До выхода в море оставалось два дня. Мы произвели погрузку торпед и продовольствия на корабль. Запасы продовольствия были приняты на 35 суток, пресной воды — на 15 суток. Я разрешил матросам погрузить на лодку 25 велосипедов, два мотоцикла, несколько детских колясок и другие подарки для близких в Испании. Как всегда, вокруг было много зевак, корреспондентов. Кто-то фотографировал, снимали даже кинофильм. Профашистская газета «La Ferro» постоянно информировала читателей о наших действиях. Но это было даже хорошо, что фашисты и испанские мятежники узнавали, что у нас есть такое оружие, как торпеды. Сейчас задача состояла в демонстрации наличия у республиканцев действующих подводных лодок и в их срочном прибытии в главную базу на Средиземном море — Картахену.
Большую помощь в ремонте кораблей во Франции и при выходе из порта оказали местные рабочие и секретарь комитета коммунистов. Они работали с душой и старались, насколько это было возможно, качественно отремонтировать корабль. Перед нашим выходом сен-назерские вышли на боте в море и обследовали большой район акватории. Они были верными друзьями борющихся в Испании республиканцев. При прощании в море они сообщили нам, что все в порядке, и пожелали счастливого пути и удач в нашем революционном деле.
Перед самым выходом подводной лодки из порта на корабль прибыл начальник полиции и представители французского военного министерства. Они вручили «подставному» командиру корабля дону Селестино меморандум властей, где указывалось: «...Вблизи территориальных французских вод боя не принимать. В случае вынужденного возвращения подводной лодки она будет интернирована и о передаче ее республиканцам не сможет быть никакой речи...»
Об этом мы знали и раньше. Нас сейчас волновал вопрос о срочном уходе и сохранении даже мало боеспособного корабля для республики.
Ко времени нашего отхода на берегу собралось много народа. Были и наши друзья — рабочие и представители партии коммунистов. Нас вовсю фотографировали, производили киносъемку. Я старался не попадать в объективы и подставлял спину. Находился я рядом с доном Селестино и французским лоцманом, который должен был вывести нас по фарватеру.
Дон Селестино, как командир, отдал команду:
— Правый дизель вперед! Затем:
— Левый дизель вперед!
Случилось так, что при запуске левого дизеля с корабля повалил сильный черный дым. Он охватил все вокруг и стало ничего не видно.
«Командир» растерялся и с отчаянием обратился ко мне:
— Сеньор коменданте! Как быть?
Я срочно дал команду:
— Левый дизель стоп!
Так и дошли до места. Лоцман, прощаясь со мной, необычайно любезно пожал мою руку и с улыбкой сказал:
— Сеньор командир, счастливого пути!
Эта французская любезность была результатом отличной осведомленности. Так мы попрощались с Францией.
17 июня 1938 года в 12.20 вышли , и подводная лодка взяла курс на Испанию. Перед нами простирался Атлантический океан. Впереди предстояли встречи с кораблями противника и постоянная борьба за исправность корабельного оборудования и за сам корабль.
Мы шли к Гибралтару не одни. Лодка С4, находившаяся в Бордо, так же, как и мы, закончила посильный ремонт и первой вышла в море за несколько дней до нас. По сравнению с нами у А.И.Бурмистрова было больше возможностей скрытно уйти в море. Не было батопорта, не нужно было разрешение на испытания, и выход в море можно было осуществлять неожиданно. О выходе С2 было уже известно и из газет, и по радио. На следующее утро радист сообщил мне перехваченную радиограмму противника:
«Марксистская лодка С2 вышла из Сен-Назера и следует в республиканский порт через Гибралтар. Лодка будет проходить Гибралтар 23 июня».
Так как И.А.Бурмистров скрылся из порта неожиданно, в газетах появилось непроверенное сообщение о том, что лодка С4 погибла во время испытаний. Позже у И.А.Бурмистрова и его экипажа начались трудности, связанные с осведомленностью мятежников о нашем прорыве через Гибралтар и о начале перехода лодок в Картахену.
У меня на С2 все было впереди. Перед нашим кораблем и экипажем стояла задача — обеспечить более-менее нормальное состояние корабля и привести его в республиканский порт.
Я решил сделать, наконец, полное погружение лодки. Глубина 30 метров, проверяем отсеки, всплываем на перископную глубину. Поднимаю перископ, смотрю, и взгляд упирается в мутные непроницаемые стекла. С волнением пробираюсь к перископу в боевой рубке и наблюдаю то же самое. Перископы залиты водой. Вот тебе и ремонт «доброжелательного» профессора-специалиста.
Начало нашего похода уже не предвещало ничего хорошего. «Безглазая» лодка, и сделать ничего нельзя. Без перископов подводная лодка тех времен полностью теряла свои боевые качества. Она становилась мишенью для кораблей противника. Кроме того, оказалось, что интенсивно пропускают воду дейдвудные сальники, и за 10 часов в подводной лодке могло скапливаться более двух тонн воды. Позже был обнаружен непорядок и с гироскопом, который показывал не то, что должно быть.
Всплываем. Мой помощник, Вальдес и экипаж подавлены результатами нашего погружения, но возвращаться в Сен-Назер или Бордо равносильно интернированию и потере республикой корабля.
Прохожу по отсекам. Чувствую, что многие моряки переживают наши неудачи с кораблем. Я стараюсь успокоить их и внушить уверенность в необходимости нашей помощи борющимся испанцам. Отдельные офицеры, старшины и матросы пытаются поддержать меня, чувствуется их ответственность за порученное дело и успешное проведение боевого похода корабля. Во многом помогали положительному настрою и коммунисты корабля.
Замечу, что взаимоотношения испанских матросов и русских командиров подводных лодок были хорошими. Большинство матросов были из рабочих семей. Они хорошо относились к Советскому Союзу, некоторые из них старались учить русский язык и говорили, что если командирами подводных лодок будут испанские офицеры, им придется срочно перебираться в Советский Союз.
Необходимо вспомнить и о моем комиссаре, правом социалисте Мартинесе. Еще когда я расставался с предателем-боцманом и его помощниками, он пытался уговорить команду выступить против меня с протестом и требовать замены командира. Распространял слухи обо мне, о тех огромных средствах, которыми я, якобы, подкупаю людей, приобретаю их верность, а также о том, что по прибытии в Испанию я, по его сведениям, должен организовать и совершить там коммунистический переворот. Но команда знала его, недаром назвала его сразу же «вошью» и, возмутившись его поведением, не воспринимала его клевету. Когда мы вышли в море, «вошь» сразу же залег на койку и заявил, что у него сильная головная боль, и он не в состоянии что-либо делать. Для меня это был наиболее благоприятный вариант, так как пользы от комиссара не было никакой.
пролегал вдоль побережья Испании, занятого мятежниками. Их корабли и авиация были нашими противниками, а в тех условиях, в которых находилась наша подводная лодка, они были очень опасны.
Мы должны были пройти мимо Сантандера, Хихона, недавно республиканских, а теперь франкистских, рядом с базами Эль-Ферроля, Виго и так далее. Наверняка нам была подготовлена соответствующая встреча, корабли противника высланы в дозор и установлены для нас различные минные ловушки.
Первые двое-трое суток прошли без каких-либо осложнений. Шли и под водой на глубине 20-30 метров и в надводном положении с максимальной скоростью 16 узлов. Пока встреч с «нейтральными» и мятежными кораблями не было.
Подошли к району Эль-Ферроля. Утро было пасмурным и угрюмым. Видимость очень плохая. Я стоял на мостике и вдруг справа по носу увидел два устремившихся на нас эсминца. Дал сигнал срочного погружения и быстро спустился в рубочный люк. Хлопнул крышкой люка, но очевидно не так сильно. Люк не захлопнулся на прижимной клин. Вода текла мне за рукав, на шею, потом на всего меня. Я повис на ручке люка. Матрос-сигнальщик и другой — на мне. Так мы висели и держали люк до тех пор, пока давление забортной воды не помогло нам поплотнее прижать люк к комингсу (окружности люка). Так до глубины примерно в 20 метров, то есть целую минуту тянули люк на себя. Все до нитки промокли. Хорошо, что когда вода полилась в центральный пост, был мгновенно закрыт второй люк из рубки в корабль. Воды в рубке набралось нам по пояс. Крышка сверху захлопнулась. В рубке раздался телефонный звонок. Дон Селестино интересовался нашими делами и извинялся, как это у него всегда было принято, за закрытие нижнего люка. Все и на этот раз обошлось благополучно.
А шум гребных винтов вражеских кораблей уже звучал над нами. На этот раз он не так действовал на нашу психику. Тот, кто не испытал этого, не поймет, какие чувства возникают при шуме вражеских кораблей над лодкой. Это неосознанная тревога, которая разом обостряет все чувства. Мы были на глубине 60 метров, откачали поступившую воду, и я открыл люк в центральный пост. Опять произошло недоразумение с нашим ремонтом: резина, которую установили на люк, оказалась малоэластичной и жесткой. Даже для закрытия люка в спокойной ситуации требовались большие усилия. При ремонте я сам просил о замене резины, но все было в спешке, о ней забыли.
На следующий день мы были на параллели Лиссабона. Уже третьи сутки я не спал, все время был на мостике или в центральном посту и руководил и организацией личного состава. Очень хотелось спать, и я, оставив помощника за командира, решил хоть немного отдохнуть.
Но не успел я толком уснуть, как вахтенный доложил, что обнаружены огни справа и слева. Ночной морской воздух развеял остатки сна, и я увидел огни кораблей и определил, что это два крейсера и четыре эсминца.
Терять время было нельзя, надо было уклоняться. Дал команду об изменении курса и скорости хода до полной. Маневрируем несколько часов. Остаемся необнаруженными. Опасности снова удалось избежать.
Наконец-то я падаю на койку в надежде заснуть. Но психологические и физические перегрузки и волнения не дают нужного сна. В памяти начинают всплывать картины, связанные с моей Родиной, с домом, семьей. Мысли несут меня на пыльные улицы и в Слободку Николаева. Перед глазами мои отец и мать, близкие и родные люди. А вот я в Ленинграде, на 5-й линии Васильевского острова, рядом сынишка. Ему уже скоро пять лет. Вспоминаю жену, ее любящие глаза, нежные руки. Оказываюсь на Тихом океане на Щ-117. Длительные плавания, приобретенный опыт и успехи, отмеченные орденами. Затем мгновенно переношусь в Испанию. Здесь началась вооруженная борьба с зарождающимся фашизмом. Я как советский командир хорошо понимаю важность этой борьбы, несу ответственность за успех операции. И в то же время, когда я вспоминаю первые дни в Испании, меня иногда мучают мысли о неэффективности действий на море и отсутствии положительных результатов. Врагом потоплено пять республиканских подводных лодок. А что сделано нами? Неудачные атаки на фашистский «Альмиранте Сервера», увод предателями двух подводных лодок во Францию.
Сейчас наша главная цель — это пройти Гибралтар и показать фашистам, что у берегов Картахены могут быть торпедированы республиканскими подводными лодками вражеские корабли, что наши транспортные суда под защитой подводных лодок смогут беспрепятственно доставлять грузы и вооружение для борющихся республиканцев. Прибытие двух придаст больше бодрости и уверенности сражающимся республиканским борцам.
Надо идти вперед и только вперед, даже в тех условиях, которые сложились на корабле, то есть без перископов, в условиях жесткой блокады вражескими кораблями пути на Гибралтар.
До Гибралтарского пролива оставалось двое суток. То время, которое мы истратили, идя вдоль берегов Франции, Испании и Португалии, позволило мне вместе со специалистом по штурманской части установить путем ряда измерений и проверок причину больших ошибок в показаниях компаса. Его ошибки доходили примерно до 30°, при этом следящая система компаса при циркуляциях отставала и не возвращалась в истинное положение.
Все это не позволяло точно следовать по избранному курсу, особенно под водой. Команда быстро узнала об этой очередной и самой тяжелой в данной ситуации неисправности.
В центральном посту корабля было много офицеров и матросов. Все они напряженно смотрели на меня. Мой помощник дон Селестино скромно высказал свое мнение о возможности уйти в Касабланку, порт французского Марокко, интернироваться и тем самым спасти экипаж. Остальные молчали и ждали моего решения. Я чувствовал их доверие и видел надежду в глазах. Те, кто плавал на кораблях и особенно на подводных лодках, поймут мое внутреннее состояние. Гирокомпас неисправен, перископы залиты водой, малый магнитный компас, который находился в боевой рубке, поврежден при бомбежке. Слепой корабль при прорыве узкого восьмимильного Гибралтарского пролива, где постоянно дежурят надводные фашистские корабли, извещенные по радио, и патрулирует авиация, был, по шутливому заявлению Вальдеса, «плавучим гробом».
Мое внутреннее состояние как командира республиканской лодки, как советского моряка настоятельно требовало прорыва Гибралтара и привода корабля в Картахену.
Твердо решаю идти на Гибралтар и сообщаю об этом команде. Без риска совершить этот переход невозможно. Но подводная лодка должна быть в распоряжении борющейся Республики. Мы должны своей решимостью и мужеством доказать врагу наши стойкость и уверенность в проводимой борьбе за справедливость и демократию.
— Мы с тобой, командир! — раздались отдельные голоса.
Я увидел и почувствовал, что моя убежденность переломила неустойчивое состояние членов экипажа. Лица окружавших меня изменились к лучшему, появились цель и стремление действовать и победить.
До Гибралтара оставался суточный переход. Я добился того, что по Полярной звезде мы установили ошибку гирокомпаса. Это позволило нам идти правильном .
На следующее утро сияло ослепительное солнце. Вдруг я заметил на горизонте две приближающиеся точки. Самолеты! Срочно погружаемся. Час под водой, затем всплываем. Теперь вдалеке видны тонкие верхушки мачт фашистских кораблей. Уходим под воду надолго. Наступает ночь.
Гибралтар близок, осталось 3—4 мили до входа в него. Блеск Полярной звезды помогает нам в пути. Без ее сияния в темном до черноты Атлантическом океане и таком же небе нам трудно было бы держать правильный курс.
Недалеко от траверза маяка Эспартель видим, что с африканского берега в нашу сторону мчится корабль с включенными огнями. Надо срочно менять налаженный курс. Корабль не обнаружил нас и скоро скрылся из вида, а мы пытаемся вернуться на прежний курс. Но крик дона Селестино: «Торпедные катера!» заставляет нас снова нырнуть в океанскую глубину, а это мы научились делать очень быстро и организованно. На этот раз нас стали атаковать глубинными бомбами. Взрывы раздавались недалеко за кормой. В подводной лодке стоял постоянный грохот. С треском лопались электрические лампочки, по настилу катались сорванные с мест приборы и оборудование. Корпус корабля как будто вздыхал при каждом взрыве.
У подводника по сравнению с другими моряками существуют глубинные опасности. Нет неба, нет воды, видишь только приборы и друг друга. Чувство страха присуще каждому человеку. Оно было и у нас. Это одно из самых сложных человеческих ощущений. Страх возникает в самом человеке, но он часто бывает заметен и другим, окружающим тебя, и вызывает у них неприятные эмоции. Для командира главное — ни в коем случае не показывать этого в критических ситуациях, а оставаться спокойным, твердым и уверенным в своих действиях. Я чувствовал пробуждение в себе страха, но не давал ему прогрессировать. Я уже знал, что в опасных ситуациях у меня рождается более сильное чувство ответственности не только за себя, но и за экипаж и за тот приказ, который ты выполняешь. Мужество — вот то чувство, которое побеждает страх и выручает совершаемое дело. Во мне это чувство возникало и побеждало страх во многих боевых ситуациях. Тогда было то же самое.
Продолжение следует
