Здесь надо дать пояснения. В самом центре Севастополя рядом с красивейшим Приморским бульваром располагалась Водная станция, на втором этаже которой проходили танцевальные вечера.
Так вот, несколько самых смелых и активных кандидатов нашей роты (сейчас фамилии их уже забылись), у которых возникли страстные желания посетить этот объект, стали меня уговаривать, чтобы под моим курсантским прикрытием, мы самовольно в ближайший выходной отправились в город на эту самую «веранду», будь она неладна, где бы они смогли хоть как-то расслабиться, отвлечься и размагнититься, пообщавшись в обществе с местными красавицами. Для меня такое необычное предложение было неожиданно и, по правде сказать, нежелательно для реализации. Мне абсолютно не хотелось начинать свою курсантскую службу с грубого нарушения дисциплины. Дело в том, что за все шесть лет учёбы в Риге, являясь нахимовцем, я не совершил ни одной самоволки, да такой необходимости у меня не возникало. Там со мной происходили другие необдуманные казусы, из которых приходилось выкручиваться с определёнными переживаниями. А тут предложение на заранее продуманное и спланированное групповое дисциплинарное нарушение, наказание за которое может последовать, несомненно, в несколько раз строже. Для меня это было ясно, как непреложный факт, что Солнце восходит на Востоке, в чём я пытался убедить не знающих удержу инициаторов этого авантюрного плана. Все мои сомнения, что я к тому же ещё не ориентируюсь в городских улицах, не знаком с расписанием движения автобусов, да и расположение этой злополучной «веранды» мне тоже не известно, априорно отвергались моими бравурными оппонентами: все доводы были тщетны.
Вечером, в очередной ближайший выходной, как только стемнело, а на юге вечерние сумерки короткие, что для меня было тоже непривычно, группа самовольщиков, состоящая из нескольких кандидатов в курсанты в рабочей одежде и бескозырках без ленточек во главе с курсантом первого курса, как при преодолении полосы препятствий, без труда перемахнув через кирпичную стену училищного забора, отправилась в город-герой Севастополь искать приключения.
Доехав бесплатно на автобусе № 8 до центра города, команда «призывников», как могло показаться со стороны, беспрепятственно и, не обращая на себя повышенного внимания, бодро прошагала по Большой Морской и улице Нахимова до Приморского бульвара, где уже была слышна вожделенная музыка. Молодые, но слегка заскорузлые, зачерствевшие и скованные многонедельной железобетонной строевой подготовкой и беспросветными строжайшими дисциплинарными требованиями, юношеские сердца под влиянием доносившихся с «веранды» зовущих к радостному наслаждению звуков танцевальной музыки стремительно таяли и, расплываясь в предчувствии сладострастной нежности, были готовы тут же расстелиться, пресмыкаться и раболепствовать любой женской прихоти.
Но на пути такой близкой и радостной цели встали неприступные контролёрши, требовавшие входных билетов стоимостью всего-то по 50 копеек с каждого, но к всеобщему разочарованию такой огромной суммы денег ни у кого не оказалось. Что же делать? Не отступать же на исходные позиции, когда до намеченного рубежа осталось всего каких-то несколько десятков метров?
Только непреклонным, находчивым и смелым сопутствует успех! Кто-то предложил, дескать, надо зайти с «тыла», преодолеть заграждения в виде забора и, без всяких денежных расходов можно будет оказаться на танцевальной площадке. Такое необдуманное предложение, которое не учитывало местных условий и знаний обстановки, показалось для всех легко осуществимым. Забором, однако, оказалась сплошная кирпичная двухметровая стена, которая при спокойном и рассудительном мышлении могла служить предупреждением, что танцевальные площадки не имеют столь монументальных ограждений. Может быть, подумалось, только в Севастополе подобным образом ведут борьбу с безбилетниками? Без особого труда, преодолев первый бастион, чему способствовала хорошая спортивная подготовка, группа охотников до острых ощущений очутилась в небольшом пустынном дворике, с противоположной стороны которого оказалась очередная преграда - такая же сплошная стена. Что за наваждение? Для нас это было полной неожиданностью! Группа «смельчаков», не растерявшись, перебежками бросилась к очередному каменному препятствию. Казалось, вот ещё один прыжок, и мы достигнем цели! Но не тут-то было!
Вдруг откуда-то сверху послышалось, как-то не по-уставному, громкое и грозное предупреждение:
Стоять на месте!
Наша группа самовольщиков, в одно мгновение превратившихся в «диверсантов», бросилась врассыпную: кто назад, к только что преодолённой стене, кто вперёд для взятия новой преграды. Моментально последовали новые угрозы:
Стой! Стрелять буду!
Ничего себе, Пришлось остановиться, замереть и не шевелиться. Послышались ещё какие-то команды, требовавшие прибыть к месту происшествий разводящего, а также «караул в ружьё». Послышался топот бегущих людей, раздались голоса чётких команд, дворик осветился ярким лучом прожектора. В проёме каменного забора открылась, освещаемая изнутри, дверь, из которой с винтовками в руках выбежали несколько матросов, которые стали стаскивать со стен тех, кто пытался через них перелезть, собирая нас в середине дворика и, не стесняясь, видимо, для порядка раз-другой крепко приложиться прикладом. Через некоторое время из этой двери появился среднего роста моряк в звании старшины 1-ой статьи с пистолетом, кобура которого раскачивалась около правого колена в такт его неторопливому движению в нашу сторону. Подойдя вплотную к нам, сгрудившимся вместе, как стадо беспризорных и дрожащих от страха баранов перед нападением стаи голодных волков, старшина 1-ой статьи, вероятней всего, выполнявший обязанности разводящего, небрежно произвёл внешний осмотр. Не заметив ничего подозрительного, как-то нехотя, как будто бы такие происшествия происходят здесь чуть ли не повседневно, поинтересовался, обращаясь ко мне, с какой целью лезли через забор.
Уняв первое волнение, я стал отвечать, что таким способом хотели пробраться без билетов на танцевальную площадку. Разводящий, не дослушав полностью моё объяснение, решительно заявил, чтобы я всё подробно рассказал начальнику караула, и приказал матросам сопроводить нас в караульное помещение. Под конвоем мы вышли через открытую дверь в заборе и оказались вблизи какого-то здания. Спустившись в полуподвальное помещение, прошли по длинному коридору в небольшую комнату, являвшуюся, по всей вероятности, караульным помещением. За столом сидел молоденький лейтенант, который даже не встал со своего места и, не осматривая нас, ограничился несколькими наводящими и уточняющими вопросами. Лейтенант опрашивал только меня. Посчитав, что темнить тут незачем, я откровенно признался о нашем желании попасть на танцы, для чего совершили самовольную отлучку из училища, а из-за отсутствия денег решили проникнуть на «веранду» путём преодоления не подозревая о возможных последствиях.
Удостоверившись, что мой курсантский военный билет в порядке, и поверив на слово, что остальные самовольщики, являются кандидатами в курсанты, но пока ещё не имеют документов, удостоверяющих их личности, лейтенант принял решение оставить всё на вербальном уровне: записей никаких не производить и в комендатуру нас не сдавать. Такой гуманный, чрезмерно мягкий и, как мне показалось, даже принятый с неподдельным сочувствием вердикт можно было расценить, как факт некоторой корпоративной солидарности, поскольку, если судить по его словам, он - недавний выпускник Черноморского училища. В заключение разбирательства, лейтенант, заслуженно обозвав нас зелёными салагами, по-дружески посоветовал больше не совершать необдуманных поступков, последствия которых могут быть непредсказуемы, и приказал караульным вывести нас на улицу для самостоятельного следования в училище. В сопровождении караульного мы прошли длинными коридорами, поднялись по небольшой лестнице и оказались около часового у главного входа в здание. Часовой и караульный обменялись какими-то фразами, после чего нам разрешили выйти через главный вход и мы оказались на большой и широкой городской площади.
Совершенно понятно, что при других обстоятельствах, сидеть бы нам пришлось по десять суток в казематах севастопольской гарнизонной гауптвахты, которая славилась своим бесчеловечным и жестоким обращением с арестованными со стороны бешенных, звероподобных и беспощадных охранников, выдрессированных грубым и безжалостным комендантом в звании майора с райской непорочной фамилией Голубь. В итоге после отсидки определённого срока в комендатуре должно было бы последовать непременное отчисление из училища. И тогда, прощай навеки заветная мечта о морской офицерской службе.
Оказавшись на свободе, я не чувствовал морального удовлетворения и душевного спокойствия от того, что всё закончилось без серьёзных последствий. Ощущение полнейшего афронта, глубочайшего посрамления, как будто мокрого и гадкого вытащили из выгребной ямы, взбудоражило всё моё существо и я, не сдерживаясь, с гневом обрушился на своих малоопытных соучастников, которые тоже, судя по всему, переживали случившееся, и им было тоже не сладко:
- Ну что, придурки?.. Натанцевались, наобжимались, размагнитились, навеселились?..
Помнится, я ещё добавлял более крепкие словечки, но, в сущности, я понимал, что тоже был виноват и, вероятней всего, в большей степени в том, что, возглавив группу бестолковых авантюристов и несведущих самовольщиков, сознательно лёг на этот ошибочный курс, который вёл к неминуемой опасности.
Обратный путь в училище наша группа беглецов, испытывая горечь разочарования в своих несбывшихся намерениях, совершила молча, скорбно, спокойно и без взаимных обид и препирательств. В течение последующих лет учёбы у меня не возникало необходимости бегать в самовольные отлучки, даже тогда, когда вдруг неожиданно по училищу объявлялся карантин на продолжительный срок.
Пожалуй, надо разъяснить, на какой столь охраняемый объект, находящийся в центре города, мы нарвались. Вот, настоящий образец, показывающий незнание обстановки. Оказывается, как позднее выяснилось, это было здание штаба Черноморского флота, располагавшееся в тот период в самом развесёлом и бойком месте: рядом с Приморским бульваром, вблизи с Графской пристанью, городским пляжем, танцевальной «верандой», ресторанами, кафе и другими местами массового отдыха севастопольцев.
Упомянув, как бы невзначай, слово карантин, вспоминаю, что для Черноморского училища, во всяком случае, того времени это слово имело весьма широкое и объёмное значение. Карантин мог быть объявлен как непосредственно в училище, так и в гарнизоне, в период действия которого прекращались всякие увольнения и другие виды общения с гражданским населением. В летний и осенний периоды причиной для объявления карантина любой продолжительности являлось появление у курсантов училища или у военнослужащих севастопольского гарнизона фактов массовой диареи, вследствие, как правило, несоблюдения элементарных санитарных норм. В зимний и весенний периоды удобно было объявить о введении карантина по причине простудных заболеваний.
Никто и никогда, на мой взгляд, не определял каков процент заболевших из общего числа личного состава даёт право объявить карантин. Дело, порой, доходило до позорных и оскорбительных случаев. Так, например, однажды я узнал о возмутительном факте, который, наверное, в фашистских лагерях не применялся, когда роту кандидатов в курсанты строем завели на бруствер окопа, что в северной стороне территории училища, и разместили в шаге друг от друга, заставили снять штаны и присесть, а затем по чёткой и конкретной команде: «Всем срать!» потребовали отправлять естественные надобности. Доблестный сержант обходил каждого и, внимательно всматриваясь в обнаруженные экскременты на дне окопа, тут же выявлял по своему усмотрению возможных носителей инфекции, в список которых, как злостные нарушители, попадали и те, у которых отсутствовали результаты унизительного для человеческого достоинства эксперимента.
По правде сказать, при отсутствии в те годы постоянного и регулярного водоснабжения, санитарные узлы и туалеты в спальных помещениях и учебных корпусах практически не функционировали. Вода подавалась на непродолжительный срок только утром и вечером для умывания и приборки. Все удобства находились на территории в значительном удалении от зданий и представляли собой деревянные огромных размеров сооружения вокруг которых не только летали тысячи породистых, разного типа и размера диких сородичей дрозофил, но и в расстоянии нескольких десятков метров распространялся удушливый запах карболки и хлорки. Особенно это было невыносимо переносить в знойное, летнее время.
Если не принимать во внимание некоторых житейских неудобств временного характера, омрачающих бытовое существование, то территория училища и сравнительно недавно построенный комплекс зданий учебных корпусов, прекрасного жилого каменного трехэтажного помещения, великолепной столовой с красивым фасадом, санитарной части с лазаретом на несколько десятков коек, банно-прачечным комплексом и другими вспомогательными и складскими сооружениями являла собой образцово-показательный пример специализированного военного учебного заведения. Планировалось в ближайшие годы также построить здания клуба и спортивного зала. Но мне уже не пришлось быть свидетелем этих грандиозных свершений.
Курсанты училища в период частых субботников и воскресников принимали активное участие по благоустройству и озеленению территории. Помню, что мною лично был высажен не один десяток деревьев разных пород, за которыми на первых порах приходилось смотреть и заботиться, чтобы они прижились на каменистой земле и не пересохли от знойной, летней жары. Полагаю, что в настоящее время обширная территория нашего бывшего училища представляет собой настоящий дендрарий. Было бы жаль, если это не так.
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
