На завершающем этапе Великой Отечественной войны в Вооружённых Силах СССР была введена парадная форма в виде мундиров, просуществовавшая нескольких лет. Для нас парадная форма состояла также из двубортного мундира тонкого высокого качества чёрного сукна со стоячим воротником и двумя рядами пуговиц светло-желтого цвета с изображением якоря и брюками также тонкого чёрного сукна. Погоны на мундире с вышитыми жёлтыми нитками буквой «Н» были большие по всему плечу и пришиты фабричным способом. Поясной ремень предусматривалось носить поверх мундира. Парадная форма выглядела, на мой взгляд, очень красиво.
Нахимовцы РНВМУ в парадной форме. (Из фотоархива нахимовца Артура Кондакова).
Одевать её нам приходилось крайне редко только по торжественным дням и традиционным праздникам. Но когда парадную форму отменили, то мундиры мы стали носить повседневно как рабочую одежду обычно зимой в течение нескольких лет, но так, кажется, полностью и не износили.
«МАМА, Я ВИДЕЛ СТАЛИНА...»
«Парадным маршем
Строй идёт за строем,
И салютуют палаши искрясь,
И золотится солнечной красою
У генералов на фуражках вязь.
Москва родная флагами алеет,
И Сталин улыбается полкам,
Наш путь проходит мимо мавзолея,
А дальше в море – к волнам и ветрам».
Автор нахимовец Лёва Окунь. 1949 год.
Под таким заголовком в «Пионерской правде» была опубликована большая почти на всю полосу газеты статья, которую написал «питон» нашей роты, начинающий поэт, писатель и литератор Лёва Окунь личность среди нас неординарная и, даже можно сказать, легендарная. Его статья, содержащая очень пылкие, горячие, эмоциональные и, что самое главное, весьма верноподданнические слова, прославила Лёву не только в училище, но и за его пределами.
Но, пожалуй, эта, слащавая писанина, как он надеялся, станет ему надёжной индульгенцией для решения своих личных устремлений для реализации планов на будущую литературную жизнь.
Лёва Окунь являлся ленинградским блокадником, был на два-три года старше и выше ростом большинства одноклассников, но среди таких же «питонов», переживших военную блокаду и эвакуацию, как Ободков, Полковников, Думбре, Лебедев, Китаев, Шаробурко и других из первого взвода, ничем не выделялся. В индивидуальном отношении с каждым учебным годом он постепенно сам стал себя отдалять от коллектива. Едва-едва появившаяся литературная популярность, как гнилой постепенно подтачивала его изнутри, заставляя менять убеждения, взгляды и планы на дальнейшую службу морского офицера-подводника, на которую нас целенаправленно готовили.
До поры до времени Лёва был в авторитете среди «питонов», уважаем командованием училища и на первых порах был назначен старостой класса. Он писал стихи, пьесы, рассказы, некоторые из них даже публиковались в газетах и журналах. Помню, одна его пьеса-памфлет, разоблачавшая агрессивную сущность американского империализма, была разыграна на сцене училища нашей самодеятельностью на ротном вечере, а потом неоднократно повторялась на других мероприятиях.
В республиканской газете «Советская молодёжь» от 2 октября 1949 года была опубликована статья «Интересная встреча» о посещении нахимовского училища народным писателем Латвии, лауреатом Сталинской премии . На встрече с писателем обсуждался его новый роман «Буря».
Нахимовец Лёва Окунь, выступая на встрече, с огромным энтузиазмом заявил, что, вступая в самостоятельную жизнь, советские юноши и девушки ищут и находят любимых героев в лучших произведениях советской литературы. Для многих из нас настоящим героем стал Андрей Силениек, коммунист, подпольщик, верный сын латышского народа.
Каждую нашу поездку в Москву для участия в военных парадах он использовал в своих личных устремлениях с далеко идущими целями, добиваясь аудиенций с кем-либо из весьма известных тогда наших поэтов и писателей. Лёва с большим интересом в очередной раз рассказывал с какими ухищрениями ему удавалось встретиться, как правило, в непосредственной домашней обстановке с детским поэтом добродушным и весёлым, но болезненным на вид С.Я.Маршаком (1887-1964); с автором «Дяди Стёпы», многих других детских стихов и соавтором вместе с Г.А.Эль-Регистаном к словам первого Гимна СССР важным и недоступным, сухопарым и заикающимся С.В.Михалковым (1913-2009); с писателем и поэтом, автором широко известных поэм «Страна Муравия» и «Василий Тёркин» озабоченным и вечно занятым (1910-1971).
Александр Твардовский. Портрет работы художника Ильи Бройдо.
К известным писателям Лёва ходил не с пустыми руками, а показывал им свои литературные сочинения. Вот, к примеру, ещё одно стихотворение Лёвы Окуня, которое, на мой взгляд, весьма содержательно и даже очень патриотично:
«Я стал нахимовцем».
«В тревожную ночь, проскочив через мины,
Торпедой фашистам приблизив конец,
Погибла в сражении субмарина,
Которой командовал мой отец.
Но если в бою погибает воин,
Шлют пополненье. Обычай один:
Когда отец выходит из строя,
Место в строю занимает сын!
Высокой радостью день отмечен:
Я стал нахимовцем, моряком.
Мне океан обнимает плечи
Синим флотским воротничком».
Преодолевая все заградительные препоны в виде сторожей, секретарей и ещё не очень тогда глухой охраны, Лёва настойчиво аргументировал свои желания добиться конфиденциальной беседы с целью показать мэтрам свои литературные опусы и заручиться поддержкой в виде письменных рекомендаций в его неоспоримом таланте к литературной деятельности. Ну, разве можно было отмахнуться или оставить без отеческого внимания настойчивого нахимовца, хотя и юного, но энергичного, пробивного, и, возможно, будущего литературного гения? Лёве назначали время приёма, терпеливо знакомились с его творчеством, выслушивали просьбы, наставительно беседовали и даже давали письменные рекомендации, отмечая как недостатки, так и давая пожелания на возможный будущий поэтический успех.
Больше всего Лёва гордился тем, что ему удалось пробиться к самому К.М.Симонову (1915-1971), наиболее популярному и любимому поэту, чьи стихи тогда были практически на слуху каждого: и молодого, и пожилого, и военного, и гражданского, и мужчины, и женщины.
Лёва, помню, красочно и заинтересованно рассказывал, как он проник в семью Симоновых и живьём увидел в непосредственной домашней обстановке очаровательную актрису Валентину Серову, сидящую на диване, поджав ноги, и Константина Симонова, который расположился вблизи жены верхом на стуле, опираясь руками на его спинку. Они о чём-то оживлённо беседовали и, как запомнил Лёва, с лица Серовой не сходила прекрасная и хорошо всем знакомая по фильмам улыбка, а Симонов, оказавшись спиной к вошедшему, более чем энергично продолжал давно начатый разговор, в котором звучала какая-то досада или обида, от чего буква «Р» в его словах ещё более глиссировала. Наконец, Серова подозвала к себе маленького сына Алёшу, игравшего тут же рядом, и они перешли в другую комнату.
Рассказывая об этом событии, Лёва вожделенно мечтал, что, когда он повзрослеет, непременно взлетит на литературный олимп и станет известным поэтом, тогда обязательно женится на артистке, сыгравшей девочку-дрессировщицу Лидочку в фильме «Слон и верёвочка» (1946), а затем прилежную школьницу Марусю из кинофильма «Первоклассница» (1948), Наташе Защипиной, которая к тому времени, без всяких сомнений, тоже станет популярнейшей кинозвездой.
Однако грандиозные планы Лёвы оказались эфемерны, как и построение коммунизма в отдельно взятой стране.
Лёва Окунь твёрдо и решительно заявил, что в Высшем Военно-морском училище подводного плавания он обучаться не намерен и офицером-подводником никогда не будет. Путь его лежит только в Литературный институт имени А.М.Горького, куда его непременно примут при наличии веских и убедительных рекомендаций известнейших писателей и поэтов. Никакие убеждения командования и политического отдела не действовали. Конфликт разразился не шуточный. Командование училища (начальником училища к тому времени вместо Безпальчева стал Цветков) никоим образом не хотело принимать во внимание просьбы Лёвы. Хотя с другими нахимовцами поступили иначе. Так, например, с пониманием сложившейся ситуации, Игоря Яковлева и Володю Ханженкова по рекомендации от училища направили в трудно доступный для большинства Московский институт международных отношений. Правда, их преимущество было в том, что они окончили училище с золотыми медалями. Это давало право выбора военного училища для продолжения учёбы, но не гражданского института. Ведь такой выбор сделали другие наши медалисты, например, Толя Швыгин решил продолжить обучение в Высшем Военно-морском училище имени М.В.Фрунзе, а Высшее Военно-морское инженерное училище имени Ф.Э.Дзержинского выбрал Коля Лавренчук, ставший в последствии профессором.
С Лёвой, первым нашим борцом, как он считал, за справедливость и за право иметь личное мнение, на мой взгляд, жестоко расправились: сначала исключили из комсомола, а затем вообще выгнали из училища, не предоставив даже возможности закончить десять классов и получить аттестат зрелости.
Приблизительно, через десять лет после этих событий, мне довелось быть в Ленинграде (я тогда, находясь в звании старшего лейтенанта, учился на офицерских курсах при ВВМУРЭ имени А.С.Попова). Однажды на Невском проспекте я повстречался с Лёвой, мы узнали друг друга, и он совершенно для меня бесцеремонно вместо приветствия с полувопросительным возгласом: «Всё ещё служишь?» сдёрнул с меня фуражку в злорадной надежде увидеть мою голову, облезлую от радиации. Убедившись, что с головой у меня всё в порядке, он разочарованно обмяк, даже как-то по-стариковски ссутулился и показался не таким рослым, как прежде. Я не обиделся на его действия, а даже наоборот, мне стало как-то неловко за Лёву. Мне, однако, интересно было спросить о его успехах на литературном поприще. Он замялся, и с большой неохотой и даже с нескрываемой обидой отвечал на мои вопросы. Встреча была очень непродолжительной: по его торопливому поведению чувствовалось, что он тяготится рассказывать, как раньше, витиевато, складно, образно, забавно и интересно. Тем не менее, я узнал, что на получение аттестата зрелости у него ушло почти два года. Литературный институт закончил весьма прилично, но в последнее время, с сожалением заметил Лёва, музы Евтория и Каллиопа, Талия и Эрато слишком редко посещают его когда-то богатое воображение, поэтому вместо панегирических и любовных стихов, одических и эпических поэм он переключился на написание едких критических рецензий и разоблачительных статей.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
