Для экономии времени и бумаги не буду нагнетать завлекательную таинственность всего этого, а сообщаю подоплёку заинтересованности мною со стороны флагврача сразу. Дело в том, что в описываемые мною времена на флоте, как и во всей стране, бдительность была в особенном почёте. И Евгений Капитонович следовал этой традиции нисколько не меньше других, и даже в чём-то превосходил. И здесь с моей стороны нет ни иронии, ни осуждения. Я тоже был воспитан в неусыпной бдительности и до сих пор уважаю это качество, тем более у людей, наделённых ответственными полномочиями.
Евгений Капитонович давно уже ко мне внимательно присматривался своим чутким отточенным взглядом. И обоснованно. Уж больно часто я впутывался в разные забавные происшествия. Это раз.
Потом юмор и зубоскальство в те времена просто били из меня ключом. Это два.
И при такой вроде легкомысленности я ни к тому, ни к сему увлекался философскими и политическими вопросами. Ещё в училище я имел высокую успеваемость по марксистско-ленинской учебе. Причём этот предмет просто любил. В то время, когда большинство курсантов при конспектировании заданной литературы в основном передирали конспекты друг у друга, лишь бы что-нибудь для отчёта накарябать, я же всегда работал с первоисточниками и писал конспекты так, чтобы они в сжатой форме отражали саму суть этих первоисточников. Интерес у меня вызывали работы В.И.Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» и «Философские тетради». Работу Сталина «Диалектический и исторический материализм» я мог полностью пересказать своими словами. В то время как его работу «Вопросы языкознания» многие понимали с трудом, для меня там все было ясно, как божий день.
Вот «Капитал» Маркса в мою голову никак не хотел влезать, и я его прочитал меньше половины. Так же не дошёл до меня смысл его работы «Восемнадцатое брюмера». Работы Энгельса мне больше были по душе. «Диалектику природы» и «Анти-Дюринг» я перечитал не единожды. Исторические труды Энгельса я тоже внимательно прочитал, но некоторые места их я воспринял с негодованием. Это те места, где неприкрыто высвечивался немецкий национализм, проповедовалось превосходство во всем немецкой нации и чувствовался враждебный настрой к России.
Конечно, такие интересы тогда воспринимались подозрительно в обоих направлениях. Постников, застав как-то меня за конспектированием высказываний античных философов Гераклита, Демокрита и, кажется, Анаксимена предостерёг:
– Смотри, – говорит, – Володя, мозги не вывихни».. И вообще.
Это три.
И вот теперь, когда он застал меня за сочинением сатирического стихотворения, Евгений Капитонович твёрдо решил, не пора ли проверить меня на психическую адекватность. Пока не поздно.
Он жил в циркульном доме, и его соседом и хорошим знакомым был флагманский врач дивизии. Вот он и обратился к нему за помощью. Мол на моей лодке есть один офицер со странностями. Ты, как медик, наверняка разбирающийся в психиатрии, прощупай его в этом направлении под каким-нибудь предлогом. К примеру, скажи, что ты его земляк и хочешь просто поговорить о родных местах. У тебя, ведь, жена родом из Оренбургской области, и ты сам там не раз бывал. Вот тебе и карты в руки. Так они и порешили.
И вскоре я объявился в каюте флагманского врача при санчасти. Я сейчас не помню, ни как его звали, ни как его фамилия, но встречей с ним я был доволен. Он оказался умным и душевным человеком. И интересовался он у меня очень дорогим моей памяти селом Грачёвка, где я прожил с раннего детства до окончания первого класса. Я до сих пор в мельчайших подробностях помню все его улицы и переулки и прекрасные окрестности в радиусе многих километров. Это там я ходил искать, где прячется солнце в конце дня. В её широких речках Ток и Гусевка я научился плавать, как рыба. Там я научился читать, писать и думать, драться и скакать верхом на лошади. Это в тамошнем лесу я познакомился с волчонком и его серьёзной мамой –
Там я падал и в погреб, и в прорубь, и в колодец, там меня засыпал обвалившийся сарай, и меня спасли по наводке моего верного пса Тунгуса. И в результате всех этих захватывающих приключений я остался жив и невредим.
И всё это я рассказывал флагманскому врачу, а он слушал меня с заметным интересом. Как-то незаметно, но вполне объективно на столе появилась стеклянная банка с медицинским спиртом, а немного погодя дежурная медсестра принесла краюху хлеба, пару тараней и несколько солёных огурцов. И наша беседа стала более оживлённой и интересной, так что засиделись мы до полуночи. Сидели бы и дольше, потому что банка была большая и у каждого в запасе было ещё много нерассказанных историй, но обеспокоенная нашей непутёвостью медсестра убедила нас кончать банкет и отправляться по домам.
Чтобы не пошатнуть свой авторитет при случайных встречах со знакомыми, мы вышли через нижнюю проходную и, поддерживая друг друга, побрели через старый Полярный.
Был мороз, но, ни мы его, ни он нас не замечали. Мы вообще никого и ничего не замечали, шли, ведомые каким-то инстинктом и громко пели «По Дону гуляет казак молодой». И каждое слово этой песни приобретало для нас глубокий смысл. Когда мы дошли до Чёртова моста, ведущего в новый Полярный и достигли его середины, то поскользнувшись упали, что в таких ситуациях является делом обычным и нередко случается даже с самыми достойными джентльменами
Поднимаясь в вертикальное положение, мы потеряли ориентировку и повернув по ошибке в обратную сторону вскоре к своему крайнему удивлению вновь оказались в санчасти. Там перепуганной сестре мы, продемонстрировав невероятную сообразительность, объяснили, что вернулись за оставленными спичками. Взяв оные, мы заметили, что в банке есть ещё немного допили её, и в наших мозгах сразу наступило прояснение, сходное со вторым дыханием. Теперь уже, понимая, что все давно спят и никто нам не встретится, пошли кратчайшим путём через главное КПП. Пройдя его мы на пути до циркульного дома успели ещё спеть «Выйду ль я на реченьку, посмотрю на быструю». Потом я довел флагврача до дверей его квартиры, там мы тепло распрощались, и я ушел к себе.
Не знаю, что там он сообщил замполиту о результатах эксперимента, но, думаю он дал результаты утешительные, так как я почувствовал, что Евгений Капитонович больше не считает меня ни психом, ни глубоко затаившимся врагом народа.
О том же свидетельствовало и то, что с начала следующего 1955 года мне уже стали доверять замещение старпома во время различных его отсутствий. С этими делами я справлялся неплохо, тем более, что Василий Андреевич Осягин в сложные моменты приходил мне на помощь. Будучи намного старше меня по возрасту и имея больший опыт службы, он в течение рабочего дня, не моргнув глазом, вёл себя со мной, как младший по должности.
Но когда после моего вечернего доклада командиру о выполнении суточного плана я возвращался в каюту, то там механик, не стесняясь в выражениях, тыкал меня носом в любой, самый мелкий мой промах. Если таковой был. В моей памяти он на всю жизнь остался, как учитель, товарищ и образцовый офицер-подводник.
5.
С лета 1955 года по лето 1956 года я повторно совершил плавание по внутренним водным системам страны, включая Каспийское море. Весной я получил назначение на должность старшего помощника командира новостроящейся ПЛ «С-291», отправил жену с дочкой к тёще на Урал, а сам в составе сформированного экипажа отправился в г. Архангельской области для отработки этого экипажа на тамошней бригаде учебных и строящихся лодок.
Командир ПЛ С-291 Китаев Николай Иванович сразу убыл в отпуск, так что я, не успев ещё освоиться в должности старпома, должен был исполнять и обязанности командира. Задача не из лёгких хотя бы потому, что все члены экипажа были не только с разных лодок, что уже требует немалых усилий для их сплочения в единую команду, но с разных проектов лодок, то есть обученные и воспитанные в разных системах организации службы.
Конечно, в начале всего мне потребовалось в кратчайший срок изучить и сплотить вокруг себя офицеров, нацелить их на решение поставленной задачи и контролировать их повседневную деятельность. Здесь надо мной не было абсолютно никакой опеки и никакой помощи извне не предвиделось, тем более, и замполит был хоть и опытный политработник, но на лодках до этого не плавал. Однако с этой первой задачей я справился быстро.
Как оказалось, все офицеры довольно славные ребята. Я быстро нашёл с ними общий язык и они, не менее быстро, научились понимать меня с полуслова.
После прибытия в Молотовск работа по отработке экипажа, несмотря на недостаточную отлаженность бытовых условий, закипела и пошла ровным темпом без всяких срывов.
Предполагаю, что в качестве фактора поддержки меня в этот ответственный период службы были образы моих прежних сослуживцев и товарищей. Все они: и Олег Линде и Саша Постников и Василий Андреевич Осягин, и Игорь Сосков, как бы незримо, стояли за моей спиной и в трудные минуты помогали мне своими советами. Так ли это или нет, уверенно судить я не могу, но теперешние мои соратники; замполит Белоконь, штурман Молоканов, минёр Кудрин, механик Нелисный и доктор Дунаев вскоре, как я убедился, уверовали в мое должностное лидерство, чётко выполняли все указания, проявляя инициативу и даже изобретательность. На протяжении более чем месячной напряжённой работы не было ни одного случая каких-либо взаимных непониманий и, тем более, трений. Все они были грамотны, общительны и не лишены здорового юмора, что, как я думаю, было одной из главных причин нашего успеха.
Не могу я также припомнить каких либо изъянов серьёзных и среде личного состава, то есть старшин и матросов. Конечно, люди были разные и по характеру и по наклонностям: и способные и отстающие, любознательные и флегматичные, проворные и мешковатые, откровенные и скрытые, весёлые и не очень. Но не было ни корыстных, ленивых или хитрых бестий. Были, конечно, и непредсказуемые чудики вроде Лагнатлукова и Кициненко, о которых я однажды уже упоминал. Но в общей массе все они полюбили своё дело и дружно, не щадя сил, при поддержке друг друга, добивались зримых успехов.
Лодки ещё не было, был только её символ – «С-291», но они уже, как мне кажется, любили её и гордились, что скоро заполнят собой её отсеки и боевые посты. И мое будущее в среде этого коллектива виделось мне тогда безоблачным, каждое утро представая перед командой, я рад был её снова видеть и чувствовал в себе силы для преодоления любых преград.
Но в решительный поворотный момент, когда мы сдавали курсовую задачу № 1 на учебной лодке капитан-лейтенанта Ситарчика и были готовы к отбытию в г.Сормово для принятия от завода своей лодки, вернулся из отпуска настоящий её командир капитан-лейтенант Китаев, и всё стало по-другому. Служба и работа шли так же успешно, даже более быстрыми темпами, но всё это уже происходило как в разных одновременно измерениях.
Сначала мы с замполитом, потом остальные офицеры, и, наконец, вся команда почувствовали на себе тяжёлую руку Николая Ивановича.
Я уже давал однажды его характеристику, сейчас же только освежу несколько его образ. Умный, грамотный, решительный, хладнокровно-невозмутимый, полное воплощение Корабельного устава. Непреклонно справедлив и неумолим настолько, насколько непреклонно справедлив и неумолим Под его неусыпным оком мы все быстро превратились в просто хорошо отрегулированный и смазанный механизм и превращались обратно в обычный человеческий коллектив только, когда Николай Иванович покидал борт корабля.
Помню, как произошла первая моя встреча с ним. Я построил команду, доложил командиру. Он поздоровался с командой, поблагодарил её за успехи, коротко подвёл итоги, продемонстрировав такие знания всех мелочей нашего служебного бытия, будто был с нами всё это время. Потом сжато и одновременно исчерпывающе изложил дальнейший план и убыл в штаб бригады. Была суббота, в казарме и на закреплённой за нами территории шла приборка. По её окончании офицеры собрались в каюте, куда прибыли и мы с замполитом, и – как всегда – в рабочей дружественной обстановке началось обсуждение различных деловых вопросов. И тут прибыл командир. После обычного в таких случаях уставного ритуала, он кратко пообщался со всеми и убыл к себе, приказав мне прибыть к нему через двадцать пять минут.
Закончив все дела, я прибыл к нему через двадцать три минуты, то есть на две минуты раньше. Командир сидел за столом, выслушал мой доклад и сказал, чтобы я приготовился записывать то, что он мне сейчас скажет. Достав из кармана объёмистый блокнот и карандаш я приготовился и в течение более чем получаса записал то, что на протяжении предстоящего времени стало и для меня и для всей команды и библией, и Кораном, и Талмудом, и всем остальным.
Во-первых, он сделал мне замечание за то, что я прибыл к нему не через 25 минут, как он сказал, а через 23.
– Запомни, старпом, – сказал он, – ты должен быть эталоном точности.
Во-вторых, он выразил гневное удивление тому, что в команде в рабочее время много веселья и посторонних, не связанных со службой разговоров. Все должны быть внимательными и сосредоточенными. И звучать в это время должны только команды, приказания и доклады о их выполнении, а также деловые вопросы и краткие ответы на них. Матрос должен обращаться к своему старшине не по имени, а по званию и при этом должен отдавать честь, или, по крайней мере, принимать стойку «смирно». И, тем более, почему вы, старпом, обращаетесь к офицерам тоже не по званию, а по фамилии, и почему в вашем присутствии офицеры улыбаются, а вы ещё и шутки какие-то отпускаете. Запомните, в вашем присутствии офицеры должны или все стоять, или все сидеть, и иметь деловой сосредоточенный вид.
И такие инструктажи примерно пару месяцев непрерывно я получал на каждом докладе командиру по окончании рабочего дня, пока моей волей и нервами служба не была приведена в строжайшее соответствие уставам в понимании Китаева.
Каждый вечер, являясь на доклад о выполнении суточного плана, я представлял таковой на следующий день, и в редких случаях мне не приходилось его переписывать, потому что в нём, кроме названий мероприятий, времени, исполнителей и руководителей должны были точно указываться и средства обеспечения: какие учебники, какие тетради, какие и сколько карандашей, или лопат, или красок, или кистей. И много других пунктов. Часто, ввиду не совсем ясной обстановки, план составлялся в двух, а то и трёх вариантах.
И всякое изменение какого-либо пункта этого плана в процессе его выполнения, замена какого либо мероприятия другим, не учтённым в примечаниях, считалось чуть ли не преступлением.
После Молотовска более двух месяцев мы находились в Сормово, ходили на завод, где изучали лодку в процессе её постройки и решали другие задачи боевой и политической подготовки. Я же вечерами, а иногда и ночами, по указанию Китаева писал задуманное им пособие «Организация службы на ПЛ "С-291". Времени у меня на это хватало, так как по тамошним законам я, как старпом, имел право выйти за пределы части только раз в неделю после вечерней поверки и до подъёма. Такие законы установил командир бригады строящихся лодок Герой Советского Союза капитан 1 ранга Замполит мог быть вне части два раза в неделю, кроме субботы и воскресения. Один раз так же, как старпом, и один раз после окончания рабочего дня до подъёма флага. Командир ПЛ и командиры боевых частей – по три раза в неделю, кроме воскресенья.
Строгий был комбриг. Дежурный по бригаде должен был встречать его по прибытии утром, не далее чем за пять шагов от двери КПП. Если же комбриг успеет пройти хоть на один шаг дальше, то дежурный снимался.
Прежде чем взяться за написание этого пособия, командир дал мне исчерпывающий инструктаж. В этом пособии, которое по окончании насчитывало 627 машинописных листов с большим количеством схем и таблиц, было учтено всё, что должно, когда и как делаться на лодке. Кто где спит, где и сколько умывается, принимает пищу, где и что делает по приборке, во время пожара, затопления, на проворачивании механизмов, при приготовлении лодки к бою и походу, при погрузке боезапаса, продовольствия, при выгрузке и погрузке аккумуляторной батареи и при её зарядке, при погрузке регенерации и её использовании, при погружении лодки и при всплытии, плавании под РДП, во льдах, в штормовую погоду и при плохой видимости, при постановке на якорь и швартовы и снятии с них, при буксировке, при спасении человека, упавшего за борт, при покрасочных работах и работах с открытым огнём.
В этом пособии указывались не только обязанности каждого члена экипажа, но и какие он должен был иметь личные вещи, где и как их хранить, как содержать свою одежду. Были даже указаны признаки и симптомы заболеваний и увечий и что в таких случаях делать до получения медицинской помощи.
В общем, было абсолютно все, кроме действий во время всемирного потопа. Приходилось вчитываться во всякого рода наставления и инструкции и привлекать к участию механика, да и других офицеров. В процессе работы командир тщательно проверял каждую главу, вносил корректуру или требовал переделать. Этот труд был закончен и отпечатан во многих экземплярах, так чтобы он был у каждого офицера и командира отсека.
Спуск лодки на воду проходил торжественно, но для меня он был омрачён взысканием, полученным от комбрига. Перед спуском лодки по традиции были куплены три бутылки шампанского, которые в момент спуска нужно было разбить о форштевень, ахтерштевень и рубку лодки, но в последний момент комбриг это запретил, причём дежурный по бригаде это приказание передал мне, не найдя командира. Я забрал у назначенных для этого лиц бутылки и отдал их доктору на хранение. Когда же лодка заскользила в воду, рабочие завода внезапно выхватили их у него и разбили о лодку.. В результате мне в приказе комбрига было объявлено неполное служебное соответствие за поддержку
Мне это было очень некстати, так как кончался мой кандидатский стаж подготовки в партию и, ввиду чрезвычайно строгой оценки моей вины, моё вступление в партию задержалось на целый год и состоялось по прибытии нас в Полярный. Там меня знали только с лучшей стороны и партийная комиссия не поверила в то, что я законченный мракобес.
Переход из Сормово в Баку прошёл успешно, и так я вторично попал на Каспий, где ходовые испытания проходили напряжённо и приходилось много вертеться. К тому же, благодаря неиссякаемой творческой деятельности Николая Ивановича и его сверхслужебного фанатизма, на лодке непрерывно шла суматоха, как в муравейнике перед дождливой погодой. Под моим личным контролем и при непосредственном участии механика, который вообще из лодки не вылезал, повсюду наносилась немыслимая маркировка всего: от механизмов до гаечных ключей. Маркировались все места на палубе, бортах и переборках где что-либо крепилось и размещалось, ящики ЗИПов, патроны и печки регенерации, водолазные комплекты, вещмешки с личными вещами с указанием, чей это мешок. Во всех отсеках под руководством командиров боевых частей и командиров отсеков хромированию, никелированию и воронению подвергались каждая гайка и каждый шплинт, для чего отсечное имущество по нескольку раз выгружалось и загружалось обратно.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
