Мы побывали вдали от наших берегов в Японском и Охотском морях, на многие сотни миль удаляясь от берега. Если обратиться к статистике, то за этот поход мы прошли всего 3022,3 мили (из них 315,6 мили под водой) и были под водой 340 часов 35 минут.
Когда прошло 40 суток, и мы превысили автономность плавания в два раза, послали радиограмму продлить срок пребывания еще на пять суток. Но нам не разрешили — поступило приказание возвращаться.
Когда выходили из бухты в море 11 января, на сопках лежал снег, а по возвращении, 20 февраля 1936 года, берега бухты Золотой Рог уже были покрыты зеленой скатертью травы и молодой листвой на деревьях, ярко, по-весеннему, светило солнце, жители Владивостока распрощались с зимней одеждой.
Многое, происходившее в автономном плавании, нужно было проанализировать и обобщить, сделать выводы по дальнейшему использованию данного типа лодок в зимних условиях и с повышенной автономностью. Во время плавания у нас на корабле решались и такие вопросы, как взаимозаменяемость, так как в походе случались и заболевшие. Комиссар С.И.Пастухов хорошо нес ходовую вахту и показал этим пример для других.
Позже в печати и книгах отмечали, что мы как подводники-стахановцы сумели открыть в серийной «щуке» новые большие возможности. Мы доказали возможность увеличения срока автономности. Кроме того, установили рекорд пребывания лодки в подводном положении на ходу без регенерации воздуха.
Щ -117 после успешной автономки «на предел возможностей». -
О нас много говорили. Во флотских инстанциях обсуждали наши выводы и предложения по улучшению использования подводных лодок и повышению их боеспособности. После кругосветного автономного плавания, продолжительность которого составила 45 суток, Николай Витальевич Усенко писал в своих воспоминаниях: «...вчитывался в выводы, предложения командира и комиссара корабля и невольно думал: флотские историки еще не отдали должного подвигу Щ-117. Да, подвигу!»
Как потом показало время, успехи нашего корабля явились основой для пересмотра многих существовавших тогда норм подводной службы.
Сейчас наш подводный флот обладает большой мощью. Атомные подводные лодки оснащены ракетным оружием, их энергонасыщенность, по сравнению с довоенными кораблями, возросла почти в 100 раз, глубина погружения увеличилась более чем в пять раз, а скорость подводного хода увеличилась в три-четыре раза. Имея повышенную скрытность и большую автономность, они способны уничтожать вражеские корабли, наносить удары из-под воды по стратегическим объектам противника на огромном расстоянии.
Экипаж
Без человеческого общения невозможна наша жизнь. Оно нас радует и огорчает, оно дает нам пищу для размышлений, оно, в конце концов, учит и тебя, и твое поколение, и поколение твоих потомков.
Общение может быть не только между людьми. Это и корабль, на котором ты плаваешь, и предметы, которые тебя окружают, и сама природа с ее богатствами.
Все же главным является человеческое общение. Только через него возможно воспитание нового поколения.
Будучи начальником училищ (а я в течение 15 лет был им в трех училищах), я в деловых и случайных беседах с курсантами старался передавать свой опыт, прививать любовь к морю, к подводной службе. У меня была долгая связь, да и сейчас она не прервана, со школами Николаева и других городов, с московским Государственным историческим музеем, с киевским Мемориальным комплексом, с Музеем спортивной славы Украины (был когда-то заядлым футболистом и яхтсменом, с Черноморским, Тихоокеанским и другими музеями ВМФ, с ветеранами и многими другими организациями и людьми. Все, что в моих силах и возможностях, я стараюсь делать для воспитания юного поколения.
А тогда, на Тихом океане, я только начинал свою службу подводника, и в мое окружение входил экипаж моей лодки, о котором я уже многое сказал.
Но прежде всего мне хочется поделиться тем, что сама подводная лодка Щ-117 после многих походов стала мне родной. У меня были единые с ней ощущения, особенно при швартовке. Я как бы внутренне ощущал ее неудобства и «болезни». Там, где у меня спина, — была корма лодки. Грудь — это нос. Я пришвартовывался, а не она. Многие моменты в управлении кораблем зачастую подтверждали мое почти телепатическое сращивание с ним. Моя нервная система и весь мой организм сливались в единое целое с лодкой.
Сейчас часто упоминают так называемых экстрасенсов, то есть людей, обладающих сверхчувствительностью. Так это или не так, не знаю, но мой внутренний контакт с кораблем помогал мне в службе. Мы, люди, были духовной частью большого организма нашей лодки. Жаль сейчас вспоминать судьбу нашей лодки Щ-117. Ее служба на Японском море закончилась в 1952 году — она погибла. Сейчас в моей гостиной висит портрет нашей «щуки».
Следует еще поговорить и об экипаже нашей подводной лодки. Он был сплоченным и крепким, ко мне относился с уважением. Без его поддержки и помощи было бы трудно решать многие вопросы.
Взаимоотношения, как мне кажется, складывались хорошие. Я считал, что главным в общении командира с подчиненными являются его отличные знания, убежденность и уверенность в своих решениях, а главное — свой личный пример в различных ситуациях. Обязательной должна быть и забота о подчиненных, умение в нужных случаях оказать возможную помощь, посоветовать, вовремя вмешаться, если это допустимо, конечно. Коллектив, в котором мы работаем, должен быть сплоченным. И в этом самым непосредственным образом должен участвовать сам командир.
Я помню такой случай: при завершении учебы в училище имени М.В.Фрунзе будущий минер Д.Г.Горбиков категорически отказался служить на Тихом океане на подводных лодках. Он обращался с просьбой к К.Е.Ворошилову и с плохой аттестацией попал к нам, на Восток. Все командиры из-за этого не хотели брать его к себе в экипаж. Я прочитал аттестацию, ознакомился с личным делом, побеседовал с самим офицером. Он мне чем-то понравился, и я взял его на Щ-117. Впоследствии он оказался способным парнем и хорошим специалистом. Однако он часто терялся и выходил из строя при сильной качке. Мне очень хотелось ему помочь. Однажды в походе он был вахтенным начальником. Стояли мы на мостике вместе. Сильно штормило, был порывистый и мокрый ветер. Он меня и спросил, бывает ли еще хуже или это самое страшное. Шторм был действительно очень сильным, и я сам впервые оказался в таких условиях. Но я ответил, что это еще несерьезно, бывает и , но через это можно пройти, и всегда побеждали мы. Он воспрянул и ободрился, появилась какая-то внутренняя сила.
В нашей длительной «автономке» Дмитрий сильно укачался, потерял аппетит, похудел. Мне советовали возвратиться. Я отказался и предложил ему съесть немного селедки, что могло помочь при укачивании. Никто от болтанки никогда не умирал, и я был твердо уверен, что он справится с ощущениями, возникающими при качке. Кормили его по специальному меню, поили рисовым отваром. Через неделю и хвост селедки пригодился, потом пошла и каша. На десятые сутки все пришло в норму. Поборол Горбиков свой недуг, привык, то есть победил внешние условия и не без дружеского участия всей команды.
Основу экипажа составляли старшины-сверхсрочники, или, как их и тогда называли, «золотой фонд» корабля. Служба продолжалась четыре года, и каждый год мне необходимо было обеспечивать, иногда и по чисто формальным соображениям, подачу рапортов о продлении их службы. Об этом приходилось думать постоянно и не терять хороших специалистов и людей. А люди и специалисты в экипаже были хорошими. Обучение друг друга своей специальности — это тоже общение, необходимое для слаженности действия и повышения надежности функций управления и эксплуатации корабля. В частых походах в свободное время многие старались учиться морскому делу и профессиям товарищей. Большое участие в этом принимали старшина группы трюмных А.А.Армантсов, старшина группы торпедистов С.С.Кружалов (впоследствии стал командиром электромеханической части корабля), радист М.Н.Лавриненко научил Г.Е.Константинова работать на ключе. Н.В.Тропин и В.Д.Кондрашев научили молодого электрика А.Н.Бебеева нести самостоятельную вахту на станции главных электромоторов и управлять ими.
40
Очень хорошо объединял и воодушевлял наш экипаж кок подводной лодки. Кок Н.Е.Романовский часто разнообразил меню — потчевал нас пельменями, оладьями, румяными французскими булочками, чудесными котлетами, флотским борщом, тортами и морсом собственного производства. Кок действительно был блестящим умельцем и в любую погоду хорошо кормил нас, что также поднимало .
В минуты досуга мы старались устраивать вечера самодеятельности. Играл самодеятельный джаз-оркестр. Редактор А.И.Пекарский выпускал «Подводный крокодил» и был одним из наиболее активных и деятельных комсомольцев. На перевыборном собрании, которое происходило на большой глубине, он был выбран секретарем комсомольской организации.
Будни шли быстро, радость, смех и уверенность, которые присутствовали в коллективе, во многом нам помогали, давали нужную в тех условиях силу для выполнения поставленной перед экипажем и кораблем задачи. Я, как командир, всегда следил за ответственностью в делах и дисциплиной экипажа подводной лодки. Та целеустремленность, которая была необходима при длительном походе, не ужесточалась в моих решениях, а мягкость в разговорах и общении только способствовала слаженности коллектива.
Командир корабля, по моему мнению, должен быть всегда для команды Учителем. В этом главную роль играют его знание дела и корабля, решительность и уверенность в нужных обстоятельствах, тактичность в общении с каждым членом экипажа. Ведь сердце человека всегда отзывчиво, если оно получает взаимность. Я старался, чтобы так и было на моем корабле. Все получили хорошую флотскую закалку, мужественно преодолевали холод и шторм, героически работали, помогая друг другу. Но были не только радости общения, случались и отдельные конфликты.
Летом 1933 года во время боевой подготовки на Щ-102 я был старпомом у А.Т.Заостровцева. Мы встали на якорь в бухте Суходол. Было воскресенье. Рядом стала лодка Щ-101. Командир вместе с Г.Н.Холостяковым сошел на берег. Я решил ознакомить нашего штурмана с новой аппаратурой, но через некоторое время почувствовал сладковатый неприятный запах хлора. Бросился в аккумуляторный отсек, и оказалось, что инженер-механик Павлов решил провести учение по откачке забортной воды из аккумуляторных выгородок. Но из-за того, что завод установил простые, а не невозвратные клапаны, вода, заполнив выгородки, попала в аккумуляторные ямы, и началось интенсивное выделение ядовитого газа. Большая его концентрация могла явиться причиной отравления людей.
Я срочно объявил боевую тревогу. Пустили помпы на осушение, вскрыли настил батареи, включили отсечную вентиляцию и попытались быстро откачать воду из аккумуляторной ямы. Но удушливый газ продолжал быстро расползаться по отсекам подводной лодки. Многие из работающих почувствовали себя плохо, несколько человек потеряли сознание. Я дал команду запросить у соседней подводной лодки, которая была первой по строительству и обеспечению, противогазы, но напрасно. Попросил врача быстро приготовить содовый раствор и, намочив в нем войлочную перчатку и приложив к лицу, продолжал работать. То же самое приказал сделать матросам. Вскоре мы справились с аварией. На берег дали аварийные позывные. Командир корабля и Г.Н.Холостяков срочно были доставлены на подводную лодку.
Через два часа я обнаружил, что все детали на корабле сильно окислились, а голое железо покрылось толстым махровым налетом ржавчины. Меня с командой отправили в госпиталь с серьезными признаками отравления. Ведь для того чтобы пострадать, было достаточно 0,5 % концентрации хлора, а в нашей ситуации, как установила комиссия, концентрация хлора достигла 3-4 %.
Комиссия признала мои действия правильными, а причиной аварии была вина завода, установившего нештатные клапаны.
Другой конфликт, более неприятный по последствиям, был на этой же подводной лодке. Мы часто ходили в плановые походы и дозоры. Питание было отличное. Снабжали нас замечательно, каждый день по 150 г вина и хорошие обед и ужин. Через три-четыре дня мы были уже перекормлены, и у многих пропал аппетит. Образовывались большие запасы продуктов и вина. После возвращения из автономки вестовой наливал вино в чайник, и командиры подводных лодок, в том числе мой командир А.Т.Заостровцев, пользовались оставшимися продуктами и вином. В то время с продуктами во Владивостоке было плохо, существовал лишь военный паек. Приходилось докупать продукты на базаре. Я решил помочь оставшимися продуктами тем из экипажа корабля, у кого была большая семья и, главное, дети, но старался свои действия не афишировать. Случилось так, что один из сверхсрочников, я уже не помню его фамилию, сложил доставшуюся ему дополнительную норму продуктов в чемоданчик и неожиданно споткнулся перед А.Т.Заостровцевым. Чемоданчик выпал из рук, продукты рассыпались, и командир спросил, откуда все это добро. Старшина ответил, что получил «с разрешения Египко». Начались выяснения, была создана комиссия.
Вынесли выговор, сформулировав его так: «за настрой личного состава против командования». По строевой линии объявили пять суток гауптвахты. Это был уже второй на службе арест и гауптвахта. Первый был на трое суток на Балтике, когда при швартовке подводной лодки я, как помощник командира, не повторил команду старпома, видя, что матрос не добросит тросовый конец до причала.
Подводная лодка Щ-102, на которой в 1933 году Н.П.Египко служил старпомом
Не знаю по каким причинам, но после происшедших событий некоторые офицеры, да и сам А.Т.Заостровцев стали относиться ко мне похуже. Командиром подводной лодки Щ-102 назначили не меня, а С.Е.Чурсина. Но я не опускал руки и продолжал работать, как говорят, засучив рукава. Через некоторое время мне предложили идти командиром подводной лодки в бригаду к А.Т.Заостровцеву, и он сам мне это предложил. Я отказался. Командующий флотом назначил меня командиром подводной лодки Щ-117 во 2-ю бригаду к Г.Н.Холостякову. В бригаде царили инициатива и целеустремленность в решении многих задач повышения эффективности действия подводных лодок. Георгий Никитич старался, чтобы подводные лодки бригады перекрыли установленные нормы пребывания в автономном плавании. Я вспоминаю начало борьбы за повышение автономности. Первым пошел на превышение автономности Василий Васильевич Киселев, но эксперимент не получился. Вторым был Николай Иванович Виноградов. Через две недели в результате сильного обледенения на лодке согнулся командирский перископ, затем и другой — зенитный. Третьим Г.Н.Холостяков послал меня на Щ-117.
Продолжение следует
.jpg)
