Вице-адмирал в отставке Николай Клитный. 21 июля 2004 года. Севастополь.
См.
Лебедько Владимир Георгиевич. Выпуск 1949 г.
Ранее в статье
Владимир Георгиевич посвятил альма-матер отдельную главу.
Бакинское военно-морское подготовительное училище. - Лебедько В.Г. Верность долгу. Историко-хроникальное повествование. - СПб: "Развитие", 2005.
После долгих увещеваний в 1947 году отец отвез меня в Бакинское Военно-морское подготовительное училище. Из Севастополя, из одной со мной школы поступило еще двое: Молоканов Виктор и Маргосян Володя.
К тому времени в училище приехало много мальчишечьей братии. По большинству своему это были дети военнослужащих, рабочих и крестьян. Из последних многие увидели паровоз впервые, когда решились ехать в училище.
На следующий же день, после нашего приезда в училище, с утра, мы начали сдавать вступительные экзамены. В день было по два экзамена. Мы, севастопольцы, и еще с десятка два ребят поступали на 2-й курс и сдавали экзамены по всем предметам, которые числились в табеле по успеваемости за 8-й класс, кроме черчения. Для меня наиболее суровым оказался экзамен по «Основам дарвинизма». Принимавший его майор добивался от меня: понимаю ли я сущность организации живой природы. Для непосвященных скажем, что сущность организации живой природы в ее целесообразности. Спустя много лет, познакомившись с трудами академиков Николая Вавилова и Льва Берга, я понял, что целесообразность имеет разную основу: согласие и борьбу. Приоритетность их — вопрос философский. Этого майора в училище так и звали «Сущностью». Обычно говорили: «Ребята, "Сущность" идет» или «Сущность» дежурит по училищу.
Условия приема в целом были щадящие: две двойки или один кол означал «отчисление на колбасу». Неудачнику вручали проездные документы до дома, буханку хлеба и палку колбасы. Но некоторым было ехать некуда и они либо растворялись среди бездомников, либо устраивались на работу. Были и такие ребята, кто не прошел по конкурсу, которые оставались в училище рабочими при камбузе, а через год вновь сдавали экзамены.
После экзаменов, медицинской и мандатной комиссий приказом начальника училища за № 38 от 17 июля 1947 г. я вместе с другими, кто прошел по конкурсу, был зачислен воспитанником на 2-й курс училища. Здесь, к слову сказать, небезынтересен тот факт, что наше зачисление совпало с окончанием этого же училища Чернавиным Владимиром (бывшим в недалеком прошлом Главкомом ВМФ СССР), Примаковым Евгением (бывшим премьер-министром России) и Воронцовым Юрием (также бывшим заместителем Министра иностранных дел СССР, чрезвычайным и полномочным послом России). Естественно, что это мы узнали много лет спустя.
Служба началась с обучения строю, уставам и плаванию. Особенно изнуряющей была строевая подготовка. При температуре в тени около +30— +35 градусов, когда плавился асфальт, и на нем оставались наши следы, мы постигали премудрости строевого устава. Безжалостное солнце неимоверно пекло. По команде: «По подразделениям; шагом марш — делай — раз!» вся рота новобранцев поднимала одну ногу и так стояла, пока руководитель не обходил ее всю, требуя: «Тяни носок! Тяни носок!» и проверяя высоту поднятой ноги. Потом следовала облегчающая команда: «Делай — два!», и уставшая нога падала на расплавленный асфальт. И так часами от завтрака до обеда. Не все выдерживали такую нагрузку. Случались и тепловые удары. Как бы мы не относились к строевой подготовке, как бы ее не проклинали, но вскоре я понял, что это был первый урок повиновения, без которого военная служба теряет свой смысл. Строй сплачивал нас, в строю, мы лучше чувствовали локоть друг друга, в строю, мы становились сильнее.
Облегчающими были уроки плавания в бассейне училища. Руководил ими мичман Дико. Учение было суровым. Не умеющих плавать просто сталкивали в воду, пуская пузыри, они хватались за леера и поручни. Но на второй — третий раз уже держались на воде. Потом начиналось обучение стилю.
К концу августа начальная подготовка была завершена. Роты новых воспитанников были выстроены на училищном плацу. Торжественная минута: под встречный марш выносится знамя училища: красивое двухстороннее красное полотнище, с одной стороны которого золотистой шелковой нитью вышиты слова а в центре — серп и молот, а с другой в центре — военно-морской флаг и внизу той же нитью вышито: «Бакинское Военно-морское подготовительное училище».
С той минуты красному знамени, равно как военно-морскому флагу с красными звездой и серпом и молотом, символу воинской чести корабля и воинской части Советского Союза, я служил верой и правдой и был предан ему всегда и останусь преданным ему до конца своих дней. Пусть проводит оно меня в мой последний путь.
После выноса знамени была принята военная присяга. Все новые воспитанники хором повторяли: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь...». Эта присяга давала нам право, в отличие от нахимовцев, носить бескозырку с лентами вместо бантов. Это также означало правомерное причисление нас к воинскому братству и потому представляло предмет нашей особой гордости. Вообще головной убор всегда был особой принадлежностью формы одежды военного человека. Сейчас, когда я вижу курсантов с бескозыркой подмышкой, а тем паче офицеров, несущих фуражку в авоське, мне всегда думается, что этим новым людям, которым тяжело носить головной убор, служба с самого начала стала в тягость.
После принятия присяги состоялось первое увольнение в Баку. Центр города впечатлял своим Приморским бульваром, легендарной и чуть-чуть таинственной башней Кыз-Каласы (у меня в памяти она осталась как Девичья башня), уникальным ансамблем дворца Ширваншахов, музеем Низами Гянджеви и другими архитектурными и историческими памятниками. Свое первое и все последующие увольнения в Баку я потратил на ознакомление с этими объектами.
Сейчас, как память об этом, у меня сохранилась книга азербайджанского поэта и гуманиста Низами Гянджеви «Сокровищница тайн». В те дни в республике и в стране широко отмечалось 800-летие со дня рождения Низами. Тогда мне особенно запомнились звучавшие из тьмы веков слова поэта о том, что назначение человека в жизни — творить добро и быть верным своему долгу и делу. Я старался следовать этому всю жизнь.
С 1-го сентября начались учебные занятия. С самого начала они значительно отличались от общеобразовательной школы. Весь преподавательский коллектив целеустремленно и настойчиво решал одну задачу — готовил будущих офицеров флота. Каждый преподаватель решал ее по-своему.
Нам всем особенно запомнилась начальник цикла русского языка и литературы, капитан административной службы Панина-Ольшевская Надежда Венедиктовна, красивая женщина, прекрасно знавшая свой предмет, она своими уроками буквально завораживала класс. Много труда она вложила, чтобы приучить нас к прекрасному, к классической русской литературе. Она водила нас в театр оперы и балета имени Мирзы Фатали Ахундова, где огрубевшие не по летам военные подростки познавали для себя новый мир красоты. Она внимательно следила за нашими успехами на уроках танцев и музыки. Мы все до единого с благодарностью всю жизнь вспоминаем эту прекрасную учительницу.
Панина Н.В. Заслуженный учитель школ РСФСР. Преподаватель Ленинградского Нахимовского училища.
Были и другие подходы к нашему воспитанию. Математику вел у нас учитель Багдасаров. Вспоминаю его первый урок: вошел старый, седой, в потертом пиджаке учитель, выслушал рапорт дежурного и, посмотрев на нас сквозь очки, сказал: «Ну-с, посмотрим, что вы знаете». После проверки наших знаний, мы с удивлением увидели в классном журнале единицу, поставленную всему классу на всю страницу журнала. Багдасаров имел свою градацию оценок, начинавшуюся с нуля. Считалось, что лучше получить у него «нуль», т.к. с «нулем» увольняли, а с более повышенными оценками: такими как единица и двойка, увольнения не было. Командование роты не догадывалось что «нуль» означал оценку наших знаний. Мы этим пользовались, когда видели, что больше двойки у Багдасарова не получить.
Учебный день заканчивался переходом в спальный корпус, который располагался в километре ниже по улице Красноармейской между мечетью и знаменитой Бакинской барохоловкой — Кубинкой, прибежищем всяких бродяг, воров и прочей шпаны. Обращая на себя внимание невозмутимых старцев в чалмах, сидевших у мечети, рота пела «Марш энтузиастов»:
Нам нет преград ни в море, ни на суше,
Нам не страшны ни льды, ни облака.
Пламя души своей, знамя страны своей
Мы пронесем через миры и века...
Да, мы были уверены, что так и будет. Здесь к месту сказать, что мы пели и Другие, в основном морские песни, но никогда в строю не переходили на блатной жаргон. С этим явлением я впервые столкнулся уже в Ленинграде, на вечерних строевых прогулках. И еще следует сказать, что пели мы как-то от души.
Около 5-ти часов утра нас поднимал звонкий голос муллы, вещавшего с минарета мечети: «Алла, биссмелля иррахман иррахим» — обязательное у мусульман вступление при начале всяких дел. Потом мы к этому привыкли и не реагировали на взывание муллы до подъема. Бывали случаи, когда начинавшую с утра жизнь на Кубинке прерывал крик: «Полундра, наших бьют!»; и тогда мы вскакивали с постелей и с накрученными на руки ремнями с бляхами вступались в защиту порой сомнительной чести нашего товарища. Все заканчивалось к построению на переход в учебный корпус. Начинался новый день и начинался он с песней:
Нам ли стоять на месте?
В своих дерзаниях всегда мы правы.
В октябре мы начали готовиться к военному параду в связи с 30-ой годовщиной Великого Октября, но подготовка была прервана с получением приказа о передислокации училища из Баку в Калининград. Учебный процесс свернули. 25 октября 1947 года училище в составе трех курсов погрузилось в воинский эшелон, состоящий из товарных вагонов, и мы начали свой путь на берега Балтики. В Баку остались театры, Рашид Бейбутов, мечети, уроки танцев и Багдасаров.
Ехали через разбитую и искореженную войной страну. 15 ноября встретил нас мокрым снегом, разрухой и какой-то суровой воинственностью.
Город с немецким населением и частями 11-й Армии имел вид прифронтового города. Первое впечатление было не из приятных: при разгрузке эшелона у водокачки мы наткнулись на целую груду трупов, из которых много было почему-то полураздетых женщин. Мы зашли в один из пустых привокзальных домов: полная нетронутая обстановка, а на полу лежит мертвая женщина в луже воды.
Разместили нас в чудом сохранившемся здании полицейского училища. Начались работы по обустройству училища, которым, казалось, не будет конца. Первой работой был демонтаж бюста фюрера. Длинные коридоры училища разделялись небольшими знаменными залами, где на полу из гранита была сложена свастика. Потом в течение года мы выбивали эти свастики зубилами, и чаще всего это делалось при выполнении нарядов вне очереди.
24 ноября 1947 года приказом Министра Вооруженных Сил СССР № 089 училище было переименовано в Калининградское Военно-морское подготовительное училище. В декабре возобновился учебный процесс. Каждому из нас выдали по табуретке, по паре тетрадей и паре карандашей. Несколько полегчало с хозяйственными работами. Училище наняло рабочих — немцев и уборщиц — немок. Но на нас поначалу легла тяжелая охранная и караульная служба. В огромном разрушенном городе бродил всякий сброд, а порой действовали организованные вооруженные шайки. Поэтому караулы неслись с боевым оружием. На вооружении караулов были пистолеты-пулеметы (ППС) и станковый пулемет образца 1943 года. Караульные посты освещались плохо, и зачастую света вообще не было. В разбитом городе голодные крысы бродили стаями. Нередки были случаи нападения их на людей. Так, на гарнизонной гауптвахте они заживо съели одного капитана, посаженного за какие-то провинности в одиночку. Слухи эти доходили до нас. По белому снегу видно было, как стая крыс приближалась к посту, и тогда нервы у 14—15-летних мальчишек не выдерживали, били по ним очередями из ППС. А в темных подвалах училища стоять на посту было вообще невмоготу, один «страх божий». Но постепенно все уладилось. Появились кадровые матросы, и нам были переданы сторожевые функции, которые мы выполняли с винтовками образца 1891/1930 года. Свою винтовку я помню до сих пор: номер 1342.
С питанием дело обстояло хуже, чем в Баку. С утра овсянка, вечером пшенка и наоборот. Как-то в порту взорвался элеватор. Горел сахар. Когда пожар утих, нас послали туда на работу. Ломами мы разбивали сплавившийся в леденец сахар, и бурые осколки леденца были вознаграждением нам за наш труд. В декабре 1947 года была отменена карточная система. В этот день первое, что мы сделали, это накупили свежего черного хлеба и с удовольствием уминали его во время самоподготовки, сидя на своих табуретках. Зато летом мы наслаждались яблоками с обширных ничейных яблоневых садов, находившихся в окрестностях училища.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
