Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - Санкт-Петербург, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун.
Среди первых командиров АПЛ дивизии был капитан 1 ранга Б.С.Багдасарян (К-108), капитан 2 ранга Н.Н.Береговой (второй экипаж К-94), Герой Советского Союза капитан 1 ранга В.Т.Виноградов (К-116), капитан 1 ранга С.Н.Калинин (второй экипаж К-108), капитан 2 ранга В.П.Кольцов (К-55), капитан 2 ранга А.А.Куприянов (К-34), капитан 1 ранга Р.В.Мазин (К-10), капитан 2 ранга Р.П.Путилов (К-94), капитан 1 ранга В.Г.Таргонин (К-94), капитан 1 ранга Н.Д.Удовиченко (К-189) и другие. Для некоторых служба в должности командира АПЛ стала вершиной флотской карьеры, другие продолжали службу в штабах соединений и флота. Н.Н.Береговой стал вице-адмиралом, командовал ОпЭск ВМФ, В.К.Калухин — контр-адмиралом, продолжительное время он возглавлял отдел БП ПЛ в управлении БП ВМФ.
В дальнейшем лодками пр.675 (675К, 675МК) в дивизии ПЛ командовали:
К-10 — капитан 1 ранга Р.В.Мазин. капитан 2 ранга В.Г.Жилин, капитан 1 рангаВ.А.Тушурашвили, капитан 2 ранга В.Н.Медведев,
К-48 — капитан 1 ранга Н.В.Анохин, капитан-лейтенант А.П.Еременко, капитан 2 ранга В.И.Ровенский.
К-108 — капитан 1 ранга Ю.М.Джанелидзе, капитан 1 ранга Б.С.Багдасарян...
А.Ф.Мозговой. Два командира «холодной войны»
После назначения в Москву, в Главный штаб ВМФ, Борису Суреновичу Багдасаряну часто снился один и тот же сон. Вот как он сам его рассказывал:
— На К-108 спускаюсь вниз по Тверской к Манежной плошали. Делаю поворот на Охотный ряд и кормой задеваю гостиницу "Националь"... Тут же просыпаюсь.
Люди в кожаных перчатках
В "гражданке" он был больше похож на артиста, нежели на старого морского волка. Одевался Борис Суренович с небрежной элегантностью, присущей представителям творческих профессий. На этого немолодого уже человека на улицах с интересом посматривали девушки.
Я как-то спросил супругу Багдасаряна—Ларису Леонидовну, как она, внучка флагманского артиллериста ЧФ. которую в Севастополе с юности окружали блестящие морские офицеры, остановила свой выбор на никому не известном лейтенанте с армянской фамилией? Лариса Леонидовна ответила просто:
— Боря был очень красив. В него невозможно было не влюбиться.
Борис Суренович — моряк с младых ногтей и от Бога. В 1948 г. он в числе первых выпусков Нахимовского училища. Это о них, мальчишках в черных форменках и бескозырках, когда-то был написан "Марш юных нахимовцев", который и сегодня редко, но звучит по радио: "Простор голубой. Земля за кормой...".
Тогда им завидовали все сверстники. И Борису, сыну погибшего в ленинградскую блокаду ответственного работника управления северо-западного бассейна Сурена Сурабековича Багдасаряна, посчастливилось окончить это элитное учебное заведение. Он не только хорошо учился — он был отчаянным драчуном. Как вспоминает двоюродный брат Багдасаряна, Алексей Николаевич Хвалько, когда Боря приезжал на каникулы к родственникам в Москву, ему не раз и не два приходилось демонстрировать свои бойцовские качества. В драках с местной шпаной, к восторгу девчонок, он всегда одерживал верх. Его кулаки работали без пощады, а когда "противник" превосходил числом, то в ход шло "ударное оружие"— широкий флотский ремень с тяжелой бляхой, которым юный нахимовец владел виртуозно.
После Нахимовского — прямой дорогой в ВВМУ им. М.В.Фрунзе, а из училища— на флот. Там "простор голубой" Борис Багдасарян видел нечасто, разве что с берега или через окуляр перископа, ибо служил на ПЛ.
В начале 1950-х гг. флот стал пополняться новейшими ДЭПЛ . В отличие от своих предшественниц, они оснащались устройством РДП, позволявшим лодкам идти на перископной глубине под дизелями и одновременно подзаряжать аккумуляторы. Впрочем, служба на"дизелюхах", пусть и новейших, продолжала оставаться нелегкой.
— Многие, в том числе и офицеры с надводных кораблей, называли нас, подводников, "пижонами" зато, что мы практически не снимая носили кожаные перчатки, — рассказывал Багдасарян. — Но кожаные перчатки свидетельствовали отнюдь не только о приверженности корпоративной моде, хотя, но правде говоря, и этот элемент присутствовал. Ношение перчаток входило в привычку из-за условий службы. Ведь на борту дизельных лодок каждая капля пресной воды была на учете. Во время длительных походов ее практически запрещалось использовать для гигиенических целей. Отсюда и привычка к перчаткам: их не снимали, дабы не пачкать, а значит и не мыть лишний раз руки.
Первым в своей жизни орденом Красной Звезды Багдасарян был награжден в 1955 г. за участие в уникальном эксперименте — самом длительном по тем временам автономном подводном плавании. Подводная лодка С-70 под командованием капитана 2 ранга Леонида Рыбалко осенью 1954 г. в течение 30 суток не всплывала на поверхность. Аккумуляторы подзаряжали исключительно под РДП. Трудное это было плавание для всех, в том числе и для молодого штурмана — старшего лейтенанта Багдасаряна.
— Когда Боря вернулся из похода, на него страшно было смотреть. — вспоминает Лариса Багдасарян. — Его тело и особенно ноги распухли и покрылись язвами.
— Это было не только моей бедой, но и всех членов экипажа, — уточняет Борис Суренович. — На новейшей по тем временам лодке не лучшим образом продумали размещение шахт РДП и вытяжного устройства, посредством которого вентилировались помещения лодки во время подзарядки аккумуляторов под водой. Отработанные газы засасывались РДП и гнались обратно в лодку. Всякий раз мы осуществляли эту операцию, задыхаясь и давясь от кашля. Организм отравлялся, а тело опухало. После нашего похода конструкторы внесли изменения в конструкцию вентиляционных устройств. После модернизации во время хода под РДП сильных отравлений выхлопными газами уже не наблюдалось.
Тридцатисуточная автономка организовывалась ВМФ конечно же не только для того, чтобы проверить рациональность размещения выдвижных устройств. Советский флот готовился к выходу в океан. Уже строилась первая советская АПЛ. В конструкторских бюро вырисовывались контуры будущих атомоходов. Вот для чего понадобилось отправить в беспрецедентное по срокам подводное плавание ДЭПЛ. Как будут вести себя люди ь необычных условиях? Выдержит ли их психика? — Люди справились.
Охотник за авианосцами
После окончания Высших офицерских классов в Ленинграде Багдасаряна опять же распределили на ЧФ, но офицер упросил направить его не на "теплое озеро", а в океан. И снова учеба — в Обнинске, где готовили, и по сей день готовят, экипажи атомоходов. Почти целый год пришлось носить форму майора сухопутных войск, а не капитана 3 ранга. Этот "маскарад" был придуман высоким начальством в целях соблюдения секретности.
И вот новое место службы — Приморье. Штаб бригады ПЛ только обустраивался в поселке Промысловка, главная улица которого, под громким названием Театральная, упиралась в уссурийскую тайгу. Комбригу было некогда заниматься со вновь прибывшим офицером, тем паче что его лодка еще только строилась в Комсомольске-на-Амуре. Багдасаряна даже не устроили на ночлег. И он заночевал на... дереве. Борис Суренович был человеком сугубо городским, а тут местные газеты, которые он успел прочитать, сообщали, что у поселка Тинкан, что рядом с Промысловкой, объявился тигр-людоед. Вот почему, дабы не искушать судьбу, бравый флотский офицер забрался на дерево, уселся на толстый сук, обнял ствол руками и заснул. Потом он узнал и полюбил этот край. И нередко отпуск вместе с семьей проводил в тайге, где Багдасаряны охотились и рыбачили.
Атомные ПЛ (Echo-II но классификации NАTО). на которых Борис Суренович отплавал много лет, относились к подклассу ударных ракетных. Главком ВМФ С.Г.Горшков называл их "подводными авианосцами", поскольку каждая лодка, кроме торпед, несла по восемь крылатых ракет G-6 с ядерными или обычными боеголовками, которые отчасти компенсировали отсутствие палубной авиации в советском ВМФ. В американских ВМС их нарекли "убийцами авианосцев", так как предназначались они главным образом для нанесения ударов по крупным надводным кораблям и соединениям, прежде всего авианосным.
Много раз Борису Суреновичу, когда он стал командиром, доводилось "работать" с авианосцем 7-го флота США «Midway». Но еще чаще ему в "партнеры" попадался американский десантный вертолетоносец «Tripoli».
В 1968 г. Багдасарян "атаковал" американский линкор «New Jersey». Тогда Соединенные Штаты вели войну в Юго-Восточной Азии, отчаянно бомбили Индокитай, но и сами несли от огня средств ПВО ощутимые потери в личном составе и самолетах. Вот почему Пентагон принял решение попробовать обстреливать вьетнамские берега с моря. Для этой цели лучше всего подходили дальнобойные орудия старых линкоров, числившихся в резерве ВМС. В 1968 г. расконсервировали «New Jersey», и корабль взял курс на Тонкинский залив.
— Я поймал его неподалеку от Гавайских островов, — поведал мне Багдасарян. — Линкор шел полным ходом, но без охранения. Я прочно прилепился к нему аккуратно прячась под килем дредноута. Его машины гремели так, что заглушали всё вокруг. Полагаю, он меня не обнаружил. Потом я получил задачу провести условную атаку на «New Jersey». Обстановка — идеальная, в полигоне редко такая случается. По всем правилам морского искусства совершил маневр и приготовился к удару.
— И потопили бы?
— Если бы был приказ, то да. «New Jersey» имеет мощное бронирование, однако попадания моих восьми ракет он не выдержал бы. Но атака была условной, хотя тогда мы готовились к выполнению любых приказов.
Другой эпизод на грани фола произошел у Багдасаряна с американским кораблем в Японском море.
— Вышли мы в полигон для учебных стрельб. Поднимаю перископ. Осматриваю горизонт. Глядь — рядом море пенит другой перископ. Значит, лодка американская. Тут и акустики ее уловили. Начали мы друг с другом в прятки играть. Замечу, мой анонимный коллега отлично владел обстановкой и поступил в тактическом плане очень грамотно. Он взял к берегу — в сторону наших территориальных вод. А дело происходило весной, когда с отвесных скал низвергаются потоки талой воды. Своим шумом они создают чудовищные помехи для гидроакустических станций. Но мы чужую субмарину не упустили. Пересекла она границу территориальных вод — по нашим законам я был обязан всеми средствами остановить нарушителя. А какие у меня средства? — Ракеты да торпеды. Отдаю команду: "Открыть крышки носовых торпедных аппаратов!". Поднимаю из-под воды антенну и докладываю командованию, что готов к атаке. Мне в ответ: "Подожди, мы Москву запросим". Так вечно ругаемая бюрократия спасла американцев и от моей души грех отвела.
— Из-за того, что Борис всегда был готов рисковать, его без конца гоняли в океан. И на своей лодке, и на других, — грустно замечает Лариса Багдасарян. — Я его редко видела дома и называла "разъездным капитаном". Все его ордена дорого стоили и ему, и мне.
Словом, как у писателя Александра Малышкина, "мы были моряки, мы были капитаны — водители безумных кораблей".
В 1969 г. Багдасарян получил новое назначение — на Камчатку, где вступил в командование К-108 пр.675.
Специалист по "ревущим коровам"
Бьюл Балдерстон — всего на год моложе Багласаряна, но путь его к командирской должности на АПЛ был иным. Он вовсе не мечтал о карьере морского офицера. В детстве перенес тяжелую форму ревматизма. Однако справился с недугом. Стал хорошим спортсменом. Увлекался плаванием и легкой атлетикой.
Бьюл изучал насекомых пустыни в университете штата Небраска, когда началась война в Корее. Подхваченный порывом патриотизма, записался во флот. Но попал в часть, которая занималась ликвидацией устаревших боеприпасов. Балдерстон и его супруга Ирэн посчитали эту работу слишком опасной, именно поэтому молодой офицер перевелся на дизельные субмарины.
Война закончилась. Бьюл решил уже было совсем оставить флот и дальнейшую свою жизнь посвятить медицине. Он даже написал рапорт об увольнении, но не успел его подать, как нежданно-негаданно адмирал Хаймен Риковер рекомендовал Балдерстона для службы на новейших, только вступавших в строй АПЛ.
Тут следует пояснить, что значила такая рекомендация. Маленький, щуплый, если не сказать плюгавый, выходец из бедной еврейской семьи, эмигрировавшей из Польши в США, Хаймен Риковер был грозой и гордостью ВМС США. Он заслуженно носил звание "крестного отца" американского атомного подводного флота. Риковер действительно был "локомотивом" атомного подводного судостроения. Он вникал в мельчайшие детали, ссорился с подрядчиками — могущественными корпорациями, требуя от них неукоснительного соблюдения спецификационных требований при строительстве субмарин. Он лично отбирал командиров и офицеров для атомоходов. О его жестоких тестах ходили легенды. Адмирал мог задать самый нелепый вопрос и холодно наблюдал, как быстро офицер найдется с ответом. Или того пуще: сажал экзаменуемого на стул с подпиленной ножкой и, когда тот валился на пол, следил за реакцией жертвы — растеряется или нет? Риковера ненавидели и боялись. Им восхищались, у него учились. Школу Риковера прошли многие видные американские военные моряки и политические деятели, например будущий президент США Джимми Картер.
Поэтому рекомендацию Риковера Балдерстон воспринял как высшую награду, и более того — как знак свыше. Коллеги считали, что Бьюл — восходящая звезда американского подводного флота. Он быстро продвигался по служебной лестнице. Правда, в 1968 г, чуть было не случилась осечка. Атомная ПЛ "Скорпион" погибла в районе Азорских островов при переходе из военно-морской базы Рота (в Испании) в Норфолк. Балдерстон при строительстве этой лодки состоял наблюдающим офицером от ВМС. Во время расследования причин катастрофы Балдерстона затаскали по разного рода комиссиям, но никакой вины за ним выявлено не было.
Именно в то время коммандер Бьюл Балдерстон готовил свою лодку «Тотог» (тотог— один из подвидов морского окуня) к дальним и опасным походам. Атомоход, герб которого венчал девиз "Бесшумная бдительность", унаследовал свое название от ДЭПЛ, во время Второй мировой войны поставившей в американском флоте рекорд по числу побед. Ее экипаж отправил на дно 26 японских судов и кораблей, в том числе две ПЛ.
Имя обязывало. И Балдерстон делал все, чтобы его лодка не уронила чести предшественницы. Он был требовательным командиром, но вовсе не солдафоном. По свидетельству сослуживцев, на берегу, в нерабочее время, командир любил товарищеские застолья. Причем мог перепить любого члена экипажа. В то же время Балдерстон маниакально заботился о своем здоровье. Употреблял только кофе, не содержащий кофеина, перед каждым выходом в море на лодку грузили сверхнормативные запасы грецких орехов, которые Бьюл поглощал в больших количествах, поскольку считал, что те укрепляют сердечную мышцу и особенно полезны его организму.
И еще Балдерстон отличался необыкновенно выразительной мимикой. Его густые брови словно летали по лицу. То вместе или порознь залезали на лоб. то. казалось, падали ниже носа. Так происходило всякий раз. когда командир был чем-то недоволен или крайне озабочен.
А забот хватало. «Тотог» отправлялась в поход на северо-восток Тихого океана — к советским берегам — для слежения за лодками типа "Эхо-II" с целью уточнения ТТЭ) "убийц авианосцев" и возможностей их ракетного оружия.
Летом 1969 г. «Тотог» в первый раз подошла к Камчатке. Там тогда одна из русских лодок типа "Эхо-П" то ли проводила учебные стрельбы, то ли проходила испытания. Корабль Балдерстона буквально "приклеился" к ней. Работа была изнурительной. Дабы не обнаружить себя, периодически приходилось отключать все насосы, в том числе и те, что гнали воду для охлаждения реактора. На сверхмалой скорости 4800-тонную лодку трудно было удерживать на нужной глубине. Командирская вахта казалась нескончаемой. Балдерстон выполнил задание. Через перископ ему удалось заснять не только саму русскую лодку, но и старт ракет с нее. Акустики «Тотог» записали шумы "Эхо" в разных режимах надводного и подводного хода.
По правде говоря, последняя задача относилась к разряду не особенно сложных. Советские атомоходы 1 -го поколения отличались от американских высокой шумностью, но лодки пр.675 в этом смысле вообще не имели себе равных. К "пению" турбин и шипящему свисту винтов добавлялись гидродинамические шумы, образующиеся в районе газоотбойников ракетных пусковых установок. Восемь таких углублений в корпусе, где на высокой скорости образовывались завихрения водного потока, издавали звуки, похожие на рев. Вот почему американские моряки дали "убийцам авианосцев" второе, обидное имя — "ревущие коровы".
За тот поход Балдерстон был удостоен одной из высших военных наград — медали "За заслуги". Он стал признанным охотником за "ревущими коровами". Экипаж отметил это событие тем, что неофициально переименовал лодку в "Ужасную Тотог", или сокращенно — "Ужасную Т".
В июне следующего года "Ужасная Т" отправилась через океан к Камчатке с аналогичной миссией.
Лариса молилась за его спасение
На АПЛ. которой командовал капитан I ранга Багдасарян еще во время службы в Приморье, жила крыса. Моряки ее приручили и звали Машкой. Она обитала в центральном посту, однако своего присутствия людям не навязывала — обычно пряталась где-нибудь за магистралями. Впрочем, всякий раз, когда на корабле перед выходом в море проводилась проверка на герметичность, зверек неизменно появлялся. Как только давление в лодке падало и раздавалась команда "Слушать в отсеках", крыса выбегала из укрытия, садилась на задние лапы, а передними била себя по ушам. Мол, ребята, кончайте ваши игры, у меня перепопки лопнут.
Как-то лодка готовилась к очередному выходу на боевую службу. Провожать ее пришел командир дивизии контр-адмирал Владимир Яковлевич Корбан. Стояли они на пирсе с Багдасаряном и беседовали, а на лодке проводилась проверка на герметичность. Наконец старпом доложил: "Подводная лодка к бою и походу готова. Машки нет". Корбан последнюю неуставную фразу не понял и потребовал разъяснений. "Это наш особый код", — коротко ответил Багдасарян. у которого настроение заметно испортилось.
— Не мог я уйти в дальнее плавание на корабле, с которого сбежала единственная крыса. — объяснял мне Багдасарян. — Весь экипаж сразу узнал об исчезновении Машки и тоже приуныл. Ведь примета о бегстве крыс известна. Требовалось как-то задержать отход.
Багдасарян заявил адмиралу, что не готов к автономке, поскольку снабженцы не завезли на лодку положенного мешка чеснока. Корбану это не понравилось, но он распорядился чеснок доставить. А личный состав лодки упорно искал Машку. Но она куда-то запропастилась. И вот уже у сходни сбросили мешок с чесноком, а крысу не обнаружили. Тогда Багдасарян нашел другой повод для отсрочки: сообщил командиру дивизии, что у него один блок мороженого мяса в холодильнике маркирован 1939 г. "Мы им всю команду в походе перетравим", — доказывал он адмиралу. Корбан рассвирепел, вызвал снабженца, распек его и приказал мясо заменить. Досталось и Багдасаряну за привередливость и срыв боевого задания. Но Борис Суренович терпел. Тем временем лодку снова проверили на герметичность. Появился радостный старпом с рапортом: "Машка нашлась и гармонь на месте". "Что еще за гармонь?", — вспылил Владимир Яковлевич.
Как раз незадолго до описываемых событий баржу с четырьмя солдатами унесло в Тихий океан и долго болтало по волнам, пока их не подобрал американский авианосец «Kearsarge». Оголодавшим во время вынужденной одиссеи парням пришлось есть голенища сапог и меха гармошки. Вот и повелось у тихоокеанцев острить насчет гармони. Так на шуточной ноте и расстались. Лодка отвалила от пирса. А когда почти через три месяца вернулась, Корбан все-таки поинтересовался таинственным "кодом" с Машкой. Багдасарян выложил все начистоту. Владимир Яковлевич па минуту задумался, а потом сказал: "Без этой крысы я тоже не вышел бы в море".
Но тот выход с базы на Камчатке в полигон БП в Авачинском заливе К-108, которую моряки, дабы лишний раз не упоминать всуе секретный тактический номер, между собой называли "Черной Лялей" — по цвету корпуса и в честь популярной в те годы у тихоокеанцев песенки, не сопровождался никакими дурными предзнаменованиями. Он был плановым, рутинным, рассчитанным всего на трое суток. Через несколько дней Багдасарян собирался отправиться в Ленинград в качестве слушателя ВМА. Понятно: настроение у офицера приподнятое. Ничто не предвещало беды. Экипаж сплаванный. Каждый понимал другого с полуслова. Погода отличная. Покинули базу 23 июня 1970 г. и сразу же приступили к отработке элементарных учебных задач: погружения, всплытия, маневрирования, выход в торпедные атаки и т.д.
— Около двух часов следующего дня. когда проверяющие, отдававшие приказы из берегового штаба, кажется, оставили нас в покое, я утвердил план дальнейшего маневрирования. — рассказывал Багдасарян. — Дело в том, что, находясь в подводном положении, лодка обязана "вертеться": через определенные промежутки времени совершать повороты, чтобы дать возможность акустикам прослушать водное пространство с кормовых курсовых углов, поскольку шум собственных механизмов и винтов не дает возможности слышать с кормовых секторов. Лодка совершает повороты в пределах 40", чтобы прослушать водное пространство справа, потом слева, однако генеральный курс остается неизменным. Но тогда я принял решение просто дать отдохнуть экипажу в отведенном нам районе полигона БП, поэтому схема маневрирования была предельно простой: с периодическим отворотом на 90". Другими словами, лодка, как спортсмен на стадионе, бегала по кругу на глубине 40 м. Шли пятиузловым ходом. В 5.40 подвсплыли на перископную глубину. Горизонт — чист. Выдвинули радиоантенну: настало время сеанса связи с берегом. Никто ничего нам не передал. Снова нырнули на сорокаметровую глубину и начали делать поворот на 90". И тут в 5.48 акустик доложил, что слышит шумы. Он классифицировал цель как имитатор ПЛ. Пеленг цели быстро смешался на нос. Через 4 минуты объект перестал прослушиваться. Цель и наша лодка попали в зону акустической тени. А в 5.54 раздался удар...
Когда Борис Суренович довел свой рассказ до момента столкновения, то потянулся за сигаретой, закурил и продолжил:
— Удар пришелся нам в корму в районе главного стабилизатора. Лодка тут же клюнула носом и начала проваливаться на глубину. А под килем у нас — две тысячи метров. Объявил аварийную тревогу. Приказал продуть носовую группу главного балласта— никакого впечатления. Принялись продувать весь балласт, и снова без пользы. Лодка продолжала погружаться. Дал команду: "Осмотреться в отсеках!". В ответ — тишина. Ребята, очевидно, были в шоке. Признаюсь, и у меня появились сильные сомнения относительно вероятности благополучного всплытия. Пришлось сказать по связи несколько крепких слов. Последовали доклады: "Отсеки осмотрены, замечаний нет". А акустик сообщил: "Слышу шум стравливаемого воздуха". К тому времени я, конечно, догадался, что столкнулся с другой лодкой. И шум стравливаемого воздуха свидетельствовал о том, что наша "подруга" либо всплывала, либо тонула так же, как и мы.
Багдасарян закурил вторую сигарету и после паузы продолжил рассказ:
— Дифферент на нос увеличивался: сначала 20", а потом около 30". Командир БЧ-5 капитан 2 ранга Володя Дыбский пробирался из 2-го отсека в центральный пост ползком, подтягиваясь на руках, так как из-за шока его ноги отказались слушаться. Слава Богу, что электролит из аккумуляторов не пролился, удалось избежать пожара и отравлений. Я хотел уже дать команду "реверс", то есть "задний ход", а сам думаю: "Это будет моя последняя команда". При таком большом дифференте при переходе на другой режим просто могли не включиться муфты, обеспечивающие задний ход. и маневр не удался бы. И тогда точно — конец. И вдруг на отметке примерно в 70 м стрелка глубиномера задрожала, остановилась и начала двигаться в обратную сторону. С глубины приблизительно в 25 м мы вылетели на поверхность как пробка из бутылки. Это кораблик-то водоизмещением в пять с половиной тысяч тонн!
— Сколько времени продолжалось падение в бездну?
— От четырех до пяти минут. Но тогда они показались вечностью. Словом, всплыли. Отдраили люк. Солнышко светит. Океан — что пруд: полный штиль, блестит, будто зеркало. Кругом никого и ничего. Мелькнула страшная мысль: "Потопил я брата-подводника". Кто бы он ни был свой или чужой, а осознавать это тяжко. Сообщили о происшествии по радио на берег. Тут акустики доложили о шуме винтов подводной цели, которая уходила с 12-узловой скоростью на юго-восток. Значит, остались живы. И нам настала пора двигаться. Приказал: "Оба малым вперед". Не тут-то было. Заклинило линию правого вала. Так на одном левом винте и добрались до базы. Обошлось без приключений Сослуживцы, которые пришли встречать лодку, мне даже комплимент сделали: мол. никогда не видели столь красивой швартовки корабля с одной работающей линией вала, как та, что совершил я тогда.
— Но этим положительные эмоции, судя но всему, не ограничились?
— С приятными эмоциями было не густо. Кто-то успел распустить слух по поселку Рыбачий, что лодка потерпела аварию под водой. Представляете состояние наших близких! Потом Лариса сказала, что молилась за мое спасение.
"Ужасная Т" против "Черной Ляли"
В январе 1991 г. газета "Чикаго трибюн" опубликовала сенсационную статью Кристофера Дрю, в которой со ссылкой на членов экипажа «Тотог» сообщалось, что эта американская субмарина потопила у берегов Камчатки русскую ПЛ. Я обратился за разъяснениями в Главный штаб ВМФ. Там категорически опровергли утверждение о гибели нашего атомохода, но подтвердили факт столкновения. Тогда же мы познакомились с Багдасаряном.
Эпоха "холодной войны" завершилась. У Бориса Суреновича зародилась идея встретиться с командиром американской АПЛ.
— Меня вряд ли выпустят в Америку, — заметил он. — В Штатах, я думаю, с выездом попроще. Приглашу американского командира к себе, в Москву. Встретимся, выпьем, вспомним "минувшие дни и битвы, где вместе рубились..."
Казалось, все так просто. Связались с Крисом Дрю и попросили передать приглашение Багдасаряна командиру «Тотог». Но ответа не последовало. Об инциденте, случившемся у берегов Камчатки в 1970 г.. и судьбе командира «Тотог» Дрю поведал несколько лет спустя в своей книге "Игра в жмурки", написанной совместно с Шерри Зонтаг. Вот как виделись те драматические события американской стороне.
Когда акустики «Тотог» обнаружили "Черную Лялю", то сразу определили, что она ведет себя довольно странно. Шла по прямой, то есть была идеальным объектом для "охоты". "Ужасная Т" пристроилась за кормой русской лодки и, дабы не выйти из зоны акустической тени, приблизилась к ней на максимально короткую дистанцию. Американские моряки, как они выражались, "танцевали под водой казачок", так как скорость у обеих субмарин была небольшая, и требовалось немало усилий удерживать корабль на курсе и глубине.
Бьюл Балдерстон не отрываясь смотрел на экран гидролокатора, все время повторяя одни и те же слова: "Вот она... Вот она...". При этом его брови совершали немыслимые пируэты, что свидетельствовало о его крайнем напряжении и возбуждении. Отметка на экране время от времени показывала нулевую дистанцию между лодками, но потом расстояние между кораблями снова увеличивалось.
Вдруг русская субмарина стала всплывать, потом опять погрузилась, и тут отметка на дисплее исчезла. На «Тотог» не могли определить, где находится "Эхо", справа или слева? И вдруг раздался страшный удар. Было такое ощущение, что лоб в лоб столкнулись две машины, бегущие по шоссе. По корпусу "Тотог" с ужасным скрежетом и звоном забарабанили винты "Эхо". В центральном посту на пол полетели чашки с остывшим кофе, пишущие ручки, карандаши и вообще все, что могло падать. «Тотог» получила тридцатиградусный крен на правый борт. Затем лодку с чудовищной силой толкнуло назад и вниз — в глубину.
Акустик Пол Уотерс сорвал с себя наушники. Ему казалось, что от грохота у него лопнули перепонки, а его коллегу — Дэвида Линдсея — ударом вообще выбросило из кресла, и он, матерясь, кувырком полетел вниз по железному трапу на нижнюю палубу. Как и положено в таких случаях, моряки задраили переборочные двери. В носовом отсеке остался один восемнадцатилетний матрос Грег Грили, который пришел на лодку всего за три недели до выхода в море. Пареньку пришлось пережить с десяток, мягко говоря, неприятных минут, пока его старшие товарищи не пришли в себя и не вспомнили о нем.
Крен понемногу выровнялся до десяти градусов на правый борт. Линдсей поднялся наверх, занял свой пост и надел наушники. Он услышал звук, похожий на тот, который издает при поджаривании попкорн. "Корпус русской лодки разрушается" — к такому заключению пришел акустик, о чем и доложил командиру.
Балдерстон приказал дать полный ход и взять курс на Пёрл-Харбор, но лодка не могла выжать больше 12 уз. О судьбе русских никто не говорил. При проведении секретных операций приказ командования запрещал всплывать даже в случае непредвиденных инцидентов, но в целом это было похоже на наезд с последующим бегством с места происшествия.
У «Тотог» от столкновения с "Черной Лялей" больше всего пострадало ограждение рубки, на которое и пришелся удар. При бегстве от русских берегов листы рубочной стали один за другим отрывало и с грохотом било о борт.
Когда ночью «Тотог» всплыла, то вид у нее действительно был ужасный. Вместо рубки — какая-то конструкция, смахивающая на помятый картон, один из двух перископов сломан, антенные устройства тоже оказались покалеченными. Рубочный люк не смогли отдраить. Его заклинило осколком винта русской лодки.
Члены экипажа никогда не видели своего командира таким подавленным. "Всё. Моя карьера кончилась, — выдавил он. — Я должен забыть о звездах". Балдерстон имел в виду адмиральские звезды, о которых мечтал.
Пара слез на пыльные ботинки
"Тотог" доползла до Пёрл-Харбора к 1 июля. Ночью лодку завели в док, а исковерканную рубку укрыли брезентом. У всех членов экипажа взяли подписку о неразглашении сведений, связанных с инцидентом. Были изъяты и все куски и кусочки русского металла, застрявшие в корпусе, которые моряки прихватили в качестве сувениров.
Вопреки ожиданиям. Балдерстона не винили в случившемся. Вышел только приказ, рекомендовавший командирам субмарин при слежении за лодками противника "держать дистанцию". Балдерстона даже повысили в должности, назначив командиром соединения подводных лодок, в число которых входила и «Тотог», однако адмиральских погон он так и не получил. Звезда его закатилась, не успев подняться. Через семь лет он уволился из флота и стал... баптистским проповедником.
А по другую сторону океана события развивались по советскому сценарию "преступления и наказания": одни товарищи уверяли Багдасаряна. что ему пора на парадном мундире делать дырку для ордена, другие придерживались иного мнения. И, увы, последние оказались правы. Начались таскания по инстанциям.
— Направление в академию мне зарубили, — констатировал Борис Суренович. — Объявили о неполном служебном соответствии. Но по тогдашним обычаям, эта мера наказания за аварийное происшествие была чем-то вроде поощрения. Потом наступила очередь пыточной — рассмотрения моего дела на парткомиссии. А там известно какие моряки собирались: начальник склада и прочие неплавающие люди. Командир эскадры контр-адмирал Яков Ионович Криворучко, зная мой горячий нрав, перед заседанием комиссии сказал: "Не ершись. Брось пару слез на пыльные ботинки". Договорились с ним так: если он тихонько похлопает ладонью по своей коленке, значит я обязан молчать, какие бы речи в мой адрес не звучали. Я действовал точно по распоряжению старшего командира, но мне все-таки влепили строгий выговор с занесением в учетную карточку. Однако через полгода взыскание сняли. Много лет спустя, когда происходил обмен партийных документов, запись исчезла и из учетной карточки, хотя я просил ее оставить. Мало ведь нашлось бы коммунистов, у которых в учетной карточке значилось: "Объявлен строгий партийный выговор за столкновение с американской АЛЛ в подводном положении".
— Какие же повреждения получила ваша лодка? И оказывалась ли ей какая-нибудь помощь другими кораблями?
—После того как мы сообщили о происшествии на берег, нам навстречу вышел буксир, но его помощи не потребовалось. Кстати, был организован и поиск лодки, с которой мы столкнулись. Корабли и авиация пытались ее обнаружить, но безуспешно. Сразу по прибытии в базу подводную часть корпуса нашей лодки обследовали водолазы, которые обнаружили, что линия правого вала сильно погнута. А в доке выяснилось: ударом ее буквально втрамбовало в корпус. Эта линия и спасла корабль. Тогда у экипажа даже родился тост: "Выпьем за линию правого вала!'" (Кстати, у моряков «Тотог» появился похожий по смыслу тост: ''За сталь НУ-80!"*) В легком корпусе имелась и большая пробоина: а в нее легко мог бы въехать автобус. По правде говоря, если бы «Тотог» врезалась на несколько метров ближе к центру лодки, то нам бы несдобровать. Американская субмарина несомненно пропорола бы наш легкий и прочный корпус.
В память о столкновении с «Тотог» у Бориса Суреновича остался тяжелый кусок корабельной стали — фрагмент сорванной с американской субмарины обшивки, впечатавшийся в борт К-108.
— Во время ремонта мы обнаружили много американского железа в нашей корме, — заметил Багдасарян. — К сожалению, практически у всех членов экипажа сотрудники КГБ перед уходом лодки с ремонта изъяли осколки. Потребовали и от меня сдать заморскую сталь — я категорически отказался. Махнули рукой и удалились.
— Чем закончилась эта история?
— Месяц ремонтировались, а потом лодку отправили на БС к берегам Калифорнии. Как мы тогда шутили, "смывать кровью провинность". Перед выходом в море я провел опрос в экипаже: кто со мной откажется идти, того без обиды и оргвыводов оставляю на берегу. Отказался лишь один мичман. Все остальные выразили доверие командиру. Два месяца дежурили в районе Сан-Франциско. С меня взыскание о несоответствии сняли. На следующий год все-таки послали в академию.
— Если бы ваша или американская, а то и обе лодки затонули, какими могли бы быть последствия?
— Самыми серьезными. Кроме атомных реакторов, наша и, насколько мне известно, американская лодки имели на борту ядерное оружие. Реакторы были в рабочем режиме. И вполне вероятно, их не удалось бы заглушить. А тогда одному Богу известно, чем бы все это закончилось, тем паче в лихие времена "холодной войны".
Борис Суренович много чего поведал о тех временах. Ему самому доводилось "охотиться" за американскими подводными ракетоносцами.
— Почему "Черную Лялю" и ее "сестер", предназначенных для ударов по крупным надводным кораблям, привлекали к противолодочным операциям?
— На лодках пр.675 устанавливался новейший по тем временам гидроакустический комплекс "Керчь", — ответил Багдасарян. — Собственно, комплекс предназначался для обнаружения надводных кораблей, но показывал и очень неплохие результаты при обнаружении подводных целей. По своим характеристикам станция была близка к американским. Вот почему нас привлекали к противолодочным операциям. Правда, из-за высокой шумности наших лодок эффект от использования комплекса значительно снижался — приходилось прибегать к разного рода ухищрениям, чтобы выполнить боевую задачу.
— В чем они состояли?
— Чаще всего мне доводилось вести слежение за американскими атомными ракетными ПЛ, базировавшимися в Апре на Гуаме. Там значительные глубины и сложная гидрология, что затрудняло обнаружение и слежение. Согласно боевым распоряжениям, нам запрещалось подходить к границе территориальных вод США ближе, чем на пять миль. А ширина территориальных вод США составляла тогда три мили. Итого мы имели в сумме восемь миль. Но на такой дистанции обнаружить американские лодки, выходившие на патрулирование, было трудно. Но в тех же боевых распоряжениях говорилось, что мы должны "засекать" американские ракетоносцы. То есть имелось противоречие между тем, что мы должны делать, и тем, что делать не имели права. — приходилось выбирать. Я поступал так: когда получал сведения о подготовке американской лодки к выходу в море, то направлял свой корабль в запретную для меня пятимильную зону, а случалось, забирался и в территориальные воды США.
— Насколько далеко вы заходили в американские воды?
— До полутора миль.
— Но таким образом вы нарушали приказ!
— Да. Но, нарушая один приказ, мы выполняли другой, более важный — обнаруживали американские лодки.
— А как вы о таких нарушениях докладывали командованию?
— По документам и картам у нас выходило, что мы никаких нарушений не делали. А докладывали командованию о выполнении главной задачи — обнаружении и слежении за американскими лодками. Думаю, командование догадывалось о наших проделках, но закрывало на это глаза, потому что о выполнении главной задачи нужно было докладывать вышестоящему начальству, а оно не погладило бы по головке, если бы мы не смогли обнаружить американцев.
— Это были рискованные операции?
— Да, очень. Иногда мне казалось, что я вот-вот поседею на глазах у подчиненных в центральном посту. Но ничего, обходилось.
Повторить без купюр!
Бьюл Балдерстон не мог ни ответить Багдасаряну, ни принять его приглашение. Он умер от сердечной недостаточности в 1984 г., что явилось следствием и перенесенного в детстве ревматизма и, не в последнюю очередь, инцидента у берегов Камчатки. Бывший командир «Тотог» был уверен, что потопил русскую лодку. Свою боль баптистский проповедник носил в себе. Его жена и другие близкие узнали о происшествии в Тихом океане лишь спустя много лет после смерти Балдерстона.
Кстати, командование ВМС и высшее политическое руководство Соединенных Штатов тоже считали русское "Эхо-2" погибшим. Как вспоминает бывший министр обороны США Мэлвин Лейэрд, когда он сообщил об этом президенту Ричарду Никсону, тот сохранил непроницаемое выражение лица. Сдержанная реакция главы Белого дома объяснима. Двумя годами ранее у русских в Тихом океане погибла ракетная ДЭПЛ типа "Гольф". Однако Советы не потрудились оповестить мир об этом трагическом происшествии. Очевидно, Никсон рассудил, что и на этот раз Кремль не поднимет шума. И не ошибся. Реакция Москвы — тишина.
Борис Багдасарян пережил своего соперника по подводной корриде на шестнадцать лет. Он скончался 4 мая 2000 г. от профессиональной болезни подводников-атомщиков 1-го поколения — рака.
Достаточно полистать справочник "Подводные лодки России. Атомные. Первое поколение"**, чтобы убедиться: редкая лодка избежала аварий ЯЭУ. Не миновала эта напасть и лодки Багдасаряна.
* — Прим. авт. Из стали марки НУ-80 был сделан корпус субмарины.
** — Подводные лодки России. Атомные. Первое поколение. История создания и использования. 1952-1996 (научно-исторический справочник). —Санкт-Петербург, 1996. т. IV, часть 1.
Как-то лодка, которой он командовал, вернулась с длительной БС. Как и положено, экипаж проводил осмотр корабля и мелкий послепоходный ремонт. Багдасаряну доложили, что в одной из магистралей в реакторном отсеке, судя по всему, образовалась микротрещина, через которую по капле сочится жидкость, и жидкость эта жутко "фонит". Командир доложил вышестоящему начальству, то пообещало прислать специалистов-ремонтников, но на борт\ лодки никто не объявился. Багдасаряп снова рапортовал начальству, снова последовали обещания, но ремонтники так и не прибыли. Тогда Багдасарян сделал. в полном смысле слова, отчаянный шаг Он наступил на лужицу радиоактивной жидкости и сразу же отправился к посту дозиметрического контроля на выходе из базы. И там нога Багдасаряна "затрезвонила" что есть мочи. Объявили тревогу. Багдасаряна и его экипаж — в карантин. Случился скандал, но зато ремонтную бригаду быстренько прислали.
— Если бы я не сделал этого, то потихоньку вся команда переоблучилась бы, — объяснял причину своей "хулиганской выходки" Борис Суренович. — Я наступил на лужицу правой ногой, а потом в моей правой почке завелся "рачок".
Багдасарян почему-то был уверен, что именно тот эпизод породил злокачественную опухоль. Может быть. Хотя и других поводов для развития онкологической болезни у него было предостаточно.
10 августа 1985 г. его угораздило оказаться в бухте Чажма, где на судоремонтном заводе во время перезарядки реактора на К-431 произошел взрыв. 10 человек погибли сразу. Других смерть, извергнутая мини-чернобылем, достает многие годы. Багдасаряну, представителю управления боевой подготовки Главного штаба ВМФ, отвечавшему за обучение экипажей ударных атомоходов, вовсе не обязательно было лезть в пекло, но он оказался в числе ликвидаторов последствий катастрофы.
Не порвал Борис Суренович с флотом и после ухода на пенсию в 1988 г. До того срока, покуда болезнь не приковала его к постели, он работал в Академии Генерального штаба, где делился опытом и секретами своего ремесла с будущими флотоводцами.
Лариса Леонидовна Багдасарян пережила супруга на год с небольшим. Установила памятник мужу на Востряковском кладбище и умерла...
Мне довелось быть свидетелем интервью, которое давал Багдасарян ведущему программы "60 минут" американской телекомпании CBS Майку Уоллесу. Происходило это в тогда еще существовавшей гостинице "Интурист", в двух шагах от "Националя". который Борис Суренович в своих снах задевал кормой К-108.
— Я очень жалею, что мне не удалось встретиться с командиром «Тотог», — сказал он. — Я всегда с уважением относился к американским морякам, с которыми "воевал" долгие годы. И о тех временах вспоминаю с гордостью. И если бы мне довелось прожить свою жизнь заново, то я хотел бы просто повторить ее без купюр.
Пробоина в борту К-108 после столкновения с «Тотог». Хорошо видна линия правого вала
Багдасарян Борис Суренович. Родился 14 марта 1930 г. в Ереване АССР.
Образование: в 1948 г. окончил 10 классов Ленинградского Нахимовского училища, в 1952 г. — ВВМУ им. М.В.Фрунзе, в 1959 г. — ВСОК ВМФ, в 1972г.—АКОС ВМА.'
Присвоение воинских званий: 5.07.1952
—лейтенант. 21.07.1954 — ст. лейтенант, 24.08.1956 — капитан-лейтенант, 17.09.1959 — капитан 3 ранга, 4.11.1962
— капитан 2 ранга, 21.09.1967 — капитан 1 ранга.
Прохождение службы: воспитанник ЛВМУ (до 1948 г.); курсант ВВМУ им. М.В.Фрунзе (19.08.1948); командир БЧ-1 С-33 (5.07.1952); командир БЧ-1 -4 С-70 ЧФ (9.03.1953); помощник командира С-70 ЧФ (21.07.1954); ст. помощник командира С-73 ЧФ (24.06.1955); слушатель ВСОК ВМФ (24.12.1958); ст. помощник командира АПЛ СФ (17.07.1959); ст. помощник командира К-59 ТОФ (29.06.1960); командир К-59 26-й ДиПЛ ТОФ (5.05.1963); командир К-57 26-й ДиПЛ ТОФ (21.01.1967); командир К-108 10-й ДиПЛ ТОФ (29.10.1968); слушатель АКОС ВМА (19.10.1971); в распоряжении ГК ВМФ (29.07.1972); ст. офицер отдела управления боевой подготовки ВМФ (14.08.1972). Уволен в запас приказом министра обороны от 25.11.1987 г.
Коррида над бездной. Александр Мозговой. - Морской сборник № 7, 1992 г.
Багдасарян с «трофеем» Фото П. КривцоваНА АТОМНОЙ подводной лодке, которой командовал Борис Багдасарян еще во время службы в Приморье, жила крыса. Моряки ее приручили и звали Машкой. Она обитала в центральном посту, однако своего присутствия людям не навязывала. Обычно пряталась где-нибудь за магистралями. Впрочем, всякий раз, когда на корабле перед выходом в море осуществлялась проверка на герметичность, зверек неизменно появлялся. Как только давление в лодке падало и раздавалась команда «Слушать в отсеках», крыса выбегала из укрытия, садилась на задние лапы, а передними била себя по ушам. Мол, ребята, кончайте ваши игры, у меня перепонки лопнут.
Как-то ПЛА готовилась к очередному выходу на боевую службу. Провожать ее пришел командир части контр-адмирал Владимир Яковлевич Корбан. Стоя ли они на пирсе с Багдасаряном и беседовали, а на лодке проводилась проверка на герметичность. Наконец старпом доложил: «Подводная лодка к бою и походу готова. Машки нет». Корбан последнюю неуставную фразу не понял и потребовал разъяснений. «Это наш особый код», — коротко ответил Багдасарян, у которого настроение заметно испортилось.
— Не мог я уйти в дальнее плавание на корабле, с которого сбежала единственная крыса, — рассказывает капитан 1 ранга запаса Борис Суренович Багдасарян. — Весь экипаж сразу узнал об исчезновении Машки и тоже приуныл. Ведь примета о бегстве крыс известна. Требовалось как-то задержать отход.
Багдасарян заявил адмиралу, что не готов к автономке, поскольку снабженцы не завезли на лодку положенного мешка чеснока. Корбану, конечно же, это не понравилось, но он распорядился чеснок доставить. А личный состав субмарины упорно искал Машку. Однако она куда-то запропастилась. И вот уже у сходни сбросили мешок с чесноком, а крысу все еще не обнаружили. Тогда Багдасарян нашел другой повод для отсрочки: сообщил командиру дивизии, что у него один блок мороженого мяса в холодильнике маркирован 1939 годом. «Им мы всю команду в походе перетравим», — доказывал он адмиралу. Корбан рассвирепел, вызвал командира базы, распек его и приказал мясо заменить. Досталось и Багдасаряну за привередливость и задержку с отходом. Но Борис Суренович терпел. Тем временем лодку снова проверили на герметичность. Появился радостный старпом с рапортом: «Машка нашлась...»
Когда почти через три месяца лодка вернулась в базу, Корбан все-таки поинтересовался таинственным «кодом» с Машкой. Багдасарян выложил все начистоту. Владимир Яковлевич на минуту задумался, а потом сказал: «Без этой крысы я тоже не вышел бы в море».
А вот другой выход лодки уже с базы на Камчатке в полигон не сопровождался никакими дурными предзнаменованиями. Он был плановым, обычным. Через несколько дней Багдасарян собирался отправиться в Ленинград, где был зачислен слушателем Военно-морской академии. Понятно, настроение у офицера было приподнятое. Ничто не предвещало беды — экипаж сплаванный. Каждый понимал друг друга с полуслова. Погода отличная. Покинули базу 23 июня 1970 года и сразу же приступили к отработке элементов учебных задач.
— Около двух часов ночи следующего дня, когда проверяющие, кажется, оставили нас в покое, я утвердил проект дальнейшего маневрирования, составленный штурманом Сергеем Костенковым, — вспоминает Багдасарян. — Дело в том, что, находясь в подводном положении, лодка обязана «вертеться»: через определенные промежутки времени совершать повороты, дабы дать возможность акустикам прослушать водное пространство с кормовых курсовых углов. Шли пятиузловым ходом. В 5.40 подвсплыли на перископную глубину. Горизонт чист. Выдвинули радиоантенну — настало время сеанса плановой связи с берегом. Никто ничего нам не передал. Снова нырнули на 40-метровую глубину и начали делать поворот на 90 градусов. И тут в 5.48 акустик доложил, что слышит шумы. Он классифицировал цель как имитатор подводной лодки. Пеленг цели быстро смещался в нос. Определили ее скорость — около 12 узлов. Через 4 минуты объект перестал прослушиваться. Цель попала в зону акустической тени. А в 5.54 раздался удар...
В январе минувшего года американская газета «Чикаго трибюн» опубликовала сенсационный материал. Бывшие члены экипажа атомной подводной лодки ВМС США «Тотог» («Губан» — есть такая рыба семейства окуневых) поведали журналистам о том, что в июне 1970 года их субмарина столкнулась с атомоходом ВМФ СССР типа «Эхо-II» в «северной части Тихого океана».
По их словам, «Тотог» в течение нескольких часов следовала на глубине за «Эхо-II». Потом неожиданно советская подлодка совершила поворот на 180 градусов, увеличила скорость и врезалась в американскую ПЛА. «Тотог» чуть не опрокинулась. У лодки смяло ограждение рубки и оказался поврежденным гребной винт, однако никто из экипажа не пострадал.
После столкновения акустики «Тотог» различили за бортом шумы, «похожие на звуки лопающихся при поджаривании зерен кукурузы». Затем наступила полная тишина. Офицеры субмарины пришли к заключению, что в результате удара произошло разуплотнение муфт валов гребных винтов советской подлодки, в ее прочный корпус стала поступать забортная вода и корабль затонул. Позже этот вывод подтвердили сотрудники военно-морской разведки США. А международная экологическая организация «Гринпис» занесла гибель «Эхо-II» в список тайных ядерных катастроф.
В феврале нынешнего года, как раз тогда, когда в Баренцевом море столкнулась атомная субмарина ВМС США «Батон Руж» и ПЛА ВМФ СНГ типа «Сьерра», в Москву из Вашингтона прилетел Джошуа Хэндлер, возглавляющий в «Гринпис» исследовательский отдел «За безъядерные моря». Я свел американского эксперта с главным штурманом ВМФ контр-адмиралом В. И. Алексиным, который является у нас, пожалуй, самым крупным знатоком аварийности на Военно-Морском Флоте. Обсуждали они многие вопросы. Естественно, вспомнили и о драматическом эпизоде июня 1970 года. Валерий Иванович опроверг утверждение о гибели нашей лодки. «Она еще много лет плавала в составе Тихоокеанского флота, — сказал контр-адмирал. — А ее командир живет сейчас в Москве».
Джошуа Хэндлер должен был возвращаться домой, а уж я не упустил возможности встретиться с бывшим командиром атомохода, попавшего 22 года назад в крутой переплет...
Борис Багдасарян — моряк с младых ногтей. После гибели отца в ленинградскую блокаду паренька определили в только что открывшееся Нахимовское училище, которое он окончил в 1948 году. Это был первый выпуск. Потом высшее военно-морское училище, служба на флоте. Первого в своей жизни ордена — ордена Красной Звезды — удостоен в 1954 году за участие в самом длительном по тем временам автономном подводном плавании. Дизельная лодка 613-го проекта Черноморского флота под командованием капитана 2 ранга Л. Ф. Рыбалко в течение 30 суток не всплывала на поверхность. Аккумуляторы подзаряжали исключительно под РДП. Трудное это было плавание для всех, в том числе и для молодого штурмана — старшего лейтенанта Багдасаряна. Трудное и полезное. И сейчас Борис Суренович убежден, что нет лучшей школы для командиров-подводников, чем служба на «дизелях». Необходимость всплывать для подзарядки, иногда при самых неблагоприятных обстоятельствах, умение ходить под РДП, менее комфортные по сравнению с атомоходами условия — все это, по словам убеленного сединами подводника, «дает богатейшую практику управления кораблем и требует от офицеров постоянной тактической самоподготовки».
К 1970 году Багдасарян уже несколько лет командовал атомными подводными лодками.
Когда Борис Суренович довел свой рассказ до момента столкновения, то потянулся за сигаретой. Закурил и продолжил:
— Удар пришелся нам в корму в районе правого стабилизатора. Лодка тут же клюнула носом и начала проваливаться в глубину. А под килем у нас было две с половиной тысячи метров Объявил аварийную тревогу. Приказал продуть носовую группу главного балласта. Никаких результатов. Принялись продувать весь балласт. И снова без пользы. Лодка продолжала погружаться, Дал команду: «Осмотреться в отсеках!» В ответ — тишина. Ребята, очевидно, были в шоке. Признаюсь, и у меня появились сомнения относительно возможности благополучного всплытия. Пришлось сказать по связи несколько крепких слов. Последовали доклады: «Отсеки осмотрены, замечаний нет». А акустик сообщил: «Слышу шум стравливаемого воздуха». К тому времени я, конечно, догадался, что столкнулся с другой субмариной. И шум стравливаемого воздуха свидетельствовал о том, что наша «подруга» либо всплывала, либо тонула так же, как и мы.
Дифферент на нос постоянно увеличивался: сначала 20, а потом около 30 градусов. Командир БЧ-5 Володя Дыбский пробирался из 2-го отсека в центральный пост ползком, подтягиваясь на руках. Слава Богу, что электролит из аккумуляторов не пролился, удалось избежать пожара и отравлений. Я хотел уже дать команду: «Реверс», т. е. «Задний ход». А сам думаю: «Это будет моя последняя команда». При таком большом дифференте при переходе на другой режим просто могли не включиться муфты, обеспечивающие задний ход, и маневр бы не удался. И тогда точно — конец. И вдруг на отметке примерно в 70 метров стрелка глубиномера задрожала, остановилась и начала двигаться в обратную сторону. С глубины приблизительно в 25 метров мы вылетели на поверхность как пробка из бутылки.
— Сколько времени продолжалось падение?
— От 3 до 5 минут. Но тогда они показались вечностью. Словом, всплыли. Отдраили люк. Солнышко светит. Океан — что пруд: полный штиль, блестит, словно зеркало. Кругом никого и ничего. Мелькнула страшная мысль: «Потопил я брата подводника». Кто бы он ни был: свой или чужой, а осознавать это тяжко. Сообщили о происшествии по радио и на берег. Тут акустики доложили о шуме винтов неопознанной подводной лодки, которая уходила 15-узловой скоростью на юго-восток. Значит, остались живы. И нам настала пора двигаться. Приказал: «Оба малым вперед». Не тут-то было. Заклинило линию правого вала. Так на одном левом винте и добрались до базы. Обошлось без приключений. Сослуживцы, которые пришли встречать лодку, мне даже комплимент сделали: мол, никогда не видели столь красивой швартовки корабля с одной работающей линией вала.
— Но этим положительные эмоции, судя по всему, не ограничились?
— С приятными эмоциями было негусто. Кто-то успел распустить по поселку слух, что лодка погибла. Представляете состояние наших близких! Прихожу домой, открываю дверь, а жена Лариса — в обмороке.
Одни товарищи уверяли Багдасаряна, что ему пора на парадном мундире делать дырку для ордена. Другие придерживались иного мнения. И, увы, последние оказались правы.
— Направление в академию мне зарубили, — рассказывает Борис Суренович. — В приказе предупредили о неполном служебном соответствии. Но по тогдашним обычаям эта мера наказания за аварийное «происшествие» была чем-то вроде поощрения. Потом наступила очередь пыточной — рассмотрения моего дела на парткомиссии. А там известно, какие моряки собирались: начальник склада и прочий неплавающий люд. Командир эскадры, ныне покойный контр-адмирал Яков Ионович Криворучко, зная мой горячий нрав, перед заседанием комиссии сказал: «Не ершись. Брось пару слез на пыльные ботинки». Договорились с ним так: если он тихонько похлопает ладонью по своей коленке, значит, я обязан молчать, какие бы речи в мой адрес ни звучали. Я действовал точно по распоряжению старшего командира. И все-таки мне влепили строгий выговор с занесением в учетную карточку. Однако через полгода взыскание сняли. Несколько лет спустя, когда происходил обмен партийных документов, запись исчезла и из учетной карточки, хотя я и просил ее оставить. Мало нашлось бы коммунистов, у которых в учетной карточке значилось: «Объявлен строгий партийный выговор за столкновение с американской ПЛА в подводном положении».
— Какие же повреждения получила ваша лодка?
— Сразу по прибытии подводную часть корпуса обследовали водолазы, которые обнаружили, что линия правого вала сильно погнута. А в доке выяснилось: ударом ее буквально втрамбовало в легкий корпус. Эта линия и спасла корабль. Тогда в экипаже родился даже тост: «Выпьем за линию правого вала». Но, по правде говоря, если бы «Тотог» врезалась на несколько метров ближе к центру лодки, то нам несдобровать. Впрочем, и мы «американку» прилично покалечили: снесли ограждение рубки и выдвижные устройства, хвост задели. Она потом долго ремонтировалась в одном из японских портов.
В память о столкновении с «Тотог» у Бориса Суреновича остался кусок корабельной стали — фрагмент сорванной с американской субмарины обшивки, впечатавшийся в борт «Эхо-II».
— Во время ремонта мы обнаружили много американского железа в нашей корме, — замечает Б. Багдасарян. — Очевидно, и моряки с «Тотог» обзавелись такими же сувенирами. К сожалению, практически у всех членов моего экипажа сотрудники КГБ перед уходом лодки с ремонта изъяли осколки. Потребовали и от меня сдать заморскую сталь. Я категорически отказался. Махнули рукой.
— Чем закончилась вся эта история?
— Месяц ремонтировались. А потом лодку отправили на боевую службу. Как мы тогда шутили, «смывать кровью» провинность. Перед выходом в море я провел в экипаже опрос: кто со мной откажется идти, того без обиды и оргвыводов оставляю на берегу. Отказался лишь один мичман. Все остальные выразили доверие командиру. Два с половиной месяца плавали. Взыскание о несоответствии с меня сняли. И на следующий год все-таки послали в академию. После нее снова служил, в том числе в Главном штабе ВМФ. Кстати, столкновение с «Тотог» способствовало получению довольно приличной квартиры в Москве. Прибыл я в столицу и оказался в штатной для военнослужащих ситуации: ни кола ни двора. Как раз тогда составлялись очередные списки бездомных офицеров. Шансов на жилье у меня, как у «новичка», было мало. Но список попал на глаза тогдашнему главкому ВМФ Сергею Георгиевичу Горшкову. Увидел он мою фамилию и вспомнил. Распорядился выделить квартиру, по теперешним понятиям почти что в центре — на Мосфильмовской.
— Судя по публикации в «Чикаго трибюн», моряки с «Тотог» утверждают, что не они, а вы врезались в них, совершив неожиданный поворот на 180 градусов и увеличив скорость.
— Не знаю, чем руководствовались американские подводники, давая такие сведения. Я уже рассказывал вам об обстоятельствах столкновения. Скорость у нас была постоянная — 5 узлов, плановый поворот составлял 90 градусов. Добавлю только, что «Тотог», следившая за нами из сектора акустической тени, похоже, потеряла «Эхо», когда мы всплывали на сеанс связи. Командир американской субмарины лег на пеленг потери контакта. Это опасный маневр, который в итоге и привел к аварии.
— Но вы ведь тоже близко слышали шумы неизвестной цели?
— Контакт был кратковременным, а затем его и вовсе потеряли. Конечно, получив доклад акустика, нашей лодке лучше всего было уйти влево. Но это сейчас легко говорить. Такие случаи в морской практике случаются довольно редко, и всего не предусмотришь.
— Если бы ваша или американская, а то и обе лодки затонули, какими могли быть последствия?
— Самыми серьезными. Кроме атомных реакторов, наша и, насколько мне известно, американская лодки имели на борту ядерное оружие. Реакторы были в рабочем режиме. Вполне вероятно, их не удалось бы заглушить. И тогда одному Богу известно, чем бы все это закончилось. Тем паче в лихие времена «холодной войны».
Борис Суренович много чего поведал о тех лихих временах. Подкласс атомоходов, к числу которых относилась и лодка Багдасаряна, в американских ВМС нарекли «убийцами авианосцев», так как предназначены они прежде всего для нанесения ударов по крупным надводным кораблям и соединениям. Много раз доводилось «работать» Борису Суреновичу с авианосцем 7-го флота ВМС США «Мидуэй». Но еще чаще ему в «партнеры» попадался американский десантный вертолетоносец «Триполи».
— Следить за подобными кораблями не очень сложно, — отмечает старый подводник. — Их труднее обнаружить в океане, а потом следить скрытно — так, чтобы не засекли тебя самого.
А в 1968 году Багдасарян «атаковал» американский линкор «Нью-Джерси». Тогда Соединенные Штаты вели войну в Юго-Восточной Азии. Они осуществляли массированные бомбардировки стран Индокитая, но и сами несли от огня средств ПВО ощутимые потери в личном составе и самолетах. Вот почему Пентагон принял решение обстреливать вьетнамские берега с моря. Для этой цели лучше всего подходили дальнобойные орудия старых линкоров, числившихся в резерве ВМС. В 1968 году расконсервировали «Нью-Джерси», и корабль взял курс на Тонкинский залив.
— Я поймал его неподалеку от Гавайских островов, — говорит Багдасарян. — Линкор шел полным ходом, но без охранения. Я прочно прилепился к нему, аккуратно прячась под килем дредноута. Его машины гремели так, что все заглушали вокруг. Полагаю, он меня не обнаружил. Потом я получил задачу провести условную атаку «Нью-Джерси». Обстановка — идеальная, на полигоне редко такая случается. По всем правилам морского искусства совершил маневр и приготовился к удару.
— И потопили бы? ''
— Если бы был приказ, то да. «Нью-Джерси» имеет мощное бронирование, Однако попадания моих ракет он вряд ли выдержал бы. Но атака была условной, хотя тогда мы готовились к выполнению любых приказов.
Другой эпизод «на грани фола» произошел у Багдасаряна с американской подлодкой в Японском море.
— Вышли мы на полигон для учебных зачетных стрельб. Поднимаю перископ. Осматриваю горизонт. Глядь — рядом море пенит другой перископ. Точно знаю, что рядом никаких наших лодок нет. Значит, американская. Тут и акустики ее уловили. Начали мы друг с другом в прятки играть. Замечу: мой анонимный коллега отлично знал обстановку и поступил в тактическом плане очень грамотно. Он взял к берегу — в сторону наших территориальных вод. А дело происходило весной, когда с высоченных отвесных скал низвергаются бесконечные потоки талой воды. Гидрология ужасная, да и шум прибоя создавал чудовищные помехи. Но мы чужую субмарину не упустили. Пересекла она границу территориальных вод. По нашим законам, я был обязан всеми средствами остановить нарушителя. Отдаю команду: «Открыть крышки носовых торпедных аппаратов!» Поднимаю из-под воды антенну и докладываю своему командованию, что готов к атаке. Мне в ответ: «Подожди, мы Москву запросим...» Так вечно ругаемая бюрократия спасла американцев и от моей души грех отвела.
Однако главным себе в заслугу Борис Суренович ставит не участие в подводных ристалищах, а то, что ни разу за время многочисленных автономных плаваний не наказывал матросов и офицеров, хотя с их стороны проступки, разумеется, случались. По мнению Багдасаряна, автономна и без того тяжелое психологическое испытание. А потому в длительных плаваниях одна из главных обязанностей командира — поддержание здорового климата в экипаже.
Бывшие подчиненные помнят о своем командире. Стекаются из разных уголков страны письма на Мосфильмовскую. А в ноябре минувшего года, когда с прилавков магазинов первопрестольной исчез даже хлеб, из Тернополя пришла посылка (точнее, несколько ящиков) с «гуманитарной помощью» от мичмана запаса Степана Васильевича Сандуляка — бывшего старшины команды.
— Я по телефону просил Степана не делать этого, — говорит Багдасарян, — но мичман и слушать не захотел. А когда приезжал он ко мне в гости, я неоднократно предлагал ему перейти на «ты». Давно ведь знакомы, да и внуки уже у обоих растут. «Не получается, товарищ командир», — твердил Степан в ответ.
Так и остался Борис Суренович Багдасарян для сослуживцев «товарищем командиром».
Подробности от сына См. Часть 2. Окончание
Фото:
