Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Логистика военных грузов

Нюансы доставки
военных грузов

Поиск на сайте

Неизвестный адмирал. Часть 6.

Неизвестный адмирал. Часть 6.

Конечно, темному, безграмотному народу трудно было осмыслить происходящие события, разобраться в том бурном и сложном общественном процессе. Только благодаря огромной пропагандистской, агитационной и разъяснительной работе народ начинал понимать: кто есть кто и что к чему. Понимая, народ проникался верой в дело трудящихся. Понимала крупная и даже мелкая буржуазия, которая в происходящих событиях усматривала приближение пролетарской революции и, прямо скажем, боялась возмездия за издевательское отношение к интересам «меньшого» - человека труда. Вспоминается пример боязни возмездия, заставившая человека прибегнуть к «хамелеоновой» способности.
Сын коровницкого лавочника Полоскина с началом войны был мобилизован в армию. На фронт, почему-то, не был направлен. Вскоре вернулся в Коровники в чине прапорщика и занимался подготовкой новобранцев – строевой подготовкой и владением стрелковым оружием. Занимался в поле. Такое зрелище мы, ребята, не могли пропустить.
И вот помнится, что до февральской революции «господин прапорщик» не затруднял себя выбором оскорбительных форм и слов обращения с солдатами, применял рукоприкладство, особенно в отношении «угловатых», «неловких» солдат, у которых всегда в движениях что-то не получалось. А после Февраля прапорщика, что называется, подменили: стал с солдатами любезным, добрым, натуральным панибратом. Такая же метаморфоза произошла в семье прапорщика (он жил с родителями) в отношении солдата-денщика. Последний был превращен в неоплачиваемого батрака-рабочего, исполнявшего всю черновую, грузовую работу по дому, по домовой лавке, по обслуживанию многочисленных членов семьи лавочника, включая стирку белья, мытье полов в квартире и в лавке, разгрузку подвод с товарами для лавки, кухонные работы и т.д. Солдат работал с раннего утра до позднего вечера, питался на кухне, спал на сундуке в темном закутке. Малолетние дети по примеру родителей обзывали солдата: и дураком, и неучем, и лентяем. Об этом знал и возмущались весь Заводской переулок и за его пределами.



Заботами Николая I казенной прислугой на законных основаниях обзавелись все, кто имел отношение к армии,— от полковых священников до зубных врачей. Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ. Ъ-Фотогалерея — "Об употреблении солдат к своим услугам и корысти".

А после Февраля солдата стали называть по имени, отчеству, прекратились понукания, оскорбления, словом, в семье он стал, чуть ли не «дорогим родственником». Он вскоре ушел от Полоскиных. Вот так повлиял страх за возмездие, за «презрение к меньшим» при нарастании революционных событий.
После свершения Октябрьской революции в Коровниках стало известно обращение В.И. Ленина к населению. В нем говорилось, что «отныне земля, фабрики, заводы будут общенародным достоянием, что вы сами теперь управляете государством, что Советы – отныне органы государственной власти».
По этому поводу в Коровниках пошли «толки»: «Это как же?! Значит веденеевский конюх и лаврентьевский бурлак империей править будут?!» – говорили одни. «Ежели все станут «хозявами», кто же работать-то будет?!» - ухмылялись другие.
По правде сказать, и в самом деле среди трудящихся большинство составляли неграмотные или очень малограмотные, духовно обманутые церковью люди. 73% населения страны были неграмотные. Такой страны в Европе не осталось ни одной. Рабочий не допускался к образованию. Простой народ верил и богу и черту, контрреволюционерам и провокаторам, пока предметная, аргументированная пропаганда большевиков не вытащила его из политического капкана и не вывела на путь правды.



Революционные латышские стрелки (1917—1920). — Рига: «Зинатне», 1980.

В годы Гражданской войны Ярославль не находился в зоне военных действий. В дни эсеро-белогвардейского мятежа в июле 1918 года Коровники и вся закоторослевая часть не были захвачены мятежниками. К нам в слободу прибыла артиллерийская часть революционных латышских стрелков. Их трехдюймовая пушка была установлена на участке набережной напротив нашего Заводского переулка. Красноармейцы разместились в здании гнуздевской мельницы, а коней держали в ее дворе.
Повторяю об этом, вспомнив об одной незабываемой встрече.
Мы, ребята, крутились около солдат, расспрашивали о пушке, о ружье, винтовке, выполняли их мелкие просьбы, поручения: принести ведро или котелок воды из Волги, убрать, чтоб не мешали, порожние ящики, подсыпать коням корму и т.п. Когда мы им мешали, они ругали нас и отгоняли от себя. А если делали какое-то полезное дело, хвалили, иногда угощали галетами – сухарями прямоугольной формы, похожими на пряники, но такой выделки, что ни сломать, ни откусить, за сутки, бывало, только-только справлялись с ними. Зато «рот» целый день «ел»! С харчем-то в те годы совсем была «труба». Продукты выдавались по карточкам, а практически – только хлеб. Другие продукты получали, как говорится, «в кой-то веки раз». Хлеба получали по восьмушки – 50 гр. (восьмая часть фунта. Фунт – 400 гр.) в день на человека, нерегулярно, очереди в булочную были длиннущими, стояли день и ночь. Место в очереди писалось химическим карандашом на внутренней или внешней стороне кисти руки. Всегда у меня или у сестры Раисы оно было многосотенным, трехзначным. (Помню, как внимательно берег руку, чтобы не смыть номер места в очереди). Хлеб был из плохо просеянной овсяной муки, называли его «хлебом с колючками».



Иногда ели дуранду, или по научному – жмых. Это – крупные лепешки из семян подсолнечника после их выжимки, прессования, словом шелуха от семечек, используемая для корма скота. Даже не знаю, где мать доставала такой «деликатес». Но, ели.
Навещали подлесок и лесной массив. Набирали грибов, ягод, орехов. А когда нормальный харч пропал, то желающих в лесу стало больше, чем упомянутых плодов.
Наибольшим удовольствием для нас было сопровождение коней на водопой. Артчасть-то была на конной тяге. Красноармейцы сажали нас на коней. Через 14 лет я встретился с участником одной из таких операций и опознал его.
Конь, сопровождаемый одним нашим пареньком, напился в реке и поплыл от берега. Паренек оставил коня и закричал. Красноармеец, с рыженькой бородкой, стиравший у берега бельишко, крик парня принял за зов на помощь. Бросил стирку, вошел в реку и намеревался плыть к парню. Берег оказался приглубым, течение реки Волги 3 км в час. Мы, стоявшие на берегу заметили, что движения красноармейца не похожи на движенья пловца, он еле удерживался в воде, подняв над ней свою бороденку. Он сам явно нуждался в помощи. И мы, вдвоем с товарищем, которого красноармейцы называли «товарищ комиссар», прыгнули в воду и помогли красноармейцу выйти на берег. К нам подплыл и тот паренек, который поднял тревогу. Он кричал, испугавшись, что конь может уплыть далеко и затеряться. Помощь ему самому была не нужна. Мы уже с пяти лет чувствовали себя в воде, как ужи. Пока занимались спасательными делами, конь вышел на берег и в свое удовольствие отряхивался от воды.



В декабре 1931 года я прибыл в Москву для обучения на курсах. В июне 1932 года, после окончания курсов, был оставлен для работы в одном из управлений РККА (Рабоче-Крестьянской Красной Армии). Встречаясь с начальником управления, в его лице я усматривал знакомые мне черты. Однако не находил обстоятельств, которые могли бы свести меня где-то, когда-то с ним. Оказавшись однажды в группе командиров, с которыми был и начальник управления, вспоминавших эпизоды из времен гражданской войны, я спросил начальника, не приходилось ли ему бывать в Ярославле. «Был» - ответил он. «А не помните ли такой эпизод...?!. И я рассказал о той «спасательной операции». «Помню» - улыбнулся начальник. И сказал, что тогда он испортил недельную или двухнедельную норму (паек) сахара – два небольших куска, лежавших в кармане.
Товарищем комиссаром, с которым мы в июле 1918 года впервые встретились в Коровниках и в волжской воде, был латыш Кюзис Петерис, член КПСС с 1905 года. При встрече в Москве он был Берзиным Павлом Ивановичем. А сейчас в литературных изданиях он представлен Берзиным Яном Карловичем. Но Берзин, Павел и Ян – это псевдонимы партийного подполья Кюзиса Петериса. Под его непосредственным и прямым руководством я проработал 6 лет, из которых больше года в Испании.



Ян Берзин. Человек молчаливого подвига.

После победы революции страна оказалась в неимоверно трудных условиях. Экономика за годы империалистической войны оказалась разваленной. Белогвардейцы при содействии империалистических держав формировали свои армии, прибегли к военной интервенции против своего народа. Врагами страны были захвачены большие территории. Немцы, потом Польша вступила в войну против нас. Враг подошел в Петрограду, Туле, угрожая Москве. Поэт Демьян Бедный написал следующие строки:

«Товарищи, мы – в огненном кольце!
На нас идет вся хищная порода.
Насильники стоят в родном краю.
Судьбою нам дано лишь два исхода:
Иль победить, иль честно пасть в бою».



Красная конница в атаке. 1919 (кадр их документального фильма).

И трудовой народ победил в борьбе за свои интересы, испытывая все тяготы и лишения жизни. Красная Армия в период с сентября 1918 по декабрь 1920 г. в боях потеряла 720 тысяч человек. В результате тяжелых заболевания было потеряно 1 миллион 392 тысячи человек. Народ выдержал поход империалистов Антанты, включавшей Великобританию, Францию, царскую Россию, США, Японию, Италию (20 стран).
Коровники – моя родина. Здесь дали мне жизнь, обучили начальной грамоте. Она была типичной окраиной капиталистического города: грязной, темной, бедной, неблагоустроенной, а мое детство, прожитое в Коровниках, материально не обеспеченным. И все же Коровники остаются для меня родным и незабываемым местом. В середине 1920 года, в 13-летнем возрасте я оставил Коровники, а вскоре - и Ярославль. Но в каждый свой приезд в город на Волге, я непременно посещал Коровники и, конечно же, свой Заводской переулок.
Изменения большие. Слобода разрослась. Уровень Волги поднялся. Коровницкий берег раньше был относительно высоким. К урезу воды спускались по тропкам, а в некоторых местах, где он был обрывистым – по лесенкам. Зимой катались по склону берега на лыжах и санках. По нему стекал в воду ручей теплой (отработанной) воды с мельницы, в котором мы малыши обогревались после купания. Сейчас уровень Волги почти сравнялся с уровнем берега, его набережной.



Вот такой он, город Ярославль.

Широта волжского простора конечно сохраняется. А глубина заметно сократилась. Уже заволжские поля и лесной массив за ними не видны. Они застроены. За островом, по берегу протоки, виден «лес» портовых грузовых кранов с вытянутыми вверх, как гусиными шеями, стрелами. Прежняя дореволюционная часть слободы сохраняется, но тоже с большими изменениями и, к сожалению, не в сторону улучшения. В том числе и Заводской переулок. На нем все дома целы, за исключением одного – лаврентьевского флигеля, в котором проживала наша семья. После белогвардейского мятежа в 1918 году нам предоставили другую жилплощадь, поскольку проживание во флигеле было не безопасным. Флигель был разобран на дрова. На его месте поставили двухэтажный деревянный дом. Остальные дома переулка были «действующими», но покосились, частично ушли в землю.
Прежде в переулке были сады, деревья. Сейчас, даже в конце 1970-х годов – ни одного деревца. Даже нет травы, которой был покрыт переулок и на которой был стадион для разных детских игр. Земля переулка, увиденного мною, изобиловала канавами, глубокими колеями от колес большегрузного автотранспорта, залитыми дождевой водой, обрезками досок, камнями, битым кирпичом, словом, чем угодно, вплоть до выброшенных старых кастрюль, консервных банок и т.д...


Главное за неделю