По команде «бокс», он, как обычно, бросился вперед, быстро нанося размашистые удары, как в драке. Я уклонялся, принимал удары в перчатку, опять уклонялся. Так продолжалось минуты три-четыре, потом, поймав момент, прямым левой в лоб остановил его, а правой ударил в челюсть. Харченко обмяк и упал. Тренер подскочил к нему, посадил, посмотрел в глаза и стал снимать с его
рук перчатки. За такой спарринг он меня не похвалил, но и не упрекнул, хотя было похоже, что отнесся к этому эпизоду неодобрительно.
В тот же день в коридоре меня остановил Лялин. – «Есть разговор», - сказал он. Помолчал, оглядывая меня, словно давно не видел, спросил: - «Говорят, ты Серегу нокаутировал?» Я пожал плечами. – «Ну, ну», - сказал он угрожающим тоном и пошел дальше по коридору. С тех пор больше никто не пытался меня каким-либо образом унизить, а Харченко секцию бокса больше не посещал.
Примечательно, что в последующие годы, выяснение отношений на кулаках между воспитанниками стали крайней редкостью. То ли ребята уже притерлись друг к другу, то ли потому, что становились взрослее, но так или иначе, культ силы стал уступать признанию других качеств. Таких, как успехи в учебе, особенно по военно-морскому делу, в умении лучше других делать модели кораблей, в гимнастике, в игре в шахматы, в стрельбе, особенно из боевого карабина и т.д.
В.Соколовский, Е.Трунов, В.Милютин, С.Починков (1946 г.).
У каждого были свои увлечения. Олег Волков стал изготовлять гремучие смеси и испытывать их. Однажды от взрыва, произошедшего у него в столе, чернильница-«непроливайка» оставила на потолке кабинета яркое свидетельство неудачного опыта. В другой раз прохожая пожаловалась на сброшенную из окна учебного корпуса на уличный тротуар самодельную хлопушку. Пока Волков дружил с Ребровым ему проделки сходили с рук. Ребров был физически хорошо развит, первым закрутил на турнике «солнце». Однако, к концу года у него обнаружилось патологическое заболевание кишечника и его отчислили из училища. После отъезда Реброва, Альберт Голицын взял Волкова на попечение и в качестве мер воспитания стал за провинности таскать его за уши, что заметно изменило внешний облик Олега.
Руслан Черный и мой друг Паша Вершинин все свободное время проводили за чтением романов. Все без исключения как-то увлеклись чтением «Золотого теленка» и «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова.
Поводом к этому послужило то, что однажды, весной 1944 года в вестибюле нашего главного здания появился высокий парень в потрепанной одежде, лет шестнадцати, который представился дежурному офицеру, как сын всемирно знаменитого писателя графа Льва Толстого. Мол, «ветрами судьбы его занесло в этот гостеприимный город, и он хотел бы знать, какое содействие ему может предложить это заведение». Офицер вежливо переспросил, кем приходится гость графу Льву Толстому, после чего разъяснил гостю, что поскольку Лев Николаевич Толстой умер в 1910 году, то парень никак не мог быть его сыном. Для гостя такой ответ был неожиданным, и он, помолчав, с удивлением сказал: «Странно, а до сих пор мне верили!».
Этот эпизод не заслужил бы внимания, но в тот же день в училище наведался другой путешественник, заявивший, что он сын революционера лейтенанта Шмидта. Дежурный офицер от души посмеялся, потом объяснил гостю, что поскольку лейтенант Петр Петрович Шмидт был расстрелян в 1906 году, то гость никак не может быть его сыном. Поскольку эти визиты произошли накануне увольнения воспитанников в город, то можно было ожидать приставания к нам этих и им подобных аферистов. Поэтому, руководство училища поручило офицерам- воспитателям рассказать нам о визитах «сыновей Толстого и Шмидта», о пользе знаний о наших писателях и революционерах и о том, что такие «сыновья лейтенанта Шмидта» хорошо известны по книге Ильфа и Петрова «Золотой теленок».
Занятия спортом в училище всячески поощрялось. Многие воспитанники до поступления в училище хронически не доедали, но поскольку на нас распространялось довольствие подводников, то при хорошем питании и систематическими занятиями физкультурой и спортом, ребята довольно быстро входили в нормальную форму. За состоянием каждого воспитанника велся строгий медицинский контроль и при необходимости принимались меры. Те, кто сутулился, должен был спать на тонких матрацах, которые укладывались на специально подогнанные листы толстой фанеры, а фанера прикреплялась поверх металлической сетки кровати. Дневальные по кубрикам (по роте) в ночное время должны были следить за тем, чтобы сутулившиеся спали на спине, а не на боку. В строю и за столами офицеры-воспитатели и их помощники постоянно командовали: - «Расправить плечи, выше подбородок!», и т.п. Этим ребятам было нелегко. Но со временем сутулых становилось все меньше, так как хорошее питание, ежедневные физкультурные упражнения, занятия гимнастикой и строевой подготовкой, а также уроки танцев делали свое дело. Появлялась выправка и осанка, которая у многих сохранилась на всю жизнь.
Ещё до войны, во время службы отца под Одессой я подхватил малярию. Тогда при приступах этой болезни меня в основном лечили горькими настоями из листьев сирени. В училище стали лечить хинином, да так упорно, что белки глаз и кожа приобрели желтовато-зеленоватый оттенок, который окончательно прошел лишь через несколько лет. Однако, благодаря этому лечению я полностью избавился от малярии.
Однажды, произошло массовое заболевание нахимовцев детской болезнью свинкой. Я тоже не избежал этой хвори, но у меня она протекала в легкой форме. Нас, человек 15 из разных рот изолировали в большой комнате первого этажа главного корпуса.
Целыми днями от нечего делать смотрели кинофильмы, с благодарностью вспоминая
, который поспособствовал предоставлению училищу такой возможности. Больше всего нам нравился фильм
, который смотрели каждый день.
КличкиПренебрежительное отношение, которое вначале демонстрировали некоторые ребята- фронтовики по отношению к остальным сверстникам, выражалось, прежде всего, в том, что они не снисходили к тому, чтобы называть кого-либо по имени. К тем, кто не вышел ростом и вообще был слабым, обычно обращались со словами: - «Эй, ты, дистрофик, хиляк, шкет, недомерок, сопля, огрызок», и т.п. Других награждали менее обидными кличками.
Впрочем, как говорится, дурной пример заразителен. Раздачей кличек увлеклись и другие. За Лёвой Скумсом закрепилось прозвище «ребенок», Пашу Вершинина за грубую кожу обмороженных рук прозвали «черепахой», потом «бачком». Женю Зубаря за продолговатую форму головы «трамваем», меня «грот-мачтой», Станислава Починкова – «помор», (он был с севера), Сергея Сидоренко за постоянное ворчание получил прозвище «дед», кого-то за короткий нос и большие ноздри прозвали «башня Марата» и т.д. Постепенно почти все втянулись в поиски нахождения наиболее остроумных прозвищ. Случались и курьезы.
Был в нашем взводе воспитанник Румянцев со странным именем – Рэкир. С легкой руки какого-то шутника его стали звать Рексом, на что он, естественно, очень обиделся и написал родным письмо, в котором спросил: – «Почему они дали ему собачье имя?». Получив ответ, он на полном серьезе стал нам объяснять, что его имя расшифровывается как: «Рожденный в Эпоху Коллективизации и Индустриализации России», чем немало нас позабавил.
После этого стали расшифровывать такие имена как Вилен, Электрин, и т.п. Надобно сказать, что и офицеры–воспитатели и преподаватели боролись с кличками.
При обращении одного воспитанника к другому с использованием клички преподаватели приходили в негодование, стыдили, старались пробудить в каждом из нас чувство собственного достоинства, и вести себя так, чтобы не унижать достоинства других, а офицеры-воспитатели за это наказывали нарядами вне очереди, а то и чисткой гальюна. Время шло, фронтовики свыклись с новым для них положением, «слабаки» окрепли и на физкультурных снарядах выглядели не хуже бывалых ребят, к тому же бывшие слабаки зачастую в учебе преуспевали, так что в обращения пошли другие обороты, не так обидные. Так, обращаясь к нашему маленькому тихоне Лёве Скумсу, в шутку с глухим рычанием произносили «Л-е-е-в!».
Приобщение к культуреОднажды в 1944 г. в нашем училище появились Николай Крючков и Борис Андреев. Все мы знали этих артистов по таким кинофильмам как «Трактористы», «Большая жизнь», «Свинарка и пастух», «Парень из нашего города». Николай Крючков был в форме капитана третьего ранга, Борис Андреев в гражданской. Оказалось, на Тбилисской киностудии идут съемки нового фильма «Малахов курган», в котором оба они принимают участие.
Вечером в актовом зале состоялась встреча с ними. Чувствовалось, что ее организатором и душой был Николай Афанасьевич Крючков. Он больше половины вечера провел на сцене. Рассказывал о героях обороны Севастополя в фильме «Малахов Курган», о том, как снимались другие фильмы, о разных забавных эпизодах, случавшихся во время съемок.
Приглашал на сцену Бориса Андреева, который сидел в первом ряду зала, но тот, видимо, был не в духе и так с места и не встал. Встреча завершилась небольшим концертом, в котором приняли участие тбилисские артисты.
Позже мы узнали, что Николай Афанасьевич побывал у руководства театров города, ходатайствуя о том, чтобы они взяли шефство над училищем, оказывали помощь в культурном воспитании нахимовцев. Мы посещали все театры - от кукольного до оперного. Смотрели пьесы Островского, Горького, музыкальные спектакли и др. При посещении цирка я случайно встретил своего двоюродного брата Леонида Иосифовича Андрианова, который закончил подготовку десантника и со дня на день должен был отправиться на фронт. Оказалось, что я видел его в последний раз. Лёня погиб в первом же бою в апреле 1945 года в Австрии.
По просьбе Николая Афанасьевича руководство тбилисской киностудии предоставило воспитанникам возможность в выходные дни посещать просмотровый зал студии и бесплатно смотреть фильмы. Старшеклассники с большим удовольствием пользовались такой возможностью, смотрели в основном американские фильмы про ковбоев и индейцев, а также трофейные немецкие, из которых наибольшим успехом у нас пользовался фильм
.
Фильм был цветной, музыкальный с великолепной постановкой танцев, да и комические ситуации были достаточно забавными. В нем не было и намека на фашизм. Даже забывалось, что это немецкий фильм. Кроме того, это была заграничная, непривычная для нас, а потому интересная жизнь, которая после черно-белых документальных и художественных фильмов о войне была как бы напоминанием о существовании беззаботной мирной жизни.
Почти все знаменитости, посещавшие в то время Тбилиси, считали своим долгом навестить наше училище и выступить перед воспитанниками. Побывал у нас писатель Леонид Леонов, получивший государственную премию за драму «Нашествие» и рассказавший нам о работе над романом «Русский лес», был у нас и писатель Леонид Соболев, автор романа «Капитальный ремонт» и рассказов «Морская душа» и другие.
Как-то у нас была организована выставка работ воспитанников, на которой в основном были представлены модели парусников и боевых кораблей. Я обратился к своей излюбленной теме – Чудскому побоищу. Моя работа привлекла внимание старшины первой статьи Кошелева, который выполнял у нас функции художника–оформителя. Его огромная репродукция картины А.А. Дейнеки «Оборона Севастополя» украшала фронтон над входом в здание нашего училища.
Кошелев предложил мне всерьез заняться рисованием. Оказалось, что он окончил художественный институт имени Сурикова. Я с радостью согласился. Местом его работы был длинный полукруглый балкон, расположенный под потолком актового зала. Он внушил мне, что основой настоящей работы художника является композиция и точный рисунок, поэтому для начала на подоконнике составил
. Так начались мои занятия в свободное время над классическим рисунком, с отработкой пропорций, светотеней и рефлексов.
В библиотеке нашего училища я обнаружил альбом литографий
. В его пейзажах Киммерии: “Звезда”, “Атлантида”, “Пейзаж”, ”Горы” и др., каждый лист как бы освещался каким-то таинственным светом, придавая изображению и строгость, и фантастичность.
Мне захотелось овладеть искусством графики, но, к сожалению, в 1947 году Кошелев демобилизовался, так что до графики, и тем более до работ акварелью и маслом у нас дело не дошло. Тем не менее, тяга к рисованию с тех пор сохранилась у меня на всю жизнь.
Позже, когда в шестидесятых годах я жил и работал в Риге, как офицер запаса стал посещать студию живописи в Рижском Доме офицеров, где продолжил свое увлечение под руководством художника Быкова. Одна из моих работ, экспонировалась в 1962 году на Всероссийской выставке художников–любителей и была удостоена премии имени Н.К.Крупской и этюдника с дарственной надписью Министра обороны СССР.
Этот успех открыл для меня доступ в магазин Союза художников Латвии, в котором можно было приобретать дефицитные в то время краски, холсты, грунтованный картон, кисти и т.д. В пору работы в Латвийском научно-исследовательском институте гидротехники и мелиорации, выезжая в командировки в разные районы республики, я всегда брал с собой этот этюдник, с тем, чтобы по вечерам и в выходные дни писать на природе этюды.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
