Впервые таких начальников я встретил на Севере, а лучше всех таким талантом обладал на мой взгляд командир бригады подводных лодок, базировавшихся в Сайде губе,
В этом я мог убедиться, когда на «С-291» летом 1956 года прибыл из Баку в Полярный. Не помню, по какой причине нас тогда оперативный дежурный направил временно в Сайду губу, в бригаду Лунина. Мы ошвартовались к борту плавбазы, где эта бригада размещалась, и по прошествии некоторого времени по указанию свыше мы, то есть командование лодки: командир Китаев, я и замполит Белоконь, прибыли в каюту комбрига, где командир доложил ему о прибытии и представил нас с замполитом.
Комбриг успел только пожать нам руки, как в каюту вошел его начальник штаба и доложил ему о прибытии вызванных им двух провинившихся лейтенантов. Накануне они изрядно выпили, будучи на берегу в Полярном, и были подобраны спящими возле столовой «Ягодка». Закончить ночёвку им пришлось в комендатуре, а в данный момент они на катере были доставлены на плавбазу…
И вот открывается дверь, и в каюту в сопровождении своих командиров и дежурного по бригаде робко и почти бесшумно как приведения вплывают эти два дорогих гостя с осунувшимися лицами и потухшими взорами. Резко прервав начавшиеся было доклады о прибытии, комбриг Лунин взревел подобно извергающемуся вулкану: «Вот они – наши красавцы! Всем видно?»
И началось такое, что, как говорится, – ни в сказке сказать, ни пером описать.
Голосом грома комбриг обрушивал на их повинные головы слова убийственной характеристики, от которой они сжимались и, казалось, становились все меньше и меньше ростом. Грозен был Лунин невообразимо. Я смотрел на него во все глаза, буквально окаменев от страха и восхищения одновременно и силился вспомнить, кого он мне напоминает. И вспомнил образ древнего богатыря Ильи Муромца. Действительно. И рост высок, и плечи широки, и кулаки с голову тимуровца.
Сейчас невозможно вспомнить всё, что он тогда говорил. Помню только, что под конец, резко приглушив голос, он как бы очнувшись, обвёл всех вопросительным взглядом и вопросил: «Ну что за народ такой пошёл? Ну, я понимаю, хочется иногда человеку выпить. Ну выпей поллитру; ну две; ну три, наконец, если уж так сильно хочется. Но не до такой же степени пить, чтобы трупом лежать. Чтобы вороны в яйца его клевали, а он даже «кыш!» сказать не мог. Очень прошу вас, командиры, накажите этих выкидышей недоделанных своей властью. А, впрочем, может быть, их в овощехранилище наше на денек запереть? Очень уж мух там много. Может передохнут от их перегара?».
И махнул рукой в сторону двери, в которую, как в воронку, быстро всосались все присутствующие, кроме нас троих, которых комбриг остановил жестом. После этого он, как ни в чём не бывало, пригласил нас сесть, разрешил курить и начал спокойно и доброжелательно расспрашивать командира о наших плаваниях, как это принято ещё с времен царя Салтана из Пушкинской сказки: вроде
На что наш командир Китаев обстоятельно отвечал, а мы с замполитом всё ещё остолбеневшие от пережитого сидели как статуи.
Я никогда не был любителем театра. И сейчас таковым не являюсь. Правда, жена несколько раз меня туда затаскивала. Но ни «Аида», ни «Риголетто», ни «Дон Сезар-де-Базан», ни всё остальное, что я там видел, так меня не потрясло и так не восхитило, как то, что я увидел и услышал в каюте комбрига Лунина.
Так что, расставаясь с Полярным, я расставался с многим интересным и поучительным, унося его с собой в своих воспоминаниях.
И вот что я вынес поучительно-познавательного из первых лет своей военно-морской службы на Севере и на подступах к нему.
Есть великая сила, объединяющая, созидающая, воспитывающая и сохраняющая во всех житейских передрягах среди трудностей и всяких лишений. Эта сила есть юмор.
Хотя, как показывает нам беспристрастная жизненная практика, большей выживаемостью обладают и люди далеко не лучшей категории. Не помню, кто, но кто-то не из последних мудрецов, сказал: «Счастливее всех шуты, дураки, сущеглупые и нерадивые, ибо укоров совести они не ведают, призраков и прочей нежити не страшатся, боязнью грядущих бедствий не терзаются, надеждой будущих благ не обольщаются».
Две дороги, казалось бы, к одному очевидному благу. Выбирай. Человек же будучи разумным, должен сообразить, что простое, очевидное, вовсе не есть самое верное. Иначе не для пустяков же вселенная создана.
1.
Сейчас же, возвращаясь в описываемое время, замечу, что тогда мне было не до юмора. Погрузившись в повседневную работу на новой лодке, я был предельно серьёзен, так как увидел много недостатков и в дисциплине, и в организации службы, и в подготовленности личного состава к длительному плаванию. Этого я не мог не заметить, так как прежний командир Китаев научил меня замечать эти вещи. Да и сам я под его тяжёлой рукой стал в какой-то мере им, или его копией.
И в то же время я понимал причину этих недостатков. Ведь лодка длительное время плавала в трудных погодных, в особенности в ледовых условиях, что само по себе изнуряющее. Во время такого плавания, естественно, главное внимание уделяется исключительно несению вахты, а не боевой подготовке и не поддержанию организации службы на должном уровне. И ещё немаловажным фактором является то, что, как не крути, а лодка задачу не выполнила, не достигла намеченной цели, не дошла туда, куда должна была дойти, и вернулась назад. И этот факт, если даже на нем не заострять внимания, все равно влияет на психологический настрой и расхолаживает человека, будь он матросом или офицером.
Можно, понимая это, удариться в сочувствие и соболезнование, но это порочный путь. Тут нужна встряска. И я начал действовать.
Методически я стал добиваться сначала выполнения распорядка дня, потом качества занятий и тренировок, содержание и соблюдение формы одежды, состояние механизмов, порядок в отсеках. Делать это мне было нетрудно, поскольку благодаря выучке, полученной у Китаева, я практически наизусть знал обязанности каждого матроса, старшины и офицера. А главное, во всём этом я был натренирован практически, и демонстрация этой натренированности влияет на того, кого ты обучаешь, ошеломляюще, воспитующе и обучающе. Очень действовало на любого, когда я задавал вопрос к примеру: «Расскажите ваши действия по приготовлению лодки к всплытию». Он отвечал, а я, не заглядывая в его книжку «боевой номер» поправлял его.
Или однажды шли мы в подводном положении на глубине 30 метров. Командир ушёл к себе, я в центральном посту остался главным.
Подхожу к боцману – специалисту 1 класса, несущему вахту на горизонтальных рулях, и обращаюсь к нему: «Боцман, а ты сможешь сейчас управлять рулями с завязанными глазами, если тебе будут сообщать показания глубиномера?» Боцман растерялся и ответил, что, конечно, не сможет.
– Ну давай, – говорю, – завязывай мне глаза. Я буду управлять рулями, а ты говори мне, какая в данный момент глубина и что делает лодка, погружается, или всплывает. И вот я сижу на рулях, а боцман мне периодически сообщает: глубина такая-то, лодка погружается, глубина такая-то, лодка всплывает. И я удерживаю глубину с точностью плюс-минус метр.
Поглазеть на этот цирковой номер собрались все, кто в это время оказался в центральном посту, за исключением гидроакустика. Конечно, боцман был удивлён, а я ему объяснил, что всё очень просто. Нужно только знать, на сколько нужно вращать штурвал, чтобы руль переложить на один градус. Это достигается тренировкой. А куда нарастает дифферент, на нос, или на корму, можно чувствовать собственным телом, в частности напряжением на ту, или иную ногу, что тоже достигается тренировкой. Нужно только ровно сидеть, чтобы колени были под прямым углом и расставлены чуть шире плеч. Единственно нужно, чтобы тебе сообщали изменения глубины по глубиномеру.
Для укрепления организации службы, разговоров недостаточно, и тут один в поле не воин, поэтому я методически и въедливо в этом направлении начал нагружать всех офицеров. Командир Свешников в этих делах предоставил мне полную свободу и практически меня не контролировал. То ли убедился, что я делаю всё добросовестно и в простом контроле не нуждаюсь, то ли это свойственно ему было, являясь чертой характера. Или же потому, что мой предшественник капитан 3 ранга Таубин был довольно опытный старпом и моложе командира был всего на один год.
Конечно, моя чрезмерная требовательность удовольствия экипажу не доставляла, но меня это не тревожило.
И чего я только не вытворял. Однажды я в кубрик привёл к утреннему подъему всех командиров боевых частей, и наглядно им продемонстрировал, что он – этот подъём – проходит не как на боевом корабле, а, скорее, как в специфическом дамском заведении. Я объяснил всем, как нужно правильно играть в эту весёлую игру, заставил команду снова раздеться, заправить обмундирование на тумбочках и улечься в койки.
Для того, чтобы все это мероприятие выглядело не очень уж тягостно, я попросил немного похрапеть кого-нибудь, кто это хорошо умеет делать. После этого снова объявил подъём и запустил секундомер. Получилось уже лучше и веселее. На другой день я это учение повторил, и на этот раз получилось совсем хорошо.
Точно так же я добился аккуратного содержания личных вещей в рундуках и тумбочках, для чего, предварительно лично сам заправил один рундук и одну тумбочку, так что все посмотрели как это делается. Чтобы научить быстро и качественно делать приборку в отсеках, я на одной из больших приборок в трюме центрального поста проделал это сам совместно с механиком, штурманом и доктором. Только для того, чтобы мусор выносить наверх, привлёк одного матроса. Для того, чтобы продемонстрировать качество этой приборки, заставил залезть в трюм всех остальных командиров отсеков и всё там проверить.
На меня косились, за спиной обсуждали, вышучивали, но дело с мёртвой точки сдвинулось. Раньше меня понимать начали матросы и старшины, офицеры же долго ещё дулись. Правда, с механиком Ивановским общий язык все-таки нашелся, а вот штурмана младшего лейтенанта Ленинцева ещё долго при виде меня трясло.
Офицеры ПЛ С-222. Слева направо: штурман Виталий Ленинцев, командир ПЛ Виталий Александрович Свешников, замполит Алексей Лизунов, старпом Александр Таубин (предшественник Щербавских), доктор Василий Аниканов, командир БЧ-3 Николай Цветков, командир торпедной группы Борис Козлов
Развивающуюся конфликтную ситуацию помог ликвидировать замполит Лизунов Алексей Иванович. Он мне понравился с первой встречи. Спокойный, доброжелательный и, в то же время, энергичный и напористый, когда надо. Особым качеством его характера было умение немногословно и чётко изъясняться и внимательно выслушивать собеседника.
Мы с ним почти каждый вечер после службы вели долгие разговоры, рассказывая о своей жизни (обоим было чего рассказать), обменивались мнениями по различным вопросам, и часто убеждались, что мнения и восприятия нами действительности во многом совпадали. Он сразу обратил внимание на мою чрезмерную жёсткость и объяснил, что она не совпадает с моей основной сущностью. В результате общения с ним я начал постепенно меняться, вроде как бы оттаивал, и, наконец стал прежним, отличаясь от прежнего только жизненным опытом.
Однажды я нашёл в себе силы поодиночке вызвать на разговор по душам каждого офицера. Добился от каждого высказать все свои претензии ко мне и постарался объяснить свою позицию. С этого момента климат вокруг меня начал приходить в норму, и наступило полное взаимопонимание. Всё это благодаря Алексею Ивановичу. Вряд ли бы я быстро выкарабкался из той звериной норы, куда был загнан до этого. Кроме всего прочего, Алексей Иванович научил меня критически оценивать себя и снисходительнее относиться к невольным слабостям других. Он до тонкости знал характер каждого офицера, обстоятельства его становления и щедро поделился со мной своими знаниями.
С командиром Свешниковым нормальные отношения у меня сложились сразу, но они были сугубо официальными. Он был умным, характер имел твёрдый, но простой и довольно замкнутый. Вот только дружбу он водил с зелёным змием, правда держался с ним на равных и, не позволял ему брать над собой верх. Но так бывало до тех пор, пока он не встречался с своим закадычным другом – начальником штаба ЭОНовской бригады Ивановым. Тот с упомянутым змием был в более близких отношениям, и вдвоем они Свешникова быстро доводили до угрожающей кондиции.
Однажды проходили мы докование в Росте, где проводилась окончательная техническая подготовка к ледовому плаванию: бронзовые винты были заменены на стальные, и было установлено специальное буксирное устройство. К моменту выхода из дока на лодку прибыл начальник штаба Иванов, который был на каком-то совещании в штабе флота, и решил в Полярный вернуться с нами, а не ждать катера. Они со Свешниковым надолго уединились в каюте и появились на мостике, когда я уже вывел лодку из дока, получив, разумеется, разрешение на это. Вид у обоих был сильно соответствующий, и я начал беспокоиться, чуя неладное. Так оно и случилось. Когда, следуя в Полярный, мы начали приближаться к острову Сальный, который севернее Североморска разделяет Кольский залив на два рукава, они заспорили.
Начальник штаба начал требовать от командира, чтобы он остров обходил слева, что было неверно, Свешников же послал его подальше и скомандовал «Право на борт!». Чтобы, как и положено обойти остров справа. Начальник штаба заявил, что он тут старший, и скомандовал «Лево на борт!». Рулевой, который уже уводил лодку вправо, вынужден был выполнить последнюю команду. И началась совсем не смешная комедия. Рулевой, получая противоречивые команды от двух начальников, совсем растерялся и не знал куда крутить штурвал и, в результате, лодка неумолимо шла на скалистый остров. Положение сложилось – дальше некуда. Я сразу понял, что моё вмешательство в спор двух неадекватных старших начальников не только не спасет положение, но ещё больше его усугубит, так как, окончательно погрузившись в полемику, никто из нас, когда это понадобится, не успеет даже назад отработать.
Предоставленная сама себе, лодка не переползёт через остров, поскольку он довольно велик и высок. В лучшем случае она остановится, уткнувшись носом в берег, расплавляя подшипники гребных валов, а в худшем – развалится на отдельные фрагменты. А потом длительная дискуссия на мостике не будет способствовать сплочению экипажа накануне длительного плавания. Поэтому я выбрал иной путь и, не мешкая ни секунды, претворил его в жизнь. Предупредив рулевого, я перевел управление рулем с мостика в боевую рубку и поставил туда боцмана. Сам остался у верхнего рубочного люка и своевременно давал в рубку команды на руль. Командир и начштаба по-прежнему давали команды рулевому на мостике, тот, разинув в улыбке рот, чётко их дублировал, громко докладывал об исполнении и крутил штурвал в холостую. Нетрезвые начальники всё внимание в основном концентрировали друг на друге, не приглядываясь внимательно к окружающему их, а лодка, управляемая нами с боцманом из боевой рубки,
Потом я вовремя спохватился, сообразив, что в любой момент оппоненты могут заметить, что, несмотря на вращение штурвала на мостике, лодка идёт, не обращая на это внимание и сообразят, наконец, что их дурачат. Надо как-то отвлечь их внимание, и я, лихорадочно думая, как это сделать, быстро придумал. Прервав их препирательство, я, озабоченно глядя в корму, громко сообщил, что бурун за кормой от работы винтов какой-то странный; уж не перепутали ли винты рабочие завода, когда их ставили. Командир и начальник штаба прервали дебаты и тоже начали всматриваться в корму, а потом срочно засобирались идти туда, посмотреть все на месте. Я не ожидал, что они так быстро клюнут на мою удочку и, опасаясь, как бы они не свалились за борт, срочно через боцмана в рубке вызвал наверх механика, как более проворного из офицеров. Минёр Козлов начал бы долго собираться, а штурман Ленинцев обязательно дотошно начал бы интересоваться, чего это его отрывают от прокладки и других работ на карте.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
.jpg)
