после прорыва блокады Ленинграда снабжение города продуктами значительно улучшилось. Как мог, и я помогал маме продуктами. Отец писал, что по-прежнему воюет в артиллерийском полку...


* * *

Как-то летом меня вызвали к комсоргу полка младшему лейтенанту Вере Сергеевне Елисеевой.
— За тебя, Витя, — сказала она, — ходатайствуют комсомольцы взвода связи. Я советовалась с политотделом армии, там сказали, что, поскольку ты уже воюешь два года и хорошо зарекомендовал себя по службе, тебя можно принимать в комсомол, не дожидаясь четырнадцати лет. Исключение для тебя делают!
От счастья не знал, что и сказать. Вскоре комсомольцы полка на собрании приняли меня в комсомол. Билет я поехал получать в политотдел армии ПВО. После вручения комсомольского билета чувствовал себя очень гордым. По такому случаю отпустили домой. Там меня ожидала еще одна радость: приехал на побывку отец. Мог ли я думать тогда, что вижу его в последний раз?! Он погиб 23 февраля 1944 года, в самый разгар боев за снятие блокады, и был похоронен в Гатчине, под Ленинградом.
Я часто езжу в Гатчину. Там на мемориальном кладбище на гранитных плитах высечены фамилии павших солдат и командиров. Среди многих имен есть и самое дорогое для меня — «Иванов Петр Иванович». Когда жива была мама, приходили сюда вместе. Теперь езжу один. Мама умерла в 1972 году...




Мемориал - Воинское братское кладбище в городе Гатчина

* * *


Сколько себя помню, я всегда играл на баяне. Играл, наверное, лет с пяти. Вначале это был неполный баян, а к семи годам отец купил мне полный. Игре я нигде не обучался. Подбирал на слух и, как отзывались музыканты, никогда не фальшивил.
Когда друзья отца увозили меня, закутанного в одеяло, на фронт, баян они тоже прихватили. После того как я более или менее отошел от голода, первое, что я попросил, это дать мне баян. С тех пор в перерывах между боями я всегда играл для красноармейцев — и в землянках, и в окопах. Баян они любили. Как бы ни уставали бойцы, но, если я начинал играть какую-нибудь песню, все непременно запевали. Несмотря на то что на фронте из-за недоедания приходилось беречь силы, все равно при звуках барыни или цыганочки кто-то из бойцов обязательно пускался в пляс.
Музыка всегда поднимала настроение солдат.
Комиссар полка старший батальонный комиссар Васильев не раз мне говорил:
— Ты, Витя, настоящий политбоец. Твоя главная на фронте работа — это игра для бойцов на баяне.
И я старался играть от души.
Под Невской Дубровкой в землянку, где лежал мой баян, попал снаряд. Землянка обрушилась, и под ее развалинами остался мой инструмент.
Впервые я играл на чужом баяне в госпитале на станции Шексна. Как-то в наш барак заглянула медсестра и сообщила, что шефы-моряки будут давать для раненых концерт. Конечно же в барак, где было наше отделение, набилось много народу. Моряки пели, плясали. Баянист-аккомпаниатор мне не понравился: играл слабовато, фальшивил. И тогда я под смех своих товарищей — раненых попросил, чтобы разрешили сыграть мне. По баяну я истосковался, не играл месяца два... В музыку вложил всю душу. Все зааплодировали. И тогда матрос, которому принадлежал баян, отдал мне инструмент до выписки с условием, что я буду аккомпанировать его товарищам при выступлениях в других отделениях. Я с радостью согласился.




Какой же Теркин без баяна?!

В аэростатном полку, узнав, что я баянист, выдали мне баян и велели, чтобы я в свободное от службы время играл для бойцов, участвовал в художественной самодеятельности.
В Центральном архиве Министерства обороны сохранились документы 3-го аэростатного полка. Не без волнения читал я их уже в наши дни. Вот, например, какие строки я обнаружил в книге приказов по полку от 20 марта 1943 года:

«За активное участие в красноармейской художественной самодеятельности наградить грамотой:
1. Техника-лейтенанта т. Смелянского
2. Сержанта т. Симонова
3. Сержанта т. Веселова
4. Сержанта т. Мельникова
5. Ефрейтора т. Иванова

Командир полка подполковник Кононов
Начальник штаба майор Башаринов».


Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru


Главное за неделю