Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Альтернативные измерительные площадки

Альтернативные
измерительные
площадки для военных

Поиск на сайте

Балтийские ветры. Сцены из морской жизни. И.Е.Всеволожский. М., 1958. Часть 26.

Балтийские ветры. Сцены из морской жизни. И.Е.Всеволожский. М., 1958. Часть 26.

Крамской идет к огням кораблей. Вечер холодный, осенний, балтийский. Резкий ветер жжет щеки. Крамской рано утром вернулся с моря, ходил на «охотниках»; теперь надо навестить тральщики. День был достаточно напряженным. Докладывали комдивы. Пришел начальник штаба, Николай Павлович. Зашел Бурлак.
Начальник политотдела рассказал, что разговор о дружбе, начатый на «Триста пятом», перекинулся и на другие корабли. Инструктор политотдела Ложкин чуть было не оказенил все дело, составив конспект «вечеров о дружбе» и план «судов над неверным другом». «Хорошо, что я его вовремя угомонил»,— окая, докладывал Бурлак. «Позвольте! — воскликнул взволнованный Ложкин. — А учет? Как мы учтем, товарищ начальник, сколько проведено мероприятий по дружбе, и доложим в сводке в политуправление флота?» — Крамской и Бурлак вдоволь посмеялись и порешили устроить большой «вечер верных друзей», на нем смогут выступить все желающие высказаться. «Вывесим плакат: «Шпаргалки и конспекты строго запрещены», — смеясь, предложил начальник политотдела.— Пусть высказываются от души, от всего матросского сердца!»
Потом был «депутатский час» — приходили люди со своими нуждами, горестями и предложениями.



Городской архитектор Раудсепп сетовал, что не подвезли материал, тормозится строительство Дома культуры.
Рабочие рыбозавода просили убедить горсовет пустить через бухту катер, Они теряют время, подолгу ожидая автобуса.
Пришли жены офицеров — общественницы. Нашли злоупотребления в военторге, а начальник военторга их попросту выставил за дверь.
Чиновный хапуга захватил временно пустовавший дом и не пускал в него законных владельцев.
Председатель рыболовецкого колхоза Херманн Саар просил, чтобы моряки помогли оборудовать шхуну «Калевипоэг» для обучения допризывников.
«Депутатский час», как всегда, растянулся почти до обеда.
Заезжал Хейно Отс, секретарь горкома, бывший офицер эстонского корпуса. Собрано много денег, добровольных пожертвований — больше ста тысяч — на памятник морякам, погибшим в десанте. Памятник будет поставлен на скромном холмике, на берегу; с весны и до поздней осени этот холмик усыпан цветами: их приносят местные жители.
А теперь из Таллина прислан проект московского архитектора Суматошина...
«Суматошина? — удивился Крамской. — Да неужели Вадима, веселого друга юности?» Вместе на Васильевском жили, вместе бродили по городу. Вадим быстро в гору пошел. В последний раз Крамской встретил его в начале войны. Суматошин уезжал в эвакуацию в Чебоксары...



Проект Суматошина настойчиво рекомендовали несколько видных деятелей. Но Крамской посмотрел, сказал Отсу:
— Да ведь это же плохо! Треугольник на кубе, ни мысли, ни красоты!
Отс пожал плечами, достал из портфеля другой проект, пояснил: представлен без договора. Если его утвердят, автор отказывается от денег.
Крамскому понравилась простота замысла: четыре якоря по углам ослепительно белой плиты; на плите — мозаика: моряки выходят из морской пены в десанте; подпись: «Вечно живым».
— А ведь точно сказано! Погибшие в бою будут вечно жить в сердцах моряков!
— Автор, — пояснил Отс, — молодая девушка, врач, дочь начальника пристани Саара. В воскресенье решим, кому отдать предпочтение.
— Мне думается, на этот раз победит не маститость, а молодость, — улыбнулся Крамской.
— Я тоже так думаю, — сказал, неторопливо подумав, Отс. — Но другие что скажут? Послушаем...
Еще приходили к Крамскому люди в тот день, у каждого было дело к своему депутату. После ужина пришел Щегольков.
— Ну, как наши молодые? — спросил комдива Крамской.
— Предполагаю, сдадут.
— Предполагаете или уверены?
— Стараются, как в училище перед выпуском.
Крамской знал, что может положиться на Щеголькова; но и сам следил за каждым шагом Живцова и Рындина.



Комендор советского тральщика «Искатель» заряжает носовое 100-мм орудие Б-24.

Он уже знал о выступлении Никиты на комсомольском собрании по вопросам дружбы. Знал о том, что Никита, увидев в макете газеты «Резак» грубую карикатуру на Супрунова, вооружился карандашом и красками и набросал взамен дружеский шарж: стоявший на посту Супрунова во время войны комендор Чашкин, улыбаясь, протягивает ему руку помощи: «Не отставай, браток, догоняй!» Члены редколлегии пришли в восторг от таланта нового штурмана, и следующий номер «Резака» Рындин оформлял полностью.
Крамской от души посмеялся над тем, как Живцов ведет борьбу за чистоту русского языка. Знал Крамской и о том, что Живцов, вопреки предложению Мыльникова, посоветовал Коркину не вставать на якорь в дозоре.
— Смотрите только, — предупредил Крамской Щеголькова, — как бы Живцов полностью не подменил командира. Что вы думаете о Коркине?
— О Коркине?—переспросил Щегольков. — Помогаю ему чем могу. Это только в газетных очерках все свершается просто: потолковал часок-другой командир с подчиненным — и черт стал ангелом с крылышками. Нам еще пуд соли придется съесть с Коркиным.
Крамской улыбнулся:



— Придется, видно, пойти купить соли... Подбодрите его, Михаил Ферапонтович, подбодрите и помогите. Лоботрясов, бездельников, пьяниц мы будем гнать с флота. Но Коркин — убежденный моряк...
И сейчас, идя к кораблям, Крамской думал:
«Он им поможет стать настоящими моряками — Коркину, Рындину и Живцову. У них такие славные и светлые лица...
Вот и Ростислав сейчас входит в жизнь своего корабля: знакомится с начальниками, с товарищами, с матросами, осваивает приборы и механизмы. И он с озабоченным, возбужденным лицом преодолевает первые трудности. И будет не раз ошибаться, отчаиваться, снова брать себя в руки — характер у него сильный...
Бывает часто — молодой офицер, попав на корабль, запутывается в текучке, не может сдать зачета и через два, и через три месяца... Он теряет веру в себя; начальники начинают отзываться о нем пренебрежительно: «Ну, этот звезд с неба не схватит». И молодой офицер не живет — прозябает. Подчиненные на него косятся: «Что же это за командир? Ни рыба ни мясо». Хорошо, если на корабле служат люди с настоящим партийным сердцем, а не только носящие в кармане партийный билет. Они подадут руку помощи. И молодой офицер в конце концов выходит на чистый фарватер. А если вокруг существуют одни равнодушные себялюбцы? Что тогда?»
Но вот и пирс. А вот и «Триста третий».

Когда Крамской сказал, улыбаясь, Фролу, что он пришел в гости, Фрол ушам не поверил. В гости? К нему в гости ни разу не приходили большие начальники. А вдруг за этим вступлением последует нагоняй и разнос? Комдив-то нашел недавно за трубопроводами ветошь! И черт ее дернул там очутиться! Среди начальников, с которыми Фролу приходилось встречаться, попадались угрюмые юмористы. С этими надо было всегда держать ухо востро. «В гости! Ко мне — в гости пришел! Да у него, У Крамского, таких, как я, лейтенантов,—десятки: на сторожевиках, на тральщиках, на «охотниках». Если к каждому в гости ходить — не хватит и сорока восьми часов в сутки...»



Крамской, войдя в каюту, кинул взгляд на койку, на стол и на полки с книгами. Фрол решил быть начеку. И когда Крамской спросил, как привыкает он к службе, нравится ли ему «Триста третий», поладил ли он с командой и чувствует ли он себя как дома, Фрол отчеканил, что претензий никаких не имеет, всем на свете чрезвычайно доволен, каюту обжил...
163
— Это я вижу, — улыбнулся Крамской. — А не думается ли вам, Фрол Алексеевич, что служить на корабле гораздо сложнее, чем казалось на практике?
В карих глазах командира Фрол увидел искреннее участие и заботу. Но Фрол все еще готов был выпустить иглы, как еж.
— Вы говорите, все великолепно идет? Очень рад, если это действительно так, — глядя ему в глаза, сказал Крамской. — Но боюсь, что вы приукрашиваете, — в голосе его прозвучало сомнение. —- Вот и я тридцать лет назад (совсем недавно, не правда ли?—улыбнулся он), как и вы, пришел на корабль из нашего с вами училища, пришел, весь начиненный знаниями, но с ничтожным практическим опытом. Я допустил кучу промахов и ошибок. Вот так же, как вы, — он взглянул на стол, под стекло, — я составил себе план своей деятельности и приходил в отчаяние, что не могу выполнить и половины...
— Вот это правильно! — от всей души выпалил Фрол.
— А вы говорите, все великолепно. Нужно уметь выбрать главное и отбросить второстепенное. Для вас сейчас главное — начать самостоятельное существование, сдать зачет, вырваться из-под опеки, самому отвечать за все, стать на деле штурманом и помощником.
Эти слова встретили горячий отклик в сердце Фрола. Да ведь он сам только об этом и думает, чтобы поскорее вырваться из-под опеки, начать самостоятельную жизнь!



— Вы разрешите? — Крамской снял с переборки тщательно разграфленный план жизни Фрола Живцова и карандашными птичками сразу отделил главное от второстепенного. У Фрола словно открылись глаза: как раз второстепенным-то он и занимался все эти дни, а на главное времени не оставалось.
— Ну, как вы думаете, Фрол Алексеевич, теперь можно уложиться в шестнадцать часов — ведь восемь нужно оставить на сон, не правда ли? — спросил Крамской так весело, что оба они рассмеялись. И Фрол в душе упрекнул себя: «Ах, бес я эдакий, ведь он действительно в гости пришел, а я какое подумал!»
— Через неделю вы встанете на самостоятельную вахту... — Крамской взглянул на акварель, подаренную Нкитой, изображающую бурную Балтику.— Я вижу, вы любите море?
Фрол преобразился. Глаза его засверкали:
— А как же его не любить, море-то?
— Это вы хорошо сказали: а как же его не любить? Я тоже люблю его... много лет. Я отдал ему свою юность, молодость. И не жалею и не раскаиваюсь. Если бы мне пришлось начинать жить сначала — я без раздумья стал бы опять моряком! Когда моряк любит море, Фрол Алексеевич, — продолжал Крамской, — любит всей душой и всем сердцем, когда в море он дышит, живет, совершенствуется — он может перетерпеть все невзгоды, Все горести, все неудачи на своем трудном пути...



Сколько было переговорено в этот вечер! Фрол сам себе удивился — он сообразил, что, пожалуй, впервые раскрывает собеседнику всю свою душу, без утайки рассказывая о всех своих сомнениях и заботах. И он не раскаивается в этом, нет, нет! Он понимает, что Крамской желает ему только добра. И как-то так получилось, что, заговорив о театре, на котором им приходится плавать, разложили на столе карту, и Крамской с удовлетворением отметил, что Фрол хорошо его изучил.
Крамской обратил внимание на стихи, вырезанные Фролом из флотской газеты и прижатые стеклом на столе. Он прочел вслух — и Фрол, сам любитель стихов, отметил, что командир читает отлично:



— Служба на тральщике, я вижу, вам по душе? — спросил Крамской.
— Еще бы! Что может быть лучше?
— Да. Она самая трудная и опасная из всех служб на флоте... Да что мне вам говорить — вам это с детства известно. Я сам когда-то хотел стать минером. Кстати, вы подружились с Румянцевым?
Фрол замялся, Крамской сделал вид, что не заметил этого.
— От всей души советую сойтись с ним поближе. Он родня вам по духу. Вы воевали в детстве, а он..., он воюет сейчас.
Последовал короткий рассказ о Румянцеве. Когда в бухте была обнаружена мина незнакомого типа, Румянцев надел водолазный костюм, спустился на дно и стал одну за другой снимать с ее корпуса многочисленные ловушки. Если бы мину стали поднимать, не обследовав, механизмы сработали бы. Так вот он каков, Румянцев, у него не заячья душа!



Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru


Главное за неделю