Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Электроэнергетическое оборудование для ледокола ЛК-120

Электроэнергетическое
оборудование
для ледокола "Лидер"

Поиск на сайте

В.В.Беляев. Нахимовское училище. Севастополь - Санкт-Петербург, 2009. Часть 5.

В.В.Беляев. Нахимовское училище. Севастополь - Санкт-Петербург, 2009. Часть 5.

В кают-компании «Авроры» устраивались встречи с интересными людьми: актерами (помню встречу в П.Кадочниковым), ветеранами военно-морского флота, войны и даже революции. Часто крейсер посещали руководители коммунистической партии и представители руководства Ленинграда (обычно во время таких посещений нас не отрывали от занятий). По вечерам в кают-компании на переносном экране нам демонстрировали художественные и учебные фильмы, а также хронику.
...Было непривычно, что от койки до парты отделяло каких-то несколько десятков шагов. Кубрики у нас были настоящие корабельные. Мы спали на двухъярусных койках: внизу - на рундуках (на металлических ящиках), вверху - на пружинных койках, на которые были уложены пробковые матрасы. Кубрики находились на баке, непосредственно под верхней палубой. В иллюминаторы мы видели набережную Невки и здание нашего училища. Поначалу было тесновато (в спальном корпусе у нас были просторные помещения и одноярусные кровати), но мы быстро освоились в новой обстановке.
В первое время подъем объявляла ночная вахта. Начальство решило еще приблизить нас к корабельной обстановке, и во время занятий в кубриках были установлены «колокола громкого боя» - электрические звонки, издававшие оглушительный дребезжащий звон. Нововведения никто не заметил. И когда утром, вместо голоса вахтенного, на полную мощность врубили колокола, мой сосед со второго этажа - Вася Балинин - был выброшен с койки мощным звуковым ударом и грохнулся на палубу. Еще бы, - колокол был установлен около его уха! Побудка оказалась не для слабонервных. Но и к этому пришлось привыкать.
Если от койки до парты было несколько десятков шагов, то до гальюна (флотского туалета) было гораздо ближе, - стоило лишь открыть дверь в соседнее помещение. По бортам тянулись довольно высокие банкеты, в которых размещались углубленные под палубу металлические сливы - туалеты системы «Голландия». В борту, за спиной у пользователя, был расположен иллюминатор, и первое время мы стеснялись, так как было ощущение, что с набережной Невки за тобой кто-то наблюдает (обычно по набережной прогуливалось много народа). Можно, конечно, было закрыть иллюминатор крышкой-броняшкой, но тогда становилось темно, поэтому путь был один - привыкнуть. Однажды несколько шалунов, не вставая со своих мест, заткнули иллюминаторы своими бледными попами в расчете, что никто не поймет, что это такое (в то время «Аврора» располагалась несколько дальше от берега, чем сейчас). И действительно, прогуливающиеся, увидев побелевшие иллюминаторы, спрашивали друг у друга: «А вы не знаете, что это такое?»
Когда мы жили в спальном корпусе, нас водили в городскую баню. Мы должны были попасть туда задолго до ее открытия, то есть не позже 5 утра. Особенно эти походы донимали нас зимой. Обледеневшая, избитая колеями проезжая часть, сугробы, навороченные вдоль тротуаров, и полусонные воспитанники, семенившие в нестройных рядах... А на «Авроре» у нас был собственный душ, и мылись мы уже не в предрассветных сумерках, а днем, в официальный день помывки. Единственным неудобством было то, что раздевались мы в одном конце коридора, а чистое белье получали в другом. Это расстояние в несколько десятков метров приходилось преодолевать одетым «ни во что». Помнится такой случай. На «Аврору» иногда приезжали делегации, и гостей знакомили с легендарным крейсером, не нарушая нашего распорядка дня. Но однажды экскурсовод, забыв про «чистый четверг», повел гостей осматривать святая святых корабля - машинное и рулевое отделение. Экскурсанты толпой устремились по длинному коридору, и вдруг неожиданно, за поворотом встретили совершенно голого полненького молодого человека, который целеустремленно трусил по коридору им навстречу, шлепая мокрыми босыми ногами по металлической палубе и не обращая на них никакого внимания. Посетители в панике ретировались.
Однообразный ритм учебного процесса приводил нас в уныние. Мы уставали к концу рабочего дня, как от уроков, так и от занятий во время вечерней самоподготовки. Необходима была какая-то разрядка не только по воскресным дням, когда нас отпускали в увольнение. Особенно «страдали» наши старшие воспитанники роты (возраст в нашей роте колебался от 17 до 21 года). В роте было четыре класса, старшие воспитанники были сконцентрированы в 21 и 22 классах. Наш 24 класс был наиболее однородным, без переростков. Ребята первых двух классов, по всей видимости, больше всех нуждались в незаорганизованном отдыхе, который они себе по вечерам устраивали сами.
Особенной популярностью пользовались концерты, которые, как правило, устраивались на баке, перед исторической пушкой, или на мостиках, которые располагались за ней. В концертах бывали как сольные номера, так и массовые выступления. Больше всего нам нравились такие выступления, как «военный парад» и «парад физкультурников». В них принимали участие все желающие. Если ритуал военного парада мы знали досконально и старались не отступать от общепринятого сценария, с удовольствием детализируя моменты встречи командующего парадом с принимающим парад, их объезд воинских частей и поздравление с праздником. Массовое действо разворачивалось, когда «войска» начинали торжественное прохождение мимо трибун с «правительством» и «гостями». За чеканящими шаг «батальонами» устремлялась рокочущая и лязгающая гусеницами «техника», цокала копытами «конница». Весь этот шум перекрывался торжественными призывами и здравицами. «Трибуны» ревели от восторга. Парад замыкал «сводный оркестр». Еще последние музыканты не успевали покинуть «площадь», как зрители (воспитанники, не участвующие непосредственно в параде) с нетерпением начинали ожидать начала жизнерадостного «парада физкультурников». Физкультурники в спортивных костюмах и физкультурницы с ярко выраженными формами (в тельняшках и юбках из простыней) маршировали, делали пирамиды, гимнастические упражнения. Участники парада готовились в кубрике и стройными рядами появлялись на палубе. Мы - зрители - до хрипоты кричали «Ура!» Может быть, потому что концерты устраивались достаточно часто, на набережной к тому времени стекалось довольно много зрителей, которые не оставались равнодушными и поддерживали наши восторженные вопли.
Бывали действа и драматического характера. Представьте себе «Аврору» со множеством мостиков и переходов, которые давали возможность во время шторма не ходить по верхней палубе, чтобы не рисковать быть смытым волной за борт. И вот по многочисленным трапам, многоэтажным мостикам и переходам, протянувшимся от носа до кормы корабля, начинает двигаться «траурная процессия». Скорбно опустив головы и прижав к груди бескозырки, медленно и торжественно идут матросы, перетекая с одного мостика на другой и по переходам... На вытянутых руках, завернутый в белое, покоится «погибший в боях за революцию герой». Над «Авророй» печально разносится песня: «Мы жертвою пали в борьбе роковой...» Процессия, не спеша, обходит весь корабль, и, не прерывая пение, спускается во внутренние помещения крейсера. На берегу народ недоумевает. Печальное зрелище настолько реалистично передает драматизм момента, что никто и подумать не может, что это всего лишь розыгрыш развлекающихся воспитанников.
В нашу «вечернюю жизнь» командование старалось не вмешиваться, понимая необходимость такой стихийной разрядки после напряженных занятий и не препятствуя свободе самовыражения своих воспитанников.


* * *





Со Славой Кукушкиным нам довелось проучиться в Нахимовском училище всего года два-три.
Это был тихий, безобидный, ушедший в себя мальчик. Он немного заикался и веселил ребят тем, что не мог подмигнуть одним глазом. Когда хотели кого-нибудь развлечь, просили Кукушкина: «Слава, подмигни!». Кукушкин безропотно подмигивал, но одновременно у него мигал и второй глаз. Народ веселился. Кукушкин не обижался.




1944 г.

На лице у него было два глубоких шрама: один на лбу, другой - на подбородке. Он мне рассказывал, что в детстве во дворе у них был большой пес Джек. Слава подошел к нему, выставил пальчик и, со словами: «Пуля Джеку -трык!», - воткнул его псу в нос. Мгновенно головка мальчика оказалась в пасти у ошеломленного пса.
Со Славой нас тесно связывала любовь к лесу. В летнем лагере училища начальство изобретало большое количество всяких видов дежурств, вахт и патрулей, чтобы каждый воспитанник был при деле. Был и такой патруль: по лесу, в задачу которого входило охранять лес от пожара и следить за появлением посторонних. Мы со Славой знали и любили лес и поэтому добровольно (чуть ли не каждый день) просились именно в этот патруль. Каждый раз намечали себе маршрут, которым еще не ходили. И всегда находили в лесу что-то новое для себя: грибные места, ягодники, заброшенные огороды, и, конечно, оружие, боезапасы, брошенные во время войны.
Помнится, однажды мы нашли минометную мину. Она была увесистой, хорошо обтекаемой формы, окрашенная в красный цвет. Выглядела мина совсем новенькой. Недалеко от нее валялся взрыватель. Прижимая мину к груди, Слава взял в руки взрыватель и, неожиданно для меня, да и для себя, наверное, вставил его в круглое отверстие передней части мины. Раздался резкий щелчок. Реакция была мгновенной: мина полетела в одну сторону, мы кинулись в другую - в один из неглубоких окопов, которых вокруг было множество. Прижимаясь к земле, мучительно ожидали взрыва. Было тихо. Мы осмелели и подобрались к мине проверить, что же произошло. Оказывается, отверстие для взрывателя было затянуто тонкой прозрачной пленкой, чтобы не отсыревал заряд. К счастью, взрыватель мины не сработал.
В году 1947-м, вернувшись из летнего отпуска, мы узнали, что Слава Кукушкин еще не появился. Его возвращение затянулось надолго, и начальство предприняло меры, чтобы его разыскать. В городе его не было, так как он проводил отпуск в селе Волосово. Однако и там его не оказалось. Были организованы поиски в волосовских лесах. Безрезультатно.
Началась зима. Никаких известий о местонахождении Славы не было. И лишь через полгода с момента его исчезновения недалеко от села совершенно случайно его нашли дети, которые катались с горки, выезжая на лед пруда. В воде возвышалась занесенная снегом мощная коряга. Ребята решили устроить из нее трамплин и стали подкапывать ее. Под снегом, наполовину вмерзший в лед, лежал Слава. Как потом было установлено, он спрятался в последний день отпуска в зарослях камыша, сел верхом на эту корягу и выстрелил из винтовки себе в голову, спустив курок пальцами ног.
Прощался со Славой только наш класс. Это прощание организовал наш офицер-воспитатель капитан Трофимов. Военных почестей Славе не полагалось, поэтому поездка на кладбище проходила как бы частным порядком. Мы на трамвае добрались до Охтинского кладбища и долго ожидали у ворот. Гроб был закрытый. В момент прощания взволнованный и растерянный Трофимов, как-то неловко согнувшись, вытащил из-под полы шинели пистолет и трижды выстрелил в воздух. Этим офицер-воспитатель нарушил Устав, но мы были ему благодарны за этот глубоко человеческий жест.
Слава был мне достаточно близким человеком. Он рассказывал, что дома у него - тяжелая обстановка, но в подробности не вдавался. Выходит, и в училище ему тоже не хотелось возвращаться.




Трофимов Михаил Федорович - офицер-воспитатель ЛНУ (1944-1957)


После одного из очередных отпусков в училище не вернулся Юра Пистоляко.
С Юрой мы дружили. Это был солнечный улыбчивый мальчик. Он был неистощим, придумывая различные шалости. Мне запомнилась одна из них.
Во время занятий на самоподготовке многие ребята, уставая сидеть, меняли позу и становились коленями на скамейку парты, опираясь локтями на стол и углубленно изучая учебники. В это время кто-нибудь свертывал из бумаги кулек, отрывал самый кончик и, зажимая его пальцами, наполнял кулек водой. Выбрав «жертву», шалун вставлял кулек в оттопырившийся карман брюк, убирал пальцы, и вода выливалась вовнутрь. Увлеченный занятиями не сразу обнаруживал результаты шутки. С воплем вскочив, пострадавший был готов броситься на обидчика, но того к тому времени - и след простыл. Юра назвал эту шутку смешным, но понравившемся всем словом: «похихец».




1947 год

Причину, по которой Юру отчислили, нам не сообщили (да и никогда не собирались сообщать). Можно было предположить, что это произошло по состоянию здоровья или потому, что в 1937 году его отца - майора - арестовали по 58-й статье (общенародная статья изменников).
Долгое время мы с Юрой не встречались. Он жил в Кронштадте.
И только в конце лета 1949 года, когда я, увлеченный атомной физикой, отправился в Политехнический институт послушать лекцию академика Иоффе, которую он читал для абитуриентов, я встретил Юру Пистоляко среди них. Знаю, что Юра окончил матмех института. Место работы и дальнейшая судьба его остались мне не известны.




1948 (1949) г.

См. Биография Юрия Петровича Пистоляко, написанная его женой, Ниной Павловной

Продолжение следует


Главное за неделю