12. Прощай, Тихий океан.
В 1969 году вместо допотопных, переделанных из старых транспортов плавбаз у нас уже была современная, специальной постройки плавбаза ПБ-3, на которой команды постоянно не размещались. Вся бригада переселилась во вступившее в строй большое жилое и административное пятиэтажное здание. Там были просторные, хорошо оборудованные кубрики и каюты, бытовые и санитарные помещения, камбуз со столовой и каюткомпанией, санчасть, учебные кабинеты и штабные помещения. Всё быстро менялось и, по моему разумению, не только в лучшую сторону.
Нет сомнения, бытовые условия резко улучшились. Работа штаба, хоть и произошли большие изменения в его составе, осталась на прежнем уровне. Появился штатный офицер по боевой подготовке (планировщик, как у нас он именовался). Им стал откуда-то прибывший бывший мой сослуживец Ленинцев Виталий Николаевич, чему я был очень рад. И штурман он был толковый и такой же толковый из него получился офицер штаба. По моей давней привычке во всём подмечать комическое, не могу и здесь не отметить нечто.
Были на бригаде два довольно тучных человека: новый замкомбрига Тарановский и так же новый флагмех Смирнов. Ленинцева по служебным причинам можно было часто видеть в их компании. И хотя он был крайне худощав, всю эту троицу прозвали «Три толстяка». Юмор тут был в том, что тучности первых двух с избытком хватало и на Ленинцева.
О новом комбриге Белякове ничего особенного сказать не могу. Комбриг как комбриг, только более суховат по сравнению с прежним Кириенко (Владимир Яковлевич). Новый начальник политотдела Едренкин не уступал в грамотности прежнему Воронцову, но был более человечен. Зам.комбрига Тарановский был, как и прежний Зеленцов, порядочный и общительный, но по опыту, конечно, ему уступал. А вот с новым начальником штаба Усовым Александром Арсентьевым мы, командиры лодок не сработались. Прежний Сан Саныч Кодес был мало заметен и вовсе не суетлив, а аскетически суховат, но его цепкий опытный глаз не упускал нас из виду, и мы всегда чувствовали на себе его хоть и твёрдую, даже жёсткую руку но, всё же, открытую и дружескую.
Усов же был слишком педантичен, да и по опыту уступал Кодесу. Был он ещё излишне самолюбив и недоверчив. Вот и не нашёлся у нас с ним общий язык. Мы не пререкались, проявляли подобающее послушание, но наш общий иронично-язвительный протест скрыть было нельзя.
Он ввёл порядок, по которому мы обязаны были являться к нему после подъёма флага с докладом о происшествиях за прошедшую ночь, причём с карточками взысканий и поощрений провинившихся, в которых уже должны фигурировать взыскания за допущенные проступки, будь там не заправленное обмундирование, или медлительность во время подъёма, или уклонение от физзарядки.
Также он оседлал и дежурных по бригаде. Если на утреннем докладе комбригу в журнале дежурного по бригаде не обнаруживалось ни одного замечания, он сразу же попадал в опалу. Чтобы с одной стороны не проштрафиться, а с другой – не отличиться, нужно было накопать три замечания. Тот же, кто ухитрялся найти более десятка замечаний, поощрялся не отходя от кассы. Но таких выдающихся среди нас отродясь не водилось. Все, к неудовольствию начштаба, обнаруживали за ночь ровно по три нарушения
Это была заслуга моего тёзки – Павлыча-второго, сиречь Колесникова Владимира Павловича. Он однажды предложил идею, по которой, чтобы и волки были сыты и овцы целы, каждый вечер до развода согласно графика к заступающему на дежурство по бригаде должны подойти три командира и представить ему по одному замечанию на свою команду. К примеру, один говорит– запиши на меня, что вешалка не заправлена; другой – трап не подметён; третий – лужи в умывальнике. И так на каждое дежурство.
Он же посоветовал завести на каждого члена экипажа по второй, фиктивной карточке взысканий и поощрений, где можно не дрогнувшей рукой в угоду начштаба заносить какое угодно взыскание. Конечно же, это фиктивное взыскание вовсе на наших подчиненных не отражалось, потому что по истечении надобности эта карточка просто уничтожалась. Никакого преступления перед Отчизной мы в этом не усматривали, так как наказывать людей нужно только разобравшись и для пользы дела, а не для того, чтобы кому-то угодить.
Служба шла своей чередой. Хоть и была моя «С-288» изношена дальше некуда как, но отважно преодолевала все морские трудности и верно служила своему экипажу. Весь 1969 год носились мы в треугольнике Магадан – Камчатка – Сахалин. Пришлось мне повыполнять обязанности замкомбрига.
На заводе в Совгавани выходил из ремонта наш тральщик. Вот меня и отправили туда, чтобы довести его домой в Магадан.
Путь лежал через Татарский пролив, по извилистому фарватеру. Мы шли там трое суток, то приближаясь к материку, то к Сахалину. Последние сутки шли с лоцманом, миновали устье Амура, течения тут были большие и запутанные. Потом прошли хорошо знакомые мне Шантарские острова. Минуя главный остров, вспомнил я давнишнего пернатого друга, то ли ястреба, то ли коршуна, который сопровождал тут нас 6 лет назад во время работы с наукой. Невольно я поглядывал в небо, вдруг появится. Но не появился. Возможно его и в живых уже нет, а может и есть, да не разглядел он меня. Тогда-то я на мостике подводной лодки стоял, а теперь на мостике тральщика. Ничего не поделаешь. Такова жизнь, старые друзья периодически уходят. Вот и в Совгавани, где когда-то было у меня много друзей, теперь одного Перминова встретил.
Весной 1970 года планировалось докование во Владивостоке, но перенесли его на осень, так как предстояло ещё поучаствовать в большом учении.
И пришел тот час, когда я в последний раз вышел в океан за линию так знакомых мне Курильских островов. Символичное было это плавание, последнее на Тихом океане. По событиям, сопутствующим ему, оно оказалось похоже на то первое в моей службе, когда я по звёздам и луне вел подводную лодку «М-35» из Одессы в Балаклаву.
Насколько помнится это был июль и учение затевалось далеко в океане. В нем участвовали подводные лодки с Камчатки и из Совгавани, а от нас были назначены 2 лодки. И так как половина наших лодок ещё не оправилась от прошлогоднего ледового побоища, а из остальных часть лодок уже была задействована на другие мероприятия, то этими двумя назначенными были моя и Захаровского.
Вышли мы в урочный час и побежали курсом на пролив Фриза, что между островами Уруп и Итуруп. Впереди лодка Захаровского с комбригом на борту, а за ней моя, сильно израненная, но по-прежнему «Бегущая по волнам». Когда до пролива оставалось полпути, случилось штормовая погода. Наши дырявые цистерны на качке порядком заполнялась и, хочешь не хочешь, но чтобы лодка шла без кренов и дифферентов, пришлось заполнить частично и не дырявые. А это значит, что перешли мы в позиционное положение и начали отставать. Времени же было в обрез, и поэтому начал комбриг посылать в мой адрес семафор за семафором с приказанием увеличить ход. Перешли мы в конце концов на полный ход, а потом и на самый полный.
Любой командир дизельной подводной лодки может себе представить, что такое самый полный ход на лодке в позиционном положении да ещё в штормовую погоду. Наш мостик постоянно заливало водой, и мы шли в сплошном водовороте и брызгах, так что иногда не видели впереди идущую лодку. И всё равно отставали.
Наконец, я не сдержался и на очередной семафор комбрига: «Увеличьте ход, иначе сорвёте выполнение задачи», ответил ему: «Выполнение задачи не сорву, а состязаться с вами в скоростях не могу, так как других ходов у меня уже нет». Больше семафоров не было.
Мы успели. Включились в учение, длившееся почти неделю, и задачу свою выполнили. Получили радио об окончании учения и разрешение возвращаться в базу.
Всплыли ночью, темной, безлунной. Было тихо, только катилась большая зыбь и всё небо было усыпано звёздами. Продули балласт, легли на курс, ведущий к проливу Фриза, перешли на боевую готовность № 2 и пошли.
Получили японский прогноз погоды из которого узнали, что на наш район надвигается циклон. И тут, как по заказу каких-то недобрых сил выходит из строя гирокомпас. На вахте как раз штурман стоял. Он быстро сориентировался, заметил по курсу звезду, невысоко стоящую над горизонтом, и приказал рулевому держать курс на неё, а сам вызвал меня на мостик. Я вышел, похвалил штурмана за оперативность и распорядился подменить его минёром, чтобы он смог гирокомпасом заняться. Штурману велел идти вниз, не дожидаясь смены, а сам остался на мостике. Стоя у переговорной трубы, я услышал интересный разговор в центральном отсеке. Минёр, который уже знал о случившимся, одеваясь в центральном, обратился к спустившемуся с мостика штурману.
– Ким Павлович, у меня для тебя две новости, одна плохая, другая хорошая.
– Плохую я уже знаю, – ответил штурман. – А хорошая какая?
А минёр продолжает: – да, плохую ты уже знаешь, тебе по звёздам вести лодку придётся. А хорошая это та, что звёзд этих на небе до хрена.
И в центральном послышался смех.
Меня услышанное обрадовало и добавило бодрости. Я подумал, что не зря все мы на нашей лодке прошли огни и воды и много прочего повидали. И шторма-то нас трепали, и льды давили, и боевая торпеда в отсеке горела, и дизельный отсек затапливало. И чего только не приключалось, не перечесть.
Знать не напрасно всё это перенесли; закалилась и возмужала команда, раз сейчас в совсем не весёлой обстановке веселиться умеет, шутки шутить умеет. Стало быть и на этот раз продуемся. И продулись, хотя и трудно было.
Гирокомпас в строй ввести не удалось: серьёзная поломка была. На магнитный компас надежды никакой. Мостик-то у нас практически самодельный. После того, как пять лет назад его начисто айсберг снёс, изготовлен он был нашей плавмастерской не из маломагнитной стали, а из обыкновенной. Вот и не удерживаются больше месяца после их определения. Не только курс или пеленг по нему определить нельзя, где восток, а где запад не догадаешься.
И шли мы до начала рассвета, ориентируясь по звездам, а там они одна за другой гаснуть стали под лучами восходящего дневного светила. И ему-то мы обрадоваться не успели, так как прогноз японский сбываться начал. Задул ветер, мгла поползла и тучи набежали. И где там солнце прячется, не разглядеть. Но хоть где запад, куда нам двигаться нужно мы определили на основании того прогноза. По нему следовало, что в нашем районе ветер, когда мы идём на запад должен дуть нам в левый борт на нашем курсовом угле 120 градусов. Я скомандовал перейти на экономический ход и объяснил вахтенному офицеру, как по планшету (круг СМО называется) контролировать курс относительно изменившегося ветра.
Конечно, точность при этом невысока: плюс-минус 5-10 градусов в зависимости от опыта, но и это в наших условиях совсем неплохо. Так и шли, преодолевая начавшийся шторм. Потом получили следующий прогноз погоды и подкорректировали свой курс относительно изменившегося ветра. К концу дня шторм начал стихать, небо на западе несколько расчистилось и ненадолго проглянуло солнце. Определив его азимут на данный момент по астрономическому ежегоднику мы уже точнее скорректировали свой курс. А вскоре на горизонте по носу начали вырастать вершины гор Курильских островов.
Стало совсем легче. Мы же столько здесь плавали, что я чуть не каждый остров буквально в лицо знал. И сейчас я опознал остров Уруп. Теперь только чуть влево подвернуть и как раз в пролив Фриза попадём. Так и сделали, и когда наступила следующая ночь, мы этот пролив прошли. Главное, мы успели запеленговать солнце в момент его захода, и теперь курс свой мы знали с большой точностью.
Войдя в Охотское море, мы легли на созвездие Большой медведицы, так, чтобы Полярная звезда была на нашем курсовом 5-10 градусов правого борта. Определить место астрономическим способом нам не удалось. Звёзд-то было предостаточно, а вот горизонт закрывала мгла, так что продолжали ориентироваться по звёздам визуально.
Но ничего. Получалось даже очень хорошо. Видно, не даром во времена Одиссея по звёздам плавали, а пользоваться какими-то там компасами тогдашним морякам было просто неприлично.
Но дальше подробности расписывать не буду. Однажды, не помню каким по счёту вечером, увидели мы слева по носу остров Спафарьева, стоящий на входе в Тауйскую бухты, а потом справа по носу и маяк Чириков замигал, и скоро под ликующий грохот своих дизелей влетели мы в родную бухту Нагаева.
А потом наступило время прощания с Тихом океаном. Пришел приказ о переводе меня на Балтийский флот. Я сдал дела прибывшему оттуда на мое место сменщику – капитану 2 ранга Козееву и собрался уже отправляться к новому месту службы, но Тихий океан пока ещё меня не отпустил.
Поступила, наконец, команда поставит мою истерзанную стихиями «С-288» в док в городе Владивостоке, а вести её туда было некому. Козеева к этому не допустили, так как он ещё не освоился на новом месте, не проверен был на способность управлять лодкой в таком её состоянии. И некого было с ним послать. Вот меня комбриг и высвистал из дома и попросил чуток задержаться с отлётом на запад, чтобы лодку во Владивосток отвести.
Ну разве мог я в такой момент оставить свою «Бегущую по волнам»?
И я повёл её по давно проторенной дороге, и во время этого плавания море как с цепи сорвалось. До самого пролива Лаперуза стихия буйствовала, будто Тихий океан не мог простить мне то, что я покидаю его. Вот и тряс он меня в сердцах и выкрикивал упрёки в вое ветра и грохоте волн. И я даже порой мысленно отвечал ему: ну, виноват я, виноват. Но лодка-то причём? Она же здесь остается. Разве не видишь, она еле еле на твои волны уже взбирается, совсем вся изранена.
И утих, наконец, океан.
Привёл я лодку во Владивосток и поставил в док на Дальзаводе. Попрощался с экипажем, вернулся самолётом в Магадан, а через несколько дней был уже на другом краю необъятной нашей державы, в городе Рига.
12 Послесловие.
Мне бы не хотелось, чтобы все написанное тут мною, посчиталось мемуарами или, боже упаси, приключенческим романом. Это и не то и не другое. Это просто разговор с собеседниками, из которых одни все то, что я тут написал, сами знают по своему прошлому. И им, возможно, будет интересно всё это вспомнить и вновь пережить А другие, которые такой жизнью не жили и о нас подводниках судят по плакатным образам и случайным сведениям, поймут, что мы такие же люди, как они, но только дорога, которая выбрала нас для странствия по ней, поставила нас в другие, не всякому посильные условия. А свой личный путь в обсуждаемом времени я рассказал для достоверности. И поэтому о всём здесь написанном нельзя сказать, что речь ведётся обо мне – капитане 2 ранга Щербавских В.П.
Я, хоть и центральная составляющая этих конкретных событий, но всего лишь составляющая – частица целого. Вокруг меня всегда был экипаж – сплочённая группа из полсотни индивидуальностей, прошедших свои жизненные школы, воспитанные своими укладами, объединенные в единое целое воинскими уставами и сложившимися традициями.
И это ещё не всё. Есть ещё один немаловажный элемент, забыть о котором недопустимо. Это средняя дизельная лодка «С-288», рождённая в цехах завода «Красное Сормово». В её стальном корпусе мы были единой силой, способной совершать то, что совершали. Без неё мы были бы чем и кем угодно, но не этим, а другим. Мы могли бы быть и бригадой лесорубов и ансамблем песни и пляски, или просто паломниками к святым местам. Или каждый самим собой. С ней же мы были хоть и малым, но всё-таки отдельным этапом многолетней истории развития российского подводного флота.
Это она сделала нас единой семьёй, в которой мы, как домочадцы, делали наше общее будничное дело, приходя, когда нужно, друг другу на помощь, сопереживая в неудачах и удачах. Это она была нам надёжной защитой от бесстрастно свирепых ветров и волн, жары и холода. Это она выносила нас из тёмных глубин к свету, солнцу и жизни своими могучими моторами.
А мы, как её живые механизмы и приборы, наделенные разумом, совестью и всевозможными умениями, вселяли в неё способность служить своему предназначению..
И нельзя её упрекнуть, что не до конца свое назначение выполнила, что нет на её счету утопленных кораблей и загубленных душ, потому, что это категория того, что вершится не по желаниям, а по неотвратимой необходимости. Тогда такой необходимости не было. И пусть так будет всегда.
И это ещё не всё. Есть ещё один, самый главный элемент, объединяющий и объясняющий всё уже названное. Это время. Время такое было. Исключительно верно сказано: «Каждому времени – свои песни».
Капитан 2 ранга в отставке ЩЕРБАВСКИХ Владимир Павлович
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
