Орлов Первомай Павлович. Московская ВМСШ. 1943 г.
Я уже рассказывал о первом знакомстве моем с Маем Орловым на почве собирания марок. Вскоре мы подружились и в течение четырех лет с 1935-го по 1939-й практически все свободное время проводили вместе. Кроме школы, потому что он учился на два класса старше меня и расписание было разное. А практически всё остальное время мы были вместе.
Вместе мы бегали по окрестностям нашего поселка, играли в разные уличные игры. Вместе (так определили наши родители) два или три раза в неделю занимались по вечерам немецким языком.
Тогда только что вышла книга Льва Кассиля «Швамбрания». Она нас очень увлекла, распалила наше воображение и мы тоже стали играть в воображаемую страну, которую назвали Сноудропия. Мы много читали и находили друг у друга склонность к литературному творчеству. Поэтому решили издавать рукописный журнал. Назывался он «Луч». Где-то первый номер этот журнала у меня в бумагах до сих пор лежит. Там было одно стихотворение и некая неоконченная повесть. Второго номера журнала, по-моему, не было. Зато было много всяких других интересных занятий.
В 1939-м Орловы переехали в Москву и с тех пор наши контакты стали периодическими. Однако взаимное расположение, сложившееся в мальчишеские годы, сохранялось в течение всей жизни. В 1939-м году Май пошел в Москве в 7-й класс, в школе где-то около Белорусского вокзала. В одном классе с ним училась девочка Соня Сочнова, которая позже станет его женой.
В том же 1939-м году были созданы военные спецшколы трех направлений: артиллерийские, летные и военно-морские. Страна жила в предчувствии войны и в ожидании войны – короткой и победоносной, в результате которой коммунизм победит во всем мире. Профессия военного была самой почетной, самой престижной и в эти спецшколы хотели поступить все мальчишки.
Спецшколы эти имели двойное подчинение. С одной стороны, они подчинялись Наркомпросу, как обычные школы - с другой стороны их опекало военной ведомство. Принимали туда после семи классов. Ученики жили дома, носили военную форму с некоторыми небольшими отличиями. Курсанты там проходили весь курс десятилетки - тогда среднее образование было десятилетнее – но, кроме того, было еще несколько военных предметов.
В 1940-м году по окончании семилетки Май поступил в московскую военно-морскую спецшколу... Приезжая иногда на Большую Калужскую, я с завистью смотрел, как Май гладит свои морские клеши, как драит пуговицы и, вообще, все эти военно-морские ритуалы были страшно увлекательны. Я тоже собирался по окончании семи классов поступать в военно-морскую спецшколу. На эту тему мы с Маем часто беседовали. Но человек предполагает, а кто-то иной располагает.
Когда в 1941-м году началась война, я с родителями эвакуировался на Алтай, а московскую военно-морскую спецшколу (и, соответственно, Мая) эвакуировали в город Ачинск Красноярского края. Мы с Маем переписывались в течение 1941-го, 1942-го и 1943-го годов. Практически ежедневно посылали друг другу письма. Я помню, как приходили от него треугольнички со штампом «воинское» и другим штампом - «проверено военной цензурой». Я тоже посылал ему треугольнички, на которых писал - «воинское».
По окончании спецшколы Мая направили уже в Ленинградское высшее военно-морское училище имени Дзержинского, которое тогда находилось в Баку. А когда в 1944-м году была окончательно снята блокада Ленинграда, училище вернулось в Ленинград...
Открытка из морского училища. Стихи Мая Орлова
А потом, представьте себе, наступили победные дни. Еще не совсем победные, конечно, но был апрель 1945-го года. И вдруг на Большую Калужскую, где мы жили в Орловской квартире, позвонил Май и сказал, что он в составе училища приехал в Москву для участия в Первомайском военном параде и что их разместили в Ходынских казармах а репетиции у них проходят на Болотной площади. И что сегодня они будут там в такое-то время и что я могу с ним повидаться.
Естественно, что я помчался в назначенное время на Болотную площадь. Помню, как сейчас, стояли очень теплые апрельские дни. Я увидел марширующих моряков и постарался помелькать перед этим строем, чтобы Май мог меня увидеть. И когда у них был объявлен перекур, Майка, видевший меня из строя, побежал ко мне. Он попросил меня поехать на 2-ю Брестскую улицу, найти там Соню Сочнову (адрес он мне сказал) и вместе с ней приехать в Ходынские казармы в такое-то время, когда там будут разрешены свидания.
Я отыскал Соню. Она оказалась очень даже интересной девицей. Потом у нас дома Соню за глаза звали «Кармен». Не потому, что она была похожа на Кармен – у неё был тип совершенно русский и была она блондинка. Но дело в том, что вся ее семья – и родители, и брат, и сестра - работали на табачной фабрике Явы. Так что Соня была, так сказать, «девчонка с табачной фабрики».
Май Орлов, курсант
Так вот, с Соней мы поехали в Ходынские казармы. Метро Сокол тогда уже существовало, а вокруг него располагалось село Всехсвятское. Рядом со станцией находилось пожарное депо с каланчой, а рядом с этим депо стоял громадный дом с аркой. Сквозь эту арку начиналась Песчаная улица. Улица эта была вымощена булыжником, а по сторонам стояли маленькие одноэтажные домики, утопающие в садах. Затем улица поворачивала налево (там, где теперь Песчаная улица переходит в улицу Алабяна) и шла до железнодорожного моста. Который был очень узким и низеньким, не таким как сейчас. А за мостом дорога была даже и не мощеная, а просто грунтовая. Сразу направо были видны Ходынские казармы.
Казармы эти существуют и сейчас и располагаются между железнодорожными путями и улицей Рыбалко, но они застроены другими строениями, так что не очень-то видны.
Еще пару раз я приезжал к Маю в Ходынские казармы. Первого же мая, сразу после парада, курсантам дали увольнение и Майка приехал на Большую Калужскую в свою квартиру. Приехал с несколькими приятелями и моя мама устроила Майке день рождения. Соня пришла с двумя или тремя девочками - и вот так состоялся первый «день рождения на Калужской» - мероприятие, которое стало потом традиционным для определённой компании. Примерно то же самое повторилось и в 1946-м году. А в 1947-м году, когда уже вернулись из Финляндии Майкины родители, он получил в июне месяце отпуск и они с Соней поженились.
Соня Орлова
Я принимал довольно активное участие в организации всего этого процесса. К тому времени Соня закончила медучилище, получила диплом медсестры и после свадьбы они с Маем уехали в Ленинград (где Майка продолжал ещё учиться). Соня сняла там комнату и поступила на работу. А Майка, как семейный человек, в увольнения приходил к Соне.
В 1948-м году, когда появилась такая возможность, я впервые провёл каникулы вне дома. Посетил я в том числе и Ленинград, где неделю прожил у Майки с Соней. Стоял август месяц, был день военно-морского флота. Вспоминается такая живописная картина. Курсанты-моряки (и Майка в их числе) совершали заплыв по Неве и пели песню «Врагу не сдается наш гордый Варяг». Вода была холоднющая. А мы с Соней бежали вдоль берега, неся полотенце, сухую одежду и четвертинку водки.
В 1949-м Май закончил училище, получил звание лейтенанта и был назначен для прохождения службы на советскую военно-морскую базу в городе Ростоке в Восточной Германии. И они с Соней туда уехали. Служил Май на тральщике командиром БЧ-5. На военных кораблях всё хозяйство подразделяется на боевые части. Первая боевая часть – это, допустим, штурманская служба, БЧ-2 – это артиллеристы и т.д. А БЧ-5 – это парк силового хозяйства. Т.е. Май был механиком этого тральщика. После войны все Балтийское море был усеяно минами, и траленье было самой первой задачей военно-морского флота.
Таким образом около двух лет Май отслужил на тральщике. Слава Богу, ему повезло, ничего с ним не случилось. На этом его непосредственно корабельная служба закончилась.
Как потом говаривал один мой другой знакомый морской офицер: «Хороша береговая служба: как шесть часов пробило - убрал море в сейф и пошел домой. А на кораблях оно 24 часа в сутки за бортом».
Май поступил на Высшие минно-торпедные курсы в Москве. Не без содействия родителей. Дело в том, что к этим курсам имел какое-то отношение один адмирал, который несколько лет до этого вместе в Павлом Дмитриевичем работал в союзной контрольной комиссии в Финляндии. Что это были за курсы, я толком не знаю. Они находились на территории, кстати, Московского энергетического института и заканчивались сдачей кандидатских экзаменов, то есть неким заделом для диссертации. Так что после окончания этих курсов Май защитил кандидатскую диссертацию - естественно, закрытую - и тех пор служба его продолжалась в Москве.
Я не могу припомнить, сразу после этих курсов или нет, но, во всяком случае, когда мы вернулись в Москву в 1959-м году, он уже служил в одном хитром учреждении. Учреждение это состояло в аппарате Президиума Академии наук СССР. Называлось оно – Секция прикладных физических проблем Академии наук СССР. На самом деле это было представительство Министерства обороны в Академии наук, которое занималось, с одной стороны, продвижением в академические институты тем, интересующих Министерство обороны, с другой стороны - распределением заказов Министерства обороны между институтами Академии наук. В этой конторе Май прослужил до самой смерти. Продвигался в должностях и в чинах. Со временем стал заместителем председателя секции. Получил звание контр-адмирала, защитил докторскую диссертацию, стал профессором.
Встречались мы не чаще 2-3-х раз в год. Моя собственная работа была связана с частыми командировками, да и вообще Москва – город большой. Традиционной была встреча 1-го мая, когда мы ездили к Маю Орлову на день рождения. Там обычно бывали - если находились в Москве - его родители Сергей Дмитриевич и Екатерина Дмитриевна, были его сослуживцы еще по училищу, другие люди. К нам они с Соней тоже приезжали, но это было не часто. Иногда, когда я бывал в районе Ленинского проспекта по делам, я звонил и заезжал к Маю просто так.
Умер Май очень внезапно. Когда мне на работу позвонили и сказали, что умер Май, я сначала не понял и переспросил: «Павел Дмитриевич умер?», «Нет, - сказали, - умер Май». За неделю до этого мы с ним разговаривали по телефону. У него был грипп в очень тяжелой форме. Утром у него был врач и предлагал госпитализироваться, но Май отказался. А через несколько часов умер. Похоронен на Ваганьковском кладбище.
Май Орлов с Валерием Митюшёвым, сохранившем память о нем.
Пресс Гарик Самуилович. Одесская ВМСШ.
Ах, война, что ж ты сделала, подлая...
Б. Окуджава
... Для меня, как и для моих сверстников — курсантов Одесской военно-морской спецшколы, юность закончилось утром 22 июня 1941 года. Война застала нас на летней практике — на кораблях и береговых батареях. В этот день мы услышали первый свист бомб и первый незнакомый запах взорванной земли, к которому потом долго привыкали. А звон падающих на палубу отстрелянных гильз у меня в ушах стоял долгие годы. Мы, пятнадцати-шестнадцатилетние, взрослели под присмотром отцов командиров, заменивших нам родителей. Но пули и снаряды, как известно, не выбирают, взрослый ты или пацан, а потому после войны нас, "спецшколистов", осталось очень мало. Кто-то предложил ежегодно встречаться у в последнее воскресенье июля, на который приходится День военно-морского флота. Вначале собралось нас около сорока человек. Но с годами наше братство "морской бурсы" редело. Я был часто в море, а потому всего только трижды смог встретиться с однокашниками. И каждый раз эти встречи заканчивались походом в ресторан "Волна".
Помню, когда впервые мы пришли в ресторан и сели за стол, к нам подошел скрипач в темных очках со стриженными под ежик седыми волосами. Он пожал всем руки, молча выпил фужер водки, снова пожал руки, и его проводили на сцену. Скрипач был слепой. Но играл он блестяще. Когда по залу расплылась мелодия "Раскинулось море широко", все затихли.
"Кто это?" — наклонился я к приятелю. "Так это ж наш однокашник Гарик Пресс. Ты не слышал? Его все зовут Слухач".
Прошло немного лет. Уже открыли мемориал — Аллея Славы, и в День Победы толпы одесситов приходили сюда возлагать цветы на черные мраморные обелиски. Как-то с моим близким другом Колей Дрогиным, тем самым Колей, кто единственный чудом остался в живых из экипажа подводной лодки "М-33", мы пошли положить цветы на плиту, установленную в память об этой субмарине. Рядом находилась еще одна плита — память об экипаже подлодки "М 60". Возле нее стоял Гарик Пресс и играл "Раскинулось море широко". Раскрытый футляр был наполнен деньгами. Мелодия умолкла, но никто из собравшейся вокруг толпы не шелохнулся, у многих на глазах были слезы...
Возле скрипача стояли два подростка — мальчик и девочка.
— Дети, — обратился к ним Гарик, — возьмите деньги, купите себе мороженное, а на все остальное — цветы, и положите их на плиту.
Я подошел и, тронув музыканта за руку, напомнил о себе. Потом представил Николая.
— Ну что? Пойдем в "Волну"? — предложил я.
— Нет, — покачал головой Гарик, — сегодня я выходной.
— Тогда пойдем в "Глечик", тут рядом, — предложил Николай.
Мы отпустили сопровождавших Гарика ребят и пообещали лично доставить его домой. Ресторан был переполнен, но геройская звезда Николая сработала мгновенно, и нам накрыли отдельный стол. Не помню, кто из великих сказал замечательную фразу, что до сорока лет каждый человек представляет собою текст, а после сорока — комментарии к нему. И в этом я убедился в тот вечер, слушая рассказ своего однокашника.
Отец Гарика Самуил Иосифович Пресс был радистом на подводной лодке. Когда-то по комсомольскому набору он пришел на флот, через два года стал командиром отделения радистов и остался на сверхсрочную службу. В Севастополе он женился, там же родился Гарик. Вскоре молодая семья Пресс перебралась в Одессу, куда перебазировали несколько подлодок. Гарик Пресс поступил в нашу спецшколу вопреки желанию родителей, которые видели в нем музыканта. В семь лет его редкий слух привлек внимание соседа скрипача, он начал с ним заниматься. Через год сосед сказал родителям, что ученик догнал учителя, и Гарика отвели в школу Столярского, знаменитую далеко за пределами Одессы. Сам Столярский, прослушав мальчика, сказал родителям, что их сын — алмаз, и нуждается только в огранке.
Стать бы Гарику знаменитым музыкантом, но тут, как назло, открылась военно-морская спецшкола и (видно, сработали гены!) сын моряка, не спрашивая родителей, отдал туда документы. Мама Варя упала в обморок. Отец отправился к начальнику школы капитан лейтенанту Могилеву. О чем они там говорили — неизвестно, но Гарику было поставлено условие: если спецшкола, то и музыка — одного без другого не будет. Гарик условие принял и по вечерам продолжал посещать музыкальную школу. Прозвище Слухач он получил за способность узнавать шаги начальства. С сигналом "приступить к занятиям" всех курсантов словно смывало из коридора по классам, и наступала гробовая тишина. В гулком коридоре раздавались только шаги преподавателей, и Гарик безошибочно называл каждого из них.
Когда началась война, подлодки, в том числе и экипаж Самуила Пресса, ушли в Севастополь. Мать Гарика пыталась эвакуироваться, но как и сотни других одесситов, спасавшихся на пароходе "Ленин", утонула. Гарик самостоятельно добрался до Севастополя, и отец определил его в учебный отряд по специальности акустик, что на морском сленге означает "слухач". Под водой субмарина слепа, и акустик — ее глаза и уши. В те годы акустика находилась в зачаточном состоянии, и гидрофоны были далеки от совершенства. Иметь хорошего "слухача" — это гарантия успеха атаки и скрытности подводной лодки. Акустиков обучали распознаванию звуков в воде, записанных на пластинки: от шумов корабельных винтов до писка дельфинов. В класс акустиков отбирали людей с абсолютным слухом. Закончив обучение, Гарик получил назначение на подводную лодку "Щ 203". Весной 1942 их перебазировали на Кавказ, в Поти. Начались боевые будни, и с отцом он практически не виделся. А в августе 1942-го лодка "М 60", на которой служил Самуил Пресс, ушла на боевое задание и больше не вернулась...
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
