Важное
Для ледокола "Виктор Черномырдин" изготовили систему управления и машинное отделение главного крана
"Торнадо-С" вооружили 
|
Вступление на палубуКажется, что все это было не со мной, так далеко от нас ушло сейчас это время. Многое позабыто, многое и помнится, хотя встает в глазах порою совсем в ином свете. Но лежат в столе записные книжки, хранятся в архивах вахтенные журналы и другие документы, оживляя забытое и уточняя помнящееся. Архивы теперь стали доступнее. Перелистывая старые листы, читая отображенное на них, проживая заново прошедшую жизнь, с некоторым удивлением замечаешь, что она проходила не совсем так, как это отображено. Фиксировалось главное. Фиксировалось так, как надо было зафиксировать. Детали оставались в стороне, но именно эти детали окрашивали зафиксированные события в иной цвет, а ведь именно цвет имеет иногда решающее значение. Нет, не нужно слепо доверять архивным материалам, думал я, сидя над очередным томом. Прекрасно, что он сохранен, но он никогда не заменит старые записные книжки. Они - мои. Им я доверяю больше.15 апреля 1945 года с несколькими своими сокурсниками - выпускниками Тихоокеанского высшего военно-морского училища - Львом Бычковским, Самуилом Поташовым, Михаилом Левинтасом, Германом Олюниным и еще с кем-то, не помню, я прибыл на военном транспорте “Лейтенант Шмидт” из Владивостока в Советскую Гавань. Все мы были “западниками” и в Тихоокеанское училище попали только благодаря превратностям войны. Из училища в свое время (в ноябре 1941 г.) на фронт нас не отправили, пригрозив трибуналом, если мы будем слишком настаивать. Благодаря этому мы остались живы. А из 99-ти наших однокурсников, вместе с нами прибывших во Владивосток из Ленинграда 4 августа 1941 г. и отправленных из Владивостока младшими командирами в части морской пехоты, полегли почти все, кто под Москвой, кто под Сталинградом. Хорошо, если осталось человек 5-6, да и то вряд ли. Во всяком случае в училище вернулись только двое. В апреле 1945 г. война на западе подходила к концу, и явно назревала война на востоке. Эту войну мы ждали еще с 1942 г. Тихоокеанский флот постоянно находился в боевой готовности. Нас в училище приучали к этой войне. И поэтому весь наш небольшой, пятый, выпуск, 124 человека, за исключением единственного, Юрия Закурдаева, остался служить на Тихоокеанском флоте. Юрию Закурдаеву как пятому по списку окончивших было сохранено право выбора флота, и он уехал на Черное море. У меня уже имелось назначение командиром БЧ-I-IV на минный заградитель (или зм) “Гижига” Северной Тихоокеанской флотилии (СТОФ). Советская Гавань была ее главной базой. Командовал флотилией вице-адмирал В.А.Андреев, а начальником штаба флотилии был контр-адмирал И.И.Байков. “Лейтенант Шмидт” по фарватеру, пробитому местным ледоколом, вошел на рейд Хаджи и прошел в бухту Западную. В этой же бухте, в военном порту, кормой к пирсу тыла стояло и мое будущее место службы и жизни - зм “Гижига”.
И Брагин повел меня по трапу к моей каюте. Так началась моя служба в лейтенантском чине. Каюта моя оказалась выше всех офицерских кают. С крошечной площадки, которой оканчивался трап, вели две двери: направо - в мою каюту, налево - в штурманскую рубку. И каюта и штурманская рубка находились на уровне шлюпочной палубы или, как ее называли на корабле, ботдэка. Под моей каютой размещалась каюта командира, а под штурманской рубкой - кают-компания. Со всем этим я разобрался несколько позднее. А пока, оставшись наедине, я стал разглядывать свое новое жилище и осваиваться в нем. В переборке напротив двери - два прямоугольных иллюминатора, как и полагается, с резиновыми уплотнителями, с медными барашками-задрайками и с броняшками, позволяющими осуществлять затемнение и предохраняющими от всяких прочих неприятностей. Между ними - письменный стол с двумя тумбами, сделанный из дюраля и окрашенный “под дуб”. Над ними морские часы. Слева, у левой переборки, тоже из дюраля - коротенький диванчик, с полумягким сиденьем, обитым дерматином. Справа, на кольцах, одетых на металлическую направляющую, две зеленые бархатные шторы, прячущие койку, накрытую тяжелым ковром и как бы делящие каюту на две части: - кабинет и спальню. На этой границе, у той же переборки, в которой была входная дверь, справа от нее - дюралевый шкафчик-стояк, почти до самого подволока, для одежды и белья. Между ним и койкой умывальник и зеркальце. Умывальник не с краном, а с носиком, чтобы вода расходовалась экономно, с толком. Что ж, шикарное жилище, подумал я, вспомнив трюмы и кубрики, в которых ютились курсанты во время практики, и даже двух и более местные каюты эсминцев, где обитали штатные молодые лейтенанты - командиры групп и им соответствующие. Все-таки это очень здорово иметь свою собственную каюту, не каждому смолоду такое везение! Я посидел на диванчике, разобрал свой нехитрый скарб, снова посидел на диванчике и во вращающемся кресле, вделанном в палубу у письменного стола, и опять подумал о том, что мне повезло: командир боевой части минного заградителя, корабля второго ранга, штатная категория - капитан-лейтенант ... Так что можно служить и служить. Почему-то вспомнились Г.И.Невельской и его сподвижники. Кто знает, если бы не они, чьи были бы эти земли и эти воды. Немногим более 90 лет прошло с тех пор, как здесь был впервые поднят российский флаг. А сколько было сомневающихся, надо ли это делать? Рядом, в бухте Постовой, лежит на дне прославленный И.А.Гончаровым фрегат “Паллада”. Зачем его затопили? Невельской был против, он указывал В.С.Завойко, камчатскому губернатору, на бессмысленность затопления “Паллады”, которой ничто не угрожало в этой гавани до вскрытия залива ото льда. Между тем, “Паллада” была взорвана мичманом Разградским 17 января 1856 года, мир был подписан в Париже 30 марта, в середине мая об этом узнали на Амуре, а первый английский фрегат “Пикс” зашел в гавань только 21 мая. Кто об этом мне рассказывал? И на основании каких источников? Очевидно, кто-то из училищных преподавателей во время летней практики на минном заградителе “Аргунь”, когда мы заходили и в Советскую Гавань, и в Де-Кастри, и в Александровск. Может быть, капитан 1 ранга М.М.Карпинский. Как мы все его любили! Ходили слухи, что он в опале. Может быть. Очень может быть. У меня у самого отец считается врагом народа. Он был арестован и выслан еще в 1933 г. С 1937 года о нем ничего не известно. Но мама, а с ней вместе и я, не верим, что он враг народа. Это какая-то ошибка, а может быть клевета. Невельского в Петербурге тоже несправедливо обвиняли в гибели “Паллады”, правда, не арестовали и не посадили... Почему в училище по курсу морской истории мы изучали только сражения, бои, в том числе и не очень значительные? Почему замечательные, поистине великие открытия, совершенные нашими земляками, как-то миновали наше сознание? И если бы не единицы, энтузиасты-преподаватели, я так и не приобщился бы к истории Амурской экспедиции. Обидно. А теперь я, вот, в этих местах. И нужно не уронить своей чести, как не роняли ее и предки наши.
- Устроились? - спросил он. И, не дожидаясь ответа, сказал: - Командир проснулся. Старпом хочет Вас ему представить. Я прикрыл дверь каюты и вслед за Брагиным стал спускаться по трапу в офицерский коридор. Командир мне понравился. Он оказался ленинградцем, в свое время, по комсомольской путевке, отправившийся строить знаменитый город Комсомольск-на-Амуре. Оттуда он в 1935 году попал в учебный отряд Черноморского флота, где выучился на радиста, а в 1936 г. стал курсантом Севастопольского военно-морского училища береговой обороны, окончив которое в сентябре 1940 г., попал служить на Тихоокеанский флот. Вся его служба (до ”Гижиги”) проходила на минном заградителе “Океан”, где он последовательно исполнял должности командира зенитной батареи, командира БЧ-II и помощника командира. С последней должности, в апреле 1945 г., он и был назначен на зм “Гижига” исполняющим должность командира. Последнее я узнал много позже. На корабле все называли его командиром. Он имел от роду на десять лет больше моего (а мне тогда еще не было 22-х) и был единственным семейным человеком из всей кают-компании; все прочие состояли холостяками. Этих “всех прочих” командир заочно мне представил так: - Это хорошо, что ты Смирнов. У нас все такие. Я, например, Прохоров. Старпом Иванов, замполит Игнатьев, командир БЧ-II Ефимов, доктор Крылов, командир БЧ-III , правда, Захарьян, но он тоже прекрасный человек. Впоследствии, послужив и поплавав, я убедился в справедливости слов Алексея Алексеевича Прохорова, многому научился у этих людей, многое перенял и очень благодарен им. Все они были разными. С некоторыми из них мне не довелось служить долго. Да и каждого из них нельзя было бы назвать на корабле старослужащим. В чем были причины этого, трудно сказать. Самым старшим и по возрасту и по званию был помощник командира, капитан-лейтенант Иванов Михаил Петрович. Он состоял в кадрах ВМФ с 1933 года, однако служба у него, как говорится, “не шла”. Командиром “Гижиги” его не назначили, а прислали человека “со стороны”, более младшего по званию. Это, очевидно, его удручало, хотя вслух он этого не высказывал. 21 августа, при нахождении корабля в Николаевске-на-Амуре, он убыл в распоряжение командира военно-морской базы Де-Кастри “для прохождения дальнейшей службы”. Заместитель командира по политической части (замполит) лейтенант Игнатьев Евгений Зосимович “состоял в кадрах” с 1937 года. Это был ленинградец из рабочей семьи, получивший высшее образование и очень хорошо усвоивший диалектику жизни. Поэтому все необходимые политические мероприятия на корабле проводились без свойственного тогда некоторым политработникам сверхусердия, порождающего зачастую формализм, фанатизм и много прочих других “ измов“, завершаемых идиотизмом. Поэтому офицеры и краснофлотцы его уважали и любили. Он был хороший моряк, знал основы навигации и в случае необходимости (а такая возникала довольно часто) стоял, наряду со всеми офицерами, ходовую вахту. До войны его родные жили в Ленинграде на ул.Рубинштейна, д.27, кв.95. Командир БЧ-II (артиллерист) - лейтенант Ефимов Олег Александрович так же был ленинградцем. У меня до сих пор сохранился его адрес: В.О., 9 линия, д.34, кв. 26. Он был 1920 г. рождения, в 1938 г. окончил десятилетку и поступил в Высшее военно-морское училище им.М.В.Фрунзе, но в 1939 г. был переведен в Каспийское высшее военно-морское училище и в ноябре 1941 г. окончил его. Сначала находился в распоряжении Военного Совета Средне-Азиатского военного округа, но летом 1942 г. убыл в распоряжение Военного Совета Тихоокеанского флота. Был командиром отдельного взвода десантников, плавал помощником капитана по военной части на военизированных судах “Десна” и “Красногвардеец”. С последнего судна, из Петропавловска-на-Камчатке, в январе 1944 г., был назначен командиром БЧ-II на зм “Гижига”. Командир БЧ-III (минер), лейтенант Захарьян Сероп Мегердычевич “состоял в кадрах” с 1939 года. Он окончил Высшее военно-морское училище им.М.В.Фрунзе в 1943 г., хотя выпуск из училища состоялся в Баку и поступал Сероп, или, как мы все его называли, Сергей, в 1939 г. в Бакинское училище, которое тогда только организовалось. Но одиссея училища им.М.В.Фрунзе, которое в 1942 г. было перебазировано из Ленинграда в Астрахань, а затем в Баку, сделала его выпускником ленинградского училища. Некоторое время после выпуска Захарьян плавал на Волжской флотилии военным представителем на танкере, но война с Волги быстро уходила, Волжская флотилия расформировывалась, в январе 1944 г. он прибыл во Владивосток, а оттуда - в Советскую Гавань, на Северную Тихоокеанскую флотилию, где был назначен на минный заградитель “Астрахань” командиром минной группы. Оттуда, в мае 1944 года, его перевели на “Гижигу” командиром БЧ-III. Начальник медико-санитарной службы, лейтенант медицинской службы Крылов Либкнехт Николаевич, в 1940 году поступил, а в 1942 году окончил военно-морское фельдшерское училище, которое до войны находилось в Кронштадте. Он был мой ровесник, родом из-под Калинина (Твери), хороший спортсмен, коренастый плотный, неплохо знавший свое дело, но тяготевший к строевой флотской службе. Он с удовольствием (и со знанием дела) нередко нес ходовую вахту, а когда с корабля убыл помощник командира, несколько дней (до прихода нового помощника) исполнял его обязанности. Имя свое - немецкое - Либкнехт - он терпеть не мог. Хотя, вроде бы, к фашизму оно никакого отношения не имело, он при всех знакомствах именовал себя Сашей, и все общество в тех местах, куда заходила “Гижига”, и мы сами всегда звали его так же. Никто из окружающих, даже достаточно близко знавших его, не подозревали, что он Либкнехт. Начальник интендантской службы - офицер - нам не полагался. Его функции исполнял баталер старший, главный старшина Брагин Николай Зотович, тот самый, что встретил меня у сходни и проводил к помощнику. Он начал службу в 1937 году и за это время дослужился от рядового матроса, до главного старшины. Это, как скоро будет видно, далеко не всем удавалось. Он имел отдельную каюту в левом офицерском коридоре, последнюю в сторону выхода на ют, обедал с нами вместе в кают-компании и вообще, выполнял все офицерские обязанности. Ходовую вахту, правда, не стоял, но по кораблю дежурил наряду с некоторыми другими старшинами. Дело свое он знал и, как все настоящие интенданты, был “себе на уме”. Командира БЧ-V (механика) у нас не было, хотя его очень ждали, так как надо было готовиться к плаванью, а ситуация с состоянием корабля была сложной. СПРАВКА “Гижига” - бывший грузовой теплоход ДГМП, построен в 1932-37 г. 25.8.1939 г. получен от НКВМФ и 3.11.1939 г., после вооружения и переоборудования в ЗМ включен в состав ТОФ ... 1600т.; 74,1 х 10,4 х 3,3 м 750 л.с.; 9,0/7,5 у3., 3265 миль; Вооружение: 1-76,2 мм; 2-45 мм; 2 ч 4 - 7,62 мм пул. 138 мин Экипаж: 77 чел. (Корабли и суда ВМФ СССР 1928-1945 г. Москва, Воениздат, 1988 г.) Это официальная справка. Думаю, что она не очень точна. Во-первых, на Дальнем Востоке плавали два совершенно однотипных корабля, минные заградители “Гижига” и “Аян”. Об “Аяне”, на который одновременно со мной командиром БЧ-I-IV был назначен мой совыпускник лейтенант Люлин Юрий Дмитриевич, в указанном справочнике даны другие сведения. Во-вторых, по корабельным документам, которые я листал лично, судно было построено в 1938 г. на Николаевской верфи (з-д Марти в г.Николаеве) как рейдовая шхуна Азовского моря. Вследствие нехватки военных судов на Дальнем Востоке было принято решение о перегоне его (вместе с “Аяном” и некоторыми другими судами) во Владивосток южным путем через Средиземное море и Индийский океан. В качестве главных двигателей на судне стояли отечественные дизели 50 ГРС-6, которые позднее (году в 1946-47) были заменены на дизели фирмы Буш-Зюльцер. Кроме того, имелись вспомогательные механизмы: дизель-динамо 12 квт (фирмы Бон и Келлер), питавшее основные приборы (гирокомпас, лаг, освещение, брашпили и др.), и пародинамо 5 квт, работавшее только на освещение (на якоре). Работу пародинамо и отопление обеспечивал вспомогательный котел. Расход топлива (соляра) был 11 кг на милю. Отчасти этим и объяснялась “любовь” начальства к нашему кораблю. Первым военным командиром “Гижиги”, поднявшим на ней военно-морской флаг, был старший лейтенант Гальченко Борис Авраамович, с которым я познакомился в Ленинграде, году в 1985-86, на одной из ветеранских встреч. Он, как и я, был тогда капитаном 1 ранга в отставке. ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ 17.04.45 г. Корабль к плаванию не готов, хотя в мае уже планируются походы. 20.04.45 г. Перешли в Курикшу на завод. На бухтах лед. Винты поломаны.
 Советская Гавань. Курикша. Дорога от причалов завода на почту. 1946 г. Вперед Содержание
|
