Лето-осень 1951 года новые Высшие Военно-Морские училища (ВВМУ) формируются стремительно. Это Государственное дело! Военные комиссариаты всех административных структур страны ведут целенаправленный отбор кандидатов. Изначально штатный шеф Военно-Морского Флота - ВЛКСМ - активный помощник этого процесса. Высшие партийные и административные органы городов, которым “выпала честь” (скорее, головная боль) разместить ВВМУ, подыскивали подходящие здания для обеспечения учебного процесса. В них требовалось наличие аудиторий для поточных лекций, кабинетов для специальной военной техники, тренажеров, макетов, учебных классов для самостоятельной подготовки, спортивных залов, библиотек, жилых помещений, столовых, кухонь, складов и т.д.
Отделы кадров ВМУЗ формировали аппараты управления училища преподавательским составом, воспитателями и т.д.
Созданные в училищах учебные отделы лихорадочно составляли учебные программы. Интендантские службы завозили мебель, обмундирование, продовольствие. Вооруженцы тоже делали свое дело. Строевики комплектовали структурные подразделения пока только пустыми квадратиками, в которые несколько позже будут вписаны фамилии и прочие индивидуальные данные будущих курсантов.
Мне выпада честь быть зачисленным кандидатом в курсанты Рижского Высшего Военно-Морского училища. Но путь в Ригу лежал через Севастополь.
Дело в том, что Рижское училище, находясь в стадии формирования, не способно было еще своими силами “переварить” всю массу абитуриентов. Решением руководства ВМУЗ эту непосильную задачу разложили на ряд родственных училищ. Пожалуй, меньшая часть абитуриентов прошла через приемную экзаменационную комиссию непосредственно Рижского училища, которая была образована на базе Рижского Нахимовского училища.
Какая-то часть экзаменовалась в КАУБО - Рижское Краснознаменное училище береговой обороны, готовившее артиллерийских офицеров. Прибыл в Ригу уже курсантами небольшой контингент из Ленинграда, где кандидаты сдавали экзамены в местных училищах. Сформировалась группа и в Москве.
Моя группа сдавала вступительные экзамены в Черноморском ВВМУ им. Нахимова. И первым, кто пожал мне руку, поздравил с зачислением в курсанты и добрыми напутствиями, был начальник Севастопольского училища - Герой Советского Союза Колышкин Иван Александрович, прославленный подводник Великой Отечественной войны.
В Севастополе мы расстались со своим гражданским платьем, получили часть флотского обмундирования - рабочее платье из еще не отбелившейся тонкой парусины, яловые рабочие ботинки, голубые воротнички, полосатые тельняшки и черные, с ленточками в золотых якорях, бескозырки. Я с гордостью подчеркиваю слова: “с ленточками”! Это потому, что наши коллеги по другим адресам зачисления получали право на ношение ленточек только после приема Присяги.
И вот мы в вагоне поезда, с пересадкой в Москве, прибываем в Ригу.
Рижский вокзал 50-х – 70-х годов ХХ века.
К нашему приезду в Риге уже было сформировано три роты курсантов. Нашу Севастопольскую группу включили в прибывшую почти одновременно с нами из Баку четвертую роту. Бакинская группа сдавала вступительные экзамены при Каспийском ВВМУ.
Итак, нас четыре роты. Каждая в среднем по 120 человек. В роте по четыре взвода (класса), во взводе четыре отделения. Все расставлены “по ранжиру”, во все строевые структуры назначены свои командиры.
Командирами отделений и взводов стали наши однокашники - матросы и старшины, поступившие в училище с флотов, со срочной службы, а сверхсрочники (были и такие)- старшинами рот.
Командиром моей роты был назначен старший лейтенант Савельев Петр Мефодиевич – “отец” и наставник. В других ротах - свои “отцы” и наставники. Начальником всего и единственного 1-го курса стал капитан 3 ранга Олянюк Сергей Александрович.
Большим счастьем, и это именно так, явилось то, что начальником училища был назначен капитан 1 ранга Безпальчев Константин Александрович. Это было большим благом для всех.
Во-первых, капитан 1 ранга Безпальчев пришел к нам из Рижского Нахимовского училища, которым руководил с 1945 года. Собственно, наше училище и формировалось на базе Нахимовского.
Во-вторых, имел незаурядный организаторский талант.
В-третьих, в Риге, в ВМФ, во ВМУЗ он был лично знаком первым руководителям, имел заслуженный авторитет, да и личные связи тоже, в хорошем понимании слова.
Об этом человеке разговор еще будет впереди.
Разместилось училище в довольно престижном и достаточно красивом 5-ти этажном здании в центре Риги, на перекрестке улицы Крышьяна Барона и бульвара Падомью (“Советский”, ныне – “Аспазии”, в честь жены Яна Райниса), вблизи от железнодорожного вокзала.
Центральная часть учебного корпуса училища.
Справа, в объеме 1-го и 2-го этажей с высокими арочными окнами, размещался спортивный зал. В этом зале проводились основные спортивные мероприятия: здесь мы прыгали через “коней”, лазали по канатам и шторм-трапам, выполняли упражнения на кольцах, брусьях, перекладинах, “шведских стенках”, играли в волейбол и баскетбол, “выясняли отношения” на ринге.
Слева от парадного входа, в таком же зале, размещался вначале артиллерийский класс, напичканный многими артиллерийскими системами надводных кораблей. Позднее артиллерию заменили различными типами торпед, торпедными аппаратами подводных лодок и проч.В помещениях 3, 4 и 5-го этажей находились учебные классы, тренажеры, кабинеты спецподготовки, аудитории.
Здание в плане представляло букву "Л", в верхней закругленной части которой находился парадный подъезд. У основания этой буквы располагалось здание Управления городской милиции, отделенное от нашего двора капитальной высокой стеной с "колючкой" поверху. А через улицу Кр. Барона наши окна взирали на "задник" Рижского театра оперы и балета. Правая "нога" буквы шла вдоль городского канала по ул. Радио.
Наше здание еще в далекие довоенные годы строилось и использовалось как главпочтамт, а после Отечественной войны перешло Строительному техникуму. После расформирования училища отошло в КАУБО, затем, по наследству Высшему ракетному училищу им. Маршала Бирюзова, ныне - экономический факультет Латвийского университета.
Вначале мы заселились в часть здания, в те крылья, что выходили на ул. Кр. Барона и бульвар Падомью, а крыло со стороны канала занимали аудитории и комнаты женского общежития техникума. Мы еще помогали им перемещать остатки своего имущества из наших помещений. Приятное соседство длилось недолго. Уже через пару месяцев техникум покинул нас, и в комнатах того крыла обустроили наши спальни.
-Runa Riga! Pareizs laiks… - звучит ежедневно по трансляции как “по-нес-лась!» (Говорит Рига! Местное время…)
И это за пять минут до официальной побудки, когда еще каждая секунда на счету, так сладостен каждый миг небытия… Затем, звучит мелодия Гимна Латвийской ССР.
С 05.59 звучат позывные Москвы, переливы боцманских будок дежурного и дневального, команды побудки, перезвон курантов и Гимн СССР.
Отныне установился стабильный рабочий режим: побудка, зарядка, умывание, завтрак, поточные лекции по общественным наукам, занятия и тренировки в кабинетах по специальным предметам, обед и обязательный флотский послеобеденный отдых, снова занятия, ужин, самостоятельная подготовка, вечерняя прогулка по улицам Старой Риги, вечерняя поверка и "отбой".
Вспоминаются различные эпизоды с разных курсов.
Вот вспомнились вдруг поточные лекции по Основам марксизма-ленинизма. Это 1-й курс. Мы всей группой в большой аудитории. Серый невзрачный день за окнами. Впереди, где-то у классной доски, за кафедрой бубнит лектор. “Передовики” старательно шелестят конспектами, “середняки” дремотно клюют носами в средней части аудитории, а которых наука сморила еще больше, ближе к галерке, - те головами улеглись в конспекты. Совсем уж несознательные – расстелили газетки на паркет, а то и без них улеглись плашмя в своих брезентовых робах на пол. Самое большое неудобство у них – перерыв между учебной “парой”.
А вот зачетное занятие по Истории КПСС. Состав – только наш класс, за вычетом отбывающих вахту.
Материал не ахти сложный. Учебник составлен блестяще, говорят, что самим Иосифом Виссарионовичем. Там все сказано как надо: лаконично, доходчиво и, главное, все правильно, как учит Партия. Ведет зачет преподаватель кафедры ОМЛ капитан 3 ранга, не помню фамилию, зовут его все “ГУСЕЙН ГУСЛЕЯ” - пожилой, полулысый, с тонкими седыми редкими локонами, смотрит над опущенными на кончик носа круглыми старомодными очками – вылитый “звездочет”.
Ему по теме, или около темы, можно говорить все, что угодно. Он все “проглатывает”, кивает головой, он ждет “финал”. В “финале” должно прозвучать четкое магическое слово: “ВЫВОДЫ”. Вот то, что в “выводах”, он слушает внимательно. Иногда он сам прерывает галиматью, ускоряет процесс: “Выводы! Выводы! Вы-во-ды-ы-ы!”
В наших глазах он “начетчик и талмудист”. Это убийственное определение для навечного заклеймения заблудших овец всепобеждающего, научно-обоснованного, вечного и светлого Учения.
От истории КПСС, Основ марксизма-ленинизма переходим к Марксистско-ленинской философии, далее к Политэкономии.
С Политэкономией у меня запомнился тоже штришок.
На экзамене, после ответа по билету, один из экзаменаторов остался чем-то неудовлетворен, захотелось ему что-то “углубить”.
- А вот по этому вопросу, вы помните, что сказал В.И.Ленин в своей работе …? Вы читали Ленина? – еще более глобально поставил он вопрос.
И, как говорится, “мысль побежала по древу”. Сразу взять и сознаться, что “запамятовал” глубокую мысль классика? Вот знал и забыл, вдруг… Или уж совсем обезоружиться – не то, что не читал, а и в руках не держал – стопроцентный завал.
- Да! – глубокомысленно, а мысль бешено ищет выход: “Что же он мог сказать по этому поводу?”
- Да, Владимир Ильич в своем произведении … охарактеризовал эту ситуацию так!
И выдаю абракадабру…
- Ну вот, видите! - радостно соглашается преподаватель.
Коллизия разрешается к обоюдному удовольствию.
В то же время шальная мысль долго не давала покоя: “Неужели я начал рассуждать ленинскими категориями?”
Пишем зачетную работу по высшей математике. Сидим за партами по два человека, в классе два ряда парт. Два варианта задания: в первом ряду вариант № 1, во втором - №2. В каждом задании уравнение на дифференциальное исчисление, на интегральное исчисление и какая-то комбинированная задача. Задание трудное, подсмотреть невозможно, с соседом тоже не пообщаешься. Мои математические возможности вполне удовлетворительные, но данное задание мне что-то не по душе. Прилагаю максимум усилий, но во время (2 академических часа) не вписываюсь.
По итогам этой контрольной в классе одна четверка и одна тройка (моя), остальные – двойки. В душе небольшая гордость.
Все, в том числе преподаватели, руководители кафедры, командование курса и роты, в панике. После оргмероприятий (совещания на кафедре, собрания класса, дополнительных занятий) – решение: письменную работу класса повторить.
Повторили, предложив значительно упрощенный вариант. Получивших положительные оценки в первом заходе от этой работы освободили, отправили на подмену вахтенных.
По итогам второй работы все наполучали пятерок, четверок. Я остался со своим трояком и легкой печалью в груди.
А вот письменная работа по электротехнике.
Преподаватель инженер-капитан 3 ранга Крылов (“инженер” в то время предшествовало званию) пришел в училище недавно, капитан-лейтенантом, “вырос” у нас быстро. Лекции читал очень хорошо, никакой шелухи: лаконично, доходчиво, конспективно. И записывать легко, и понять кое-что можно.
Мы тоже не совсем “серые”, у нас в багаже курс физики, знакомы с правилами “буравчика”, и левой и правой руки, прочими физическими премудростями. Здесь же речь больше о генераторах переменного и постоянного тока, о силовых и вспомогательных электродвигателях, сельсинах и т.д. Разобраться, конечно, можно, но когда этого в руках не держал, а больше по схемам да на пальцах – эффект не очень впечатляющий.
У Крылова на душе что-то не очень ладно: какие-то проблемы терзают человека. Мы же “психологи”.
Мы пишем, а он где-то далеко-далеко, а затем и совсем отлучается. Минут через 15 появляется, аудиторию заполняет легкий аромат
На лице у Крылова устоявшаяся грусть изредка чередуется легкими просветлениями.
- Посидите минут десять… Только чтоб тихо! – и снова ускользает, чтобы добавить.
По классу несется шуршание страниц конспектов и учебников.
Внезапно снова появляется Крылов, как ни в чем не бывало. Признаков озабоченности на лице почти нет.
- Товарищ капитан 3 ранга! – раздается откуда-то дрожащий голос, - Мне тут что-то непонятно…
- Ну что там тебе непонятно? – возмущается Крылов, быстро сует руку под парту, извлекает учебник, уже раскрытый на нужной странице, - Вот тут же все сказано! Что тебе еще не ясно?
В классе дружный смех…
И так день за днем, день за днем, временами чередуя с работой на камбузе, дневальстве и др.
В военном отношении мы еще никто. Бедные наши строевые начальники. Только пройдя все эти "академии", сам со временем став строевым командиром и воспитателем молодого поколения воинов, я с глубоким уважением и сочувствием вспоминаю своих воспитателей и, в первую очередь, - начальника курса и командира роты.
Начальника курса капитана 3 ранга Олянюка я отношу в первую пятерку своих воспитателей-наставников. Сам стройный, подтянутый, безукоризненно элегантный, имел голос баритонально-тенорового регистра с четкой дикцией. Его команды звучали ясно, властно. Да, как он командовал! Звонко, раскатисто, певуче! Ни дать, ни взять – своего дела. Если кого рассмешит такое определение, можете вообразить его эталоном строевого офицера в рамках своего понимания. Одним своим внешним видом он подавал пример для подражания. Он нес основную нагрузку в шлифовке все еще полугражданских юношей, умело доводил до нужной кондиции строевые приемы, выполняемые как одиночно, так и в составе подразделений.
Командир роты старший лейтенант Савельев был тоже на своем месте, если можно так выразиться, но по ряду показателей уступал начальнику курса. Его строевые команды не имели той зычности и красоты. Внешним лоском тоже не блистал, был несколько мешковат, и даже очевидное старание не скрывало в нем еще недавнюю гражданскую суть. В Военно-Морской Флот он попал по призыву в годы войны, как офицер запаса, а до этого был, по слухам, в Архангельских краях то ли шкипером, то ли лоцманом. И очень явно просматривалось, по что "академиев он не кончал". Не любил он излишних откровений.
Если в строевом отношении Савельев и уступал Олянюку, то в вопросах заботы о быте подчиненных он был более чем на месте. И все без шума, крика, строго по уставам, но с каким-то патриархальным налетом, под отеческим присмотром. Мы были вовремя накормлены, обмыты, постельное белье сменено, обмундирование и обувь отремонтированы. Ежедневно проводились малые, а каждую субботу - большие приборки в кубриках и бытовых помещениях, везде был порядок, чистота и аккуратность.
Стараниями этих двух командиров через пару месяцев мы уже были способны представлять военную структуру соответственно Уставам Вооруженных Сил. И только тогда, с соблюдением разученных ритуалов, нас привели к Присяге. С этого момента мы стали военнослужащими, получили право нести службу с оружием и право увольнения на берег. (Небольшое примечание: если не занят по службе, нет “хвостов” по учебе.)
С каким усердием и душевным трепетом мы готовились выйти в город во всей своей флотской красе! Все складки на брюках, форменных суконках, воротничках отглаживались до остроты лезвий, латунная фурнитура (пуговицы, бляхи флотских ремней, якоря на погонах) шлифовалась и надраивалась асидолом до золотого блеска. Еще и еще раз репетировали приемы отдания воинской чести старшим при встрече и обгоне.
В одно их первых радостных увольнении в училище пришла печальная весть: в городе были задержаны патрулем два курсанта в нетрезвом состоянии. В те далекие времена пьянство, как таковое, еще не процветало буйным цветом, а незначительный прием спиртного еще не представлял собой грубого проступка. С военной поры это еще как-то не воспринималось за чрезвычайшину, еще были памятны официальные “боевые сто грамм”.
Так вот, запятнали себя этим позором мой командир отделения Витя Асмолов со своим другом из соседней роты. Витя и его друг были постарше нас на пару лет. Они уже послужили на флотах, были старшины и в целом – “тертые калачи”, знали уже побольше нашего, и увольнения им были не в диковинку. Просто ребята решили “обмыть” свой курсантский статус.
Подогретые принятым вовнутрь, возбужденные прелестями Риги и полученной на несколько часов погожего дня свободой, они шли по улице Кирова, у ее пересечения с улицей Ленина. На первом этаже углового здания, у которого они вальяжно дефилировали, размещалось ателье военного пошива, и в витрине стоял манекен в форме сухопутного майора. Поскольку зрение потеряло должную остроту, а приятная беседа двух жизнерадостных юношей притупила внимание, они небрежно отдали честь манекену, продолжая неторопливый путь. Прохожие, завидя бесплатное зрелище, начали похихикивать, показывать пальцами на шутников. Друзья поняли, что сделали что-то не так или не то, вернулись, отдали честь с большим старанием, как учили. Восторг зрителей оказался еще большим. Друзья, наконец, поняли причину восторгов публики, благодарно приняли ее внимание и в знак благодарности прошли еще третий-четвертый раз. Этим заинтересовался и военный патруль. А мы получили на какое-то время нового командира отделения.
Но курсантская жизнь шла своим чередом. Все виделось еще в розовом свете. Омрачало только чувство постоянного голода. Быстро растущим и быстро мужающим организмам после несытых долгих военных и послевоенных лет не хватало даже сытного флотского рациона питания. Делили хлеб, сахар, масло.
В моральном плане больше угнетал статус училища. Если другие имели имена собственные, которые золотом сияли на лентах бескозырок, то наше училище было как бы и не училище, а войсковая часть, просто "в/ч". И на бескозырках сияло золотом обезличенное - У других, как у людей: “Высш. Военно-Морское училище им.Фрунзе”, или “…Попова”, или “…Нахимова”, а у нас вот так! И золотые якоря на погонах, и золотые звездочки с шевронами-“галочками” по числу курсов на левом рукаве, а во лбу, поди ж ты, вот такое.
Все мы, конечно, знали, что это не так, не просто “в/ч”. И все девчонки Риги, бегавшие к нам на танцы, в "Вышку", это тоже знали. Знали и их родители, друзья, друзья друзей, в конце концов, все жители города, кроме тех, кто этого знать не хотел из принципа. И, конечно же, шпионы империалистических государств. Они тоже не знали. Вначале что-то подозревали, но когда поняли, что это просто “в/ч”, интерес пропал. С другой стороны, ЧК тоже не дремал. Был одно время у нас полотер Янис, из числа вольнонаемных, а потом вдруг исчез. И пошел слух, что выявили его прошлую причастность к айсаргам во времена войны …, мало ли что. Сами будем натирать паркет, спокойнее.
В те времена строевые училища готовили для службы специалистов широкого профиля - вахтенных офицеров. Специализация пришла несколько позже. Поэтому нас обучали всему. И детальное устройство надводных кораблей, и минно-торпедное дело, и артиллерийское, и штурманское, ряд других военных дисциплин. А кроме того - высшая математика, физика, основы марксизма-ленинизма, философия, английский язык и многое другое. А после выпуска - лотерея, кому кем достанется. Каждый из нас мог стать или артиллеристом, или штурманом, иди торпедистом. На нас обрушили тайфун наук и знаний.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
.jpg)
