В новой для себя ипостаси, необычной, интересной, непредсказуемой, не всегда по достоинству оцененной, порой связанной с риском и разочарованием, сопряжённой с поддержкой истинных и надёжных друзей, с обманом, подставой, хитростью и шельмованием недоброжелателей из числа бывших сослуживцев и коллег, я прослужил ровно двадцать лет. Но это уже совсем другая история, другие события, другие факты и даже, возможно, другой взгляд на жизнь.
14. Академия
Во время своего обучения в Военно-Дипломатической Академии Советской Армии, которое совпало с периодом усиления «холодной войны», резким противостоянием с США – главным субъектом нагнетания и обострения международной обстановки в мире, и глубоким ухудшением отношений с Китаем, только тогда волею судьбы и обстоятельств у меня появилось реальное представление о подлинной военной разведке. Только тогда пришло бесповоротное понимание глубокого по внутреннему содержанию понятия «военная разведка» и я только тогда по настоящему осознал, что основой её являлась, является и будет являться агентурная разведка. И если я оказался в её рядах, то это большая ответственность, которую надо оправдать своими делами.
В подтверждение этой мысли мне бы хотелось привести ответ генерала армии П.И.Ивашутина на вопрос корреспондента газеты «Красная Звезда», который звучал приблизительно так:
С вашим назначением на должность начальника ГРУ в военной разведке значительное внимание стало уделяться развитию технических средств разведки. А что происходило с агентурной разведкой?
Подумав, генерал армии сказал:
Мы достаточно внимания уделяли и той, и другой разведке. Просто я не могу вам широко рассказывать о деятельности агентурной разведки, не имею права...
Добродушно улыбнувшись, он добавил:
«Кухня» эта и сегодня закрыта для публичной дискуссии. Но могу сказать, что любая, даже самая совершенная техника не сможет добыть тех секретных материалов, которые в состоянии получить разведчик-профессионал. был и остается в разведке на первом месте...
Некоторые рассуждения ознакомительного характера на общую тему о разведке мною были уже сделаны в предыдущих главах и, естественно, ещё раз к этому возвращаться не имеет никакой надобности.
Здесь и сейчас мне бы хотелось остановиться на тех чувствах, ощущениях, которые в психологическом плане возникали на первых порах учёбы в Академии при абсолютно не известных мне ранее многих совокупных условиях. Совершенно новые понятия, новые представления, даже какие-то особенные взаимоотношения между слушателями и сотрудниками – всё было как-то не так, как в строевой воинской части.
Начну, пожалуй, с того, что все мы, слушатели, оставались военнослужащими, офицерами в своих воинских званиях, продолжали получать ежемесячное денежное содержание по должности прежней службы. Вместе с тем, мы по поведению, в беседах и разговорах между собой и во взаимоотношениях со своими преподавателями, наставниками, руководителями курса и факультета обращались по имени и отчеству, выдерживая, конечно, определённую субординацию, подчёркивая при этом свою цивильность и принадлежность к штатским лицам.
Такому перевоплощению, если можно так сказать, способствовало и то, что за несколько дней до начала учебного процесса нам, всем слушателям нового набора, выдали гражданскую одежду, произведя соответствующий перерасчёт согласно нормам выдачи воинской формы по вещевому аттестату. Больше того, нам объявили, чтобы мы всю военную форму, имеющуюся в наличии дома, сдали на склад, на весь период обучения. Так уж получилось, что с того времени я в течение последующих двадцати лет воинской службы больше никогда не носил привлекательную для меня и красивую военно-морскую форму. Правда, были три случая за эти годы, когда приходилось выпрашивать у кого-нибудь из знакомых, чтобы сфотографироваться для личного дела после присвоения очередного воинского звания.
Если новую обстановку можно было принять за внешний антураж, к которому, надо сказать, мы привыкли достаточно быстро и без особых проблем, то войти с полным пониманием в существо преподаваемых нам учебных дисциплин, которые, оглушив сознание своей новизной и необычностью, навалились буквально с первого дня занятий, было достаточно сложно и непривычно. Говорю только со своих позиций. Возможно, кому-то это казалось пустяшным делом, даже не воспринималось всерьёз, как какая-то
Кстати, к слову, - - Дети разучились играть. И это свидетельствует об убожестве текущих дней и рождает тревогу за будущее.
Честно скажу, что мне с первой же лекции по специальной подготовке, хотя я, прослужив в частях разведки почти десять лет, уже считал себя достаточно подготовленным, тогда вдруг всё показалось необыкновенно серьёзным, необычайно захватывающим, принципиально важным, чрезвычайно ответственным. Совершенно стало ясно, что, оставаясь внешне прежним добродушным, спокойным, рассудительным, даже, возможно, в некоторых моментах, наивным, как и прежде, человеком, я должен был приобретать новые знания и качества, необходимые для выполнения будущих обязанностей. Возможно, если хотите знать, даже во многом поменять философию своих взглядов. Так оно и получилось. Мои взгляды и интересы за три года учёбы значительно расширились, углубились и приобрели разносторонность. К оценке любого события или факта я теперь старался подойти, избегая огульных, поверхностных, бездоказательных утверждений. Надо сказать, что такой подход, стремление иметь своё мнение я сохранил и по сей день, что, порой, к моему удивлению, не всем нравится. Что очень важно, как мне кажется, я научился признавать свои ошибки, если они доказуемы.
В ходе учебного процесса любая недоработка, условность или оплошность могла послужить темой для разбора на итоговом занятии и вызвать неодобрительное замечание руководителя. И это было правильно: мы ещё только учились, не всё знали, не всё понимали, как надо. Конечно, было обидно, неудобно перед сокурсниками, но предоставлялась, однако, возможность в следующий раз исправиться и выполнить новое задание лучше и качественнее. А как будет на практике, в реальности? Никто, никогда не смог бы нам сказать, да и не пытались этого сделать. Мне думается, что мы такие разные, каждый со своим армейским опытом, ранее проходившими службу и во флоте, и в танковых войсках, и в артиллерии, и в авиации, в химических, и в ракетных войсках – все буквально с первых шагов, объединившись в единый коллектив, в течение трёх лет сознательно подходили к познанию нового специального дела.
Новые требования, возникшие для большинства из нас на данном необычном уровне, ставили нас перед необходимостью осознанной переориентации всего мировоззрения, взглядов. Во всяком случае, в частности, я, понимая сложность и необычность создавшегося положения, включился в учебный процесс с твёрдым намерением реализовать весь свой потенциал. Другое дело, как происходило на деле переучивание, чего удалось добиться, какие возникали трудности, чем всё завершилось – обо всем, об этом я намерен и рассказать.
Для начала замечу, что я поступал на учёбу в Академию дважды. Годом раньше, в 1965 году, я прошёл все этапы проверки, но на мандатной комиссии мне очень в тактичной форме заявили, что медицинские работники, хотя к моему здоровью претензий не имеют, но считают необходимым продолжить медицинское наблюдение в течение года. Стало быть, следовало отправляться выполнять свои обязанности по прежнему месту службы.
Что же произошло? Оказывается, врачи при весьма тщательном исследовании моей медицинской книжки обнаружили запись, что некоторое время тому назад я обращался к врачу, жалуясь на боли в желудке. Действительно, как-то однажды в период службы в Центральном Отряде при разговоре с коллегой и приятелем Валентином Лохиным, который ежегодно «выбивал» себе путёвки в санатории или дома отдыха, я поинтересовался, как это ему удаётся. Он посоветовал «приобрести» какую-нибудь болезнь, например, гастрит. Болезнь, как он считал, трудно доказуемая, но в любой момент обостряющаяся нестерпимой болью. Окрылённый таким напутствием, не подозревая о возможных неблагоприятных последствиях, я мигом помчался в медицинскую часть. Наш добрый доктор майор Александр Иванович Жаврид долго сомневался в искренности моих жалоб на боли в животе, но всё-таки записал в медицинскую книжку две строчки, дескать, обращался за медпомощью по случаю обострения болезни желудка. Диагноз – гастрит. Вот и всё. Зато в будущем это послужило основанием претендовать на получение путёвки на санаторно-курортное лечение, которое для меня было недоступно в течение уже десяти лет офицерской службы. Тогда я даже не мог предположить, что такая запись вызовет трудности в решении вопроса о поступлении на учёбу.
Однако замечу, что такая тщательность со стороны медиков имела достаточные основания и, тем не менее, происходили какие-то недосмотры, пропуски, если можно так сказать, в работе медицинской комиссии. Забегая вперёд скажу, что, например, на нашем курсе уже в период второго года обучения у одного из слушателей обнаружилась, как нам объяснили, язва желудка, лечение оказалось не эффективным, что привело к летальному исходу. Это была первая потеря нашего однокурсника.
По правде сказать, ко мне было ещё одно медицинское замечание – по зрению. Вернее сказать, при полном зрении на оба глаза, врачи обнаружили некоторую размытость края левого глазного яблока, что могло быть, по их мнению, врождённым дефектом и не являлось претензией к моему здоровью.
Так прошёл год, в течение которого меня больше никуда не вызывали, бесед никаких не вели, новых анкет заполнять не требовали. Правда, два раза по вызову врачей я всё-таки приезжал для медицинского обследования, о чём они делали отметки только в своих книгах.
Спокойно продолжая свою службу в Центральном Морском Радиоотряде, я уже особенно не задумывался о возможном вызове, как неожиданно в начале лета 1966 года пришло распоряжение откомандировать меня в Академию для сдачи экзаменов. Собственно говоря, это нельзя было назвать вступительными экзаменами в учебное заведение в известном смысле. Скорее всего, это была комплексная экзаменационная проверка, похожая, как теперь говорят, на тестирование, по многим аспектам, включая определение общей грамотности и умения излагать мысли, эрудиции, сообразительности, быстроты мышления, наблюдательности и физического состояния. Даже так называемый экзамен по английскому языку, на мой взгляд, не имел целью определить уровень знаний, а скорей всего, была попытка оценить способность испытуемого к изучению иностранного языка. Если медицинская комиссия и другие некоторые моменты проверки проходили на территории Академии, то на завершающем этапе все проверочные мероприятия в течение нескольких дней проводились в загородных условиях, на одной из специальных дач, хорошо оснащённой и оборудованной, находящейся в живописном районе ближнего Подмосковья.
Для меня вся процедура уже была хорошо знакома по прошлому году. Никакого волнения или напряжённости я не испытывал. Великолепная загородная вилла с обширной прилегающей территорией. Настроение прекрасное. Погода чудесная: тёплая, солнечная. На даче, как я помню, была собрана значительная часть будущего курса. Но интересно отметить, что в нашем потоке уже этого года я узнал двух или трёх человек из числа прошлогодних «абитуриентов». Они были так же, как и в прошлом году, очень разговорчивы, этакие свойские парни, непринуждённо знакомились, вели задушевные беседы, интересовались предыдущей службой, намерениями и планами на будущее. Действительно, мы, все здесь собравшиеся, ранее не знали друг друга, поэтому такие откровения, в принципе, не вызывали удивления, всё выглядело вполне естественно, но навязчивость этих «ребят» мне была неприятна. Во всяком случае, я уклонялся от разговоров с этими, как мне казалось, «странными подсадными утками». Естественно, когда начались занятия, как я и предполагал, никого из них на курсе не оказалось.
Наше пребывание на загородной вилле завершилось собеседованием на мандатной комиссии, где и решался окончательно вопрос о зачислении. В принципе эта беседа носила формальный характер. Вызов очередного абитуриента в зал, где заседала мандатная комиссия, являлся самым кульминационным моментом. Там выносилось окончательное решение. Я видел, что многие волновались, пересматривали какие-то свои записи, подчитывали, выписывали, запоминали, предполагая, что на комиссии могут задать любые вопросы.
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
.jpg)
