Последнее место моей службы на флоте прошло в должности помощника командира на БТЩ "Павел Хохряков" с января по ноябрь 1956 года.
3 ноября 1956 года на волне второго сокращения Вооруженных Сил демобилизовался. С тех пор числюсь офицером запаса в звании капитан-лейтенант.
В 1957 голу, уже являясь гражданским человеком, был награжден медалью "За боевые заслуги". В таких случаях говорят: "Награда нашла своего героя". В разные годы получил также "как и все" пять или шесть (может быть и больше) юбилейных медалей и медаль "Ветеран труда", которые воспринимаю как елочные украшения.
После демобилизации много работал и еще больше учился. Учился с большим наслаждением и упоением. Начал с математико-механического факультета Ленинградского университета как студент-вечерник, а закончил на дневном отделении кафедру математических и счетно-решающих приборов и устройств Ленинградского политехнического института в 1962 году.
Кандидатом экономических наук стал в 1968 году по специальности применение математических методов в экономических исследованиях. В 1969/1970 учебном году прошел стажировку в Колумбийском университете в Нью-Йорке.
В 1971 году организовал и возглавил кафедру экономики и организации радиоэлектронного производства.
В 1962 году защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора экономических наук.
С 1964 года и по сей день являюсь профессором-заведующим кафедрой экономики и менеджмента в машиностроении.
Море люблю до сих пор. Никогда не раскаивался, что в молодости имел отношение к флоту. Наоборот, даже горжусь этим. Горжусь тем, что на. правой руке имею памятный знак своих флотских увлечений в виде нататуированного морского черта. Горжусь доставшимся мне в наследство от службы званием капитана-лейтенанта. Это одно из самых красивейших званий на флоте. С другой стороны - это и знак зрелости флотского офицера. Досадно, что страна не воспользовалась этой зрелостью и пришлось начинать все с начала.
В результате упорного труда и учебы мне удалось приобрести багаж знаний, который я не имел ни в Нахимовском училище, ни в училище Фрунзе, во многом из-за собственного разгильдяйства.
Несмотря на мою приверженность морю и флоту, не считаю возможным призывать молодых людей следовать моему примеру. Жизнь каждый проживает сам. Военная служба является государственной службой. Государство ее учреждает, ею управляет, её ограничивает и сворачивает. Поэтому романтика на государственной службе, даже на Военно-Морском Флоте, не может быть бесконечной.
Главным привлекательным моментом любой массовой государственной службы (флот относится к такому виду государственной службы) должна быть её корпоративность (элитность).Разумное государство, погружаясь в реформирование своих Вооруженных Сил, наряду с основными решаемыми вопросами, должно с не меньшей заботливостью побеспокоиться о сохранении элитарности офицерского корпуса, как это и было всегда в России. Права элитности должны распространяться на весь жизненный цикл человека. Тогда все будет в порядке. Тогда государство будет обеспечено надежными Вооруженными Силами. Тогда военная служба сохранит для молодых людей свою привлекательность."
МОЖНО ЛИ ПРЕДУГАДАТЬ СУДЬБУ? В. Козловский. - Они были первыми". Первый выпуск первого военного набора 1944-1948 гг. Составил нахимовец 1948 года выпуска Николай Соколов.
"На этот вопрос легко ответить, думая о прошлом. Сегодня без колебаний я могу сказать, что все, буквально все, что произошло со мной в жизни, имело свои знаки, указывающие в свое время на мое будущее. Вглядись, подумай, представь и ты увидишь свое завтра. Но молодость спешит, молодости некогда. Для молодости будущее — вечность. Поэтому и жизнь воспринимается как вечная категория. Двадцать пять обязательных лет службы в ВМФ при вступлении в нее после окончания училища представляются космической протяженностью. Можно ли загадывать? И нужно ли? Поэтому и не задумываемся мы над теми знаками, которые встречаются нам на нашем пути и указывают на наше будущее. И, бывает, очень настойчиво указывают! По два, по три, а кому и по много раз: дескать, задумайся, я уже который раз подаю тебе знак, что я твоя судьба, что тебе никуда от меня не деться, а ты — нет, лишь удивляешься и продолжаешь двигаться дальше как ни в чем не бывало! Так всегда было со мной. Но об одном случае, связанном с моим морским прошлым, я хочу рассказать, показать на примере, как это выглядит в действительности. Может быть, кто-нибудь из читающих эти строки задумается: а не было ли у него в жизни подобного, каких-то указующих для него знаков, и на что они указывали? И, расшифровав предопределяющий их смысл, попробует, пусть с опозданием, скорректировать свой курс и двинуться в указанном направлении без ненужных потерь и утрат.
В 1944 году был объявлен прием в созданное в Ленинграде Нахимовское училище. Удача улыбнулась мне. Не попав до этого в школу юнг, я стал воспитанником ЛНВМУ на долгих четыре года тяжелейших физических и духовных испытаний и бесконечного ощущения гордости от принадлежности к морскому братству и правильности избранного пути. Я в свои 14 лет определил свой путь! Как это было прекрасно, аж дух захватывало. Мы были особенными, ни на кого не похожими. Служить Отечеству под Военно-морским флагом — это ли не удел, достойный мечтаний!
Жизнь наша в училище протекала в суровой закалке, обусловленной военным временем. Подавляющее большинство наших командиров — офицеров-воспитателей и старшин пришло к нам прямо с фронтов. Поэтому и планка предъявляемых к нам требований, как к будущим офицерам флота, была по-военному высока. Большое внимание уделялось физическому воспитанию: ежедневная в любую погоду утренняя физзарядка, парус, гребля, перетягивание каната, бег лыжи, грубая физическая работа круглый год.
Смотр строевой подготовки в лагере. 1945 год. Слева направо: командир 1 роты капитан 3 ранга Дегтярев Сергей Николаевич, инспектор ВМУЗ генерал-майор Татаринов Алексей Николаевич, начальник училища капитан 1 ранга Изачик Николай Георгиевич.
Помню, как явился мне первый знак моей судьбы. Это было зимой. В те годы, а это был 1945 год, зимы стояли студеные. Нева, трудно теперь в это поверить, вставала вся. И наши тренировки и соревнования по бегу на лыжах проходили по заснеженному льду Невы. Однажды я с моим другом Виктором Андреевым ушел на лыжах по Большой Невке очень далеко и достиг Елагина острова. Недалеко от Третьего Елагина моста нашему взору предстало печальное зрелище — три одинаковых корпуса военных кораблей, пришвартованных борт к борту и вмерзших в лед у здания пожарной команды. Носовая часть крайнего к воде корпуса была густо изрешечена осколками снарядов, и пробоины, уже заделанные чопами, придавали ей вид небритой скулы. Несомненно, перед нами были корпуса современных боевых кораблей класса эскадренных миноносцев. Позднее мы приходили на то место не один раз и узнали, что это были корпуса недостроенных в связи с началом войны Так в 1945 году я в первый раз встретил знак своей морской судьбы. Он явился мне в облике недостроенного СКР «Орел».
Второй раз я увидел «Орел», когда все три корпуса перегоняли на достройку в Калининград. Ошвартовали их напротив Нахимовского училища, на том месте, где теперь стоит «Аврора». Была весна, воздух был напоен теплом, каким-то едва уловимым весельем, ожиданием лета, отпусков и бог знает чем еще! Ошвартованные корпуса мерно покачивались на невской волне. На их голых палубах время от времени появлялись матросы в робах, пробегали, чем-то размахивая или что-то волоча за собой, и опять скрывались в чревах корпусов. В иллюминаторах постоянно торчали их веселые физиономии, зазывающе подмигивающие неизвестно откуда появившимся дурехам-девицам. Но, как поется в песне, «корабли постоят и ложатся на курс...» Так и эти корпуса в одну прекрасную ночь исчезли в неведомых просторах. Это было весной 1947 года, и это было второе напоминание мне о моей судьбе. Ох, если бы научиться своевременно обращать внимание на подаваемые свыше тебе знаки, угадывать их и понимать!
В третий раз это произошло в 1951 году, когда я был уже курсантом ВВМУ им. Фрунзе. Мы проходили после третьего курса летнюю «лоскутную практику» в Кронштадте, на протяжении которой должны были успеть научиться многому: снаряжать боевую торпеду в учебном дивизионе подводных лодок, приобрести командирские навыки, командуя бронекатерами, производить рекогносцировку в море с воздуха. Последнее как раз и свело меня в третий раз со знаком моей судьбы. На рекогносцировке нас «таскали» на Ли-2, то бишь на «дугласах». В один из таких полетов в отсек вошел штурман. «Смотрите, — сказал он нам, — под нами на Красногорский рейд выходит СКР "Орел"». Мы прильнули к иллюминаторам. Далеко внизу под нами двигалась большая игла. Два длинных белых уса расходились в стороны от ее носа, сзади стлался затухающий белый вспененный след воды. Грандиозное, незабываемое зрелище!
СКР «Орел» после достройки появился в Кронштадте в 1951 году и сразу стал его знаменитостью и гордостью. Но новизна была не единственным достоинством и примечательностью этого корабля, когда в третий и последний раз судьба подала мне свой знак и когда всего один только год отделял меня от неминуемой встречи с ней.
Но за этот год произошло одно очень важное событие в моей жизни. Как известно, мы лишь полагаем, располагает же — Бог или, в атеистически-обывательском варианте, «его величество случай»! У военных людей случай превращен в правило. Поэтому для военных людей вся их военная служба и жизнь «по правилам» есть не что иное, как сплошная череда непрекращающихся случаев. Не успели мы вернуться из отпусков в училище, как узнаем потрясающую новость. Отныне ВВМУ им. Фрунзе становится специализированным училищем. Оно больше не готовит офицеров-универсалов, квалифицируемых корабельными вахтенными офицерами. Оно будет выпускать теперь штурманов, артиллеристов и минеров. И поскольку на курсе было три выпускных роты, то и проблем у начальства никаких не возникло: первая рота — штурманы (БЧ-1), вторая рота — артиллеристы (БЧ-2), третья — минеры (БЧ-3), или на тогдашнем нашем языке — циркули, Яшки-артиллеристы и горшечники. До сих пор, до седых волос, я благодарю Бога за то, что с самого начала при поступлении в училище я оказался в первой роте. До сих пор я считаю, что штурман — это самая что ни на есть морская специальность. Она приблизила ко мне и земной шар, и Вселенную, приучила меня оценивать настоящее и прогнозировать расчетным путем будущее («но не судьбу» — ехидно шепчет чей-то голосок). Звездная ночь полна очарования и таинственности для каждого человека. Но для штурмана это не только золотые россыпи созвездий, а конкретные, очень нужные ему звезды, ставшие близкими помощниками за годы плаваний. Глядя на них, штурман ощущает ко всему еще и абсолютность времени, безжалостную и грустную музыку его гимна: «Все будет и все пройдет!»
«Все будет...» — говорит молодой лейтенант, получая назначение и отправляясь к месту службы. «Все будет...» — подумал и я, услышав свое назначение из уст начальника курса. Но как-то не очень понятно звучало: «7-й Петрозаводский дивизион морских охотников в 105-й бригаде ОВРа, Кронштадт». Почему Петрозаводский, если это Кронштадт? Потому, разъяснили потом мне знающие люди, что этот дивизион морских охотников принимал участие во время войны в высадке на побережье Белого моря десанта, который должен был нанести удар в направлении Петрозаводска. Потом катера перевезли по железной дороге на Балтику, и вот теперь они в Кронштадте охраняют водный район, который, как оказалось, охраняет и СКР «Орел», включенный также в эту бригаду. После достройки мореходные качества «Орла» несколько пострадали от перегруженности современной техникой. Чтобы выправить положение, с него сняли торпедные аппараты, отдав приоритет артиллерии. Это и определило его охранную функцию в рамках Кронштадтского ОВРа. Но все равно лучшего корабля в то время в Кронштадтской ВМБ не было. «Орел» выполнял роль штандарта. На нем держали свои флаги от командира бригады и командира Ленинградской ВМБ до Главкома ВМФ.
«ОРЕЛ» (с 18 апреля 1958 - ОС-27, с 4 марта 1964 - ПКЗ-17) (зав. № 534). 28 мая 1939 (по другим данным: 16 мая 1939) заложен на стапеле ССЗ № 190 им. А.А. Жданова в Ленинграде и 25 сентября 1940 зачислен в списки кораблей ВМФ, спущен на воду 12 февраля 1941, но 22 декабря 1941 приостановлен строительством и законсервирован, а 12 ноября 1946 передан ССЗ № 820 в Кенигсберге (Калининград) для достройки, вступил в строй 21 декабря 1950 и 20 февраля 1951, подняв Военно-морской флаг, вошел в состав КВМК. С 23 декабря 1953 находился в подчинении ЦУ ВМФ и использовался в опытовых целях. 18 апреля 1958 выведен из боевого состава, разоружен, переформирован сначала в ОС и 31 января 1964 - в ПКЗ. 18 сентября 1965 исключен из списков судов ВМФ в связи со сдачей в ОФИ для демонтажа и реализации, позже разделан на металл в Ленинграде.
А пока, вступив в назначенную должность, я стоял на палубе МО-621 вторым офицером катера. Первый — командир, на год раньше меня окончивший училище, второй, его помощник, — я. И перед нами вся команда — двадцать три человека. Большинство матросы 1927 года рождения, последнего военного призыва. Служили они по девятому году... И фамилии у них были не простые: Дергач, Книга, Конюх, Колбаса... и Джон Иванович Пыжов — маленький двенадцатилетний юнга-моторист, оставленный при морском деле, ибо, будучи дважды отправлен в детский дом, прибегал обратно. Но в моторном отсеке он бывал редко: матросы не пускали его туда, так как при работающих «паккардах» там было смрадно. В картерах двигателей было много дыр, которые до лучших времен затыкались чопами с тряпками. Эти «паккарды» давали нам «прикурить», особенно во время нашего торжественного прохождения на парадах перед линкором «Октябрьская революция», который по случаю великих праздников вытаскивался за «ноздрю» буксиром и ставился на Большом Кронштадтском рейде. Тут уж всей команде мотористов приходилось прятаться с глаз долой в моторном отсеке, чтобы в торжественном строю дивизиона морских охотников мы смогли красиво и «бездымно» пройти мимо флагмана. Задраенные же люки занозой сидели у нас с командиром в голове: не задохнулись бы наши матросики там, не скисли бы наши двигатели в самый торжественный момент! Конечно, это был большой риск. И как только катера проходили траверс линкора, я кидался к люку моторного отсека и стучал по нему изо всех сил, чтобы меня услышали и быстрее отдраили его. Было страшно: а вдруг не откроют? Но не задраивать не могли, так как выхлопные газы в этом случае стали бы выходить через люк (а не только через выхлопную трубу), что расценивалось командованием дивизиона как позор. Вот с ним и боролись самым простым способом. После поворота в Купеческую гавань мы выпускали мотористов наверх и, извлекая тех, кто не мог самостоятельно сразу встать, укладывали их рядком на палубе до полного возвращения к жизни.
Все наши матросы уже давно подумывали о своем будущем, то есть о гражданке. Матрос Шахов, например, нарисовал сторублевку (до призыва он был гравером) и пришел ко мне посоветоваться, не столько спрашивая, какой путь ему избрать, сколько уведомить, что после долгих раздумий он решил стать фальшивомонетчиком. В Ворошиловграде, на улице, где он жил, в разное время проживало семь фальшивомонетчиков. Так вот он, Шахов, хочет стать восьмым. Однако это странное желание совсем не мешало его службе. А служба наша была немудреная. Начальство не очень представляло, чем нас занять. Самым дальним плаванием для нас был остров Лавенсаари. Туда катера поочередно и тащили друг друга на брагах. Считалось, что это дает экономию топлива и позволяет сберечь наши и без того изношенные двигатели. Вот на этих-то переходах я и прошел свое первое штурманское крещение и признание. Понятно, что девиацию компасов на катерах никто не уничтожал. Поэтому представление о курсе было весьма приблизительным и на каждом катере свое. Чтобы избежать «расползания», все катера шли в кильватер за флагманом, роль которого в мою бытность выполнял МО-621, где я был помощником командира и штурманом в одном лице и посему считал себя, не без гордости, дивизионным штурманом. Действуя двумя секстантами — я использовал их для измерения горизонтальных углов между маяком и другими приметными точками, которых, как известно, в тех местах великое множество, — я определялся по трем пеленгам. Это давало хороший результат. И очень скоро командир дивизиона поверил в мои способности и стал мне полностью доверять. Однажды мне довелось выполнить очень ответственную постановку катеров дивизиона на якорь «все вдруг» в заданной точке на глазах вице-адмирала Румянцева. Постановка прошла красиво, и моя известность как хорошего штурмана перешла границы .дивизиона морских охотников. Мною стал интересоваться флагманский штурман бригады. Так, он поручил мне сделать промеры гаваней всех южных фортов, что я и сделал по всем правилам. Это сблизило нас. Я стал как бы нештатным дивизионным штурманом, готовым приступить при необходимости к выполнению любой штурманской работы.
И такой момент настал. Это, конечно, вы догадываетесь, был «Орел» — моя судьба! В июле 1952 года только что прошел день Военно-Морского Флота. СКР «Орел» принимал участие в параде военных кораблей на Неве и «прогремел» на весь флот серией самоволок. Матросами использовалась любая возможность, чтобы попасть в город: бегство гребцов со шлюпки, обслуживающей связь с берегом, перепрыгивание на борт буксиров, обслуживающих корабли на рейде, и просто вплавь! К этому еще пьянство в кубрике. В общем, полный развал дисциплины. Корабль год назад вступил в строй и команда его была сборной. Каждый отдал на «Орел» все «самое лучшее» — распространенная практика тех времен. От офицерского состава требовались гигантские усилия, чтобы такую команду «привести в меридиан».
Но это получалось не всегда. Так было на крейсере «Чапаев». Так случилось и на «Орле». Были приняты радикальные меры. По возвращении с парада к стенке его не пустили, поставили на Большом Кронштадтском рейде. Связь — только по воде. Началась «чистка» экипажа. Шестнадцать самых отъявленных «разбойников» были списаны на форты: пусть там, «вдали от шума городского», в гранитных казематах, дослуживают свой срок. Из десяти человек офицерского состава заменили восемь, в том числе и штурмана. Вот и наступил в моей судьбе тот момент, к которому исподволь готовили меня ее знаки: освободившееся место штурмана на «Орле» было предложено мне!
Известие о моем назначении мгновенно облетело дивизион. Со всех катеров офицеры вышли на пирс, чтобы попрощаться и дать соответствующие случаю напутствия.
Рисовались самые мрачные картины вплоть до окончания жизни, так как служба на «Орле» никак иначе, как каторжная, не воспринималась. Звонком на пирс флагманский штурман бригады вызвал меня к себе. Прекрасно зная условия катерной жизни, он задал мне один единственный вопрос: найдется ли у меня свежий китель и чистый подворотничок? Я ответил положительно. «Тогда иди немедленно в отдел кадров. Там тебя ждут», — сказал он. Начальник отдела кадров капитан 2-го ранга Омелькин сходу нарисовал мне ужасную картину развала дисциплины на «Орле» и поставил задачу в корне изменить ситуацию, сделать корабль боеспособным, с нормальной дисциплинированной командой. Ни слова о высоком доверии, никакой патетики. Было ясно: дело серьезное.
Да, дело было серьезное. В четыре часа утра я добрался до стоявшего на рейде «Орла» и поднялся на борт «мятежного корабля». Вахтенный матрос не уделил мне никакого внимания: много вас тут шляется... А к прибывшему на борт тремя часами позже начПО крепости адмиралу Свидерскому он вообще демонстративно повернулся задом. Адмирал решил тут же на юте «задушевно», как это и полагается политработнику, побеседовать с матросами. Но попав под шквал насмешек, поспешил скрыться в каюте командира. Сразу был созван весь наличный офицерский состав. Запомнилась первая фраза адмирала: «Матросы — наши дети...» Мне представляется, что нечто подобное по отношению к нам, офицерам, думали некоторые матросы. Особенно из старослужащих, которые великолепно знали свое дело и дослуживали последние месяцы. Вообще же «дети» были разные. Но все-таки здравого смысла в них было больше, чем предполагал адмирал. Просто офицерский состав, как я позже понял, был никудышным. Лишний раз вспоминаешь пословицу, что рыба начинает гнить с головы. На военной службе это очень выпуклая правда. Хочешь добиться порядка — работай с офицерским составом. Матросы же всегда готовы подчиниться требованиям дисциплины. В сложных условиях корабельного быта, где нет простора для вольностей, удобней жить по корабельному уставу. Матросы это начинают понимать очень быстро. Офицерам необходимо лишь немного помочь им укрепиться в этом мнении.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
