Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Импортозамещение судового оборудования для ВМФ

Импортозамещение
судового оборудования
для ВМФ

Поиск на сайте

В.К.Грабарь."Пароль семнадцать". Часть 13.

В.К.Грабарь."Пароль семнадцать". Часть 13.

Кабинет зоологии представлял собою целый сад. Те же лабораторные столы, что и в других кабинетах, но вокруг – разные растения, аквариумы. А еще в лаборантской – оранжерея и зооуголок. Ворона, кролики и змеи. Мы привыкли к тому, что на лабораторных занятиях у нас стоял на каждом столе микроскоп с набором препаратов разного вида клеток. А, ведь, не в каждой школе был хотя бы и один. Из биологии запомнилось, как мы изучали внутренности рыбы и лягушки. Преподавала нам Ольга Васильевна Григорьева. Она не выговаривала букву «л», и вместо «голова» у нее получалось – «говова», что, конечно же, не осталось у нас без внимания, но из уважения к ней мы промолчим. В кабинете работал кружок. Там точно занимались В.Полынько и Е.Фрейберг и еще несколько ребят. Женя Фрейберг был фанатом биологии, вечно со скальпелем и горящими глазами, но очень симпатичный и добрый мальчик. А вообще каждый стремился выкроить минутку, чтобы сбегать в «живой уголок». Там в террариуме жил змееподобный желтопузик. Если постучать по стеклянной стенке, то можно было добиться, чтобы он хлестанут по стеклу хвостом.



Юные натуралисты и друзья по жизни: В.Крылов (слева) и Е.Фрейберг. 1959 год.

Ольга Васильевна в 1961 ушла на пенсию, но еще некоторое время преподавала. Анатомию и основы дарвинизма преподавала Зинаида Ильинична Федорова. Все ждали, когда же будет самая главная тема - «об этом». Но, к всеобщему сожалению, ее нам предоставили изучать самостоятельно. А, странно, почему? Ведь стесняться было некого. Так, почерпнув туманно изложенную теорию из учебника, затем уж постигали это дело на практике методом проб и ошибок. А общую анатомию, то есть строение организма мы по-настоящему начинаем изучать только сейчас, когда, то один, то другой орган, кольнув, точно указывает, где он находится.

***



Рядом с кабинетом зоологии был кабинет химии. Достаточно сказать, что в нем были вытяжные шкафы, и уже можно представить уровень его оснащенности. Химия начиналась с 8-го класса, а почему-то кажется, что раньше. Преподавали ее подполковник Вячеслав Михайлович Смирнов и полковник Михаил (Мухаммед) Ахмедович Рахманкулов. Оба, безусловно, эрудированны и прочее. Но Смирнов требовал так, что краснел от натуги, и получил у нас прозвище Клюква, по причине красного носа из-за проявившихся на нём склеротичных сосудов. Он вел химический кружок. Первым занимательным опытом для участников было изготовление меда: в нагретый сахар добавляли лимонную кислоту и выпаривали. В общем - эрзац, но интересно и сладко. Рахманкулов был мягок и шутлив и пользовался всемерной любовью. Он предложил нам заменить наши скабрезные выражения на химические, типа: «Ангидрит твою марганец через перекись водорода!». Это привилось. Одновременно с нашим окончанием училища он ушел в запас. Затем преподавал в «Дзержинке», был членом Менделеевского общества и в тиши университетских библиотек не раз встречал Мишу Трофимова, чей путь в большую Химию начался с изготовления того самого меда.



М.А.Рахманкулов с нахимовцами Д.Аносовым (справа) и В.Грабарем. 1964 года.

***

Физику мы начали изучать с 8-го класса, как раз 1 сентября 1961 в училище пришла работать Геля Самуиловна Аксельрод. Пришла она из 52-й школы, как бы на замену своему мужу подполковнику М.М.Доненбергу, который в отпуске получил инфаркт и в декабре был уволен из Вооруженных Сил. Про Гелю Самуиловну можно сказать, что она очень старалась, и что-то ей удалось вдолбить в наши головы. Но старший преподаватель физики майор Л.Широков, который преподавал нам в 11-м классе астрономию, наши способности определял одном словом: «Болбесы!» - именно так, окая, он и произносил это слово. Хотя мы, как и все передовые школьники того времени, пользовались дополнительной литературой и старались узнать больше, чем это определено программой.

***



Занятия в учебных мастерских проводились в 5, 6 и 7 классах. Кроме учебных занятий в них еще проводилась работа различных кружков. Но в мастерскую можно было прийти и просто так помастерить для себя.
В столярной мастерской на занятиях делали табуретки, а по вечерам выпиливали из досок всякое оружие: пистолеты, автоматы и пр. Там бессменно хозяйничал Владимир Александрович Потапов. Он научил нас делать табуретки и множество полезных вещей. В переплетной мастерской шили записные книжки. Там колдовал пожилой мастер Виктор Степанович Апанасенко (прозвище имел – Кощей). Готовые книжки оставлялись всем на память, и редко кто решался использовать их по назначению. В слесарной на занятиях вытачивали молотки и прочие детали. В свободное время можно было выточить букву «Н» на погон или отполировать бляху.
В мастерских можно было сделать практически все, даже миниатюрный транзисторный приемник - они только приходили на смену ламповым -- это было для нас как открытие Америки. Те миниатюрные приемники назывались у нас ДГЦ-4р., где ДГЦ – тип германиевого диода, а 4р – это четыре рубля - стоимость комплекта всех деталей вместе с корпусом, которые можно было приобрести у руководителя. Те приемнички были скорее развлечением, и занимались им все, у кого были 4 рублика.
Кстати, сейчас, наверное, не всем известно, что радио можно слушать без репродуктора, если плотно прижаться друг к другу ушами и, взяв в руки по гвоздю, подключиться к радиорозетке. А в кабинете физики под руководством Гели Самуиловны ребята занимались серьезно.



К концу обучения в училище Витя Хламков и Аркаша Моисеев уже собирали вполне серьёзные радиоприемники, которые они тайно слушали после отбоя.
Практически во всех кабинетах участники предметных кружков помогали готовить наглядные пособия для уроков.

***

Как ни покажется сейчас странным, но одним из предметов, который нас действительно отличал от общеобразовательных школ, был урок пения. Причём он продолжался у нас до 8 класса. Вела его бессменно Маргарита Анатольевна Кочетова. В 1942 году 16-летняя Рита чудом вырвалась из блокадного кольца, устроилась в одной из частей морской авиации КБФ. С тех пор и занималась культурно-массовой работой. После войны она закончила дирижерско-хоровой факультет Ленинградской консерватории. И много сочиняла.
Уже в первые годы мы не только пели, но и изучали ноты. Что странно - мы не пели знаменитый марш нахимовцев «Солнышко светит ясное…», а вместо него разучивали песню: «Пускай бушует вал, нам с детства море – дом родимый…». Соловьев-Седой написал ее еще раньше, чем знаменитое «Солнышко…», и она вошла в документальный фильм 1946 года об ЛНУ, когда еще и не начинались съемки фильма «Счастливого плаванья» [2]. Маргарита тогда была еще совсем молодой.



Преподаватель пения М.А.Кочетова. 1980-е годы.

В наше время Маргарита Анатольевна - обаятельная женщина в рассвете сил (всего 32 года), строгая на уроках и добрая в свободное время. Своим с хрипотцой голосом (была курильщицей, иногда уже в классе десятом у неё можно было стрельнуть папироску, но только приближённым лицам из художественной самодеятельности) она могла поставить на место любого мужчину, не говоря уже о нас, детях. При этом в выражениях могла особо и не стесняться, всё зависело от обстоятельств. Хваткая, решительная, с какими-то даже мужскими чертами в поведении, она и походила на женщин, которые побывали на фронте.
Кроме Нахимовского, Маргарита Анатольевна еще вела хор в ВВМИУ им. Ф.Э.Дзержинского. Были у нее и вокальные ансамбли с высоким уровнем исполнения. Однажды она включила наших «танцоров» в концерт перед началом киносеанса в кинотеатре «Баррикада», что на Невском. За тот концерт ребятам даже заплатили по три рубля, что говорит о профессиональном подходе к делу.
Кроме военно-морского музыкального минимума, в программу входило и классическое: «Будет буря, мы поспорим…» или «…, и мой сурок со мною…».



Почти вся рота пела в хоре. Правда, последний год на уроках мы пели мало. Да и какое может быть пение с юношами, у которых переходный возраст в самом разгаре. Одни из нас уже басили, а другие ещё продолжали фальцетить. Поэтому мы изучали биографии и произведения знаменитых композиторов, и не только классического жанра, но и лёгкого. Калашников, к примеру, написал реферат по биографии и творчеству И.О.Дунаевского. И, кстати, благодаря этому реферату понял, что нет такого слова «лейбмотив», а есть правильное слово «лейтмотив».
Наше музыкальное образование продолжалось и вне кабинета. Большую роль играл училищный оркестр, с 1960 года его возглавлял капитан В.А.Евсюков. Кроме того, был организован самодеятельный духовой оркестр. Многие занимались в оркестре народных инструментов. А еще индивидуально давались классы игры на рояле, а для всех - занятия в Лектории Концертного зала на площади Ленина у Финляндского вокзала. Конечно, ребята восприняли музыкальное образование, кто как мог, но, что у каждого нахимовца в голове прочно засела Могучая кучка, это точно!

***

Рисование нам преподавал девятнадцатилетний выпускник среднего художественного училища им. В.А.Серова Анатолий Тимофеевич Тимофеев. Он устроился на работу вместе с нами, в том же 1958, и был всего на семь лет старше нас. В кабинете стояли раскладные деревянные станки, они по мере надобности превращались в мольберты или кульманы: в них можно было регулировать и высоту столешницы, и угол наклона крышки.



Преподаватель рисования и черчения А.Т.Тимофеев на занятиях в 3-м взводе. На заднем плане Л.Козловский (слева) и М.Хрущалин.

Между столами Тимофеич ставил электропроигрыватель. Уроки проходили под звуки классической музыки. Среди них запомнились VI симфония П.И.Чайковского и произведения в исполнении мужской капеллы Эстонии. Лаборантка кабинета молодая девушка Валя (Валентина Иринарховна Поздеева) про эту музыку говаривала, что слушать музыку по радио – все равно, что целоваться через платок. Вскоре она забеременела. Для нас же до этих занятий мужской хор без музыкального сопровождения заключался в пьяном оре мужиков. И мы, словно учтя ее замечания, стали с Тимофеичем осваивать классическую полифоническую распевку «Солнце красное в небе светит и свое весеннее льет тепло». Почти, что «Солнышко светит ясное…», но совсем не то. А иной раз вечером, Тимофеича вдруг прорвет, и он затянет басом: «Отец Макарий ехал на кобыле карей, с разбитой харей, удивительно-о-о», а мы фальцетом: «Удивительно, удивительно, удиви-и-тельно». Таких куплетов у Тимофеича было много.
В старших классах уроки рисования сменились на уроки черчения. Но методика преподавания осталась та же. Его лозунг: «Черчение – мать учения!» стал паролем для входа в кабинет. История сохранила один факт: в декабре 1962 года Козловский Леонид жег в классе бумагу «в пустотелой детали для черчения» [3]. Леня за это был лишен права выезда к родителям в отпуск на зимние каникулы. Кроме того, что наказание было слишком жестоким, этот факт прямо указывает на то, что в 9-м классе мы занимались машиностроительным черчением. А по «начерталке» наиболее продвинутые ребята чертили тушью композицию из семи, а то и больше, геометрических фигур (в школе это обычно 2 – 3 фигуры). Чертили целый год, и не все успевали закончить. Но Тимофеичу это и не надо. Он мог и уже готовый чертеж перечеркнуть плакатным пером или вовсе вылись на него тушь, а затем заставить срезать все пятно. Тимофеч поощрял чудачества. Очень ценились чертежи, выполненные плакатным пером, или вычерченные на газетной бумаге. А сделать это не просто. В черчении нахимовцы были виртуозами.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
0
17.02.2011 09:58:47
Физику мы начали изучать с 8-го класса
Как-то майор Широков подарил мне книжку "Лётчик Валерий Чкалов". На титульном листе было написано "... за 3-е место на олимпиаде по физике среди 6-х классов". Думаю, что физику все  начинали учить раньше.
В переплетной мастерской шили записные книжки. Там колдовал пожилой мастер Виктор Степанович Апанасенко (прозвище имел – Кощей). Готовые книжки оставлялись всем на память, и редко кто решался использовать их по назначению.
Книжки, изготовленные нами, распределялись среди офицеров и мичманов. Мою книжку отдали кому-то из командования училища.
Ссылка 0


Главное за неделю