— Глубина 70 м, осмотреться в отсеках, - дал команду мичман по "Нерпе". — 7-й осмотрен, замечаний нет, глубина 72 м, СО2 - 0,5%. — Есть 7-й. — 6-й осмотрен, замечаний нет. — Есть 6-й, 5-й..., 4-й..., 1-й..., 2-й... Маневр "срочное погружение" закончен. Боевая готовность № 2 стала подводной, на вахте та же 3-я боевая смена, которая выполняла этот маневр, остальные должны были оставаться там, где их застал сигнал "Срочное погружение". Кроме ЦП - из Центрального надо было уйти. — Долго будем идти этим курсом? - штурман. А я и забыл, что мы на случайном курсе! В дальнейшем это стало законом - погружаться на другом курсе и возвращаться на него только после того, как есть уверенность, что лодка не обнаружена. — Право руля на курс 255 гр., - даю команду вертикальщику в боевую рубку. — Центральный, командир. Сколько времени находимся под водой? — 12 минут, товарищ командир. — Через 8 минут всплывать на 30 м. — Есть всплывать на 30 м через 8 минут! Снимать химкомплект нет смысла. Беру журнал вахтенного ЦП (черновик), беру вахтенный журнал и начинаю заполнять его, чтобы после смены в 24.00. побыстрее освободиться и раньше лечь спать.
"20.50. WV-2 в 100 милях от места ПЛ по докладу командира группы ОСНАЗ. 21.32. Отмечена работа самолетной РЛС. Пеленг 210. Сигнал 1 балл. 21.48. Ш= сев., Д= зап.. Срочное погружение от обнаружения самолетом. Сигнал РЛС 4 балла. 21.59. Глубина 70 м. Готовность № 2 подводная, 3 боевая смена на вахте. Признаков обнаружения ПЛ не обнаружено. Гидроакустический горизонт чист". Все , время вышло. Надо всплывать. — Боцман, всплывай на глубину 30 м с дифферентом 5 гр. на корму! — Всплываем на глубину 30 м, слушать в отсеках! (по трансляции). — Акустик, прослушать горизонт. Включить "Бересту". 22.04. Глубина 30 м. Горизонт чист. Доложил командиру. — Боевая тревога! - командир. 35-40 секунд звучит ревун. Всплытие - самый опасный маневр. Верхний слой воды до нескольких десятков метров, особенно при шторме, - коварный слой. Здесь, во-первых, большой фон шумов моря, во-вторых, полезный шум гасится пузырьками воздуха (газировочный эффект - бокал с шампанским не звенит!). В-третьих, звук может распространяться не по прямой, а по кривой круто вниз, и нужно сблизиться с шумящим объектом почти вплотную, чтобы его услышать. Лодки, всплывая с глубины, безопасной от таранного удара, под перископ, время от времени попадают под форштевни надводных судов.
«Пять суток блаженства»
Чем ниже (южнее) мы спускались, тем спокойнее становился океан, выше температура, «чище» визуальный и радиотехнический горизонт - ни самолеты, ни корабли (вообще надводные цели) по несколько суток не загоняли нас под воду. Наступили дни, когда ходовая вахта на мостике (с разрешения командира!) была по форме одежды «в трусах». Океан чуть-чуть дышал, поверхность его изумительной синевы, гладкая, как не знаю что, вспарывалась форштевнем лодки так аккуратно, что надстройка ПЛ, имеющая в самой высокой части не более 2 м, оставалась сухой. Нас сопровождали дельфины, парами и большими группами. Скорость, изящество и какая-то приветливость - восхитительные создания! Поражает то, что они выскакивают из воды одновременно! У меня есть фотография, на которой запечатлен миг, когда в воздухе одновременно было десятка три дельфинов!
Другая диковина - . Стаями выныривают и взлетают в воздух. Иногда падают на нашу узкую палубу, ширина которой от половины до полутора метров. Впереди, слева 5-10 гр., вдруг появилось какое-то искажение четкой линии горизонта. Через минуту, две это что-то стало пятном и не на горизонте, а во много раз ближе, но все равно непонятным. Подошли ближе - остров густых водорослей диаметром 40-50 м - саргассы! На всякий случай обошли их. Когда эти «острова» слились в длинную поперечную полосу, мы рискнули все-таки пересечь её. Полоса за кормой сразу же сомкнулась, и мы перестали бояться саргассовых зарослей и больше не обходили их.
Солнце уже не греет, а печет. На небе редкие перистые или высококучевые облака. К концу вахты кожа у нас покраснела и даже чуть-чуть побаливает - легкий ожог. Сигнальщик чувствует себя хуже -озноб, повысилась температура. Но ночью, спустя 8 часов, он исправно вышел на вахту. Температура в норме, побаливают только плечи. Ночью погода и обстановка не изменились. Небо густо черное, звезды крупные, появились новые для нас созвездия южного полушария - Южная Корона. Фосфоресцирует вода, да так ярко, что подсвечивает корпус ПЛ, даже отсветы на наших лицах. Вокруг лодки голубое пламя, за кормой - голубая полоса кильватерного следа, белая в районе гребных винтов, затухающая в нескольких кабельтовых позади. В другой раз в облачную ночь сигнальщик обратил мое внимание на радиоантенну. Я оглянулся и был поражен - штырь антенны был объят сине-фиолетовым пламенем - это был столб диаметром около 20 см и высотой около метра. Потом мы обнаружили этот эффект на самой верхней точке капюшонов, на кончике пальца, направленного вверх, даже на задранном вверх носу. Вот так развлекалась верхняя вахта большой подводной лодки! Но вскоре комфорт мягких субтропиков тоже остался за кормой. С каждым пройденным градусом широты становилось все жарче. Кондиционеров на лодках в то время еще не было. Была объявлена форма одежды "Разовая". Разовое белье - безрукавка, трусы с кармашком, сандалии на босу ногу. На шее разовое полотенце. Положены были еще разовый носовой платок и разовые носки. Но платок был в буквальном смысле разовый, хотя, как и весь комплект белья, выдавался на 10 суток. Носков потом после похода хватало если не на год, то на полгода точно. Это белье не подлежало стирке (отсюда и термин "разовое";), шло в ветошь, которой на лодке никогда не хватало. Однако в тылах нашлись умники, которые в 1970-х годах добились того, что за счет разового белья сократили норму снабжения ветошью.
Самым прохладным стал 1-й (торпедный) отсек и, несмотря на то, что он был режимным - 12 торпед на стеллажах лежат открыто, на них – всякое имущество. Головки - боевые зарядные - еще не были закрыты огнезащитными чехлами, хотя после взрыва ПЛ Б-37 поступил приказ разработать, изготовить и поставить на лодки такие чехлы. Из 6 торпед в торпедных аппаратах одна - особая. Однако режим постоянно нарушался - все искали прохлады. 2-й и 4-й отсеки, аккумуляторные и одновременно жилые, в надводном положении, благодаря постоянному вентилированию, довольно терпимые, но в подводном положении они необитаемы. Там все выделяет тепло - прежде всего, аккумуляторная батарея. Тогда еще не было системы водяного охлаждения электролита, и после зарядки батареи в этих отсеках, под ногами живущих в них находились аккумуляторы теплоты весом по 1,5 сотни тонн с температурой свыше + 40 гр.С. Второй источник тепла - приборы сжигания водорода, выделяемого батареей. Они размером с хлебницу, но их по 22 прибора в каждом отсеке и температура в 4-5 раз выше, чем у батареи. Третий - регенерационные установки для поглощения СО2 из атмосферы отсека и выделения кислорода. Этих "печек" в отсеке из расчета одна на 4 человека. Во 2-м отсеке особенно страдает акустик на посту 22 (пост гидроакустического наблюдения и связи) - там еще гидроакустические станции греют. Короче, зачастую во 2-м отсеке кроме акустика оставался только Лемир Винокуров, командир БЧ-4, РТС. Он лежал в "разухе" на не застеленном дерматине дивана и плавился. Я до сих пор поражаюсь ему, а он был не из худеньких! В 4-м еще хуже - там камбуз, там почти постоянно в работе котлы для приготовления пищи, там еще и влажно, а сосед у него в корму - 5-й отсек, дизельный, где после остановки дизелей и герметизации отсека температура в первые часы после погружения поднимается до + 70 гр.С! В надводном положении в 4-м вполне сносно - через него "просасывается" воздух для работы дизелей.
5-й отсек - о нем уже сказано. Под водой он становится пригодным для проживания через 6-12 часов. И тогда 6-8 мотористов, забрав матрацы из других отсеков устраиваются на крышках дизелей и между правым и средним дизелями. При работе дизелей отдыхать там невозможно. 6-й отсек, где и мое спальное место, терпим в надводном положении. Из 3-х главных гребных моторов хотя бы один работает в режиме генератора и охлаждается вентилятором. Если открыть крышку лючка в трюм, то оттуда идет воздух. Неважно, что он теплый, важно, что он обдувает твое горячее потное тело. Во время зарядки, когда температура в 6-м отсеке поднимается до +40 гр.С, отдыхать в отсеке невозможно. Народ сползает с коек, открывает лючки в трюм и по 3-5 человек садятся вокруг лючков и дремлют на корточках, как у костра, только не греются, а пытаются избежать перегрева. 7-й отсек, кормовой торпедный - жилой отсек на 17 коек. Торпеды только в 4-х торпедных аппаратах. Но если лодка выйдет в море в минном варианте, то останется только 4 спальных места - на остальных будут "отдыхать" запасные мины. Отсек концевой, плохо вентилируется, в нем много работающих механизмов, и о комфорте по температуре говорить не приходится. Месяца через два каждый отсек будет иметь свой устойчивый запах: 7-й - свинарника. От подгнивших овощей, которые там хранятся и от бздели, источником которой являются люди, ибо что такое 104 м3 (таков его объем)? Это небольшая 2-х комнатная квартира общей площадью 40 м2 при потолках 2,6 м. И в ней находится до 18 человек. 6-й - комбинированный запах масел, красок и озона от перенасыщения отсека электрооборудованием. 5-й - запах машинного отделения - соляр, гарь. 4-й - запах пищи, несвежий застарелый. 3-й - центральный пост - пожалуй, трудно выделить что-то характерное, может чуточку пованивает фекалиями - в отсеке расположен гальюн. 2-й - запах электролита, немного кисловатый, немного горьковатый, в общем - характерный.
И только ничем не пахнет.
"Соринка на перископе"
А мы с каждым часом все ближе и ближе к тропикам. Обстановка начинается сгущаться - мы пересекаем трансатлантические пути. Чтобы избежать обнаружения, а нам нежелательны встречи не только с военными кораблями, но и с гражданскими - мы вынуждены днем ползти под водой. А светлое время суток около 11 часов. Лодка снова начинает отставать от графика движения. Когда отставание достигло критической величины, командир решил днем идти под РДП, т.е. под шноркелем. Лодка на перископной глубине выдвигает из воды трубу большого диаметра, через которую идет забор воздуха для бортовых дизелей, которые работают с выхлопом под водой, имея противодавление на выхлопе до 0,7 кт/см2. Отсеки, обычно загерметизированные в подводном положении, в режиме Работы Дизеля Под водой (РДП) сообщены через открытые клинкеты вентиляции с 5-м, дизельным отсеком на случай провала ПЛ. Если боцман не удержит лодку на глубине 7-8 м (ошибка, сильное волнение моря и пр.) и она провалится, воздушная шахта перекрывается поплавковым клапаном, а т.к. ему веры нет, то вахтенный трюмный закроет еще одну захлопку, и дизеля, не останавливаясь, сосут воздух из отсеков до тех пор, пока: а) лодка не выберется на рулях без или с увеличением хода, без или с подачей воздушного пузыря в цистерны главного балласта; б) пока их не остановят или они остановятся сами. Бывали случаи, что лодка проваливалась до 15 м, а "атмосферное" давление в отсеках за минуту-полторы падало с 760 мм рт.ст. до 660 - на 100 мм рт.ст. Вот почему в подводники берут, как и в водолазы, лиц со здоровой триадой: "ухо-горло-нос", с проходимой евстахиевой трубой, через которую идет выравнивание давления снаружи барабанной перепонки и изнутри. Иначе лопнет перепонка, а если и не лопнет, то боли в считанные часы сведут человека с ума. Во всяком случае, сделают его небоеспособным. Но в процессе плавания, в основном из-за простуды, многие испытывают неудобства при перепадах давления. Выравнивают его либо дутьем в нос при зажатых пальцами ноздрях, либо глотательным движением. Опытный подводник этого не делает, он делает автоматически нечто труднообъяснимое, как, к примеру, объяснить словами, удержание равновесия на коньках или велосипеде?
Владимир Константинович Яковлев, по сведениям однокашников, был командиром ПЛ. Видимо, о нем, как о командире-наставнике в УЦ в Обнинске сообщил в своих интересных капитан 1 ранга Бондаренко Виктор Константинович.
Еще несколько групповых фотографий нахимовцев выпуска 1952 года разных лет.
41 класс воспитанников, окончивших 7 класс. Рига, 1949. 1 ряд: Ильичев Вадим Викторович, Сорокин Вадим Николаевич, Занин Александр Никонорович, Иванов Эдуард Михайлович, Х, Логвинов Михаил Михайлович, Х, 2 ряд: Иванов Георгий Васильевич, преподаватель географии; Левин Гирш Давыдович, преподаватель естествознания; Павловский Игорь Генрихович, преподаватель черчения; Закожурникова Галина Ивановна, преподаватель русского языка и литературы; майор Светлов Михаил Александрович, командир роты; Пригорьевская Евгения Яковлевна, преподаватель истории; Касперсон Анна Матвеевна, преподаватель английского языка. 3 ряд: Сабуров Евгений Григорьевич, Голанд Лев Ильич, Степанов Юрий Федорович, Васильев Леонид Викторович, главный старшина Невзгляд Михаил Филиппович, старшина роты; Х, Х, Никифоров Дмитрий Дмитриевич, Бабашин Геральд Устинович, Вечеслов Николай Георгиевич, Кондаков Борис Николаевич. 4 ряд: Младший лейтенант Шаповалов Иван Алексеевич, офицер-воспитатель, старшина 1 статьи Сысоев Петр Захарович, помощник офицера-воспитателя, Обухов Павел Алексеевич, Нестеренко Лев Сергеевич, Симонов Николай Михайлович, Хромов Юрий Сергеевич, Боярский Евгений Георгиевич.
42 класс воспитанников, окончивших 7 класс. Рига, 1949. 1 ряд: Кудрявцев Алексей Александрович, Добровольский Вилин Константинович, Авдеев Всеволод Иванович, лейтенант Губин Виктор Александрович, офицер-воспитатель, Мироненков Владимир Фомич, Яковлев Владимир Константинович, Малышев Леонид Павлович. 2 ряд: капитан-лейтенант Ширяев И.А., Левин, Павловский, Касперсон Анна Матвеевна, преподаватель английского языка; майор Светлов Михаил Александрович, командир роты; Тарабарина Александра Михайловна преподаватель русского языка и литературы, Пригорьевская Евгения Яковлевна, преподаватель истории; Никитина,. 3 ряд: Халошин, Гриневич В.В., Гранин, Милов, старшина 1 статьи Утробин – помощник офицера-воспитателя, главный старшина Невзгляд Михаил Филиппович, старшина роты; Кизимов Е.А., Френк Борис Михайлович, Данилкин Альберт Андреевич, Семенов В.А., Гуськов Дима (учился с 1946 по 1949 г.), Ширинкин Валентин Сергеевич, Лойкканен Гарри Генрихович. 4 ряд: старший матрос Кононов Степан Николаевич, Душацкий Виталий Борисович, Храмченков Александр Семенович, Ушпалевич Эдуард Александрович, Щеткин Юрий Николаевич, Власов Владимир Д., Носенков Игорь Александрович, Герасимов Юрий Всеволодович, Козлов Владимир Федотович.
43 класс после окончания 7 класса. Рига, июнь 1949 г. Слева направо: 1 ряд: Соколов Виктор Александрович, Саенко Борис Ильич, Агронский Марк Дмитриевич, капитан-лейтенант Свирский Павел Мефодьевич, офицер-воспитатель, Гулин Анатолий Иванович, Семенов Евгений Павлович, Кузнецов Ефим Васильевич, Пашков Борис Иванович. 2 ряд: Иванов Георгий Васильевич, преподаватель географии; Левин Гирш Давыдович, преподаватель естествознания; Павловский Игорь Генрихович, преподаватель черчения; Касперсон Анна Матвеевна, преподаватель английского языка; майор Светлов Михаил Александрович, командир роты; Закожурникова Галина Ивановна, преподаватель русского языка и литературы; Пригорьевская Евгения Яковлевна, преподаватель истории; Никитина Зинаида Андреевна, преподаватель математики. 3 ряд: Иванов Эдуард Дмитриевич, Смирнов Дмитрий Семёнович, Орленко Валентин Григорьевич, Носенков Игорь Александрович, главный старшина Невзгляд Михаил Филиппович, старшина роты; Борисов Виктор Фёдорович, Стригин Юрий Александрович, Заико Роберт Абрамович, Забелло Евгений Иванович, Герасев Владимир Михайлович. 4 ряд: Герасимов Орлеан Константинович, Яковлев Виктор Павлович, Богочанов Павел Георгиевич, старшина 2 статьи Быкадоров Дий Агафонович, помощник офицера-воспитателя, Молочников Арон Абрамович, Промыслов Валентин Владимирович, Столяров Станислав Георгиевич, Гостомыслов Леонид Петрович, старший матрос Кононов Степан Николаевич, помощник офицера-воспитателя, Евдокимов Валентин Александрович."
В.В.Гриневич: Слева направо: Гулин Анатолий Иванович; на переднем плане Герасимов Юрий Всеволодович, рядом Душацкий Виталий Борисович, за ним Плискин Лев Яковлевич и рядом с ним Мармерштейн Саул Маркович, Курская Роза Владимировна. Остальных точно не помню.
Юбилей своего училища рижские нахимовцы праздновали в Питере в здании СПбНВМУ. Слева направо. Второй ряд: Ильичев Вадим Викторович, Логвинов Михаил Михайлович, первый ряд: Гулин Анатолий Иванович, Агронский Марк Дмитриевич, Лойкканен Гарри Генрихович.
В заключение обзора выпуска 1952 года приведем список рижских нахимовцев, относительно которых мы не знаем, как сложились их судьбы. Возможно, кто-то сможет помочь.
Гранин Александр Борисович, Иванов Эдуард Михайлович, Коновалов Альберт Васильевич, Макаров Владимир Александрович, Маурин Виталий Августович, Обухов Павел Алексеевич, Швындин Виктор Валентинович.
Окончание следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Ничего нового, но посмею себе напомнить. Кормовой флаг крейсера после Цусимского сражения Цусимское сражение - 14 мая 1905 год Бой. с 13:20 до 19:00.
После появления неприятельской эскадры крейсерский отряд контр-адмирала Энквиста по сигналу командующего склонил курс вправо и прибавил ход, выйдя таким образом из линии броненосцев и зоны перелётов. В соответствии с пожеланиями начальника отряда, высказанными перед боем, отряд крейсеров получил возможность действовать в бою самостоятельно, выполняя главную задачу — охрану транспортов[97].
С началом боя главных сил крейсер «Идзуми» стал сближаться с русской эскадрой, открыв огонь по «Владимиру Мономаху». «Олег» и «Аврора» оказали поддержку «Мономаху», сделав несколько выстрелов по японскому крейсеру и перейдя на правый борт транспортов, прикрывая их с восточного направления[99][100]. «Идзуми», получив одно попадание, вскоре отошёл[101].
В начале третьего часа дня на юге показались 3-й (вице-адмирал Дева: «Касаги», «Читосэ», «Отова», «Нийтака»[102]) и 4-й (вице-адмирал Уриу: «Нанива», «Такачихо», «Акаси», «Цусима») японские отряды, обошедшие русскую эскадру с запада и обнаружившие стремление напасть на транспорты[99]. В 2:30 японские крейсера пошли на сближение, открыв огонь. «Олег» и «Аврора» повернули вправо, прикрыв собой транспорты, и развили ход 17—18 узлов, стремясь отвлечь на себя огонь противника. Ведя бой левым бортом, русские крейсера разошлись с неприятельскими отрядами контр-курсом на дистанции 28 кабельтовых, пройдя таким образом между японскими кораблями и своими транспортами[103][104]. Так как русский крейсерский отряд уступал противнику по огневой мощи, контр-адмиралу Энквисту приходилось осуществлять сложное маневрирование, чтобы как можно чаще менять расстояние до противника и не давать ему пристреляться[105]. Бой продолжился на параллельных курсах: японские корабли, выполнив последовательный поворот, вели огонь правым бортом.
Во время боя с японскими отрядами «Аврора» получила первые повреждения: осколки нескольких снарядов, взорвавшихся при ударе о воду, в нескольких местах пробили обшивку у ватерлинии; снаряд небольшого калибра, попавший в помещение нижней лебёдки, сделал пробоину площадью 0,28 м², что привело к затоплению верхней и нижней ям и крену в 4° на правый борт[97]. Залетевший через орудийный порт осколок вывел из строя 75-миллиметровое орудие. 120-миллиметровый снаряд ударил в верхушку фок-мачты, однако разлетевшиеся осколки никого не задели. Шестидюймовый снаряд, попавший в район боевой рубки, окутал всё удушливым дымом; его осколки перебили почти весь расчёт носовой 152-миллиметровой пушки[16][106].
С 14:50 для русских крейсеров, попавших под перекрёстный огонь, начался самый тяжёлый период боя. Огонь японских кораблей, дистанция до которых сократилась до 24 кабельтовых, стал более точным. «Аврора» получила сразу несколько попаданий: сначала 75-миллиметровым снарядом был выведен из строя элеватор подачи и паровой катер; следующий снаряд того же калибра не разорвался и был выброшен в море комендором А. Н. Кривоносовым[97]. 8-дюймовый снаряд, попавший в стык борта у верхней палубы, уничтожил почти 2 м² обшивки и вывел из строя два 75-миллиметровых орудия[97]. От этого попадания загорелись приготовленные к стрельбе патроны; взрыва погреба удалось избежать благодаря самоотверженным действиям стоящих на подаче матросов Тимерева и Репникова[97]. Около 15 часов крейсер был поражён сразу двумя 6-дюймовыми снарядами, попавшими в правый борт в районе носового мостика. Осколками этих снарядов были выведены из строя расчёты двух 152-миллиметровых орудий, а взрывы произвели пожар на рострах[97]. При тушении пожара был легко ранен старший офицер корабля капитан 2-го ранга А. К. Небольсин.
В 15:12 75-миллиметровый снаряд попал в трап переднего мостика. Его осколки и обломки трапа попали через смотровую щель в рубку и, отразившись от её купола, разлетелись в разные стороны, ранив всех находившихся в рубке. На мгновенье потерявший управление крейсер был возвращён на курс рулевым Цапковым. Капитан 1-го ранга Егорьев получил смертельное ранение в голову и вскоре скончался[16]. В командование кораблём вступил сначала старший штурман К. В. Прохоров, затем его сменил старший офицер.
В 15:35 с «Олега» был замечен пылающий «Суворов»; адмирал Энквист, оставив «Донского» и «Мономаха» при транспортах, пошёл к нему на помощь, но вскоре изменил своё намерение и вернулся[107]. К этому времени с юга появился 6-й японский боевой отряд адмирала Того-младшего, состоявший из четырёх крейсеров. Около 16 часов соединившиеся по сигналу Энквиста «следовать за мной» русские крейсера («Дмитрий Донской», «Владимир Мономах», «Светлана», «Алмаз», «Жемчуг» и «Изумруд») вновь подверглись перекрёстному огню противника: с одной стороны по ним стреляли приблизившиеся «Ниссин» и «Касуга», с другой — отряды Дева, Уриу и Того-младшего[108]. В это время с «Авроры» была замечена торпеда, попадания которой крейсер едва избежал.
За этот период боя «Аврора» получила ещё несколько попаданий, главным образом, в носовую часть. Осколки 203-миллиметрового снаряда перебили якорь-цепь, свернули клюз и сделали две пробоины, через которые вода затопила отделение носового торпедного аппарата. О следующем попадании в историческом журнале крейсера написано так[109]:
Один из снарядов, ударивших в стеньгу фок-мачты, сбил её: над полубаком пронеслись, крутясь и извиваясь, словно змеи, концы оборванных стальных штагов; ранило несколько человек, в том числе упрямого хохла Дмитриенко, снова отказавшегося идти на перевязочный пункт. Сбитая стеньга, повиснув вертикально, грозно раскачивалась из стороны в сторону — вот-вот сорвётся. Каждый из находившихся поблизости с трепетом на неё поглядывал, всё ожидая, когда же она наконец свистнет его по башке. В самый конец боя снаряд, прилетевший с левой стороны, снёс стеньгу за правый борт: последние стальные штаги лопнули и ну снова хлестать, извиваясь, по полубаку. Один из них пронёсся над самой головой лейтенанта Дорна и закрутился о дуло 6-дюймового носового орудия. Это спасло многих. Не повезло лишь бедному Дмитриенко: его здорово хватило в грудь, и, снесённый в беспамятстве на центральный перевязочный пункт, он оттуда уже более не появлялся.
Для выравнивания возникшего из-за множественных попаданий в подводную часть крена были затоплены угольные ямы левого борта[110]. Ещё один 203-миллиметровый снаряд, разорвавшийся под полубаком, пронизал крейсер насквозь, сделав в правом борту большую пробоину и пробив 10 лёгких переборок.
В течение боя на «Авроре» осколками шесть раз был сбит флаг, но его неизменно поднимали на место. К вечеру он был изрешечён, но продолжал развеваться над крейсером[111].
Наш широкий новенький кормовой флаг, весь превращённый в жалкие лохмотья, сбиваемый в течение боя шесть раз, теперь снова лежал на палубе, и подоспевший лейтенант Старк тотчас же скомандовал своим резким металлическим голосом, спокойно, как всегда: «На флаг! Флаг поднять!» Но теперь это не так легко было сделать: все концы были оборваны, и флаг на гафеле пришлось поднять по-иному (на эринс-талях). Туда под огнём полез боцман Козлов.
В 16 часов, ведя с японскими кораблями бой на параллельных курсах, русские крейсеры вместе со всей эскадрой стали постепенно склоняться сначала на север, затем — на восток. К этому времени положение отряда Энквиста стало безвыходным, так как силы противника увеличились за счёт подошедшего отряда адмирала Катаока. Около 16:30 колонна русских броненосцев оказалась между японскими и русскими крейсерами, что дало последним некоторую передышку[112]. В 17:30 бой возобновился с новой силой, и «Аврора» получила ряд попаданий в кормовую часть. Осколками одного из снарядов были убиты двое и ранены 14 человек прислуги орудий кормового плутонга. Раненый князь А. В. Путятин, находившийся при кормовых орудиях, несмотря на сильнейшую потерю крови, оставался в строю до окончания боя[113]. Когда тяжелораненого мичмана Яковлева проносили мимо орудий, которыми он командовал, молодой офицер повторял: «Братцы, цельтесь хорошенько»[114].
Около 19 часов артиллерийский бой из-за наступающей темноты окончился[115]. На «Авроре» к этому моменту были следующие потери: один офицер и девятеро матросов убиты (кроме того, пятеро нижних чинов позже умерли от ран); восьмеро офицеров и 74 нижних чина получили ранения различной степени тяжести[116][117][118]. Большинство пострадавших — 57 человек — были комендорами и орудийной прислугой.
— "Горизонт чист, - скороговоркой сдавал вахту Юра, - погода дрянь, ветер 280 гр. - 12 м/сек, волна 5-6 м, облачность 10 баллов, видимость 7 миль. Указания на вахту — новых нет. Остальное ты знаешь". "Принято", - ответил я. "Давай, докладывайся", - торопил Юра. Он, несмотря на химкомплект, промок насквозь, промерз, и его ждал ужин и отдых. Я взобрался на "забор". Привязался - влез в петлю из прочного конца и затянул ее на груди (потом для этой цели стали выдавать на лодки монтажные пояса). Проверил, закрепился ли сигнальщик. Одновременно осмотрел горизонт и воздух, не упуская из поля зрения набегавшую волну. Было еще светло, но плотность облаков такова, что невозможно было определить, где солнце. Серое небо, серое море — не то. И свинцовое не то. Неприветливое — слабо. Враждебное?..
Волны высотой 5-6 м, как оценил Юрка, мне казались "выше сельсовета". Высота глаза наблюдателя на ПЛ 7,5 м. И когда лодка при длине волны около 100 м (длина лодки 91 м, но нос не в подошве, а корма не на гребне, поэтому и берем 100 м.) ритмично через 5-7 сек то поднимается на гребень, и тогда волна кажется не более 5 м, но когда опустится в подошву, тогда, да, — волна около 6 м. Но вот лодка, почему-то задержавшись на гребне, вдруг как рухнет под подошву следующей волны и на нас стремительно набегает шипящая стена воды. Я кричу сигнальщику: "Берегись!" Мы наклоняемся вперед, поворачиваемся боком, руки в мертвой хватке на конструкциях мостика, дыхание затаено, глаза закрыты — стена бьет тебя всего сразу, крутит, рвет, кромсает и сходит назад. Ты плюешься, кашляешь, харкаешь, естественно "материшься", на запрос снизу: "Как вы там? - отвечаешь: "Нормально!" Потом приходишь в себя и шаришь глазами по горизонту и воздуху... -Никого? Слава Богу, никого... Но такое случается не через 5-7 секунд, а пореже - через 5-7 минут. И я, освоившись на мостике, нажимаю тангенту "Нерпы" - внутрикорабельной связи: "Внизу! Подключить командира! Товарищ командир, старший лейтенант Шеховец вахту принял исправно". "Меняйтесь", - у командира нет вопросов — он после ужина поднимался наверх для перекура. Кокорев, дождавшись прохождения 9-го вала, чтобы не оказаться в роли поршня под многотонным водяным столбом, исчез в шахте люка. Погода не располагала к выходу наверх для перекура и, кроме нас с сигнальщиком, на мостике не было никого. Мы стояли с ним напротив по диагонали, видя лица друг друга, непрерывно осматривая: я - носовую полусферу, он — кормовую. Если полностью накрывало нас сравнительно редко, то ведро-другое холодного крутого рассола мы имели от каждой второй или третьей волны, ударявших в лобовую часть мостика. Но вот повышенный взлет лодки, зависание — и площадка, на которой мы стоим, стремительно и долго уходит из-под ног вниз. "Берегись!" Отплевываясь и т.д., мы еще перешучиваемся и хохочем. Хотя море требует уважения к себе, и в этом походе легкомыслие и неуважение к морю было не раз наказано переломом ребер, выбитыми зубами, вывихами рук, пальцев, разбитыми носами и просто "фонарями".
Кетов Рюрик Александрович
Если самые высокие волны в своей 30-летней морской службе, до 15 м, я наблюдал именно в этом походе, то не потому, что это первый поход молодого офицера. Нет. Расчет простой: попутная волна медленно поднимает корму лодки и, наконец, ставит её "раком". Дифферент на нос 8,5 гр. Длина ПЛ - 100 м. Синус 8,5 гр. = 0,15. Какова величина катета противоположного угла? 15 м. Несколько месяцев ранее на этой же лодке Б-4 я наблюдал и самый большой крен. Мы возвращались из полигона БП (боевой подготовки) на рейд бухты Могильной у о.Кильдин. Шторм от вест-норд-веста набирал силу. Направление волны - 100-110 гр., правый борт. И когда мы были готовы спрятаться за остров, волна так положила лодку на левый борт, что я, спустившийся в нарушение инструкции вниз под козырек, чтобы покурить в обществе того же Юрия Кокорева, увидел в верхнем проеме, где нам положено стоять, горизонт! И когда лодка выровнялась, из каюты командира раздался зычный мат командира лодки Р.А.Кетова. Через минуту он был на мостике с подбитым правым глазом. Во время крена, значение которого никто не успел заметить (да и не мог - кренометр зашкалило!), графин с водой вылетел из гнезда и... Командир был в панике: "Ведь ни одна б...ь не поверит, кто мне подвесил фонарь". Мы хором заверили, что подтвердим как на духу, что это был форс-мажор. Я еще предложил записать этот факт в вахтенный журнал.
Стихия, хоть и не такая страшная, как казалась в первые минуты вахты, стихая, мордует нас физически и морально. "Мостик! Лодка осмотрена, замечаний нет..." - доложили снизу. Значит 20.30. До смены еще 3,5 часа! Уже намокли грудь, руки до локтей, ноги в разных местах, где порван химкомплект. 20.50. - Доклад командира группы ОСНАЗ: "Объявился "" в 100 милях к юго-востоку. Возможен подлет с левого борта". Мы с сигнальщиком настораживаемся, начинаем усиленно шарить по горизонту и воздуху. Я нацеливаю радиометриста, ведущего радиотехническую разведку на станции обнаружения радиолокационных сигналов "Накат": "Метрист!. Ожидается самолет, вероятнее с левого борта". Восхищают чайки. Скользят над волной в 10-15 см, синхронно поднимаясь с волной и опускаясь. 21.30. Вахтенный Центрального поста мичман Анатолий Иосифович Костенюк, старшина команды трюмных машинистов принимает доклады об осмотре отсеков. Первым докладывает мой, 7-й отсек: "Центральный, 7-й осмотрен, замечаний нет. СО2 - 0,5%. Откуда, думаю, углекислый газ в надводном положении? Хотя, для концевых отсеков нет разницы: подводное или надводное - они загерметизированы, а 7-й - спальный отсек, там 14 коек. Надо после доклада об осмотре дать команду провентилировать ПЛ. "Есть 7-й", - ответил Центральный. Это намек 6-му отсеку для доклада. Но тут прозвучал тревожный голос радиометриста: "Мостик! На 3-м диапазоне слева 45 - самолетная РЛС. Сигнал 1 балл!". - Есть, метрист! Внизу! Доложить командиру о сигнале. Выход наверх запрещен! - Мостик, командир! При увеличении сигнала до 4 баллов — погружаться!
(Геннадий Маценко)
Это, с современной точки зрения, величайшее нахальство. Но тогда мы этого еще не знали. Мы были уверены, что наш "Накат" упреждает работающую радиолокационную станцию в 2-2,5 раза. Против нас еще не использовались тактические хитрости работать в четверть мощности, а потом ка-ак вдарить на полную!.. Я уже промок наполовину, я созрел для погружения. Я всего лишь командир торпедной группы, я почти ни за что не отвечаю, мне еще не жаль ни себя, ни своей 3-й смены, ни расхода моторесурса, ни дизелей, ни другого "железа", которое от повышенных нагрузок устает и может сломаться, выйти из строя, меня не беспокоит напряженный график движения, что чем больше мы будем сидеть под водой, тем труднее будет потом догонять упущенное, наверстывать потерянные мили. — Сигнал 2 балла! — Есть, метрист!. — Сигнал 3 балла! Мы с сигнальщиком уже сняли страховочные концы, он сбегал в надводный гальюн, который находится в корме ограждения "нет никого!" Теперь только бы лодка не зарылась в волну - мы без страховки! — Сигнал 4 балла! — Все, вниз! - с упоением ору я на весь Океан. Сигнальщик исчез в люке. — Стоп дизеля! - и я прыгаю вниз к верхнему рубочному люку. — Срочное погружение! Я еще только ногу занес в шахту люка, снимая его со стопора, как смолкли дизеля, будто захлебнулись. Сквозь рокот волн засвистел воздух из балластных цистерн концевых групп через открытые клапана вентиляции. Лодка сразу "присела" метра на 2, с глухим стуком закрыл люк, повернул со всей силы кремальеру, подбил ее тычком ладони и, скользя по поручням через боевую рубку, через нижний рубочный люк в Центральный пост, крикнул "задраен верхний рубочный люк". Последнее слово я произнес уже в Центральном. Это сигнал для механика принять балласт в среднюю группу, т.е. полностью.
В Центральном посту я развернулся на 180 гр. и скомандовал боцману, который несколько секунд назад был сигнальщиком: — Боцман, ныряй на глубину 70 м с дифферентом 7 гр. на нос! 6-й отсек (моторный) уже дал 3-мя моторами средний ход вперед. — Есть нырять на глубину 70 м с дифферентом 7 гр. на нос, - скороговоркой репетует тот, но почему-то ставит кормовые горизонтальные рули на всплытие. И правильно делает. Если корма повиснет в воздухе, прихватит воздуха, то лодку с воздушным пузырем в корме будет очень трудно загнать под воду. Механик спокойно смотрит на действия подчиненных, на поведение лодки, а я нервничаю - глубина 1,5-4 м! Лодка не лезет под воду, а тут еще метрист: — Сигнал 5 баллов! — Принимать в уравнительную (цистерну) ГОНом (главным осушительным насосом), - это механик. — А я - "Лево на борт!" (чтобы поставить лодку лагом к волне - так она легче идет под воду и она пошла). — Глубина 3 м! — Стоп ГОН! — Прямо руль! — Глубина 5 м! - боцман переводит кормовые горизонтальные рули на погружение, пошел дифферент на нос. — Закрыть клапана вентиляции средней, - механик. — Глубина 7 м, - боцман. — Опустить "Накат", - я и антенна "Наката" поползла вниз.
— Глубина 9 м, дифферент 7 гр. на нос, - боцман. — Закрыть клапана вентиляции концевых! - Пошел ГОН из уравнительной за борт (механик). — Глубина 12 м! Дифферент 8 гр. на нос! - боцман перевел все рули на всплытие. Мы все непроизвольно отклонились в обратную сторону градусов на 30. — Продуть быструю, - я. Мичман Костенюк резко открывает маховик продувания цистерны быстрого погружения. Она заранее заполнена. В ней почти 20 тонн воды для создания лодке отрицательной плавучести для ускорения маневра "Срочное погружение". С металлическим скрежетом воздух высокого давления врывается в цистерну и в несколько секунд вытесняет воду, на табло вспыхивает сигнал "Продута быстрая". — Продута быстрая! Закрыты кингстоны! - Костенюк. А глубина уже 30 м. Лодка продолжает погружаться, хотя боцман рулями отводит дифферент к нулю. Продолжает работать ГОН, облегчая ПЛ. — Глубина 40 м. Дифферент 0. Скорость погружения замедлилась. — Можно уменьшать ход, - напоминает тактично механик. — Стоп третий. Бортовые малый вперед! -я. — Глубина 50 м! - как и положено, после 15 до 30 м докладывал боцман глубину через 5 м, после 30 м - через 10. - Глубина 60 м, дифферент 0 гр.! — Надо прохлопать клапана вентиляции, - подсказывает механик, т.е. ликвидировать пузыри воздуха в цистернах главного балласта (ЦГБ). — Провентилировать ЦГБ! Открываются и закрываются клапана вентиляции сначала концевых групп, потом средней. Причем первый отсек доложил: "Открылись и закрылись без сигнала клапана вентиляции 1-го и 3-го номера!" Молодец, вахтенный! Бдит. А мичман Костенюк просто забыл дать короткий ревун на открытие и два на закрытие. — Глубина 70 м! — Осмотреться в отсеках! - я вахтенному ЦП.
— Веселенькая жизнь! — ворчал Фрол, с завистью поглядывая на мои погончики.
Он бы с удовольствием отсидел месяц в карцере, лишь бы не появляться в классе и в столовой без погон и без ленточки. Фролу казалось, каждый собирается напомнить, что он одет не по форме. Но товарищи упорно делали вид, будто не замечают, и хвалили Фрола, если он хорошо отвечал урок. Один только Бунчиков, когда Фрол с ним заговаривал, краснел от подбородка до самых оттопыренных ушей. Вова старался не замечать, что у Фрола на плечах нет погон, а на бескозырке — ленточки, но Бовины глаза, как назло, останавливались именно на плечах Фрола и на его бескозырке. До конца месяца было далеко, когда мы отнесли скворца в госпиталь. Все раненые окружили Гуськова, и матрос посадил птицу на грудь и ласково звал его: «Скворушка! Скворушка!» Скворец смотрел на Гуськова похожими на черные кнопки глазами и вдруг, к всеобщему удовольствию, крикнул на всю палату: «Полундра!» Раненые смеялись до слез, улыбнулся и моторист, по словам соседей, за все дни в первый раз. Он спрашивал нас, где же Фрол. Мы отвечали: «Дежурит». И Гуськов просил передать Фролу большое флотское спасибо.
в госпиталь.
* * *
— Ты знаешь, — сообщил мне Фрол через несколько дней, — я от Стэллы письмо получил. Обидное. — Да ну? Покажи. Очень крупно и четко, без единой помарки, Стэлла писала Фролу: «Я узнала, что ты заходил к нам, Фрол, и прочла твою записку. Ну и неграмотно же ты пишешь! А тут к папе приходил один офицер — он служит в вашем училище, — и я спросила его о тебе. Он сказал, что ты боевой моряк, но мало дисциплинирован, получаешь тройки, а теперь тебя наказали за самовольную отлучку и за грубость и на целый месяц сняли с тебя погоны и ленточку. Я не знаю, что это значит, но, наверное, наказание это очень большое. Я хотела с тобой дружить, но поняла, что ты заходил ко мне, — когда ушел самовольно, а это очень нехорошо. Ты приходи, когда у тебя будут пятерки и тебя отпустят. Папа прочитал, что я написала, и просил приписать, что ты, конечно, придешь и он будет рад видеть тебя и Никиту.
До свиданья. Твой друг Стэлла».
Многие буквы замаслились и стерлись — наверное, Фрол читал письмо много раз.
— Хвастается своими ! — сказал Фрол сердито. — Я ей покажу! Я приду к ней и суну ей в нос пятерки. Одни пятерки, и ни одной тройки! — У тебя же их нет пока... — Будут! — ударил Фрол кулаком по тумбочке. — И пятерки, и погоны, и ленточка! Все будет, будь спо... спокоен будь, Кит. И на море летом поедем. Ты знаешь, чем море пахнет? — Ничем, по-моему. — Врешь, славно пахнет! Вот не скажу тебе чем — не то рыбой, не то дегтем или стружками, а хорошо пахнет... Здорово! Эх, Кит! Я во сне катер каждую ночь увидеть хочу, а не получается. Лягу на койку, все про катер свой думаю, а засну — вижу другое. Всякую чепуху вижу, Кит! Будто тащат меня на гауптвахту; кто — не пойму, а только за ухо дергает и все приговаривает: «Не нарушай дисциплину, не нарушай дисциплину!» Проснусь в темноте и радуюсь: не было этого! А засну — опять начинается. Еще хуже. Будто из училища выпроваживают. Сняли с меня все флотское, распахнул Кудряшов дверь на улицу: «Иди, Живцов, на все четыре стороны!» А куда я пойду? На катера? Они ведь гвардейцы теперь. У них ленточки — полосатые, черные с желтым. За два кабельтова видно. А у меня... — Фрол с ожесточением нахлобучил на уши потерявшую весь шик бескозырку.
— Смирно! — скомандовал Вова Бунчиков: он дневалил по кубрику. Мы вскочили. В кубрик вошел адмирал, совершавший вечерний обход. Мы привыкли к посещениям начальника. То он появлялся во дворе во время гимнастики; то приходил в столовую и спрашивал, сыты ли мы и всем ли довольны; то заходил в класс на урок или появлялся в коридоре на перемене. А ночью, бывало, проснувшись, я видел адмирала в кубрике. Он проходил между рядами коек и старался ступать неслышно, чтобы не нарушить наш сон. Адмирал был строг к нам в тех случаях, когда мы были виноваты, но зато и за нас стоял горой. Все знали, что он «распушил» кока, приготовившего невкусный обед, выгнал кладовщика, пытавшегося украсть от каждой порции несколько граммов масла, отдал под суд гардеробщика, приносившего в училище папиросы и в обмен выманивавшего сахар и белый хлеб. «Всякого, кто мне будет мешать воспитывать будущих моряков, — говорилось в приказе, — я безжалостно удалю из училища». И сейчас адмирал проходил между койками, приподнимал одеяла и проверял, чисто ли постельное белье. Убедившись, что чисто, он ловко и красиво, одним неуловимым и, как видно, давно привычным движением застилал койку. Пройдя мимо нас, он, как все, сделал вид, будто Фрол не наказан и ничем не отличается от других. Похвалив Бунчнкова за отличное состояние кубрика, отчего Вова отчаянно заморгал, адмирал вышел. — Как ты думаешь, Кит, — спросил Фрол озабоченно, — адмирал написал на катера? — Нет, не написал. — А ты откуда знаешь? — Адмирал бы прямо оказал: «Напишу». — А командир роты?
— Ну, Сурков . — А Кудряшов? — Нет, Фрол, я думаю, и Кудряшов никому не писал. — Ну, тогда Протасов настрочит. Его ведь вздраил за меня адмирал. А когда человека драят, он на всех злится. — И все же Протасов — хороший. — А ты откуда знаешь, хороший он или нет? Пойди-ка лучше, спроси. — Ну как я спрошу его, Фролушка? — Как, как! «Товарищ старшина, разрешите обратиться?» А когда разрешит, начинай: «Написали вы про Живцова? И если не написали, то, может, не надо, а?» Я знал, где найти Протасова, и направился в пустой класс. Старшина сидел за дальней партой и читал только что полученное письмо. — Товарищ старшина! Протасов не откликнулся. — Товарищ старшина, — повторил я громче, — разрешите обратиться? Старшина поднял голову: — Я вас слушаю, Рындин. — Скажите, пожалуйста, вы не написали про Живцова на флот? Он уставился на меня непонимающими глазами. — Живцов не хочет, чтобы знали на катерах. Они ведь гвардейцы теперь, ему стыдно. А кроме них... кроме них, у него никого нет на свете.
— У кого никого нет на свете? — переспросил старшина странным голосом. — Да у Живцова же — ни отца, ни матери! А старшего лейтенанта Русьева, усыновителя, фашисты ранили, в госпитале лежит. Если не написали, товарищ старшина, то, может, не надо, а? — Ах, вот вы про что! — понял Протасов. — Вы друзья с Живцовым? — Еще с катеров! — Почему вы решили, что я стану писать о Живцове? — Да как же? Мы боялись — напишете. — Знаете, Рындин, — сказал старшина, — я уверен, гвардейцы хотят узнать о Живцове более приятные вещи. — Так не написали? — Нет. Зачем? Я убежден, что это больше не повторится. — Спасибо. Вот большое спасибо! — За что благодарите? — удивился старшина. — Живцов достаточно наказан. Идите, Рындин, скажите Живцову: я не сомневаюсь, он будет отличным нахимовцем. Я выпалил: — А ведь мы о вас, товарищ старшина, не так думали. — Как же вы обо мне думали? — Сначала мы вас не очень любили. А теперь мы вас любим, честное слово, мы вас очень любим!
Помощник офицера-воспитателя, офицер-воспитатель, нахимовцы с призом за 2-е место по успеваемости и дисциплине.
Старшина поднялся из-за парты, и лицо его вдруг прояснилось. — Славные вы ребята, — сказал он удивительно теплым голосом. — До чего же славные вы ребята! — Я ведь тоже вас сначала не совсем понимал, — добавил он. Возвращаясь в кубрик, я думал: «Живет старшина с нами рядом, не отходит от нас ни на шаг, он везде с нами — в кубрике, в классе, в умывальной, а мы долгое время не знали, что его зовут Павлом. И не знаем, есть ли у него отец, мать, сестры, братья. Мы с Фролом — друзья, а у старшины нет друзей. Он самый молодой из старшин в училище. А его боевые товарищи так далеко!» Я сообщил Фролу: — Не написал. — Правду говоришь? — Честное морское! «Когда Живцов заслужит, — говорит, — напишу. А плохое писать не стану. Зачем, — говорит, — я буду плохое писать?» — Вот это здорово! — обрадовался Фрол. — Так тебе и сказал? — Точно так и оказал и добавил: «Я не сомневаюсь, он будет отличным нахимовцем». Фрол помолчал. — Что ж? Будем нажимать. А пока знаешь что? Давай сочиним письмо. Только пиши ты, а то я ошибок наделаю. — Кому письмо? — На катера, капитану первого ранга.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
