На главную страницу


Последние сообщения блогов


Страницы истории Тбилисского Нахимовского училища в судьбах его выпускников. Часть 32.

Вот палатка дежурного по лагерю, возле нее – рында, на которой отбивались склянки каждые полчаса. Для общелагерных мероприятий: подъема флага, побудки, отбоя, приема пищи, поверок давался музыкальный сигнал на трубе для каждого случая. Сигнал дублировался дневальными на боцманских дудках. Это и были наши часы. Каждое утро – семафор 20 минут. Выстраивались две шеренги, первая делала 50 шагов вперед, поворачивалась лицом ко второй и «разговоры» флажками начинались.
Важнейшим занятием было шлюпочное дело. Наши шлюпки стояли в речке напротив торпедных катеров. Речка впадала в ковш (часть моря, ограниченная пирсом и берегом). На выходе из ковша в море высилась брандвахта, с которой просматривался ближайший кусок моря. Так что шлюпки в море были под контролем. В море на шлюпках выходили обычно после завтрака. Независимо от того, гуляет ли по морю ветерок или безветрие, поднимались паруса. И, вот здесь, завтрак играл иногда свою роковую роль.
Часто после шторма ветер полностью стихал, а волнение оставалось такое, что идущую в кильватер шлюпку из-за волны не было видно. И вот при таких условиях звучит общая команда «Шабаш. Рангоут ставить. Паруса поднять». Начинается изнурительная двухчасовая болтанка под парусами. Первый характерный рвотный звук и запашок исходит от бакового и …. далее до загребного.




Да, шлюпки - это тебе не лодки станции ЦПКиО г.Тбилиси.

Командиром на нашей шлюпке был молодой лейтенант Сорокин Николай, выпускник пехотного училища. Шлюпочному делу учился вместе с нами. О командирах нельзя плохо, но… . Я был загребным, в руках у меня были фока- шкоты, напротив сидел лейтенант. И я видел, как зеленело его лицо от болтанки. Чтобы не «опозориться», он попеременно пел и курил, но это мало помогало. Наконец, по командам «Убрать паруса!», «Уключины вставить, весла разобрать» привитие навыков противостояния морской болезни заканчивалось. И обессиленная команда должна прогрести 4-5 кабельтовых до ковша, чтобы закончить занятия и отправиться на обед, который в данной ситуации никому был не нужен.
Волна не становится меньше, сил грести нет, да и шлюпку почему-то, невзирая на наши «усилия», несет в море, а не к берегу. К счастью, за нами следили, и мы не успевали скрыться за горизонтом. Катер с движком подходил к нашей флотилии. Концами соединяли шлюпки в кильватер. Катер цеплял первую. И вот таким образом мы возвращались, исполнив при этом «позорную» команду «Всем под банки». Процесс обучения лейтенанта и нас был иногда комичным. Шлюпка привязывалась к прибрежным кустам. Лейтенант командовал: «Паруса поднять». Неожиданный порыв ветра надувал паруса, шлюпка срывалась, паруса забирали ветер, и шлюпка на полном ходу неслась на торпедные катера. Время решало все. До катеров было всего-то метров 20. Лейтенант уже не командовал. Он по телам и банкам несся к нагелям, срывал такелаж, чтобы остановить шлюпку. Рейка с парусом падала, команду накрывало, а шлюпка красиво, с характерным шипением за бортом, после быстрого движения останавливалась у торпедного катера. Мы с удивлением и испугом наблюдали, высунув головы из-под укрывавшего нас паруса, что же произошло.
Или вот. Было такое местечко, рядом с ковшом, вправо. Берег в этом месте мы называли «коровьим пляжем» из-за «лепешек», которые коровы там оставляли. В этом месте ветры гуляли, как хотели, и, чтобы под парусом выйти из этого заколдованного места нужно было мастерство управления шлюпкой. Опыта, что у нас, что у лейтенанта, еще не было, а шлюпка под парусом уже туда залетела. Паруса убирать нельзя – занятия, а выйти не можем – не умеем. Уж сколько мы поворотов делали, а шлюпка все крутит и крутит в этом ограниченном пространстве и никак в море уйти не может. На помощь к нам подходила другая шлюпка. Командовал ею старшина первой статьи Василий Доценко. Он переходил в нашу шлюпку и в два счета выводил ее в море. Но я его запомнил не только по этому. Когда он звонил по телефону дневальному, а тот отвечал «Алло», Василий Доценко говорил в трубку (цитирую) : «Алло – по румынски ж..а, а вы должны представляться». С тех пор я стараюсь по телефону не говорить слово «Алло», потому что знаю перевод этого слова с румынского, сделанный Васей Доценко.




"Делать нечего". После занятий по семафору. Слева направо: Чикваидзе Константин Ираклиевич, Трубачев Владимир Васильевич, Васечкин Борис Михайлович. Фальшивый Геленджик, 1947 г.

Мы матерели от года к году, если так можно говорить о пацанах. Море и ветер становились для нас все более и более понятными.

Воспоминания нахимовца, выпускника ТНВМУ 1953 г. Героя Советского Союза Соколова Валентина Евгеньевича



НАШ САША.

Во время летних каникул, когда я приезжал в отпуск, мама радовалась, видя меня подтянутого, опрятного, в чистой отутюженной матросской форме. Ребята, мои годки, с завистью любовались бравым нахимовцем.
Как-то, в очередной раз будучи на побывке дома, я уличил маму за глажением моей форменки (матросская рубашка) – она, видно, хотела чем-то помочь своему ребенку!!!
Возмущению не было предела:
- Мама, как ты можешь прикасаться к мужской одежде? - строго, по военному, спросил я. И добавил мягче:
- Ведь я уже взрослый и обязан сам за собой смотреть, ты согласна, мама?
Мама с грустью выслушала нотацию своего старшего сына и тихо сказала:
- Хорошо, Валя, ты конечно, прав. Так быстро пролетело время. А вас я все считаю маленькими.
- А кто тебя всему этому научил? - внезапно спросила мама.
- Флотская служба, – с гордостью ответил нахимовец.
Нашими учителями по морской части были и флотские старшины, которые прошли горнило войны и хорошо знали цену жизни. Их опыт нам помог в нелегкой службе на Флоте.
Старшина класса Глазников Александр, среднего роста, светловолосый, еще молодой человек, очень стеснительный, с румянцем на щеках. Однако с нами он старался быть строгим и требовательным воспитателем. В своем кругу мы звали его просто: «наш Саша». Он отвечал за один из разделов военно-морской подготовки – такелажные работы, и считал себя в этом направлении ни много, ни мало настоящим «морским волком». Однако нахимовцам больше нравилось называть его Сашей.
За время обучения в училище он научил нас вязать самые разные морские узлы и выполнять любые такелажные работы.
Уже будучи курсантами Военно-Морского училища, мы проходили практику на паруснике «Седов». Бороздили Атлантику. Форсировали пролив Ла-Манш. Набирались опыта длительного плавания вдали от своих берегов. Нам здорово помогла Сашина учеба.




Бывшие нахимовцы на паруснике чувствовали себя, как дома. Мы легко справлялись с управлением огромного парусника времен начала 20 века. Нам доверяли нести самые тяжелые вахты и выполнять сложные такелажные работы. «Питоны» обладали хорошей морской выучкой и выделялись в лучшую сторону среди практикантов других училищ.
Как-то после очередных практических занятий в большом кабинете военно-морской подготовки Саша с очень серьезным видом (правда, это ему трудно удавалось) высказал философское видение маленького, но важного момента нашей будущей жизни. И то, что действительно определяло суть морского офицера и в море, и на берегу. «Вы должны все уметь делать сами: стирать, гладить, шить, чтобы никогда не зависеть ни от жены, ни от прислуги».
И, когда сегодня говорят о "незалежности" Украины, я вспоминаю Сашу. Мы должны в своей стране сами научиться хорошо работать и прекрасно жить, чтобы ни от кого не зависеть! Мы, нахимовцы, так понимаем независимость!


Морская практика. - Воспоминания нахимовца, выпускника ТНВМУ 1953 г. Героя Советского Союза Соколова Валентина Евгеньевича

Ежегодная двухмесячная морская практика в лагере в Фальшивом Геленджике вызывала у нас самые восторженные чувства.
Геленджик расположен на берегу Черного моря в 35 км от города Новороссийск, Краснодарский край.
Нахимовский лагерь - это продолжение учебы на лоне природы. Как и в училище, жизнь была подчинена строгому распорядку дня. Шлюпочному делу отводилось главенствующее время. В программе было изучение устройства шлюпки и практическое умение управлять шлюпкой на веслах и под парусами при любых погодных условиях. Это тоже была своеобразная проверка наших приобретенных морских качеств. Некоторые ребята не могли переносить качку и вынуждены были покинуть стены Нахимовского училища.
С самого начала в лагере на подготовленных площадках мы установили большие армейские палатки, в которых свободно размещались до 50 человек. Вместо кроватей нам оборудовали деревянные нары.
"Так будет надежней", - говорили опытные старшины-воспитатели.
Подушки и матрацы набивали свежим, пахучим сеном. Все выходило просто, надежно и, главное, по-походному…
В лагере имелись шлюпки: шестивесельные ялы и баркасы.
Ежедневно при любой погоде мы на шлюпках выходили в море. Для начала эта практическая учеба представляла большие трудности с мозолями на руках. Руководили занятиями опытные моряки - старшины с больших надводных кораблей.




Нахимовцев учили не только грести, но и управлять шестивесельным ялом под парусом.

В нашей роте был старшина Горелов с крейсера "Октябрьская революция". На Флоте Горелов Николай Петрович прослужил более 15 лет и с большим удовольствием взялся за воспитание подрастающего поколения, непринужденно передавая свой флотский опыт нам – «птенцам» - в его понятии.
"НИП" (такое мы дали ему прозвище) представлял собой глыбу тренированных мышц, был он среднего роста, широк в плечах, с короткой шеей и наголо подстриженной головой. Глаза раскосые, карие внимательно следили за каждым нашим движением.
- Первый взвод, по шлюпкам!- громко командовал старшина.
Мы быстро прыгали в шлюпки на свои штатные места, разбирали весла и застывали в ожидании следующей команды.
- Весла, на воду, - с растяжкой звучала команда старшины.
И вдруг его лицо покраснело, и он, полный гнева, уставился на загребного, который сидел на первой ближней к нему банке.
Это был Рома Пирожков, самый щуплый, худенький паренек. Он прикладывал все усилия, чтобы приподнять весло и вложить его в уключину.
- Отставить! - недовольно скомандовал старшина.
- Пирожков, вы явно сели не на свое место! И, вообще, какой из вас загребной? - продолжал издеваться над Ромой старшина. - Быстро пересесть на место бакового матроса. -
Для Ромы самое тяжкое наказание - заметить его хилость. А здесь - у всех на виду – он оплошал.
Шлюпочная команда застыла в ожидании, что будет дальше. Старшина не любил дважды повторять команду, и Рома хорошо это знал.
Он так хотел быть сильным, как старшина, а у него ничего не получалось. И ростом не вышел, всегда в строю его место было на шкентеле. Да и мышц маловато, хотя гантели из рук не выпускал.
В считанные секунды, чувствуя свою вину, через банки и спины товарищей Рома прошмыгнул в носовую часть шлюпки, подальше от старшины, и уселся на место бакового.
Вместе с Ромой я прослужил много лет на Северном Флоте и был свидетелем, как природа с годами уважила его стремления. В свои тридцать лет он вырос, возмужал и явно преобразился в красавца - мужчину. И рост, и мышцы обрели свое место. Его командир повторял: - Этот "бугай" может разложить на лопатки моряка моложе его на 10 лет. - И добавлял: - Кстати, матросы срочной службы с уважением относятся к моему строгому старпому.




В дальнейшем Рому назначили командиром атомохода (К-306), и он быстро без какой-либо помощи продвигался по службе.
В кругу нахимовцев было позорно пользоваться протекцией.
Вскоре мой друг-однокашник "загремел" на Камчатку, где ему присвоили адмиральское звание.
- Весла, на воду! - повторил старшина свою первую команду и уже залюбовался более слаженной работой ребят.
Шлюпка легко отошла от берега, уверенно разрезая встречную волну форштевнем.
- Михайлов, передать семафор на береговой пост: - "Начал тренировки".
Коля Михайлов уже давно освоил флажный семафор и с большим удовольствием демонстрировал свое умение быстро и без ошибок обращаться с флажками.
- Семафор передан! - вскоре отчеканил Николай. И тут же добавил: - Получен ответ от командира роты «счастливого плавания!»
- Молодец, Коля, - с удовольствием констатировал старшина отличную выучку молодого сигнальщика.
Такая подготовка в морской практике не раз помогала нам в службе на Флоте...
- А теперь походим под парусами, – продолжал учебу старшина.
- Курсант Пирожков! Покажите свое мастерство. - О, Роме только дай возможность покомандовать. Это у него здорово получалось.
Рома быстро перехватывает у старшины руль и начинается парусная гонка .....
- Вот я им сейчас покажу, кто в этой лодке хлюпик, - с гордостью думал про себя Рома.
Нужно отдать должное, в лагере Рома за короткое время в совершенстве освоил управление шлюпкой под парусом и считался одним из лучших гонщиков.
- К повороту! Поворот оверштаг, - четко отдавал команды командир шлюпки Рома Пирожков.
Старшина с улыбкой наблюдал резвые действия нахимовца, однако, хвалить не торопился.
- Шкоты - на "правую". -
Команда металась по шлюпке, стараясь как можно лучше и быстрее выполнить команды молодого капитана.
Паруса медленно забирают ветер, и шлюпка плавно увеличивает скорость с большим креном на правый борт.




Эта трагедия долгое время оставалась «в тени». Единственным напоминанием о ней был обелиск, установленный на Серафимовском кладбище в 1983 году. А 10 февраля 1981 года в газетах «Правда» и «Красная Звезда» появилось короткое официальное сообщение Министерства обороны: «7 февраля 1981 г. при исполнении служебных обязанностей в авиационной катастрофе погибла группа адмиралов, генералов, офицеров, мичманов, прапорщиков, матросов и служащих Тихоокеанского флота…». В сообщении упоминалось всего три фамилии. Между тем 29 лет назад в результате авиакатастрофы погибло почти все руководство Тихоокеанского флота. В числе погибших контр-адмирал Ремир Иванович Пирожков.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович

Дожили.

В Приморском районе Петербурга в минувшую пятницу был ограблен полковник Федеральной службы безопасности, сотрудник службы по борьбе с терроризмом. Это произошло в парадной одного из домов на Вербной улице, в котором проживает 52-летний чекист.

Как сообщает АН "Оперативное прикрытие", на полковника ФСБ двое мужчин и женщина (все трое - кавказцы) напали 25 марта около 22.45 на лестничной площадке 3-го этажа. Применив силу, грабители отобрали у сотрудника госбезопасности 5000 рублей, служебное удостоверение, два мобильных телефона и ключи от квартиры, а также сняли с офицера куртку.

По факту ведется проверка, решается вопрос о возбуждении уголовного дела. Сумма ущерба устанавливается.

Флот это не только байки. Юрий Ткачев

Рассказывая о забавных случаях, происшедших во время моей долгой службы на Тихоокеанском флоте, о своих сослуживцах с которыми я ходил в море, пил разведённый спирт «за тех, кто в море», закусывая его неприхотливой флотской снедью, я всегда чувствовал свою нужность, причастность к настоящей мужской работе – Родину защищать.
Может быть, это и громко сказано, но это так.




ПРАВДА О НЫНЕШНЕЙ РОССИИ

Сейчас в России никто не хочет служить в армии и на флоте. Беседовал я со школьниками. Выпускники школ хотят учиться на юристов и менеджеров.
Да, и не нужны уже образованные военные нашей стране.
Родное государство уничтожает офицерский корпус, сокращая в массовом порядке всех тех, кто честно и праведно ему служил и, назначая им унизительную пенсию.
Сегодня я, ветеран ВМФ, ликвидатор радиационной аварии на атомной подводной лодке, на свою пенсию не могу поехать во Владивосток, проведать родных, встретиться с оставшимися в живых сослуживцами по спасательному отряду Тихоокеанского флота, положить цветы на могилки тех, кто погиб на спасательной операции или умер от переоблучения, когда тушил пожар на атомной подводной лодке.




Для поездки на Дальний Восток мне надо копить деньги на билеты целый год. Как же мне относиться к руководителю моего государства? Что делать? Снимать шапку и просить: «Подай, барин, нищему российскому офицеру в запасе, очень уж хотца проведать места, где почти треть века тянул военную лямку»? Позор моему правительству, моему государству, в котором нам, ветеранам, нет места.
Вот опять я вспомнил службу в бригаде спасательных судов во Владивостоке. Мои друзья и сослуживцы часто спрашивают, почему я не рассказываю о трагических случаях моей флотской службы?
Отвечаю: слишком ещё болит душа по погибшим товарищам.
Уже более пятнадцати лет я на «гражданке», но во снах продолжается моя военная жизнь. Я опять, на противопожарном катере, тушу пожар на каком-то рыболовецком судне, я вижу командира малого дивизиона своей спасательной бригады Володю Пустовита, ещё живого и добродушного великана. Вижу поднятых с глубины молодых солдат, утонувших вместе с БМП у мыса Клерка. А ещё я вижу пылающий малый ракетный кораблю «
Муссон» с моими дорогими ребятами на борту – сослуживцами по 165 бригаде ракетных катеров. Тогда в 1986 году спасти их было невозможно. Огненная белая стена горящего дюралюминия не дала подойти близко на спасателе. Загорелись бы сами. Водяная струя из лафетов не доставала до корабля. Офицеры, мичманы и матросы горели на глазах спасателей. Я их всех помню и никогда не забуду.



Вечная память, вам ребята.
Я постепенно буду рассказывать о тех трагических эпизодах своей службы в которых участвовал сам.
Начну с той незабываемой ядерной аварии в бухте Чажма.


ЧАЖМА

Наверное, об аварии в бухте Чажма никто бы и не узнал, если бы не публикация в двух номерах газеты «Труд» материала Е.Варшавской « Бухта Чажма. Неизвестная ядерная катастрофа».
Статья была опубликована в 1991 году через шесть лет после взрыва ядерного реактора на новейшей атомной подводной лодке 675 проекта с тактическим номером К-431.
Опубликована, потому что наступила эпоха гласности. До этого даже говорить вслух об этом печальном событии запрещалось. Мы давали подписку о неразглашении сведений о той ядерной аварии, а взрыв ядерного реактора было велено называть «хлопком». Типа, хлопнуло там что-то, но это так,… мелочи жизни.




Сейчас о той давней трагедии пишут многие, даже те, кто к ней не имеет отношения, наслушавшись «подробностей» от тех, кто не был на месте аварии, добавляют свои измышления. Бог им судья.
Я, в то время флагманский химик 34 бригады спасательных судов, принимал непосредственное участие в ликвидации последствий взрыва ядерного реактора с 12 августа по 26 августа 1985 года. Это была «моя» авария, как специалиста-химика. В самый пик спасательных работ, 13 августа в синей «хэбэшке» с клеймом «РБ», в резиновых бахилах и респиратором на лице, в зоне радиоактивного заражения, «отметил» своё 33-летие. Не каждый встречал «возраст Иисуса Христа» в такой обстановке!
Если кратко, то история ядерной аварии такова.
Атомоход стоял в судоремонтном заводе в бухте Чажма, под Владивостоком. Готовился на боевую службу. Одной из основных задач предпоходовой подготовки была замена отработанных плутониевых стержней в ядерном реакторе подводной лодки. Работы были успешно закончены в пятницу 9 августа, но на заключительном этапе – при проверке на герметичность ядерного отсека сжатым воздухом, тот не выдержал положенного давления и «потёк».
Работу по замене активной зоны делали высококвалифицированные специалисты, делали не в первый раз. Решили, что под крышку реакторного отсека попал электрод для сварки (по другим сведениям – болт). Отсоединение и подъем крышки для удаления постороннего предмета решили произвести на следующий день, в субботу 10 августа. Докладывать командованию флота о работе в выходной день они не стали.
Когда крышку отсоединили от корпуса лодки и начали с помощью крана плавмастерской, стоящей рядом с лодкой, поднимать крышку (медленно, стараясь не допустить перекоса, чтобы не зацепить компенсирующую решетку – иначе начнется цепная неуправляемая ядерная реакция и взрыв!), по акватории на полном ходу промчался торпедолов. Поднявшаяся волна качнула плавмастерскую с краном, произошел перекос крышки и компенсирующая решетка оказалась вытащенной на сверхкритический уровень. Пошла цепная реакция и взрыв реактора.
Многотонная крышка реактора взлетела на огромную высоту и упала у берега бухты, вонзившись ребром в морское дно, неподалёку от лодки. Так она там и торчала, пока мы работали на лодке.
Десять офицеров – специалистов перегрузочной команды мощным взрывом разбросало по акватории и береговой черте. Погибли они мгновенно. Через три - пять дней, их тела, одетые в химкомплекты, начали всплывать.
Я видел, как их цепляли крюком и на буксирном тросе доставляли на берег. Радиоактивный фон от погибших был такой, что близко подойти к ним было небезопасно.
При взрыве возник пожар в реакторном и смежных с ним, отсеках. В дежурстве по заливу Стрелок (Приморская флотилия) стоял наш противопожарный катер ПЖК-50. Он первым прибыл на место аварии и начал тушить пожар.




Пожарнодезактивационные катера (ПДК) по проекту 364 в 1977 году были переклассифицированы в противопожарные катера (ПЖК). - СПАСАТЕЛЬ ВМФ
Никто людям не сказал, что это не просто пожар, что в радиусе пятидесяти метров от горящей лодки радиационный фон несовместим с человеческой жизнью.
Гражданские мужики тушили пожар и облучались. На этот момент был пик мощности излучения за счёт короткоживущих изотопов.
Нигде и никто из авторов, написавших о Чажме, не упомянул о том, что впоследствии все члены экипажа "полтинника" либо умерли, либо стали инвалидами до конца жизни.
Скрывая правду, командование флота, в том числе начальник тыла флота капитан 1 ранга Гурьянов, в первый день аварии даже не оповестили химическую службу флота.
Меня, флагманского химика бригады, отправили туда через двое суток после аварии на спасательном судне «Машук». До этого говорили, что там просто пожар и его уже потушили.
Службы радиационной безопасности развернулись в Чажме только через трое суток. Вся территория завода была загрязнена радиоактивными веществами. Народ – рабочие и военные бродили, где хотели, пока СРБ не выставила посты дозиметрического контроля.
Моя работа заключалась в том, чтобы каждые четыре часа ходить на аварийную лодку, замерять уровень радиации и докладывать обстановку по команде. Эта информация шла в Москву. Зачем надо было облучать людей ради того, чтобы наносить на карту обстановки остаточную радиацию?




Схема радиационной аварии на СРЗ-30 в бухте Чажма 10 августа 1985 г. - Почему ядерная катастрофа в Приморье не предупредила Чернобыль? Вице-адмирал В.М.Храмцов. - Военно-технический альманах "Тайфун", № 16 (1999-04).

Москва, как сейчас, так и тогда, в советское время, людей не жалела. Спросите тех «яйцеголовых», зачем нас вообще посылали на лодку в первые трое суток, когда распадались короткоживущие изотопы и спад активности шёл по экспоненте? Да эвакуируйте вы людей, подождите две недели и приступайте к дезактивации! Диссертации они, видите ли, писали, научные доклады.
Вот только не пригодились нашим ученым их знания, полученные таким варварским путём, когда взорвался через 8 месяцев Чернобыль.
Вы знаете, как пахнет радиация? Ничем? Нет, она пахнет электричеством, когда где-нибудь искрят провода. Проникающая радиация разбивает молекулы кислорода на атомы, а атомы, соединяясь образуют либо озон, либо атомарный кислород, величайший окислитель.
Над лодкой стоял запах радиации, а мы с Юрой Астанковым в быстром темпе через каждый метр замеряли приборами мощность излучения. Он шёл по левому борту с кормы и до реакторного отсека, а я по правому. Дозиметрические приборы были разные, потом показания мы интерполировали, выдавали усреднённые цифры.
Через трое суток мне через начхима флота капитана 1 ранга Киселёва поступила команда – замерить для какого-то московского НИИ уровень радиации в реакторном отсеке. То есть спуститься туда аккуратно и померить. При этом Киселеву, судя по голосу, было стыдно давать мне такое распоряжение. Он, специалист, понимал, чем это мне грозит.
«Ну, ты же знаешь, как это сделать по-умному».
Знаю, конечно. Я заглянул на секунду в развороченный взрывом отсек.
Там в желтой воде, зацепившись за какую-то трубу, висела оторванная человеческая нога в резиновом зеленом бахиле.




Я выдвинул штангу датчика КДГ-1 (корабельный дозиметр гамма излучения) до упора, вывесил его над отсеком и взглянул на шкалу. Стрелка зашкалила. Переставив переключатель на верхний диапазон, снова замерил. Жуткая цифра! Смертельная разовая доза! А теперь бегом, на пункт санитарной обработки! Уже в каюте, рассчитал нужную цифру с учётом ослабления радиации слоем воды в отсеке и по телефону доложил цифру Киселёву. Тот - этим уродам в Москву. Уроды ахнули, ах, какие мы умные! – моя цифра точно совпала с их расчетной. А что тут удивительного? И я, и они, считали по одной и той же формуле.
17 августа подошёл из Владивостока ПЖК-48, привез наших водолазов. Командир спасательного отряда капитан 1 ранга Ю.А.Ситников поручил их встретить и разместить в каюте. Я их встретил в «чистой» зоне «Машука».
Огромные, мордатые мужики, привычные ко всему, притихли, увидев меня в защитной одежде и респираторе. Все - гражданские люди.
Печальная участь их была предрешена в верхних эшелонах власти.
Их доставили для того, чтобы они спустились под воду и завели стропы под аварийную лодку с целью дальнейшего крепления понтонов и буксировки её на дальний пирс. Об этом им сказали еще до отправки на «Машук».
- «Шило» взяли, ребятки? - спросил я у них. – Вода вокруг лодки радиоактивная, лечиться спиртиком придётся.
Оказалось, что запас водолазного сверхочищенного спирта у них был приличный.
- Сидите здесь и не высовывайтесь, кругом радиация, - сказал я, - вечером зайду на рюмку чаю.
Водолазы от такой жуткой обстановки совершенно оробели и только кивали головами.

Хочу упомянуть о пользе «шила» в некоторых экстремальных ситуациях. Спирт, или по-флотски – "шило", является отличным радиопротектором, то есть веществом выводящим радиоактивные изотопы – альфа- и бета-излучатели из организма.
Спирт нам доставлял лично главный врач-радиолог ТОФ полковник медицинской службы Абаскалов. Каждый день он вручал мне канистру «шила».
- Юра, это для всех кто ходит на лодку, - говорил мне этот благородный человек, - обязательно принимайте внутрь перед работой.
На лодку, кроме меня и моего коллеги - химика капитана 3 ранга Астанкова, ходила аварийно-спасательная группа под командованием лейтенанта Минакова. Непьющих я буквально заставлял выпить неразведенный спирт. Те, кто не мог физически его употреблять, впоследствии заболели лучевой болезнью в разных степенях.
Взял с собой на лодку ГГР – глубинный гамма-радиометр. Это такой цилиндр на длинном кабеле. Померил радиоактивность морской воды и доложил показания капитану 1 ранга Ситникову.
- Водолазов спускать под воду нельзя, иначе им гарантирована лучевая болезнь третьей степени, - сказал я ему, - пожалуйста, найдите другой способ заведения стропов под лодку.
И способ нашли.
Вечером в свой четырехчасовой перерыв я спустился вниз, к водолазам.
Принёс им тушенку, красной икры, хлеба.
- Наливай, ребята, - сказал я им, - ваше второе рождение будем отмечать!
Обрадовал их, что пока они не нужны.
- Но только без нужды никуда не ходите, а то ещё что-нибудь с вами надумают сделать, - добавил я.
В конце концов весь этот ад закончился. Полуразрушенную активную зону – источник радиации подняли плавкраном и поместили в стоящий на палубе плавкрана бетонный «саркофаг». Доброволец –крановщик весь обложенный свинцовыми пластинами и получивший в качестве аванса тридцать литров спирта, очень аккуратно справился со своей работой. Лодку приподняли на понтонах и утащили с завода.




"К-431" в бухте Павловского.

А мы, обрубив фонящие швартовые, на «Машуке» ушли во Владивосток. По пути провели полную дезактивацию судна.
Что было дальше? Останки погибших сожгли, пепел поместили в капсулу и захоронили на территории завода, поставив скромный памятник.
По словам бывшего командира АПЛ Виктора Жилина, в начале 1990-х в полном расцвете лет скончался генерал-майор медицинской службы Леонид Гришаев, принимавший активное участие на всех этапах ликвидации последствий взрыва. За ним в мир иной ушел полковник медслужбы Евгений Абаскалов и капитан 2 ранга Владимир Пустовит. Многие из бывших ликвидаторов страдают онкологическими заболеваниями, расстройствами центральной нервной системы и до сих пор доказывают в различных инстанциях свою принадлежность к подразделениям особого риска.
К слову сказать, я удостоверение ветерана подразделений особого риска получил случайно. В 1992 году я был в командировке во Владивостоке (к тому времени я служил в бригаде охраны водного района на Сахалине) и, прибыв в химическую службу флота, увидел у нового начхима флота капитана 1 ранга Даниляна, других офицеров управления такое вот удостоверение.
Их получило из рук председателя комитета подразделений особого риска Бенцианова все командование ТОФ. Выдано было всего 70 «корочек», дающих при увольнении в запас скромные льготы.
- Странно, - говорю Даниляну, - как-то я на аварии вас не наблюдал, да и остальных тоже. А у Юры Астанкова есть такой документ?
Даниляну ответить на это было нечего. А Юра, к тому времени уже по болезни с флота был комиссован и, конечно, ничего о выдаче удостоверений не знал.
- Ну, теперь тебе долго придется доказывать, что ты там был, - сказали мне в техническом управлении ТОФ.
Им поручили собрать списки на остальных ликвидаторов. Но, вопреки различным бюрократическим препонам, я собрал все бумаги, выписки из вахтенных журналов океанского спасательного судна «Машук» и т.п. и еще через три года уже в Сахалинском областном военкомате мне торжественно вручили заслуженное удостоверение. С момента ядерной аварии к тому времени прошло ровно 10 лет.




На фото: 2010 год, Тихорецк. После вручения мне памятной медали "60 лет подразделениям особого риска".

© Юрий Ткачев / Проза.ру - национальный сервер современной прозы

РОДОСЛОВНАЯ. Николай Верюжский, рижский нахимовец выпуска 1953 года. Кратко о своём детстве, родителях и родственниках. Часть 15.

Занятия в школах были отменены и возобновились только в ноябре, когда отпала опасность нашей эвакуации.
Однажды в мрачное раннее и дождливое утро я неожиданно проснулся от какого-то непрерывного, длительного и надвигающегося гула, в котором воедино сливалось блеяние, мычание, ржание, сопровождаемое топотом тысячи ног бегущих животных и зычными криками погонщиков. Я подбежал к окну и увидел поразившую меня картину: вся наша центральная городская улица была полностью заполнена огромным количеством животных, которые сплошной, казалось, нескончаемой лавиной, поднимая в воздух тучи пыли и грязи, спешно двигались в восточном направлении. Подобные прогоны скота периодически продолжались до поздней осени: надо было спасать колхозный и реквизированный у частных лиц скот, чтобы не достался неприятелю.
В Углич стали приезжать первые, вырвавшиеся из оккупированных противником территорий беженцы, которые рассказывали жуткие, трагические и леденящие душу невероятные для нормального понимания истории, и эвакуированные, главным образом из Ленинграда, в числе которых была известная писательница и мужественная женщина Ольга Фёдоровна Берггольц, написавшая ещё в 1932 году автобиографическую повесть «Углич», однако вскоре возвратившаяся в свой родной город в самые тяжелые дни блокады и посвятившая ряд своих произведений подвигу ленинградцев-защитников города.
После того, как в сентябре 1941 года переписка с папой прервалась, и направляемые в его адрес наши письма приходили с пометкой «доставить невозможно», неизвестность создавшегося положения вызывала душевное дополнительное беспокойство и мучительное переживание относительно его места нахождения и состояния здоровья.
В некоторые семьи возвращались изувеченные войной фронтовики. Помнится, что однажды поздней осенью к нам заходил красноармеец, назвавшийся Василием Уткиным, который, по его словам, призывался из соседней с городом деревни и оказался на фронте в одной части вместе с папой. Уткин сбивчиво, по-крестьянски рассказывал, что ему посчастливилось вырваться из окружения под Вязьмой, но каких-либо подробностей о папе он не смог пояснить. Во многие семьи стали приходить «похоронки» сообщения с фронта о погибших.




Похоронка. Аврин Александр Леонидович.

У нас никакого подсобного хозяйства не было, и семейный доход состоял только из заработка родителей. К концу 1941 года материальное положение в семье резко ухудшилось, что создало дополнительные житейские трудности.
Оказалось, что Постановление Совнаркома СССР № 1474 от 05 июня 1941 года «О пенсиях и пособиях лицам высшего, старшего и среднего начальствующего состава, лицам младшего начальствующего состава сверхсрочной службы и их семьям» в отношении нас, как отдельно взятой семьи, не может быть реализовано и мама не могла добиться в течение всей войны и ещё двух лет после войны права на получение пособия за ушедшего на фронт мужа, Верюжского Александра Николаевича. Требовалась бумага, доказывающая нахождение его на фронте.
Возможно, главной ошибкой было то, что папа по каким-то причинам не смог выслать, как обещал в своих письмах, этот злосчастный аттестат, явившийся основным препятствием к получению мамой пособия на несовершеннолетних детей, а также документ, подтверждающий его нахождение на фронте в рядах РККА.
Три года потребовалось на то, чтобы 22 августа 1944 года Угличский Районный военный комиссариат в своей справке подтвердил, что Верюжский Александр Николаевич действительно призван в ряды Красной Армии с 30 июня 1941 года. Но этого было ещё недостаточно, чтобы получать пособие.
На мамины запросы приходили лаконичные отрицательные ответы, некоторые из них сохранились. Я их привожу в качестве примера, подтверждающего существующий принцип отношения к людям и их проблемам, как к ненужному мусору. Кого беспокоит чужое горе, когда идёт война?

Третий отдел Центрального бюро Главного управления формирования и укомплектования войск Красной Армии от 02 июня 1942 года даёт отписку:
«На Ваше письмо сообщаю, что сведений о местонахождении Верюжского А.Н. в настоящее время не имеется. В списках убитых, умерших от ран и пропавших без вести он не значится».

Четвёртый отдел Учётно-статистического управления Главного управления кадров Народного Комиссариата Обороны СССР от 13 декабря 1943 года пишет:
«На Ваше письмо сообщаю, что в Учётно-Статистическом Управлении ГУК НКО СССР сведений о местопребывании т. Верюжского Александра Николаевича не имеется».

Четвёртый отдел Четвёртого управления Главного управления кадров Народного Комиссариата Обороны СССР от 05 декабря 1944 года уведомляет:
«На Ваше письмо сообщаю, что сведений о местопребывании т. Верюжского Александра Николаевича в данное время в Четвёртом Управлении ГУК НКО СССР не имеется».




Война не закончена, пока не похоронен последний солдат. - Союз Поисковых Отрядов России

Как мы жили все эти годы войны? Если сказать плохо, то это, значит, ничего не сказать. Даже сейчас, порой, жалеешь, что Жукову не удалось уговорить Сталина подписать приказ о расстреле членов семей тех военнослужащих, судьба которых была неизвестна. Уж лучше бы расстреляли, чем тогда пришлось так мучиться и страдать. Что делать, когда жизнь ненавистна, но и смерть не радует?..
О чём рассказать и как написать о том времени?
Кто-то жил лучше, обеспеченнее. Кому-то повезло меньше, и нужно было приспосабливаться, чтобы выжить. Совершенно понятно, что, несмотря на объективно существующую стратификацию общества, тогда всем было плохо и трудно.
Мне же хочется рассказать только о моей маме, о своей семье, основываясь на личных ощущениях, переживаниях и воспоминаниях, оставшихся в памяти о тех годах.
Оценивая то время с позиций сегодняшнего дня, я с бесконечной благодарностью говорю о маме и восхищаюсь её твердостью духа, ее стоическому сопротивлению жизненным испытаниям, поставившей во главе семьи личное самообладание и жизненные силы на воспитание своих детей.
Привыкание к лишениям военного времени шло трудно, особенно для меня, я постоянно ныл, скулил и канючил, жалуясь на не проходящее чувство голода, и тем самым, естественно, ещё более расстраивал и терзал заботливое сердце мамы. Однажды даже её долготерпение, достигнув предела, не выдержало и, видимо, в каком-то нервном срыве она, всегда сдержанная, покладистая и тихая, вдруг, почти плача с душевным надрывом, воскликнула:
Ну, нет ничего! Режь меня на кусочки и ешь!
Я был потрясен её такими словами. Я не знал, что мне ответить маме, как поступить, как успокоить... Но точно помню, что с того дня я никогда больше не жаловался на голод, холод и другие неудобства, а даже старался подбодрить маму и оказывать по мере сил и возможности свою помощь.




Моя мама, Верюжская А.А. Углич. 1942 или 1943 г.

Наиболее трудным был зимний период, когда из-за недостатка дров, а чаще по причине их отсутствия, топить печку в течение нескольких дней и даже недель не удавалось, и в наших двух жилых комнатах температура чаще всего была ниже точки замерзания, почти сравниваясь с внешней температурой воздуха. На окнах образовывался толстый, много сантиметровый слой льда, а наружные каменные стены дома промерзали насквозь и вечером искрились отражённым леденящим светом от зажжённой керосиновой лампы. Вода в ведрах промерзала, чуть ли не до дна и даже в самоваре, разогреваемом утром, к вечеру уже плавали льдинки.
Иногда у нас появлялись дрова, обмененные по бартеру на рынке или купленные в «гортопе» по специальной разнарядке для учителей, тогда мама топила нашу лежанку. Однако, чтобы растопить печку надо было постараться проявить недюжинное мастерство: дрова, как правило, оказывались сырые, выделяя из себя потоки воды в процессе нагревания, долго шипели и никаким образом не хотели разгораться. Мама иногда с целью растопки использовала керосин, что, конечно же, было не безопасно. Возможно, она это делала специально для меня, чтобы показать так делать нельзя. Керосин, вспыхивая, выбрасывал из печки огненный язык пламени и тут же сгорал, а дрова, как и прежде, шипели и не разгорались. В конце концов, образовавшиеся головешки, полутлея-полугоря, превращались в горячую золу.




На ближайшем расстоянии от лежанки создавалась положительная температура, с обледеневших окон начинила стекать вода и стены, подтаивая, темнели. Комната постепенно наполнялась теплом и, разместившись на лежанке, появлялась возможность на некоторое время согреться. Возникало обманчивое впечатление полного уюта и блаженства.
Для того, чтобы каким-то образом сводить концы с концами, мама вынуждена была распродать или выменять на продукты питания, главным образом, на картошку значительную часть домашних вещей: мебель, одежду, посуду. К сожалению, у нас не было бриллиантов, золотых изделий и каких-либо драгоценностей, чтобы продажей таких ювелирных вещей заполучить подходящую сумму денег и поправить своё материальное положение. Помнится, была, правда, старинная монета в один золотой рубль, и ещё, кажется, семейная реликвия, с которой маме жалко было расставаться, серьги с какими-то камешками всё это, тем не менее, также было реализовано в обмен на картошку.
Кроме того, мама научилась из маленьких кусочков материи, подбирая их по размеру и по цвету, шить одеяла или покрывала, которые становились, пожалуй, произведениями искусства декоративного народного творчества. Такие покрывала, чтобы их сшить, требовали затраты большого количества времени, которого у мамы всегда не хватало. Выручала швейная машинка “Zinger”, которую каким-то чудом не конфисковали в период подготовки к эвакуации.
Занятия в школе занимали у мамы значительную часть времени, но и домашним заботам она уделяла большое внимание. На проверку тетрадей оставалась ночь.
Во время проведения учительских конференций или семинаров, чтобы не оставлять меня в промороженной квартире, мама иногда брала меня с собой. На этих мероприятиях, продолжавшихся до поздней ночи, мне было весьма скучно и тоскливо, ничего не понимая, томиться под бесконечную, как мне казалось, болтовню взрослых людей.
В слабо натопленном помещении Угличского Дома учителя, где, как правило, проходили такие заседания, все сидели в верхней одежде, не испытывая от этого какого-то неудобства: главное - не замерзнуть.




На таких мероприятиях, в перерывах между учительскими дебатами в буфете, что меня привлекало больше всего, иногда продавались микроскопических размеров ржаные булочки, и мама их покупала, закрепляя мой интерес к посещению подобных заседаний.
В течение каждой зимы мне регулярно приходилось болеть: свинка, ветрянка, скарлатина, корь. Своими болезнями я доставлял маме дополнительные заботы и хлопоты. Однако, к большому своему удивлению, не помню, чтобы в годы войны я болел какими-нибудь простудными заболеваниями.
С наступлением тёплых весенних дней настроение несколько улучшалось, но текущих проблем не уменьшалось. Наступала пора готовиться к весенним полевым работам.
Дело в том, что многие семьи не имели своих земельных участков по месту своего жительства, поэтому по ходатайству трудового коллектива и профсоюзной организации, желающим выделялись на загородных пустырях от одной до двух соток земли для посадки корнеплодов, прежде всего картофеля.
На целинных никогда не обрабатываемых пустующих полях нарезали соответствующие участки, где маме выделили в разных частях за территорией города две сотки. Под посадочный материал шла малюсенькая, похожая на крупный горох, картошка, которую мама умудрялась ещё разделить на несколько частей так, чтобы сохранить на них наибольшее количество глазков для прорастания. Подготовленная таким образом для посадки картошка расстилалась на бумагу и даже накрывалась чем-нибудь, чтобы, не дай бог, подмерзла, затем убиралась под диван или наши кровати в ожидании момента появления росточков.




Теперь-то я знаю по собственному опыту, что, значит, вскопать только небольшую грядку на глинистой земле, заросшей бурьяном. Как же тогда было физически тяжко маме, миниатюрной и хрупкой женщине, ослабленной и истощённой от постоянного недоедания, обременённой всевозможными другими нескончаемыми заботами, вскопать, посадить, затем несколько раз за лето прополоть, окучить, а осенью выкопать многострадальный картофельный урожай, принести на своих плечах мешки с картошкой домой, сохранить и постараться растянуть её расход, как только возможно на продолжительный срок. Бывало так, что сохранить картошку слишком долго не удавалось. Однако мама подмороженную и начинающую портиться картошку не выбрасывала, а каким-то способом перерабатывала в крахмал, который использовала для выпечки так называемых картофельных оладий.
По весне, как только с полей сходил снег, многие горожане, в том числе и мама, устремлялись на колхозные картофельные поля в надежде найти хотя бы несколько картофелин, пролежавших всю зиму в замерзшей земле, прошлогоднего случайно неубранного урожая. Если такому поиску сопутствовал успех, то найденный продукт из-за низкой кондиции в большинстве случаев не мог использоваться по прямому назначению, и поэтому чаще всего также шел на домашнюю переработку по получению картофельного крахмала.
В эти годы неоценимым подспорьем для всех оказались большие рыбные уловы. Волга - наше национальное богатство, как бы услышав «народный стон», в очередной тяжелый для народа исторический период откликнулась своими неиссякаемыми рыбными запасами. Рыбу ловили круглый год: зимой и летом кто только мог: вплавь на лодках или с берега и как только хотел: сетями, неводами, перемётами, удочками. Никаких ограничений тогда не было.
Созданные рыболовецкие бригады обеспечивали рыбой магазины, ларьки и лавочки, которые продавали, свежую живую рыбу летом, мороженую - зимой.
В городе была организована столовая, для работы в которой по обработке постоянно поступающей рыбы приглашались дополнительно к персоналу столовой желающие и за это они получали талоны на бесплатное питание. Для всех остальных, которых было предостаточно, жаждущих утолить свой голод и отобедать рыбным супом с котлетами из рыбы, цены были весьма доступные. Многие брали обеды на дом.




На втором этаже Торговых рядов в годы войны была организована столовая, в которой готовились в основном рыбные блюда.
Были случаи, когда мама, например, в зимние или летние каникулы, также подрабатывала в этой столовой в качестве обработчицы рыбы, получая для нас право на бесплатные рыбные обеды, о качестве которых практически никто не задумывался.
К слову говоря, рыбий запах и вкус рыбных котлет, как постоянно напоминающие голодные военные годы, так сильно въелся в мой организм, что на долгие годы приглушил всякий интерес к любой рыбной диете.
Даже летом, когда наступали летние каникулы, в погожие жаркие дни и в ненастье продолжалась борьба за выживание. Мама всегда находила необходимую и нужную работу. Когда созревали лесные дары: грибы-ягоды, а в ближайшем к городу лесном окружении на такое добро всегда был хороший урожай, мама, а иногда к ней присоединялась и Женя, ходили в лес и собирали ягоды (малину, чернику, голубику, бруснику, клюкву) и разные грибы. По возвращению домой, всё собранное тщательно сортировалось, взвешивалось и подготавливалось для продажи: деньги, хоть и маленькая сумма, всегда были востребованы в суровый зимний период. А когда погода не благоприятствовала походам в лес, то мама что-то шила, подшивала, реконструировала из старой одежды для использования самим или для обмена на продукты зимой. На моё удивление, например, мама сшила для меня летние матерчатые тапочки, подмётки которых были из скрученной верёвки. В этих тапочках я щеголял при посещении общественных мест: например, когда ходил в магазин приобрести нормированный по карточкам хлеб, чтобы в километровой очереди мне не отдавили босые ноги.
С наступлением осени всё трудоспособное население направляли на торфоразработку и уборку урожая в ближайшие и отдаленные от города колхозы. Ученики средних и старших классов вместе с учителями вместо учебных занятий неделями добывали торф или выкапывали картошку, брюкву, турнепс, но самой трудной работой была уборка льна, который не косили косой или серпом, а теребили, выдергивая мелкими щипками, чтобы не повредить стебли этого растения. Поскольку в такой работе требовалась большая аккуратность, поэтому на этот участок направлялись только женщины, которые голыми руками без перчаток и рукавиц не резкими движениями выдергивали небольшой пучок льна, легонько встряхивая и тормоша, укладывали на подготовленные валки с наименьшими изъянами так, чтобы не было «бороды», то есть без спутанных и скомканных стеблей.




Уборка льна в колхозе.

Продолжение следует.

Обращение к выпускникам Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ.

Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.



Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

Как делается война в Ливии.



Первенство по лжи и инсинуациям прочно заняла катарская «Аль–Джазира». Второе место по праву отнесем проамериканскому иракскому каналу «Аль Арабийя». Справедливости ради заметить, что его репортажи дышали такой ненавистью к официальному Триполи, а журналисты так бесцеремонно подсказывали в прямом эфире, что и как говорить интервьюируемым, что порой казалось - «Джазира» просто таки вещает от лица Каддафи. Третье место поделили между собой еще одно детище Пентагона – канал «Аль Хурра» и «старое доброе британское» Би Би Си. Остальные СМИ, и региональные и мировые, сбились «в кучу», повторяя в основном сводки «Аль Джазиры» и «Аль Арабийи».


К ним в полной мере, следует отнести и российские СМИ, которые стали говорить что-то «от себя» после первых двух недель кризиса, когда стало ясно, что Триполи устоит. Тем более, что некоторые бородатые рожи, мелькающие на экранах с изображением пустыни, до боли напоминали героев репортажей с фронтов чеченских войн и сводок об «антитеррористических» операциях в Дагестане. «Упс!!!...».


Вкратце рассмотрим механизм информационной агрессии против Ливии на примере телевидения. Он состоит из нескольких основных факторов. Первым является фактор эмоционально-экспрессивный. Выражается он, в частности, в драматическом художественном и музыкальном оформлении заставок новостей и аналитических программ. Это - красочные коллажи из флагов, лиц, протестующей мимики и жестов, обязательно – присутствия женщин и детей. И все это на фоне драматической или трагической музыки с формированием смысловой заставки – лозунга, типа «Ливия – в огне восстания». Служит подготовке восприятия сознанием зрителя основного информационного материала в нужном контексте.


Второй - фактурно-ситуативный. Состоит в определенной форме подачи зрительного и текстового материала. Выражается в строго определенных ракурсах съемок, выборе панорам, объектов и субъектов репортажей. Создается иллюзия присутствия гораздо большего количества людей, чем есть на самом деле. Обязательны смены статики и динамики картинки - вводятся кадры бегущих фигур, какой то деятельности, перемежающиеся крупными планами страдающих или раненых людей. При этом намеренно искажается реальность – невозможно или крайне трудно привязать место к городу, улице, времени, числу. Используется монтаж и намеренное тиражирование, и перенос репортажей с их отсрочкой от реальных событий на два - три дня. Например, Аз Завия была окончательно освобождена от террористов к 6 марта. Ливийские СМИ уже 7-го числа показали репортаж из центра города. «Джазира» сообщила о «якобы освобожденном городе» 9-го и уже окончательно подтвердила этот факт 10 марта. Также ровно неделю показывали повстанцев у арки с надписью – «Добро пожаловать в Рас Лануф» - как доказательство того, что город в руках повстанцев. А между тем – эта арка стоит у въезда в жилой городок работников нефтекомплекса в Рас Лануфе – а не в сам город.


Третий фактор – дезинформационно-контекстуальный. Может быть сформулирован, как «врите как можно больше и чаще». Тут и объявление о «варварской бомбежке морского порта в Мизде» на третий день кризиса (Мизда – город в глубине пустыни Хамада к юго-западу от Триполи), и многочисленные звонки от «очевидцев» с мест событий.


Тут и всякого рода карты с изображениями кто, какой город или район контролирует, и интервью о том, что «…вот на моих глазах убило целую деревню мирных жителей...», или, «…я видел, как бомбили город, в котором располагается больница…». Поди пойми, что бомбили: город, больницу?


Во всем вышесказанном преуспели все без исключения мировые СМИ, кроме, разве что китайских, собственно местных, и, может быть латиноамериканских. При этом никто из упомянутых средств информации, ни разу за все время конфликта не показал НИ ОДНОГО УБИТОГО ИЛИ РАНЕНОГО гражданского жителя Ливии. Ни на западе, ни на востоке! Не было показано ни одного уничтоженного гражданского объекта типа больницы, школы или общественного здания. Ни одного объекта гражданской инфраструктуры, кроме горевшего (одного) нефтяного танка в Рас Лануфе, подорванного, по данным Триполи, отступавшими бандитами. Ни одного кадра удара по гражданским объектам! Ничего из того, о чем так вдохновенно врали «Джазира» и «Аль Арабийя» и того, на основании чего Евросоюз и НАТО делают свои выводы о ситуации в стране.


Как, впрочем, не было сказано, что Мустафа Абд Эль Джалиль, Нури Месмари, Шалькам и другие высокопоставленные чиновники, в одночасье ставшие революционерами, все они незадолго до февральских событий были отстранены от должностей и находились фактически под следствием по обвинениям в коррупции, получении взяток и казнокрадстве.
Страницы: Пред. | 1 | ... | 1033 | 1034 | 1035 | 1036 | 1037 | ... | 1584 | След.


Copyright © 1998-2025 Центральный Военно-Морской Портал. Использование материалов портала разрешено только при условии указания источника: при публикации в Интернете необходимо размещение прямой гипертекстовой ссылки, не запрещенной к индексированию для хотя бы одной из поисковых систем: Google, Yandex; при публикации вне Интернета - указание адреса сайта. Редакция портала, его концепция и условия сотрудничества. Сайт создан компанией ProLabs. English version.