- Ну, как поездка? - первым делом спросил Суна ближайший помощник по ратному делу, старшина рулевых - хитрюга и кулак боцман Михайлюк: свинячьи его глазки излучали детскую чистоту.
- А ну-ка, боцман, пошли в кладовку! - блеснул догадкой Сун.
В базовой кладовке оказалось не восемь, а десять радиопеленгаторных рамок и под самую крышу всевозможных раскуроченных блоков и приборов.
- Боцман, почему это?
- А штурман Деревлев говорил: вали все в кучу, боцман. Пригодится, - с идиотской безмятежностью ответствовал боцман.
- А гирокомпасы где?
- Чего нет, того нет! - вздохнул боцман. - Штурман Деревлев душа хитрая, раздавал поблочно всем друзьям. Ну, там, отпаять, припаять...
- А рамки пеленгаторов... почему здесь?
- А кому они нужны? - искренне удивился боцман. - Лампы там, конденсаторы, катушки всякие... Рацию можно смастрячить. А хоть бы и утюг. А это, - он с презрением сплюнул на рамки.
Штурман Сун приуныл: реализация приказания командира обрастала множеством «неизвестных». Выходит, пройдоха-краснобай Леха Деревлев нагло набивал кладовку хламом для народных умельцев: отвинтить, отодрать, приспособить, обменять «шило на мыло»... Пользуясь наличием в гидрографии своей «зазнобы», которая открывала Лехе неограниченный кредит на новую аппаратуру. А старая, вместо ремонтов, шла на бизнес-металлолом. Сун такой возможности не имел.
- Что будем делать? - с тоскливой надеждой спросил он штурманского электрика, спустившись в центральный пост. - Ведь к плаванию готовиться надо!
- Сделаем, товарищ лейтенант! - заверил Суна штурманский электрик, разжалованный из старшин пропойца Маркин. - В лучшем виде.
И решительно взялся за .
А через три дня военный моряк Маркин, успев схлопотать где-то фингал под глаз, постучался в каюту:
- Готово, товарищ лейтенант. Приглашаю на пуск гирокомпаса.
Спустились в лодку. Вдвоем ощупали все три жилы токоподвески ротора гирокомпаса, состряпанные народным умельцем Маркиным из каких-то замотанных изолентой жгутов.
- Только, товарищ лейтенант... как бы того-этого... На всяк случай спрячьтесь в соседний отсек. Ежели вразнос пойдет, то...
Маркин протянул шпагат вдоль трубопроводов, один конец привязал к рубильнику, а свободный протянул к притаившемуся в четвертом отсеке Суну. Сам присел рядом:
- Ну? Пускаем?
- Давай! - выдохнул Сун.
Штурм-электрик Маркин набрал воздуха, зажмурил один глаз и рванул за шпагат.
«И-и-оу!» - взвыл ротор гирокомпаса и заходил по какой-то эллипсоидальной кривой вокруг неведомой земной оси. Крутится! Вывернется? Не вывернется?
- Минут через сорок войдет в меридиан! - оскалился умелец Маркин.
- Молодец! - обрадованно завопил Сун.
Раскрутившийся на бешеных оборотах ротор в случае обрыва одной из токожил мог вывернуться и, подобно снаряду, разрушить все в отсеке и прошить прочный корпус. Не вывертывается! Недаром русский умелец Левша шутя блох подковывал!
.
Подводная лодка Щ-109, пробуждаясь от зимней спячки, готовилась в родной океан.
Чтоб «служба раем не казалась», подводных лейтенантов бригадное начальство держало в режиме «негров». Самым тяжелым являлось дежурство по бригаде. Отцы-командиры были «аристократами», а старпомы - «белыми», дежурство по бригаде считая для себя унизительным делом и занимаясь «самосовершенствованием» по каютам полной крыс плавказармы «Теодор Нетте», когда-то знаменитой по Маяковскому (бывшим царским яхтой-пароходом, отделанным красным деревом, а ныне разгороженным щелястыми досками на клетки-каюты с двухъярусными солдатскими койками).
Лейтенанты догадывались, какими самосовершенствованиями занимаются их начальники и подглядывали через щели переборок.
«Во дают!» - толкали они друг друга, наблюдая, как старпомы и замы нагоняют аппетит перед выходом в кают-компанию на флотский харч. - «По полторы бутылки спиртяги! Во дают!». А те твердой поступью шествовали в кают-компанию. На российском флоте издавна существовал запрет: за столом не курить! Теперь становилось ясным - почему: во избежание форса огня при случайных выдохах соседа на зажженную спичку.
Дежурные же лейтенанты-«негры» безжалостно преследовались за малейшие, по мнению начальства, недогляды по службе. И не менее двух раз в сутки снимались с дежурства. А это значило: на следующие - заступать снова. И это означало - очередной недосып.
В одну из таких недоспанных ночей дежурный лейтенант Сун едва не поплатился собственной шкурой.
За несколько суток до памятной ночи ПКЗ-61 («») среди зимнего бела дня вдруг начала крениться и тонуть. Взбалмошные подводнички тараканами посыпались из щелей-кают на стоящие борт о борт родные субмарины, расталкивая спящих на их палубах недовольных нерп. Под грозные окрики штаба самые смелые вернулись, похватали в секретной части ящики-сейфы и снова уселись на узких палубах лодок, с интересом обсуждая, через сколько времени обрыдлая плавказарма скроется подо льдами. Бежать все равно было некуда: вокруг торосы, а на берегу - трехметровые сугробы.
Но упрямая ПКЗ накренилась, покряхтела и вдруг раздумала тонуть. «Села на мель из консервных банок и бутылок» - решили догадливые корсары глубин. За более чем 12 лет многочисленные поколения обитателей сбрасывали опорожненную тару под борта плавказармы, намертво причаленной к последнему месту своей одряхлевшей жизни. За такое время под ПКЗ наверняка вырос подводный Монблан.
Одним словом, ПКЗ накренилась, но тонуть раздумала. И под язвительные подначки гордо облокотившегося на бывшем капитанском мостике, не боящегося ни Бога, ни черта старлея Саши Позднякова (командира ПКЗ, пропойцы из пропойц: «Дальше Камчатки не сошлют, меньше плавказармы не дадут») зазябшие герои глубин мало-помалу начали шмыгать, а потом и тащить сейфы на привычную жилплощадь.
Жизнь-служба пошла по накатанному руслу. Однако бдительное командование бригады приказало вывесить на дежурной тамбур-рубке суровый приказ:
«Дежурной службе лично, и дважды в сутки в 4:00 и 16:00 проверять уровень воды по трюмам и бывшим машинным отделениям. В случае повышения уровня объявлять «» и немедленно докладывать начальству».
В одну из тягостных земных ночей, когда неумолимо «валил с ног» сон, дежурный по бригаде лейтенант Сун, отчаянными прыжками пытавшийся разогнать сонную дурь, согласно «инструкции» поплелся по низам и темным переходам - проверять трюмы.
Пробрался к носовому трюму, посветил фонариком на маслянистую и ржавую тусклость воды с раздутыми тушками крыс и сдуру полез по ржавому склизкому трапу - оценить, не поднимается ли уровень тухлятины относительно кем-то наведенной риски. Но проржавевший трап противно взвизгнул в суставах и зашатался, явно намереваясь сбросить лейтенанта в вонючую воду.
«Дурак! Куда лезу?» - мелькнула в сонном мозгу Суна сторожевая искра. - «Свалишься, ни одна живая душа не услышит. И будешь плавать кверху задницей вместе с дохлыми крысами. Бр-р!».
Сун знобко передернулся и побрел прочь: пусть «враги народа» проверяют эти уровни.
И снова наплывала сонная дурь, погашая спасительную искру. Сун добрел до кают-компании и обнаружил: в щелястых переборках буфет-кладовки свет!
«Ага! Наверняка вестовые пьянствуют! Ну, я сейчас их накрою!» - мстительно решил службист Сун. - «Как говорили в детском садике воспитатели - Трумэн бяка, а Гитлер кака! Что позволено начальникам, то недозволительно честным воинам...»
Рванул дверь. Не поддается! Сонный Сун не сразу разглядел . Странно: замок снаружи, а шум внутри! Сун начал высматривать крамолу через щели. И увидел: на полках среди мисок и буханок хлеба полчища теснящихся и пирующих крыс. А матросов нет.
Крысы уселись настолько плотно, что свесили хвосты через щели переборок. Один из хвостов прямо перед носом заглядывающего Суна.
Сун откинул голову, с сонным спокойствием оглядел хвост, намотал на указательный палец и... рванул. И оторвал, вместе с мясом.
В буфетной раздался дикий вой, дощатые переборки заходили ходуном. Как при землетрясении.
«Дурак! Что делаю? Разорвут!» - очнулся Сун и рванул прочь. Вылетел на верхнюю палубу, скатился по обледенелому трапу и влетел в сугроб. Увидел на пальце намотанный противный липучий хвост со шматами мяса, с омерзением сбросил в снег.
Накатилась безудержная, до боли в кишках рвота. Сун с ожесточением тер руки снегом и выворачивал желудок.
Весь оставшийся огрызок ночи до самого рассвета Сун топтался у трапа и отчаянно мерз. Но на плавказарму не лез. Готовый дать стрекача по снежным лабиринтам.
Вообще-то подводные лейтенанты относились к плавказарменным крысам терпимо и вполне уважительно, а многочисленные хвостатые твари к лейтенантам - лояльно. Крысы деятельно взбирались на верхние койки и шарили под одеялами, подушками и даже по груди спящих лейтенантов; крысы обладали удивительной интуицией и никогда не кусали здоровых людей, не прыгали на лицо, если над ним горела лампочка, аккуратно обтачивали мозоли на ногах до розовых кожиц, да так аккуратно, что спящий и не просыпался. Некоторые лейтенанты имели своих любимцев и в урочный час подкармливали их кусочками хлеба, носимыми из кают-компании. Так сказать, поддерживали своеобразную дружбу и, наиболее часто, хоть худой, но мир.
И соблюдали условия этого мира: не утаскивали провонявших носков и не очень серчали, увертываясь от бросаемых в них ботинок, сознавая, что разыгрались не в меру.
Но, извините, отрывать хвосты! Кто ж такое потерпит? Не тот случай!
В лейтенантской камчатской «одиссее» были и другие юмор-моменты. Не всегда мир хмур и мрачен, не правда ли?
В большей части этим порой комическим пятнам жизни лейтенанты были обязаны своему коллективу однокашников образца 1947/1951 года - выпускников ТОВВМУ, неподдающегося никаким начальственным бурям и камчатским штормам.
При выпуске из училища командование не очень-то задумывалось над проблемой распределения лейтенантов по флотам и решило задачу весьма просто, вне зависимости от выпускного балла: всех по алфавиту от «А» до «Т» направило на западные флоты, остальную половину - на Тихоокеанский, в том числе шмат фамилий от «Ч» до «Я» - на Камчатку. Таким образом, в камчатской Тарье оказались все родившиеся на последние буквы алфавита. Но буквы не унывали в силу лейтенантской жизнерадостности и послевоенной закалки натур. Разбавленный некоторой дозой проштрафившихся из западных училищ (всяких там «фрунзаков» и «бакишек»), лейтенантский коллектив составляли яркие индивидуумы - двое Удовиченков (Колька Толстый и Колька Тонкий), Генка Шевляков (Пижон), Генка Яковлев (Девочка), Сашка Шапошников (Шляпа), Сашка Пушкин (НеПушкин) и дополнивший их неудачный экс-адъютант Сун.
Командир «К-64» (пр. 705) А.С.Пушкин (в дальнейшем контр-адмирал). - И.И.Пахомов. Третья дивизия. Первая на флоте. СПб., 2011.
Лейтенанты, улизнув в удобный момент от обрыдлых «вождей», руководствуясь старым флотским правилом -«чтобы коки не потели, спи всегда в чужой постели» - стекались в «штаб-казарму» на береговой базе и, замкнувшись изнутри, предавались морской травле.
По установленной традиции начиналось с флотских подначек:
- как Генка Пижон поднял на лодке кормовой флаг вверх ногами, и флаг болтался до тех пор, пока это святотатство не узрел в иллюминатор плавбазы сам адмирал;
- как Генка Девочка отнес свою первую камчатскую получку в такой же лейтенантский шкафчик, только на чужую подводную лодку;
- как суматошный Санька Шляпа перепутал гарнизонный банный день и с мочалкой на известном месте ворвался в парную, где кучковались одни женщины, и под общий визг был забросан шайками;
- как Сашка Не-Пушкин упорно доказывал из строя проверяющему Камчатку замглавкому адмиралу Н.Басистому, что именно он, а не кто другой, и есть Пушкин Александр Сергеевич, за что и схлопотал по причине собственной наглости от рассвирепевшего ЗамГК 15 суток ареста.
И все прочие «как».
И все-таки коронным номером коллектива являлась «история» с Удавкой Толстым. А заключалась она в следующем.
Прибывший в Тарью первым из лейтенантов Удавка Толстый был назначен архипрестижно - командиром БЧ-2-3 (минно-артиллерийской боевой части) подводной лодки Щ-108 под командованием Ф.Керова (знаменитого Папы Хера). Да не какой-нибудь, а передовой лодки в дивизии!
Знаменитость же Папы Хера началась с того дня, когда Щ-108 сдавала показательную задачу № 3 («скрытый прорыв ПЛ в военно-морскую базу противника»); требования скрытности исключали использование перископа и допускали маневрирование субмарины только под водой по штурманскому счислению. Очевидно, над подводным флотом довлел пример командира немецкой подводной лодки У-47 Гюнтера Прина, скрытно пробравшегося в английскую базу Скапа-Флоу и атаковавшего линкор «Арк-Ройял».
.
Продолжение следует.
