Но учиться я не хотел (ведь я - боевой морской волк), я хотел воевать и снова стал пробираться на запад, к линии фронта. В городе Винницы обратился в военкомат с просьбой о зачислении в армию, меня обнадёжили. В марте 1945 года в возрасте 17 лет я был призван в ряды Военно-морского флота.
Службу, вернее, курс молодого краснофлотца проходил в Московском флотском экипаже, расположенном в Химках, под Москвой.
На всю жизнь мне запомнился дождливый день 24 июня -
Мы - молодые матросы обеспечивали порядок в городе, а затем прошли по Красной площади, приветствуя руководство страны. Вечером, растянувшись большой цепью по берегу Москвы-реки в районе Парка Культуры, салютовали из ракетниц.
Мне было 17 лет, но в то время, участвуя в салюте Победы, я чувствовал, что в каждом залпе есть и моя частичка души, моя мальчишеская битва с врагом...
Лебедев Анатолий
Пахомов Игорь Николаевич
В подготовке настоящих воспоминаний оказал помощь Науменко Антон Андреевич, студент 1-го курса Профессионального училища №5 г. Москвы. Июнь 2003 г.
Родился в 1928 г. Бывший юнга Черноморского флота. Во флот я попал в 13 лет из беспризорников. В боевых действиях участвовал с 1942г. по 1945г.
Награждён двумя орденами Красного Знамени за № 212397 и № 212398. Эти ордена я получил за участие в десантных операциях на Дунае в составе Сулинской бригады бронекатеров. В обычные дни я был коком, а в бою находился у башенного пулемёта ДШК вторым номером.
В декабре 1944 г. в Югославии мы высадили очередной десант, прямо в г. Вуковар. Мы ходили вдоль берега и отвлекали огонь на себя, а потом подавляли огневые точки немцев орудийным и пулемётным огнём. На день мы укрылись у маленькой речушки, напротив города, и помогали десанту орудийным огнём. В полдень мимо нас промчался бронекатер и не вернулся. Нас послали к нему на выручку. Я сидел в это время на камбузе, но, поскольку наверху было тихо, я чтобы не терять время, вылез на палубу набрать картошки. Слева увидел наш БК, который стоял, приткнувшись к берегу. В рубке и в корпусе обнаружил две пробоины, на палубе лежали три трупа. Наш катер стал разворачиваться в обратную сторону, и тут раздался сильный взрыв. Снаряд попал в рубку, из пробоины брызнула кровавая масса с волосами.
Я замер. Катер на полном ходу врезался в затопленный сосновый лес, почти по самую корму. Мотор заглох. Орудийную башню заклинило деревьями. Опомнившись, я побежал к рубке и открыл дверь. На полу лежала большая куча из кусков мяса, рук, ног, и... она шевелилась и ругалась матом. Потом из кучи вылез командир лейтенант Честнов и направился в свою каюту. У него был выбит глаз и ранена рука. Затем поднялся рулевой Иван, у него был также выбит глаз, оторванная у кисти рука висела на коже. У пулемётчика Виктора Несветая одна нога была перебита в двух местах, а вторая оторвана у щиколотки. Сигнальщика Славку разорвало на куски и разбросало по всей палубе. Я побежал к радисту Чугунову, чтобы он передал в дивизион сигнал «SOS», в это время второй снаряд попал в пулемёт и его разнесло вместе с пулемётчиком. Мы были в пяти метрах от взрыва.
Радисту осколок попал между глаз и в колено, моториста ранило в ногу. А мне большой осколок пробил телогрейку от руки до локтя и слегка задел кожу. Немцы ударили из пулемета, и мы все укрылись в новом кубрике. Я взял автомат и спрятался за орудийную башню, а Несвестай остался в рубке, он стал кричать и звать на помощь. Я не выдержал, выскочил из укрытия. Несвестая я вытащил из рубки и спустился в кубрик, чтобы узнать, что делать дальше. В этот миг третий снаряд попал в башню на рубке, и она разлетелась на части. Там, где я только что лежал, валялись куски.
Было ясно, что оставаться на катере больше нельзя, но и раненых под таким огнём вынести невозможно. «Надо уходить», — сказал командир, но кому-то придётся остаться с ранеными. Все молчали, ждали приказа, кому остаться. Командир задумался, а потом повернулся ко мне и спросил: «Игорь, ты останешься»? Я сказал: «Останусь», — и команда покинула катер под пулемётным огнём. Со мной осталось три тяжело раненных матроса, но поскольку их конечности были оторваны не совсем, а висели на коже, перевязать их было невозможно. Чтобы остановить кровь, им были наложены жгуты, но кровь всё равно сочилась из вены, поэтому им всё время хотелось пить. Сначала я выскакивал на палубу и черпал воду кружкой за бортом, но потом, когда очередная пулемётная очередь прошивала борт у моих ног, я придумал способ черпать воду через иллюминатор.
Но выскакивать наверх всё равно приходилось. Немецкие танки ходили на том берегу, а раненым казалось, что это идут наши катера. Немцы, конечно, заметили, что на катере остались люди. Стали кричать нам, и я подумал, что они решили взять нас в плен. Тем более, что они перестали бить прямой наводкой. Чтобы нас добить, достаточно было одного снаряда в борт, ведь катер был забит боеприпаса-ми и авиационным бензином. Я зарядил два автомата, кроме того, у нас был целый ящик гранат. Я вставил запалы и разложил их по всему катеру.
Сдаваться я не собирался. Потом немцы решили добить нас минами. Через каждые две — три минуты к нам летела мина. Мы слышали, как она летит, и гадали, попадёт или нет, но большинство мин взрывалось в кроне деревьев, и только к вечеру мины стали пробивать крону и ложились у самого борта. Когда стемнело, Иван заметил, что Виктор перестал стонать. Я посветил спичкой и увидел, что он умер — не выдержал боли и сорвал жгуты. Раненых это сильно взволновало, и решили уходить.
Но Иван уже не мог передвигаться по трапу. Тогда стали упрашивать Володю идти за помощью, ему стало, легче, и он мог передвигаться. Мы думали, за лесом будет твёрдая земля, но оказалось, что мы на острове и Володя в темноте заблудился.
Вскоре я услышал шум мотора и увидел проходящий мимо нас катер. Я стал кричать. Мой крик услышал Володя и пошёл на голос. Как только подошёл, мы стали вытаскивать Ивана и Володю. Володя очень ослаб в ледяной воде — на дворе был конец декабря.
В штабе Сулинской бригады бронекатеров, я рассказал, что мы там пережили, и командование решило наградить меня орденом Ленина, но потом выяснилось, что его стали давать только вместе с золотой звездой Героя, поэтому меня наградили орденом Красного Знамени. Меня оставляли в штабе, но я упорно просился на катер, и меня направили на БК-232 к лейтенанту Чекадонову. Там не было пулеметчика, и до прихода штатного матроса мне доверили пулемёт. В это время мне было уже 16 лет. Но вот настало время идти на высадку десанта в тыл к немцам. Это было под г. Исторгом в Венгрии. К нам пришёл комбриг, чтобы пожелать нам удачи. Первым делом он спросил у командира: «Как у нас с личным составом»? Командир ответил: «Всё в порядке, только нет пулемётчика, но за него юнга Пахомов».
«Этого юнгу я хорошо знаю», — сказал комбриг, а потом спросил у меня, умею ли я стрелять. Я ответил, что умею. «Ну, тогда пальни в горы». Я развернул пулемёт и открыл огонь. Слышу, он кричит: «Хватит! Хватит!» — обрадовался. Потом повернулся к командиру, махнул рукой и сказал: «Годится». Так я и стал штатным пулеметчиком. Хотя потом пришёл матрос и хотел занять моё место. Но я, прикрываясь именем комбрига, всё же отстоял свой пулемет. На этом катере я участвовал во многих операциях. Попадал на минное поле, и на моих глазах взорвался катер, шедший за нами. Ясно, что мы уже на минах. Было очень неуютно. На этом катере погибло только три человека, те кто был внутри катера. Остальных снесло за борт, и они были спасены. Однажды на нашем катере закончился бензин, и мы пошли на заправку. По дороге заглох мотор, и нас понесло на висящее над водой дерево. Мой пулемёт мог врезаться в него. Я побежал, чтобы развернуть его в другую сторону, но в это время ствол пулемета коснулся дерева, развернулся и выбросил меня за борт в ледяную воду, на на шее у меня был компресс. Я прихватил ангину. Компресс намок и так сдавил мне шею, что я не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть. На мне телогрейка, тёплые штаны, шапка и сапоги. Всё это намокло и тянуло на дно. Я уже почти терял сознание, когда ноги коснулись дна. Руки освободились, и я смог отжать бинт. Потом на ледяном ветру пришлось выжать одежду, а катер мой в это время сумел завести мотор и ушёл на заправку. Никто и не заметил, что я за бортом. Через час за мной пришёл другой катер. Меня переодели и дали выпить полкружки спирта. К моему удивлению, я не только не схватил воспаление лёгких, но и даже не чихнул. Вскоре мы потеряли командира и рулевого — они были тяжело ранены. К нам пришёл другой командир.
В другой операции были убиты командир дивизиона капитан-лейтенант Савицкий, командир десанта майор Мартынов и рулевой.
Несмотря на потери, мы продвигались вперёд и 10-го апреля подошли к окраине Вены, а 11-го апреля пять бронекатеров приняли на борт десант и на полном ходу ворвались в Вену. Нам предстояло захватить Имперский мост. Немцы, конечно, не ожидали, что средь белого дня мы пойдём на штурм моста, тем более, что оба берега были у немцев. На двух первых катерах были десантники по 50 человек на каждом и три Бк в прикрытии. Наш катер шёл предпоследним. Вскоре у нас вышел из строя второй пулемет, и пришлось вести огонь одному. Несмотря на сильный огонь немцев, мы прорвались к мосту и высадили десант. Мост был уже заминирован, но десантники успели обрезать провода, и мост был спасён. У меня стали застревать от перегрева гильзы в стволе, приходилось выскакивать и выбивать шомполом. Когда мы почти выходили из боя, был подбит последний катер, пришлось вернуться назад и взять его на буксир. В этой операции были подбиты два катера, два человека убито и четверо ранено. В эту операцию нас вёл командир отряда Семён Клонавский. Эта была самая дерзкая операция. Многие стали Героями. Только исполнителя С.И.Клоновского обошли, и это несмотря на то, что на середине дороги ему пришла радиограмма повернуть назад, но он взял на себя всю ответственность и успешно провёл операцию. Впрочем, авторов этой радиограммы не нашлось, так что командир отряда и юнга получили одинаковые награды. По ордену Красного Знамени. После победы я на трофейных катерах тралил мины. На этих минах четыре катера подорвались. Один во время войны, а три уже после войны. В 1945 г. я окончил учебный отряд и плавал на Балтике, на тральщиках уже матросом ещё четыре года. В 1950 г. специальным указом был демобилизован.
Чистяков Борис Иванович
В конце минувшего месяца ушел в последнее плавание по морю жизни замечательный человек - Борис Иванович Чистяков. Юнга Великой Отечественной войны с легендарного североморского гвардейского эсминца "Гремящий" службу на боевых кораблях совмещал с учебой. Уже после войны, в начале 1970-х годов, Борис Иванович оказывал помощь населению Северного Вьетнама, защищая его от варварских бомбардировок авиации США. В отставку Борис Иванович вышел с двумя вузовскими дипломами. Поселился в Новосибирске, где до последнего времени возглавлял областной комитет ветеранов войн и военной службы, имея звание капитана первого ранга.
Зная Чистякова как близкого мне человека, я написал о нем документальную повесть под названием "На крутой волне", короткий отрывок из которой и предлагаю вашему вниманию.
Шестнадцатилетний юнга, радист Чистяков участвовал во всех весенних и летних боевых походах "Гремящего". В конце августа 1942 года его вызвал к себе замполит эсминца капитан 3-го ранга Н. Старостин и сказал:
- Борис, ты должен учиться в школе.
- Но я не хочу уходить с корабля, - запротестовал Чистяков, испугавшись, что его могут списать на берег.
- Ты останешься на нем, - успокоил замполит. - Только в дни занятий мы будем освобождать тебя от выходов в море.
Так вот с 1 сентября после годичного перерыва в учебе (в связи с началом войны и переменой места жительства) Борис пошел в восьмой класс вечерней школы в г. Полярном при Доме флота для военной молодежи. Передвигавшийся на больших скоростях эсминец "Гремящий" быстро сжигал топливо в турбинах, отчего не мог долго находиться в море и через 18-20 часов вынужден был возвращаться в Полярный. Вот и получалось, что сутки Борис проводил в походе на корабле, а сутки - в городе на плавбазе.
Полярный, где была в те годы главная база Северного флота, располагался в распадке между сопок, на берегах хорошо защищенной со всех сторон глубоководной бухты Екатерининской. По береговой линии вдоль города тянулись бетонированные причалы для стоянки кораблей. В противоположном конце бухты была стоянка бригады подводных лодок с плавбазой "Печера". Борис частенько приходил смотреть, как встречают субмарины, возвращающиеся из боевых походов. При входе в бухту из Баренцева моря подлодки давали столько орудийных залпов, сколько за время похода потопили кораблей противника. Для победителей играл оркестр, было весело и оживленно.
Учеба Борису давалась легко. Получал он "четверки" и "пятерки". Но однажды пропустил уроки, о чем рядом с хорошей отметкой появилась запись в дневнике. Учительница написала замечание таким мелким почерком, что сам Чистяков по своей мальчишеской беспечности его и не заметил. Но замполит Старостин, всегда дотошно проверявший дневник юнги, сразу увидел. Обычно спокойный, уравновешенный, на этот раз Николай Иванович взорвался:
- Ты почему так халатно относишься к учебе?! - строго вопрошал он, поставив Бориса на ковер в своей каюте. - За такой проступок стоило бы дать тебе ремня, хоть это и не положено по Уставу корабельной службы! Разве мы для того тебя освобождаем от боевых походов в море, чтобы ты прогуливал школу?! Забыл, в какое время живем?! Ведь идет война, решается судьба Родины! Ну, скажи, где ты был во время прогула?
- Кино смотрел.
- Ну что ж, фильм этот хороший, нужный, - сбавил тон и подобрел Николай Иванович. - Такие фильмы надо смотреть, но только не за счет прогулов в школе. Иди и помни об этом!
После того случая Борис никогда больше не прогуливал занятий. Относился к ним со всей серьезностью. В марте 43-го года за героизм и отвагу в боях с фашистами на коммуникациях Северного флота эсминцу "Гремящий" было присвоено звание гвардейского корабля. И на бескозырке юнги Бориса Чистякова появилась символизирующая это высокое звание оранжевая (как пламя орудийных залпов) с черными полосками (пороховой дым) ленточка, на которой золотом горела надпись - "Гремящий". Надевая эту бескозырку набекрень, как носил легендарный матрос Железняков, Борис думал: "Эх, как здорово было бы, если бы сейчас бывшие гражданские его одноклассники и особенно одноклассницы увидели, каким стал он, их Борька Чистя…".
За время войны эсминец прошел 59850 миль (более ста тысяч километров) и выполнил 90 боевых заданий; в конвоях охранял от врага переход десятков союзных и отечественных караванов транспортных судов с оборонными грузами; отразил 112 налетов авиации, сбил 14 и повредил 23 самолета противника; потопил одну и повредил две гитлеровские подлодки; 11 раз поддерживал своим артиллерийским огнем наступление наших сухопутных войск и высадку десантов.
За эти подвиги командиру "Гремящего" капитану второго ранга в конце войны было присвоено звание Героя Советского Союза. Бориса Чистякова к тому времени на эсминце уже не было. Весной 44-го года его перевели на Балтику. А перед отправкой Борису пришлось досрочно сдавать экзамены за девятый класс. Сдавать без отрыва от своей боевой флотской службы…
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
.jpg)