О спирте Поваров сказал:
— Угощай, но понемногу, чукчи меры не знают и могут пить пока не упадут, знай, что им всегда мало. Выпив что есть, они пьют свою мочу, считая, что она содержит спирт. Так вот зачем приставала ко мне с чашкой жена Иттургена.
Поваров рассказал мне такой случай
— Когда я приехал сюда и мало-мало устроился, стали ко мне чукчи наведываться с разными делами. Ружье починить, кастрюлю запаять, примусы появились (американцы привезли), их наладить, да и просто по дороге обогреться, чаю выпить, а инструментом я себя обеспечил.
И привезя с собой из Америки бутылку синих чернил, стоявшую без употребления на окне, писать мне было некому.
Ходят чукчи и ходят. Вижу, что-то косятся на меня. Один из них как-то и говорит: «Хороший ты, Поваров, человек. Жить нам помогаешь, а вот жадный.
- Что такое? — спрашиваю.
— Да вот, стоит у тебя вино, а ты ни разу не угостил.
— Вот, думаю, что же делать... Ладно, говорю, собирай своих чукчей и приходите ко мне, угощать буду.
Собрались чукчи, разлил я им по чашкам. Смотрю — выпили!
Посидели немного и разошлись.
А потом по всей тундре разговор долго был, что мол, были в гостях у Поварова, да так напились, что всех чем-то черным рвало...
- Дети они были, да и сейчас еще детского в голове у них полно.
Получив у Поварова наставления, в каком направлении ехать, чтобы какое-нибудь стойбище найти, я отправился в тундру. Но проплутав весь день между покрытых снегом сопок и не найдя никаких яранг, чтобы дать собакам отдых и покормить их, я, заехав за сопку от ветра, расположился на ночлег.
Кукука у меня не было. Единственный имевшийся в запасе на «Колыме», Сергиевский мне взять не разрешил.
Кое-как, завернувшись в овчинную шубу, я прилег на снег около собак.
Проснулся я весь скрюченный, зуб на зуб не попадает, пальцы рук не гнутся.
Сколько я спал — не знаю. Часов у меня не было. Больше не заснешь. Нужно ехать и искать стойбище.
Побегав вокруг нарт и собак, согрелся немного, запряг собак и поехал.
Через десять минут от меня уже шел пар, стало жарко. Езда на собаках нелегкая работа, требующая много движения и усилий.
При таких условиях чукотская яранга, где можно было находиться в тепле, казалась раем.
В первом же стойбище удачно выменял две туши оленей. Встретил меня чукча Рультенвет, толстый, упитанный мужчина. Он, не спеша, вразвалку вышел из яранги и что-то приказал ныряющим вокруг мальчишкам.
Те скрылись, а Рультенвет стал запрягать в нарты пару оленей, находящихся около яранги. Усадив меня, он поехал в тундру. Олени, широко разбрасывая ноги, легко несли нарты.
Совсем недалеко я увидел громадное стадо оленей, точками усеявшее склон сопки и долину. Стадо двигалось на нас, направляемое пастухами, уплотняясь и превращаясь в текущую живую реку.
Рультенвет махнул мне рукой, сказал «тагам» и мы на оленях вернулись к яранге.
К ним тоже приближалось стадо. Рультенвет, оставив нарты, прошел в ярангу и вынес моток длинного черного ремня, перебирая его в руках, как делают матросы, приготавливаясь бросить выброску.
Когда олени, задрав рогастые головы на легкой рыси, проходили мимо яранги, перестукиваясь рогами, от чего в нерушимой тишине тундры раздавался громкий, все нарастающий с приближением основной массы оленей, стук, похожий на кастаньетный, Рультенвет вдруг напружинился и с неожиданной силой выбросил свой аркан (по-чукотски чаат) в самую гущу стада.
Просвистев, чаат петлей, образуемой пустой косточкой оленьего позвонка, лег на рога одного из оленей. Олень, задержанный в своем беге, вздыбился, но продолжать бег уже не мог.
Рультенвет, упершись ногами в снег, крепко держал ремень, обмотав его вокруг левой руки. Другие олени, спотыкаясь о набитый как струна чаат, падали, перескакивали через него, всячески стараясь уйти от пойманного собрата.
И вот, когда заарканенный олень остался один, Рультенвет стал подбирать чаат к себе. , пригнув голову до колен, упирался. Но тянущая сила преодолевала его сопротивление и, мелко перешагивая, он подходил к нам все ближе и ближе.
Признаться, мне было не по себе. А вдруг олень кинется вперед и раскидает нас своими мощными рогами?
Подтянув оленя на три шага, Рультенвет подошел к нему слева и, как будто слегка, ткнул его вбок у передней лопатки.
Я только потом увидел в руке Рультенвета короткий и узкий нож.
Вздрогнув, олень, тяжело дыша, с налитыми кровью глазами продолжал стоять на раздвинутых ногах, как упирался, когда его тянул чаат. Из его левого бока струей хлынула алая кровь, под которую, быстро подскочившая чукчанка, подставила таз.
Олень стоял как завороженный, ни малейшего движения, не меняя позы.
Наполнившийся таз сменили вторым, Много крови у оленя. Потом кровь стала ослабевать, обе передние ноги оленя, как по команде, подогнулись и он встал на колени, уткнувшись мягкими губами в снег...
Еще миг и олень рухнул на бок, — все было кончено...
Тут же три чукчанки с ножами и всякой посудой подскочили и начали тушу. Делать все нужно было быстро, так как мороз стоял градусов сорок.
Разделка шла быстро. Ловко сняв шкуру, чукчанки вскрыли живот и, выбирая кишки, тщательно их очищали, выжимая содержимое и, не разрезая, целиком опускали в тазы с кровью. Отдельно были сложены сердце, легкие, язык, печень, почки.
Пищеводы и желудок, наполненные пережеванным мхом, также были очищены, а содержимое, представлявшее собой зеленоватую массу, собрано в отдельную чашу.
Голова с рогами и ноги до колен с копытами от туловища были отделены и унесены — они по чукотским верованиям продаваться не могли.
Таким же порядком был пойман и приготовлен второй олень.
Затем состоялось угощение. Довольные друг другом, мы угощались: чукчи — хлебом, консервами и чаем с сахаром, я — сырой и вареной олениной, без соли, горчицы и перца. В качестве гарнира к столу был подан извлеченный из желудка оленя мох.
Помогли советы Поварова. Сырое мясо я просто глотал, а вареное было по настоящему вкусное.
Сырое мясо не было нарезано ножом. Оно выглядело как розовая с белым вата. , готовя его, разбивал мороженый кусок каменным молотком.
Вареной олениной больше нигде меня не угощали.
Рультевет показал мне, как проехать к острову Шелаурова самым коротким путем, минуя мыс Биллингса, тундрой, не выезжая на берег моря. Путь этот действительно оказался много короче.
На другой день, не делая ночевки на снегу, я был дома с оленьими тушами.
Помывшись и отдохнув два дня, я снова поехал в тундру, теперь уже уходя в сопки сразу от места зимовки «Колымы».
Много совершил я таких поездок. Из последней возвратился первого мая 1932 года, когда на льду уже начали появляться лужи таявшего льда. Сырая оленина, прописанная доктором, всех поддержала и никто не умер, а я, живший по-чукотски, даже поправился, в поездках окреп и прекрасно выглядел.
Но опять не обошлось без похорон.
На встречу нового года приехали в гости два чукчи. Несмотря на строгое предупреждение не давать чукчам чистого спирта, кто-то из команды поддался мольбам Тайоургена. В результате заснув, он не проснулся.
Хоронили его сами чукчи, без нашего участия.
А потом, вдруг без всяких жалоб и видимых переживаний в одну из полярный ночей застрелился машинист Ф. Он был похоронен на острове — там же, где лежит Гречухин, Эттурген и матрос п/х «Ставрополь», умерший еще на зимовке в 1924 году.
Интересный, талантливый народ чукчи. Не имея никакого механического оборудования, они делают замечательные вещи. Собачьи и особенно оленьи нарты — настоящее художественное произведение, поражающее изяществом и законченностью форм, и, главное, до мельчайших подробностей учитывающие требования суровой природы.
А яранга? Это настоящее инженерное сооружение. Как просто и как разумно сделан ее каркас из жердей и тончайших перекладин, выдерживающих большой вес покрывающих его шкур и напоры ураганных ветров.
Айяк, каменный топор или нож — инструменты первобытного человека, они тоже изготавливались без применения механического оборудования. Взять тот же чаат. Как можно изготовить ремень шириной в половину дюйма, длиной сто — сто двадцать футов без единого узла? Оказывается, просто. В шкуре моржа по центру делается отверстие, а затем по расходящейся спирали вырезают весь ремень — чаат. Чем крупнее был убитый морж, тем длиннее получался чаат. Когда берешь его в руки, не находишь ни одной неровности, как будто он изготовлен на специальном станке, а не сделан вручную.
Я не видел чукчей, ходивших на лыжах, но видел у них «воксхуягли» — изготовленные из фигурно изогнутой легкой деревянной рамки в форме вытянутого эллипса из брусков сечением в квадратный дюйм. Эта рамка переплетена тонкими кожаными ремнями, как решетка.
Одевая воксхуягли на ноги, вы можете ходить и даже бегать по любому снежному покрову: на рыхлом снегу — не провалитесь, на твердом насте не поскользнетесь. Я пользовался воксхуяглями.
Сошник для винчестера, для стрельбы с упора — точно и красиво изготовленное из костей оленя приспособление.
Мы, на «Колыме» делали по этому образцу для себя сошники металлические.
А собачья и оленья упряжь?
А аккуратно скроенная и крепко сшитая одежда и обувь? Зачастую расшитая замысловатыми узорами из цветных бусинок? Скроенная ножом, шитая костяной иглой и жилами животных?
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
