В последних числах октября 1917 года юнкера последнего выпуска Николаевского Инженерного училища приняли участие в революционных событиях. В приказе «Комитета спасения» от 29 октября говорилось, что «всем воинским частям, опомнившимся от удара большевистской авантюры» и желающим послужить делу революции и свободы предписывалось немедленно стягиваться в Николаевское Инженерное училище. Это воззвание не было поддержано другими военными училищами, и гарнизон замка капитулировал. Несколько иначе написано в энциклопедическом справочнике «Санкт-Петербург – Петроград – Ленинград» (1992): В конце октября Инженерный замок был штабом юнкерского мятежа 1917 г, при подавлении которого занят солдатами Павловского полка.
В 1918 году в стенах замка открываются Первые Инженерные Петроградские командные курсы, часть преподавательского и офицерского состава переходят на службу новой власти. Этим событием открывается очередная страница истории Михайловского (Инженерного замка). Однако эта страница больше похожа на чистый лист, так как в упомянутых выше книгах сведения об этом периоде практически отсутствуют. Вышеуказанный справочник также сообщает, что в 1920-30-х годах в Инженерном замке размещались Военно-инженерная школа и Военно-инженерный исторический музей РККА; в 1925-1932 – Военно-техническая академия. В период блокады замок пострадал от артобстрелов и бомбардировок. Прямым попаданием тяжелой авиабомбы в восточное крыло была уничтожена бывшая парадная столовая замка. Восстановительные, перепланировочные и реставрационные работы велись многие послевоенные годы. В замке работали многие разнопрофильные организации, которые не способствовали сохранению первоначальных интерьеров дворца. Из наиболее крупных организаций можно назвать Центральную военно-морскую библиотеку, которая занимает юго-восточную часть замка и Ленинградский межотраслевой территориальный центр научно-технической информации и пропаганды, который располагался в оставшейся не занятой части восточного крыла здания. В обеих организациях я был неоднократным посетителем и читателем.
То что не пустовал, подтверждают воспоминания бывшего курсанта Высшего военно-морского инженерного училища имени Ф.Э.Дзержинского Э.Г.Карпова, опубликованные в книге «Я ВЫРОС В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ». Санкт-Петербург 2007.
Справка. Эдуард Гаврилович Карпов - доктор технических наук, профессор, лауреат Ленинской премии, более тридцати лет проработал в сфере военного подводного кораблестроения, пройдя путь от молодого специалиста до главного инженера Центрального конструкторского бюро морской техники «Рубин».
«…Заканчивался последний день июля тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года, когда у входа в здание Адмиралтейства, в котором находилось училище имени Дзержинского, сошлись три бывших тбилисских нахимовца — Слава Жежель, Коля Попов и я. В нахимовском мы были в разных взводах, но были достаточно дружны, а теперь нам предстояло вместе учиться в «дзержинке», и с этого дня мы стали очень близкими друг другу. По старой нахимовской привычке использовать «полностью» время отпуска мы пришли сюда за полчаса до истечения его срока. Немного переговорив, мы сделали глубокий вдох и переступили порог, за которым начинался новый этап нашей жизни.
Войдя в служебный вестибюль, мы представились дежурному офицеру, который с удивлением стал рассматривать наши предписания. В училище нас никто не ждал. В здании стояла мертвая тишина — все курсанты были в это время на плавательных практиках. Немного подумав, дежурный офицер повел нас на второй этаж, открыл ключом дверь с надписью «кабинет марксизма-ленинизма» и сказал: «Переночуете здесь, а завтра разберемся». В кабинете стояли длинные столы, на которых лежали подшивки газет. Такое начало нового этапа жизни нас озадачило, но мы сохраняли чувство юмора и, поострив по поводу неожиданной увертюры, улеглись спать на марксистских столах, подложив под головы стопки газетных подшивок и укрывшись бушлатами.
Эдуард Гаврилович Карпов - курсант 1-го курса ВВМИУ им. Ф.Э.Дзержинского.
На следующий день в училище появилась большая группа выпускников ленинградского нахимовского училища, и мы влились в эту группу. Днем нас привели к заместителю начальника училища по учебной части, который решал, на каком факультете каждый из нас будет учиться.
В «дзержинке» в то время было три факультета: паросиловой, электротехнический и кораблестроительный. Два первых готовили инженеров-механиков и инженеров-электриков для надводных кораблей и подводных лодок, то есть плавающий состав Военно-морского флота. А вот у выпускников кораблестроительного факультета был довольно большой диапазон возможных назначений: военные представительства в проектных организациях и на заводах-строителях боевых кораблей и подводных лодок, Военно-морской научно-исследовательский институт, судоремонтные заводы и аппарат Главного управления кораблестроения Военно-морского флота, а также служба на кораблях и подводных лодках в качестве командиров трюмных групп и дивизионов живучести. В «народной» молве кораблестроительный факультет считался «элитным» (на самом деле он был, возможно, более трудным для обучения, а во всем остальном он ничуть не отличался от других факультетов училища).
Оказалось, что все нахимовцы, пришедшие в «дзержинку», хотят учиться на . Это обстоятельство вызвало недовольство начальства, но все же желания почти всех были удовлетворены, и мы были зачислены на «корфак». Однако потом не всем удалось закончить именно этот факультет — в училище возникли другие обстоятельства. … Но вот, наконец, все курсанты вернулись из отпуска, и в ноябре начался наш первый учебный год. Кораблестроительный факультет размещался не в Адмиралтействе, а в Инженерном замке (так тогда официально назывался исторический Михайловский замок). Большая часть замка в то время была нежилой — эти обшарпанные помещения были закрыты еще со времен войны. Кубрики (комнаты), учебные классы и помещения специализированных кафедр факультета размещались, в основном, в той части замка, которая обращена к Фонтанке, а в верхних этажах со стороны Летнего сада размещался небольшой иностранный факультет «дзержинки», готовивший военных корабелов для некоторых стран социалистического лагеря. Слушатели и курсанты иностранного факультета жили автономно, и мы мало общались с ними, в основном — на старших курсах. Иностранный факультет просуществовал недолго, а судьбы многих его выпускников были трагическими. Почти всех «наших» китайцев расстреляли хунвейбины в годы «культурной революции». Албанцев посадили в тюрьму, когда Энвер Ходжа разорвал отношения с Советским Союзом. Румыны подвергались притеснениям, когда Чаушеску тоже разорвал отношения с нашей компартией. И только два болгарина, высокие красивые парни, которых хорошо знали во всем училище, потому что они красиво пели русские песни, достигли высот в области кораблестроения у себя в стране. … Зима первого курса была холодной и трудной. Мы уставали и не высыпались. Комната, в которой поначалу находился мой учебный класс, была расположена среди нежилых и неотапливаемых помещений на первом этаже со стороны Садовой улицы. В комнате стояла большая печь, отапливаемая углем. Чтобы согреть , окруженную толстыми каменными стенами замка, нужно было топить печь несколько часов подряд. Топить ее начинали рано утром, но на первых уроках мы сидели в шинелях — в классе было холодно.
Гражданские преподаватели, читавшие нам общеобразовательные предметы высшей школы, вынуждены были читать лекции, не снимая своих зимних пальто. Потом наш класс перевели в теплое помещение на другой стороне замка. Там, в тепле, на первых уроках жутко хотелось спать. Кто-то боролся со сном, а кто-то сдавался. Вспоминается такая картина: первый урок, идет лекция по физике, многие спят. Лекцию читает доцент Соколов — человек с внушительной внешностью старого интеллигента и изысканно вежливыми манерами. Глядя на класс, он все понимает и время от времени пытается как-то изменить обстановку. Вот он громко и с выражением произносит какой-то постулат, после чего вдруг обращается к спящему курсанту со словами: «Извините, я Вас не разбудил?» И продолжает читать лекцию. Он мог бы выдворить из класса спящего курсанта, и того бы примерно наказали, но он никогда не делал этого, по-видимому, понимая, что мы спим на лекциях не от хорошей жизни. Была у этого физика еще одна оригинальная манера: задав курсанту какой-либо вопрос и получив правильный ответ, он всегда произносил своим низким и слегка скрипучим голосом: «Благодарю Вас, Вы очень любезны». Вообще-то лекции Соколова мне нравились, и я слушал его с интересом, если это были не первые часы, и не нужно было бороться со сном. …Мерзнуть в ту зиму приходилось не только в классе, но и на улице. За первым курсом был закреплен «наружный» пост часового на углу замка, который смотрит на пересечение Садовой улицы и Мойки. Там, в угловой части здания, находится небольшой хозяйственный дворик, в котором хранился уголь, используемый для топки печей. Часовой должен был охранять этот уголь и никого не допускать к стенам замка. Стоишь ночью один, на улице — сильный мороз, а вокруг — мертвая тишина. Вид у тебя «еще тот»: поверх шинели одет тулуп, на ногах — валенки, «уши» у шапки опущены и завязаны под подбородком, а винтовку прижимаешь «под мышкой», так как руки в шерстяных перчатках жутко мерзнут. Дверь, у которой ты стоишь, закрыта на замок, и ты прекрасно понимаешь «особую ценность» охраняемого угля и бессмысленность твоего пребывания на этом посту, и тоскливо ждешь, когда же придет к тебе смена. Этот пост был одним из «десертов», которыми угощали нас наши старшины. …Неприятными зимними мероприятиями были также утренние походы в баню. Нас поднимали в пять часов утра, и мы, не выспавшиеся, топали строем, дрожа от холода, в большую баню на улице Чайковского, через которую за два утренних часа должен был пройти весь факультет. Мытье в бане рано утром не доставляло никакого удовольствия, а после этого снова нужно было идти по морозу и, по приходе в замок, начинать рабочий день.
Весна. Трудный первый курс подходит к концу
… На втором курсе мы, по мере возможности, стали изучать историческое здание, в котором мы жили. В этом своеобразном памятнике архитектуры отсутствовала какая бы то ни была симметрия: все залы, комнаты, коридоры, лестницы были непохожими друг на друга и располагались в здании причудливым образом.
Главным украшением той части здания, где мы жили, был большой танцевальный (Овальный) зал на втором этаже, окна которого выходили на Фонтанку. К входу в этот зал вела широкая мраморная лестница, по которой когда-то ходили царские вельможи и знатные дамы, а возможно — и сам государь император. Теперь же по ней время от времени бегали курсанты и простые советские девушки, которых приглашали в замок на танцевальные вечера. (Об этом зале мне рассказывала и моя жена, которая также в тот период неоднократно посещала танцевальные вечера по приглашению двух знакомых офицеров-болгар). В нежилой части здания большой интерес вызывали апартаменты вокруг кабинета, где был убит император Павел, и сам его кабинет, расположенный на втором этаже со стороны Летнего сада. Какое-то время нам удавалось проникать туда и обследовать замысловатые подходы к приемной императора, скрытые уступы в стенах, тайную винтовую лестницу, ведущую от приемной на первый этаж, и пустой кабинет императора со знаменитым камином. Позднее доступ к этим помещениям был надежно перекрыт, и они стали казаться еще более таинственными, а мы продолжали путешествовать по нежилым помещениям и лестницам в течение нескольких лет, с переменным успехом преодолевая запретные проходы.
Над крышей замка со стороны Летнего сада возвышается некое прямоугольное сооружение, которое в наше время просто пустовало. Еще на третьем курсе мы повадились загорать на крыше этого сооружения. Подходы к нему по разным пустующим лестницам и чердакам мы выявили в процессе изучения нежилых помещений замка. Но на четвертом курсе у нас появился новый начальник факультета по фамилии Чопикашвили, который стал изучать строение замка и обнаружил наш «пляж», после чего категорически запретил курсантам лазать на крышу и приказал закрыть на надежные замки все двери, через которые можно было бы проникнуть на чердак и далее — на крышу. Но загорать-то хотелось — мы ведь подолгу жили без солнца, которое светило в окна. И мы обнаружили еще одну дверь, через которую можно было выбраться на чердак. Эта дверь находилась в кубрике роты первого курса и была постоянно закрыта на ключ, а ключ от нее находился в связке ключей у дежурного по этой роте. Дежурными по роте стояли старшины — четверокурсники, среди которых были и «свои ребята». И небольшой контингент старшин — четверокурсников, нарушая запрет, продолжал время от времени загорать на . Стоял июнь, начиналась экзаменационная сессия, и все курсанты сидели в своих классах, занимаясь самостоятельно.
В тот злополучный день с утра сияло солнце, и мне засвербело полезть на крышу. Дежурным по роте первого курса в этот день был Слава Жежель (для меня он по-прежнему был «Славка» — нас, тбилисских нахимовцев, было всего двое в роте). Славка открыл мне ключом заветную дверь, и мы договорились о времени, когда он снова откроет ее, чтобы впустить меня обратно. Я улегся на горячей крыше с надеждой изменить довольно белый цвет моего тела, но мой «кайф» был недолгим: надо мной возникла фигура начфака (не лень же ему было залезать сюда по узкой и неудобной лестнице). Два риторических вопроса начфака—«почему вы здесь находитесь» и «как вы сюда попали» — остались без ответа. Он объявил мне тридцать суток неувольнения в город, и я вернулся в замок по другой лестнице в сопровождении начальника факультета, после чего пошел сообщить Славке, что дверь открывать уже не нужно.
…Оркестр в послевоенные годы. Джаз в стране был запрещен — об этом уже много рассказано и написано. Но после того, как в 1957 году в Москве прошел Всемирный фестиваль молодежи, в стране стали возникать неофициальные (то есть — нелегальные) оркестрики, а затем — оркестры, которые играли джаз и пользовались огромной популярностью у молодежи. Конечно, это не было тайной для соответствующих органов, но — в стране подули новые ветры, и органы стали как бы не замечать их. Во всяком случае, в Ленинграде джазовая музыка уже вовсю звучала на разных «закрытых» танцевальных вечерах.
Окончание следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
.jpg)
