В БЕЛОГЛИНСКОМ ДЕТДОМЕ
Детдома, распределители, а то и просто копна соломы, стали для Горика домом. Его появления в Белоглинском детдоме, никто, кроме поварихи, тёти Фимы, и не заметил. Милиционер оставил его около кухонной двери:
- Подожди здесь, скажу, чтобы накормили тебя, а я пойду, поищу директора.
Из кухни выглянула полная, круглолицая, улыбающаяся повариха. Таких румяных тёток Горик давно не видел. Подала ему мисочку с лапшой:
- На, пошамай, а то ужин не скоро. А хлеба дать?
Горик молча кивнул.
- Правильно, - одобрила тетя Фима, - яка еда без хлеба для русского человека!
Через несколько секунд она вынесла ломоть серого хлеба с половинкой соленого огурца. Никогда хлеб с огурцом не был таким вкусным! Макароны с хлебом... Только в России едят так голодные люди!
Он задремал от сытости с пустой миской не коленях, сидя на полу в коридоре напротив кухонной двери. Видно, тётя Фима о нём забыла.
Забывать о нём теперь будут часто. Гораздо чаще, чем вспоминать, что он голоден, ему нечего надеть или негде спать…
- Гля, який махонький! Прямо покати-горошек, - услышал он голос над собой.
Взглянув вверх, увидел круглую загорелую мордашку пацана со светлыми вихрами волос. Он был в белой рубашке с пионерским галстуком и красной повязкой на рукаве левой руки. С ним рядом стояли ещё двое мальчишек в подобной одежде.
- Тя як зовут? - спросил старший из них.
- Горик, мы из Ленинграда...
- Горя? Ну ладно. Пошли, койку покажу, нас послали тебя в спальню отвести.
Видимо, по созвучию ему присвоили имя Григорий. И день рождения назначили на полтора года позже действительного. Он пытался объяснить, что Горик, Горка от слов Егор, Егорка, Георгий. Но его не расслышали, не захотели слушать.
Маму хоронили недели две спустя после его приёма в детдом. Всё было, как в тумане, даже притронуться к не разрешили - "тифозная". Просто шли, шли, шли за телегой с гробом, а потом ехали на телеге обратно, после того, как закопали маму.
...Однажды ему сказали, что он может навестить сестрёнку, и отвели в уютный сельский двор с приусадебным садиком и огородом. Было тепло, покойно, как бывает на Ставрополье в конце лета, когда созревают яблоки, цветут палисадники, и природа ласкова, щедра и благодатна.
Девочка, его сестра Лялька, сидела на расстеленном под яблоней байковом одеяле, в одной распашонке, в волдырях от укусов слепней на оголенных частях её нежного тельца. с огромной шляпкой подсолнуха. Увидев брата, она отковыряла семечку и протянула Горику, словно они расстались пять минут назад. Пришла толстая тётка, что-то запричитала, закудахтала, взяла Ляльку на руки. Лялька сказала:
- Мама!
Горику это показалось странным, стало как-то не по себе, что его сестра зовёт чужую тётю мамой, он почувствовал себя чужим. Его чем-то угощали, пытались разговорить, спрашивали, кем работал отец.
Горький осадок не проходил, он отвечал односложно. Видно, это "маме " не понравилось. К вечеру его отвели обратно в детдом...
ЭВАКУАЦИЯ
Из Белоглинского РОНО пришло распоряжение готовиться к эвакуации за Каспий. Вещей, предупредили, надо брать с собой минимум; надо уходить пешком, с подводами. Несколько лошадок в детдоме было. Дня два готовились: продукты, одеяла, рюкзаки с личными вещами и документами на каждого детдомовца.
Видимо, подзадержались с отъездом. Собрались во дворе около телеги с вещами и запряжённой лошадью. Было несколько взрослых – повариха тётя Фима, ещё кто-то. Тронулись в путь. Целый день шли, но ушли, видимо не очень далеко. В стерне стрекотали кузнечики и сверчки. Солнце клонилось к закату, когда вдруг неожиданно прямо из солнечных лучей появились самолёты - с крестами на крыльях и какого-то мышиного, непривычного цвета.
Они снизились над дорогой, так низко, что даже лица летчиков можно было разглядеть. Видимо, и им было видно, что на подводах дети, но после разворота вдруг застрочили пулемёты, Заржали и упали две лошади, в ужасе закричали дети и бросились врассыпную.
Горик соскочил с телеги вместе с другими, как был в майке, трусиках и сандаликах. Ребята были с рюкзаками, а у Горика вещи были в чемодане. Лошадь ускакала с чемоданом. Все побежали к скирдам, зарылись в солому: хоть и страусиное, но укрытие... Несколько минут спустя стало трудно дышать, запахло дымом. Из скирды, как червяки из гнилого гриба, вылезали перепуганные детдомовцы.
Возможно, их кто-то и искал, но не догадался позвать. Из горящей скирды выскочили 7 девочек с рюкзаками, повариха тётя Фима, её дети, Игорь и Маша, и Горик. Все были приодеты и обуты, лишь Горик оказался в майке, трусиках и сандаликах , полуголый.
Покрутившись и не увидев в мареве степи ни души, все пошли почему-то в сторону заходящего солнца. Идти по дороге побоялись: вдруг опять прилетят немецкие "рамы".
Шли долго, прямо по стерне, от скирды к скирде. В сумерках пошли по дороге, и вдруг послышался шум. В темноте, не включая фар, двигалась колонна грузовиков. Все машины были одинаково зачехлены брезентом. Остановились. Вышедший из передней машины военный после разговора с тётей Фимой рассадил ребят под брезент, приказал устроиться так, чтобы не падать и покрепче держаться. Кое-как усевшись на какие-то жердочки и держась за перекладины, найденные на ощупь, отправились в путь. Раза два военный проверял, как дела. Но никто не жаловался.
Глубокой ночью грузовики остановились в деревне с темными избами, как позже выяснилось, на хуторе Отрадненском. Здесь проживало десятка два семейств. Хутор был отделением колхоза, имел стадо коров, табун лошадей, сеял зерно, выращивал овощи и бахчи. Всех поместили в пустовавшей хате, где летом, в страдную пору, собирали детишек на время, пока работают в поле мамы-хуторянки.
Тётя Фима, как могла, опекала ребят, отправляла сына-подростка к пастухам, а дочку отправляла готовить пищу. Дел всем хватало. Управившись, шли на речку или в поле, собирать опавшие абрикосы на лесополосах, остатки картошки, кукурузы.
Стали подумывать о зиме; хуторяне выжидали. Немцев словно бы и не было, лишь на шоссе за рекой были видны колонны грузовиков непривычного очертания.
В ОККУПАЦИИ
Двое полицаев на лошадях появились рано утром. Вряд ли это было случайно. По-видимому, кто-то донёс. Разглядывая во дворе построенных ребят-детдомовцев, они приказали двинуться по проселочной дороге в станицу. Жителям хутора было велено отправить ребят в детдом, в город Армавир. Не особо мудрствуя, на другое утро простодушные хуторяне усадили детей на телегу, смягчённую соломой, дали на дорожку харчей: хлеба, сала, огурцов и целую флягу мёда.
Конюх дядя Петя чмокнул губами, и лошади потащили телегу длинной степью, в сторону устья реки Уруп. Ехали долго с привалами и кормёжкой лошадей. Добрались до Армавира лишь к полудню, на другой день. Сгрузили припасы, и дядя Петя уехал, справедливо опасаясь, что лошадей могут отобрать.
Ребят отвели в большую, практически пустую комнату (класс школы), в углу которой было свалено охапки две засохшей на стеблях фасоли. Командовал хромой, одноногий, обросший щетиной мужик: стук протеза разносился по коридорам бывшей школы.
- Начистите ведро фасоли, будет вам подстилка для спанья, - буркнул он и ушёл. К вечеру привезли ещё возок.
Дети чистили фасоль, её же ели, на ней спали. Так прошло три дня. Явился офицер, взглянул на ребят, на фасоль, расстеленную в углу для просушки, сказал:
- Яволь... всё убрать...
Чумазые ребятишки не очень были уверены, к ним или к фасоли относилось слово "убрать". Но тут же решили, что им ничего хорошего ждать не стоит. Присмотрелись к дежурному полицаю у ворот, нашли лазейку под забором с противоположной стороны. Рано утром, на другой день, Тома, одна из девочек постарше, пошла договориться с привратником, якобы попросить семечек у бабушки, которая торговала на перекрёстке. Тем временем остальные, по одному, друг за другом просочились через лаз под забором
Вдоль забора, поспешили в конец проулка, свернули за угол. Затем пробежали по пустырю и вскоре оказались на окраине города, где начались поля - посевы кукурузы и подсолнухов.
Пробирались по полям, по межам, опасаясь погони. Вечером оказались у шоссе, и, разбившись группами по 2-3 человека, пошли по обочинам.
Шли час, другой; поспали в скирдах соломы. А на рассвете опять - в путь. В полдень, обессиленные, на окраине станицы попросили попить у хозяйки домика с колодцем. Женщина оказалась участливой: налила всем по кружке молока, дала по ломтю хлеба и по 2 яблока на дорогу.
...Дети шли на тот хутор, где их высадил командир военного грузовика. Всё же наша власть, ведь он приказал присмотреть за детьми. И там они не голодали. А немцы их досыта "накормили" фасолью.
Солнце клонилось к закату, когда они перешли Уруп, поднялись на знакомую горку и оказались на перекрёстке дороги от реки и хуторской улицы. Уселись на обочине, не в силах двигаться. Стали собираться хуторяне. Поразглядев пришельцев, женщины одна за другой разобрали девочек с рюкзаками.
Лишь раздетого, сопливого и кашляющего Горика никто не позвал. Его отвели в ясли, кинув ему для укрывки старый кожушок на соломенную подстилку. Кто-то принёс ему кружку тёплого молока и ломоть хлеба. Ночью в соломе шуршали мыши. Вволю наплакавшись от безысходности и одиночества, Горик уснул, закутавшись в кожух с головой.
На другой день ему принесли чугунок литра на полтора, обломок напильника, камень — кремень и вату — трут, научили раздувать огонь. Во дворе был возок соломы, а в комнате плита – труба. Подарили ему сумочку сухофруктов, чтобы делал «взвар», так на хуторе называли компот. Прошло несколько дней выживания в яслях, пока не заглянул дядя Вася – бригадир.
Взяв без разговоров Горика в охапку, он отнес его к себе домой, передал тёте Насте, приказав держать на печи:
- Пакеда не оклемается от кашлю и не перестанет заикаться!
«В ЛЮДЯХ» У МАМЫ НАСТИ
Дядя Вася, бригадир, изредка появлялся и вновь исчезал, но всегда протягивал Горику свою большую крепкую ладонь со словами:
- Як дела, Грицко?!
На рассвете он запрягал свою пару серых лошадок в яблоках и укатывал куда-то через поля, холмы и ветрозащитные полосы. В горах укрывалось стадо коров, отара овец, табун лошадей и несколько колхозников, старичков, кого не призвали на войну.
Однажды дяде Васе не повезло: лошади стояли еще в хлеву, когда появились двое солдат - даже не немцев, а мадьяр - в странных касках и темно-зеленых шинелях. Они забрали лошадей.
Дядя Вася успел выбраться в окно на другую сторону хаты и уйти через огороды. Утрата пары лошадок дорого обошлась дяде Васе: весною 1943 года, когда вернулась Красная Армия, его арестовали и отправили в штрафбат, на фронт. Он был смертельно ранен, умирал в Сочи, на руках у жены, Насти. Пока Настя добиралась до Сочи, затем ухаживала, а потом хоронила мужа, Горик оставался на хозяйстве. Как мог, доил корову (в кружку), отправлял на выгон стайку гусей, пропалывал буйно зараставшие грядки картошки и даже иногда варил себе борщ - ему уже шел тогда десятый год.
И всё бы было нормально, если бы однажды в поле, при высокой траве, где гуси не могли взлететь, на них не напал лис или волк и не переполовинил стаю, а теленок не упал в заброшенный колодец.
Настя не сильно расстраивалась, убитая горем по мужу, однако потребовала, чтобы Горик называл её мамой. Горик перестал с нею разговаривать вообще, раз нельзя ее было называть тетей Настей. Целыми днями он пропадал на реке или в колхозном саду, где жил пасечник дядя Федя, делившийся с Гориком хлебом и угощавший медом и яблоками.
Наступила осень - пришлось с сеновала перебраться в Настину хату. Утром она будила:
-Вставай, упрямый немец, гони корову в стадо!
Однажды, когда лужи уже покрылись ледком, он горько разревелся:
-Спаси, мамочка, холодно ведь - по льду босому.
- Хоть обращался он и не к Насте, она сжалилась, отмыла его ноги в цыпках и разрешила надеть свои старые галоши. Тогда Горик переломил себя и стал называть Настю "мамой", как бы играя, и все еще помня свою родную маму...
Учебный год осенью 1943 года дети Отрадненского хутора начали лишь в ноябре. Мама Настя раздобыла у кого-то для Горика девчоночьи туфельки с пуговками. Они ему были маловаты, но он, кое-как втиснувшись в них, скакал по кочкам мимо луж в школу, как на праздник. Каждый раз там можно узнать что-то новое, чему-то научиться. Ни книжки для чтения, ни тетрадей не было — старались запоминать все, что писалось на доске или говорилось. Учителем был недолечившийся, с перевязанной рукой военный. Он преподавал только до апреля. Это были для Горика и первый, и второй классы.
В начале лета мама Настя решила переехать в станицу Отрадную к своей матери, жившей с двумя невестками и двумя внуками (оба ее сына были на фронте). Все пятеро жили впроголодь, а теперь их стало семь. Деньги, вырученные от продажи хаты, а потом и коровы проедались быстро, и к осени 1944 года Настя налегке, с небольшой котомкой решила ехать на Кавказ. А Горика послала в РОНО:
- Устраивайся в детдом, вместе мы не выживем...
Горько было сознавать себя ставшим лишним для «мамы», еще недавно требовавшей от него сыновней покорности.
В РОНО составили акт о появлении сироты, выписали новое свидетельство о рождении (ЗАГС был рядом); со слов Горика записали фамилию отправили в Банатовский детдом - в 5 км на юг от станицы Отрадной.
ПО ДЕТДОМАМ
Детдом в деревне Банатовка располагался в бывшей помещичьей усадьбе. Это был одноэтажный дом в 5 комнат: с пристройкой для кухни со столовой и несколькими хозяйственными строениями. Детдом был на самообслуживании: уборка помещений, отопление печное, раздача пищи и многое другое велось с помощью дежурных пацанов и девочек. Если учесть, что большинство ходили в школу, то нагрузок всем хватало. Жили весьма скудно: одеты были, как придется, на койках одни матрасы, а ели далеко не до сытости.
Большинство ребят "корешковались", дружили по 2-3 человека. Это скрашивало внутреннее одиночество, позволяло находить собеседника...
Горик вскоре сошелся с худеньким, горбатеньким мальчиком Геной, он был слабенький, все обижали мальчика, и его было жалко.
Решили, что «корефанство» надо закрепить: "Гена - горбун" и "Горя" - все на "Г". Сделали "наколки", по тогдашней моде - татуировки. На запястье - по одинаковой буковке "Г". Кололи иглой с накрученной ниткой, макая в сажу от жженой резины и разведенную слюной.
Выигранную пайку хлеба тоже делили пополам. Но дружба, едва начавшись, прервалась из-за подстрекателей — завистников, решивших разорвать их союз и спровоцировавших ссору.
Можно было сказать о своих переживаниях. И отчего некоторым так мешает чужое счастье?
Иногда пацаны приносили с поля картошку, кукурузу, подсолнух, а позже разрывали норы в где хуторяне хранили свой урожай на семена до весны. Надо было раскопать снежный наст, продолбить земляную насыпку, вытащить солому. Затем залезть в нору с головой, достать картофелину одной рукой... Если были вдвоем, то второй следил, не появится ли сторож.
В тот поход им трагически не повезло: двух объездчиков на лошадях напарник увидел слишком поздно, когда те их уже заметили. Мальчишки отбежали за бурт в ложбинку, залегли в снег. Поздно! Их гнали нагайками в деревню до конторы. Там приказали раздеться догола и поставили голыми коленями на рассыпанную по полу кукурузу
Требовали:
- Признавайтесь, кому продавали картошку?
Не верили, что брали на всех детдомовцев, «следователи» зажимали в дверях шкафа ладошку, били линейкой, не обращая внимания на их скулеж и оправдания. Наконец, утром вызвали завуча. Их отпустили, заставив всех расписаться в акте о подмороженном бурте картофеля по вине детдомовцев. В кабинете завуч им всыпал по паре оплеух, вызывая по очереди... На всю жизнь запомнились те чувства стыда, обиды и полной беззащитности. Казалось, все на них поглядывают с презрением за их провал.
В конце учебного года, когда Горя кончил 4 класс, объявили, что в пятом классе они будут учиться в другом детдоме. Появилась надежда на избавление от всеобщих порицаний.
Группу ребят (2 мальчика и 3 девочки) перевели в Попутнинский детский дом Краснодарского края. Здание было невелико, и дети спали по двое на койке. Горю "подселили" к «деду» - так звали мальчика-альбиноса Василия. Он отличался природной ловкостью и реакцией: частенько цеплялся за борт проходящего по шоссе автомобиля и сбрасывал ребятам, что-нибудь съедобное - жмых, кукурузу, семечки. Детдомовцы высыпали на дорогу стаей и вмиг все расхватывали и сгребали.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
.jpg)
